Если и не во всесоюзном масштабе, то, по крайней мере, в республиканском. Правда, положительные рецензии и выступления — все это не без личной инициативы самого автора. Но, как нередко бывает, автор в конце концов полностью уверовал в значительность своего произведения. А уверовав, стал помышлять и о материализации, так сказать, идеи — о премии. Но чтобы двинуть дело, надо дать толчок. Кто-то мог бы проявить инициативу. И лучшая кандидатура — конечно же Атакузы! А как же иначе: в книге Вахида Мирабидова, помимо переброски сибирских рек, затрагивались и другие проблемы. Например, освоение целинных земель, строительство дренажей, промывка засоленных почв. Вполне естественно: Атакузы организует встречу своих целинников с автором книги, а там кто-нибудь из передовых механизаторов или ирригаторов предложит выдвинуть книгу на премию. Ничего предосудительного — труду ученого воздается должное.
Правда, в последнее время вмешалось одно небольшое, но все же неприятное обстоятельство. На днях директор института проводил совещание и между прочим сказал, будто в верхах с большим вниманием отнеслись к докладной записке Нормурада Шамурадова. Вахид Мирабидов знал, что его давний, мягко говоря, оппонент утверждал противоположные идеи. Но не так уж это и страшно. Как бы там в верхах ни отнеслись к старому спорщику, все равно записку спустят вниз, к ним в институт. И в этом случае предложение целинников будет весьма и весьма кстати. Выйдет, что книгу поддержали практики, те, кто непосредственно заинтересован в осуществлении ее идей. Попробуй не посчитайся с таким аргументом!
СЛОВОМ, как только Вахид Мирабидов вышел из машины и поздоровался с дочкой, он тут же распорядился пригласить в гости Атакузы.
Зятя не было дома — уехал в обком, Махбубе удалось лишь к вечеру, часам к семи, дозвониться до мужа. Он только что вернулся из области и у себя в кабинете просматривал бумаги, накопившиеся за время отлучки.
— Ой, где вы пропадаете, товарищ Шукуров? С самого утра ищу — не могу сыскать вас!
Радостно возбужденный голос жены удивил Шукурова.
— Что такое у вас?
— Ничего особенного. Просто гости собрались. Отец с матерью приехали из Ташкента. И Атакузы-ака уже здесь. Приезжайте поскорее.
Надеюсь, сегодня вечером у вас нет никаких там собраний-совещаний?
— Хорошо, хорошо, сейчас подъеду.
Шукуров стоя досмотрел бумаги. Он и сам сегодня чувствовал радостный подъем. Побывал с утра в облисполкоме, обкоме, был на приеме у первого. А главное — разговор с первым получился на редкость искренним, откровенным. Немолодой уже, роста небольшого, полноватый, лысый человек. Напомнил Шукурову его учителя — старого, усталого ученого. Как он внимательно, спокойно слушал, задумчиво поглаживая седые брови. Шукуров начал горячась, но постепенно взял себя в руки и толково, а главное, начистоту выложил все, что накопилось за несколько месяцев работы. Все свои планы, трудности, сомнения — все открыл этому похожему на старого учителя человеку Не утаил и довольно резко сказал о неувязках в работе плановых и хозяйственных органов области
Первый, поглаживая то брови, то лысину, задумчиво кивал, делал пометки в настольном календаре, а когда очередь дошла до просьб, вдруг лукаво сверкнул глазами:
— А вы думаете, только у первого секретаря райкома такие трудности? Считаете, первому секретарю обкома легко? Вам надо, скажем, пять тысяч тонн удобрений или там цемента, а мне требуются все пятьдесят, дорогой мой!— он засмеялся.
И все же позвонил по ВЧ в Ташкент, сначала в Госплан, а потом еще двум министрам. С министрами разговаривал по-приятельски.
— Мы с тобой старые стали, ленивые, инициативы уже нет. Пора на пенсию,— так начал с одним из них.— А вот пришел ко мне новый секретарь в район — горячий парень! Грандиозные строит планы. И представь себе, не просит, а требует: район, мол, какой — целинный! Не может получить человек положенное по закону. Как так? Вот и проверь своих! Да, да, проверь и подкинь что-нибудь. Что-что? Ну какой ты министр без резерва? Не прибедняйся.— Положил трубку и подмигнул Шукурову: — Это я своему фронтовому дружку по-свойски.
Сказал, надзор за делом поручит Бекмураду Халмурадовичу, Шукуров очень досадовал, что Халмурадов оказался в отъезде. Хотелось поговорить с ним в присутствии первого, надо бы разобраться в некоторых делах. Уже прощаясь, первый вдруг спросил:
— А как там Атакузы Умаров?..
И снова внимательно, не торопя, не прерывая, выслушал все «за» и «против».
— А не слишком ли вы либеральничаете с ним? Шукуров невольно улыбнулся:
— Может быть. Но ведь и сам обком...
— Что обком?
— В промышленном отделе мне, например, сказали, что обком дал указание ускорить газификацию именно его поселка. А помнится, вы просили, чтобы я не обижал Аксакала...
— Хорошо, я разберусь. Бекмурад Халмурадович говорил мне — Атакузы Умаров построил прекрасные ясли, детсад. Неплохо ведь. Очень даже хорошо. И постановление ЦК было по этому поводу. А многие наши председатели, и притом не из бедных, все еще не хотят утруждать себя. Так что передайте вашему Умарову спасибо от моего имени тоже. Пригласите к нему в колхоз других раисов — пусть перенимают опыт. Но тем не менее каким бы передовым ни был Умаров — это не значит, что ему дозволено больше других. Законы писаны для всех! Кстати, разберитесь на месте и насчет Мингбулака. Но учтите: животноводческий комплекс—дело очень нужное, полезное...
Странное ощущение не покидало Шукурова. Всю обратную дорогу он думал о разговоре с первым. Подействовали не обещания его, а сама личность. Но в то же время как понять это, разберитесь сами? Видно, шутка насчет пяти и пятидесяти тонн удобрений — наболевшая, горькая шутка. И он сталкивается с теми же трудностями, что и секретарь райкома. А что касается Атакузы, разобраться, конечно, придется. Хоть, надо сказать, теперь, когда сам чуть не задыхается от навалившихся забот, Шукуров стал больше понимать и Атакузы, и других раисов.
Вот он, секретарь райкома, требует от них хлопка, беспрекословного выполнения плановых заданий... А сам в глаза не может им посмотреть. И как посмотришь, когда требовать требуешь, а дать то, что нужно для того же хлопка, не можешь. Не сами ли мы толкаем раисов на обходные пути с хандаляшками?
Однако правда и то, что Атакузы переходит уже все границы. Ведет себя будто владетельный князь.
...Шукуров собрался уже уходить, но секретарша принесла еще одно письмо. Подписано Халмурадовым. Ответ на запрос о районной биологической лаборатории. Обком считает ге очень целесообразным создавать районную лабораторию. Однако, если в районе чрезмерно размножилась хлопковая совка, этот вопрос можно поставить перед Министерством сельского хозяйства.
«Ловко!—усмехнулся Шукуров.— Выходит, или заткнись, или признай: да, недосмотрел — и хлопок гибнет от совки».
Вспомнились неистовый доцент и его подопечная — с большими печальными глазами. «Надо помочь,— решил Шукуров.— Пусть Хал-мурадов думает, что ему угодно, но лабораторию мы откроем!»
Он захлопнул папку и попрощался с секретаршей.
Через несколько минут был уже около своей калитки, толкнул ее — и не узнал двор. Готовилось какое-то пышное торжество. Собрались женщины, должно быть соседки, пекли лепешки в тандыре, чуть поодаль двое мужчин в белых халатах, подвесив тушу барана — и преогромную!— на суку яблони, разделывали ее, сверкая лезвиями ножей. От летней кухни уже остро и пряно тянуло жареным луком и мясом.
Первой увидела Шукурова Назокат-биби. Полненькая, крепенькая, она засеменила к зятю. Поцеловала в лоб, провела несколько раз белыми пышными руками по его плечам и затараторила:
— О ненаглядный мой зятек! А вы загорели и, знаете, возмужали!
Вслед за Назокат-биби выпорхнула из дома Махбуба. Стряхнула со лба специально уложенные в «поэтическом беспорядке» локоны, подставила для поцелуя ликующе-радостное лицо.
Шукуров поцеловал сияющую счастьем жену и невольно улыбнулся, хоть был и недоволен приготовлениями к непонятному торжеству.
— Приветствую вас, ханум!
— Спасибо. И я вас!— Махбуба, ласкаясь, взяла мужа под руку, повела в дом.— Пойдемте, переоденьтесь.
Шукуров поймал невзначай взгляд тещи. Глаза Назокат-биби, все ее гладкое, без единой морщинки лицо светилось безграничной гордостью. Это была гордость матери, увидевшей счастье любимого дитяти.
— А вам не кажется, не слишком ли размахнулись?
— Почему же слишком?— опустила чуть подсиненные веки Махбуба и отвела со лба и бровей легкие пряди.
— Я вижу, целый той готовите!
— Ну и что? Из такой дали приехали родители, а вы...
— Я не против, надо, конечно, хорошо встретить. Но к чему баран, мясники...
— Баран с базара, можете не бояться.
— Я и не боюсь. Просто неловко как-то, нескромно.
— Почему это нескромно?— всерьез обиделась Махбуба.— Понимаю, были бы голодные годы. Сейчас, кажется, всего предостаточно. Ведь говорят же: если хлеб твой честен, ешь его хоть на улице.
«На самом деле, не чересчур ли я?..» — одернул себя Шукуров.
Он переоделся и вышел к гостям.
Вахид Мирабидов и Атакузы удобно расположились на сур и под виноградными лозами, полулежали на пышно настеленных атласных стеганых курпачах. Два низких столика — хантахты перед ними ломились от яств — тут были и жареное мясо с влажно-коричневой корочкой, и горы нежно-румяной самсы — мясных пирогов, и круглые маслянистые лепешки, и белые, целиком отваренные куры. Бутылки выстроились в ряд, как солдаты в почетном карауле, играли разноцветным стеклом.
В сторонке, на берегу маленького хауза с фонтаном, за другим столом сидела жена Атакузы Алия и Назокат-биби. Пылавшая румянцем Махбуба давала указания поварихам.
Атакузы, смеясь, поднялся навстречу Шукурову:
— Впервые вижу такого хозяина, Абрар Шукурович! В доме гости, а вы где-то проводите собрания!
Рот Вахида Мирабидова блеснул ярким солнцем.
— Не будем придирчивы, раис. Недаром говаривали в старину: правителей не судят! Приходится прощать недостатки.
— Ха-ха-а! Слова сами слетают у вас с языка, когда хотите выгородить зятя! — Атакузы хмелел то ли от вина, то ли от своих острот Смех привыкшего к степным просторам раиса гремел на весь двор.— Так из какой бутылки прикажете вам налить, товарищ хозяин? Из белой или красной?
Шукурову показалось, что Атакузы чем-то взвинчен: смех нарочито громок, движения слишком резки, а сам напряжен.
— Позвольте отдышаться,— попросил Шукуров и потянулся было к чайнику, но Атакузы опередил:
— Нет, уж простите! Раз опоздали, подчиняйтесь тамаде. Слово тамады — священно, так ведь? Вы большой человек в своем районе, и там мы вам подчиняемся, слушаем вас. Но здесь, за дастарханом, вы должны слушать нас, гостей. Правильно говорю, домладжан?
Шукурову пришел на память разговор об Атакузы в обкоме, но тут же он одернул себя: «Чего ты, в самом деле, взъелся? Встретились два товарища. Они же дружат давно. Ну и позволили себе слегка... Это же твои гости!»
Он опустился на мягкую, шелковисто-прохладную курпачу, затолкал под мышку белоснежную подушку и неожиданно почувствовал необыкновенную сладостную легкость. Все заботы дня, давившие на душу, вмиг улетучились, стало легко, будто скинул камень с плеч.
— Да, тамаде не откажешь. За дорогих гостей!— он опорожнил рюмку.
— Вот это по-нашенски!— торжествовал Атакузы.— Ну-ка, домла, теперь ваш черед, не отстаньте от зятька!— Он по-свойски обнял Мира-бидова.— Не беспокойтесь, Вахид-ака. Вашу просьбу мы обязательно провернем. Слово целинников, их поддержка тоже чего-то стоит. Собрание созовем, проведем предложение с аплодисментами. Можете считать, премия у вас в кармане!
— Какая премия?— Шукуров с удивлением посмотрел на тестя. Атакузы открыл было рот: «Да это насчет книги...» Но тесть со
словами: «Скажу потом»,— одним махом осушил рюмку, обернулся к хаузу:
— Доченька, подай мне дутар. Да забудутся сегодня треволнения этого бренного мира! Как считаете, тамада?
— Хвала вам, домла!— еще больше развеселился Атакузы и снова наполнил рюмки.
Махбуба вынесла из дома дутар. Вахид Мирабидов вытянул вперед одну, потом другую руку — засучил рукава. Настраивая дутар, подмигнул Назокат-биби:
— А ну-ка, ханум! С чего начнем, с «Лязги» или же хочешь «Та-новар»?
— Что вы, домладжан! У нас тут молодые найдутся,— она посмотрела на Махбубу, а сказала:— Вот сидит Алияхон.
Вахид Мирабидов прикрыл глаза. Раскачиваясь всем телом в такт музыке, заиграл знаменитую «Рохат». Назокат-биби, хоть и отказывалась, не выдержала, чуть изогнув тонкие брови, будто не своей силой поднялась с места.
Вся кругленькая, пухленькая, поводя искусно подкрашенными глазами, щелкая короткими, унизанными золотом пальчиками, Назокат-биби поплыла по кругу. Да так легко и изящно, что Атакузы от восторга крикнул во весь голос:
— Яшанг! Да сбудутся все мечты ваши, Назокат-биби! Махбуба тоже умилилась — подбежала к матери, звонко чмокнула
ее в слегка нарумяненные щеки (нет, Назокат-биби не поддавалась летам!). Алия тоже хотела поддержать общее веселье. Она мягко улыбалась, но улыбка ее была почему-то вымученной, печальной. Шукуров всегда удивлялся жизнерадостности своих тещи и тестя. Как умели они отдаваться веселью! У него так не получалось, и этот недостаток он в себе знал. Оттого, наверно, и ценил такие качества в других. И сейчас, в эту минуту, он никак не мог приладиться к общему веселью. Одергивал себя, убеждал: он хозяин, они гости, им и веселиться — ничего не помогало. Слишком было заметно — с Атакузы что-то произошло. Что именно — Шукуров не мог понять. А тут еще намек на какую-то премию. Успел, хитрец, с тестем договориться. Неладное что-то во всем этом...
Мирабидов самозабвенно играл теперь легкую, быструю, как бег лани, «Лязги». Махбуба, прервав кружение, с громким смехом подбежала к Алии, потащила танцевать. Но тут из кухни позвали: «Махбуба-апа! Шашлык готов!» — и танец сразу расстроился.
Махбуба пригласила всех к столу у хауза. Над водой загорелись лампочки, струи фонтана вспыхнули разноцветной дугой. Атакузы, возбуждаясь все более и более, разливал «красавицам» шампанское, «джигитам» — коньяк. Вот он высоко поднял свою рюмку:
— Так давайте поднимем наши бокалы за то, чтобы в этом бренном мире человек мог хоть изредка отвести душу, повеселиться вдоволь! Все заботы — к чертям!
Шукуров незаметно бросил взгляд в сторону кухни. Атакузы что-то уж слишком разошелся. Неужели специально, чтобы услышали соседи, которые хлопочут на кухне? Есть такие люди — любят довести до всех ушей: «Вот посмотрите, какой я свой человек в этом доме!» Но Атакузы... Ему-то зачем? Шукуров с трудом подавил вспыхнувшее недоверие, заставил себя любезно улыбнуться.
Атакузы не заметил тени, мелькнувшей на лице хозяина. Мгновенно осушив рюмку, собрался было наполнить снова, но Алия быстро прикрыла ее ладонью:
— Не надо, пожалуйста, хватит на сегодня!
— Что?— Атакузы напряженно хохотнул.— Сегодня я как раз имею право пить сколько хочу! Имею право веселиться и гулять сколько пожелаю!
Шукуров попытался свести разговор к шутке:
— За какие же заслуги, дорогой раис? Может, выполнили план хлопкозаготовок?
— Нет я выполнил другое, более важное задание секретарей обкома и райкома!
— Вы что забыли? Приказ ваш выполнил! Выбросил на улицу старого ученого со всеми его книгами. А дом передал той самой ябеднице, которая обивала ваш порог...
— Послушайте, Атакузы-ака!— Шукуров привстал. Теперь он уже не думал о сковывавшем гостеприимстве.— Бросьте ваше кривлянье. Мой дом — не сцена, а вы — не артист, и мне не по душе подобные представления.
— При чем здесь представление?— Атакузы отодвинул стул и тоже встал.
Алия выбросила вперед дрожащие руки:
— Атакузы-ака! Дорогой мой!
Наступила долгая давящая тишина. Слышалось лишь тяжелое сопение Атакузы да тихое журчание фонтана. Шукуров опустил глаза.
— Вот что, давайте кончим этот разговор. Я вас считал человеком серьезным...
— Ошиблись, значит!— сказал Атакузы.— Какой я серьезный? Я —самый несерьезный, самый... нечестный, самый бессовестный, самый, самый бессердечный человек!— Он потянулся к коньяку.
. Шукуров перехватил бутылку:
— Хватит! Да что, в самом деле, случилось?
Атакузы не ответил. Он тяжело, как-то боком плюхнулся на стул. Уперся лбом в его спинку, закрыл глаза. В памяти сразу всплыла картина сегодняшнего утра. Он застонал от резкой боли в голове.
2
Стычка с дядей произошла неожиданно и самым нелепым образом. Утром, наскоро позавтракав, собрался уже ехать в степь. И тут у садовой калитки показался Нормурад-ата:
— Атакузы!
Атакузы нехотя повернул назад. Домла в неизменной полосатой пижаме, повисшей на нем как мешок, в старых шлепанцах на босу ногу, кряхтя, шел ему навстречу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Правда, в последнее время вмешалось одно небольшое, но все же неприятное обстоятельство. На днях директор института проводил совещание и между прочим сказал, будто в верхах с большим вниманием отнеслись к докладной записке Нормурада Шамурадова. Вахид Мирабидов знал, что его давний, мягко говоря, оппонент утверждал противоположные идеи. Но не так уж это и страшно. Как бы там в верхах ни отнеслись к старому спорщику, все равно записку спустят вниз, к ним в институт. И в этом случае предложение целинников будет весьма и весьма кстати. Выйдет, что книгу поддержали практики, те, кто непосредственно заинтересован в осуществлении ее идей. Попробуй не посчитайся с таким аргументом!
СЛОВОМ, как только Вахид Мирабидов вышел из машины и поздоровался с дочкой, он тут же распорядился пригласить в гости Атакузы.
Зятя не было дома — уехал в обком, Махбубе удалось лишь к вечеру, часам к семи, дозвониться до мужа. Он только что вернулся из области и у себя в кабинете просматривал бумаги, накопившиеся за время отлучки.
— Ой, где вы пропадаете, товарищ Шукуров? С самого утра ищу — не могу сыскать вас!
Радостно возбужденный голос жены удивил Шукурова.
— Что такое у вас?
— Ничего особенного. Просто гости собрались. Отец с матерью приехали из Ташкента. И Атакузы-ака уже здесь. Приезжайте поскорее.
Надеюсь, сегодня вечером у вас нет никаких там собраний-совещаний?
— Хорошо, хорошо, сейчас подъеду.
Шукуров стоя досмотрел бумаги. Он и сам сегодня чувствовал радостный подъем. Побывал с утра в облисполкоме, обкоме, был на приеме у первого. А главное — разговор с первым получился на редкость искренним, откровенным. Немолодой уже, роста небольшого, полноватый, лысый человек. Напомнил Шукурову его учителя — старого, усталого ученого. Как он внимательно, спокойно слушал, задумчиво поглаживая седые брови. Шукуров начал горячась, но постепенно взял себя в руки и толково, а главное, начистоту выложил все, что накопилось за несколько месяцев работы. Все свои планы, трудности, сомнения — все открыл этому похожему на старого учителя человеку Не утаил и довольно резко сказал о неувязках в работе плановых и хозяйственных органов области
Первый, поглаживая то брови, то лысину, задумчиво кивал, делал пометки в настольном календаре, а когда очередь дошла до просьб, вдруг лукаво сверкнул глазами:
— А вы думаете, только у первого секретаря райкома такие трудности? Считаете, первому секретарю обкома легко? Вам надо, скажем, пять тысяч тонн удобрений или там цемента, а мне требуются все пятьдесят, дорогой мой!— он засмеялся.
И все же позвонил по ВЧ в Ташкент, сначала в Госплан, а потом еще двум министрам. С министрами разговаривал по-приятельски.
— Мы с тобой старые стали, ленивые, инициативы уже нет. Пора на пенсию,— так начал с одним из них.— А вот пришел ко мне новый секретарь в район — горячий парень! Грандиозные строит планы. И представь себе, не просит, а требует: район, мол, какой — целинный! Не может получить человек положенное по закону. Как так? Вот и проверь своих! Да, да, проверь и подкинь что-нибудь. Что-что? Ну какой ты министр без резерва? Не прибедняйся.— Положил трубку и подмигнул Шукурову: — Это я своему фронтовому дружку по-свойски.
Сказал, надзор за делом поручит Бекмураду Халмурадовичу, Шукуров очень досадовал, что Халмурадов оказался в отъезде. Хотелось поговорить с ним в присутствии первого, надо бы разобраться в некоторых делах. Уже прощаясь, первый вдруг спросил:
— А как там Атакузы Умаров?..
И снова внимательно, не торопя, не прерывая, выслушал все «за» и «против».
— А не слишком ли вы либеральничаете с ним? Шукуров невольно улыбнулся:
— Может быть. Но ведь и сам обком...
— Что обком?
— В промышленном отделе мне, например, сказали, что обком дал указание ускорить газификацию именно его поселка. А помнится, вы просили, чтобы я не обижал Аксакала...
— Хорошо, я разберусь. Бекмурад Халмурадович говорил мне — Атакузы Умаров построил прекрасные ясли, детсад. Неплохо ведь. Очень даже хорошо. И постановление ЦК было по этому поводу. А многие наши председатели, и притом не из бедных, все еще не хотят утруждать себя. Так что передайте вашему Умарову спасибо от моего имени тоже. Пригласите к нему в колхоз других раисов — пусть перенимают опыт. Но тем не менее каким бы передовым ни был Умаров — это не значит, что ему дозволено больше других. Законы писаны для всех! Кстати, разберитесь на месте и насчет Мингбулака. Но учтите: животноводческий комплекс—дело очень нужное, полезное...
Странное ощущение не покидало Шукурова. Всю обратную дорогу он думал о разговоре с первым. Подействовали не обещания его, а сама личность. Но в то же время как понять это, разберитесь сами? Видно, шутка насчет пяти и пятидесяти тонн удобрений — наболевшая, горькая шутка. И он сталкивается с теми же трудностями, что и секретарь райкома. А что касается Атакузы, разобраться, конечно, придется. Хоть, надо сказать, теперь, когда сам чуть не задыхается от навалившихся забот, Шукуров стал больше понимать и Атакузы, и других раисов.
Вот он, секретарь райкома, требует от них хлопка, беспрекословного выполнения плановых заданий... А сам в глаза не может им посмотреть. И как посмотришь, когда требовать требуешь, а дать то, что нужно для того же хлопка, не можешь. Не сами ли мы толкаем раисов на обходные пути с хандаляшками?
Однако правда и то, что Атакузы переходит уже все границы. Ведет себя будто владетельный князь.
...Шукуров собрался уже уходить, но секретарша принесла еще одно письмо. Подписано Халмурадовым. Ответ на запрос о районной биологической лаборатории. Обком считает ге очень целесообразным создавать районную лабораторию. Однако, если в районе чрезмерно размножилась хлопковая совка, этот вопрос можно поставить перед Министерством сельского хозяйства.
«Ловко!—усмехнулся Шукуров.— Выходит, или заткнись, или признай: да, недосмотрел — и хлопок гибнет от совки».
Вспомнились неистовый доцент и его подопечная — с большими печальными глазами. «Надо помочь,— решил Шукуров.— Пусть Хал-мурадов думает, что ему угодно, но лабораторию мы откроем!»
Он захлопнул папку и попрощался с секретаршей.
Через несколько минут был уже около своей калитки, толкнул ее — и не узнал двор. Готовилось какое-то пышное торжество. Собрались женщины, должно быть соседки, пекли лепешки в тандыре, чуть поодаль двое мужчин в белых халатах, подвесив тушу барана — и преогромную!— на суку яблони, разделывали ее, сверкая лезвиями ножей. От летней кухни уже остро и пряно тянуло жареным луком и мясом.
Первой увидела Шукурова Назокат-биби. Полненькая, крепенькая, она засеменила к зятю. Поцеловала в лоб, провела несколько раз белыми пышными руками по его плечам и затараторила:
— О ненаглядный мой зятек! А вы загорели и, знаете, возмужали!
Вслед за Назокат-биби выпорхнула из дома Махбуба. Стряхнула со лба специально уложенные в «поэтическом беспорядке» локоны, подставила для поцелуя ликующе-радостное лицо.
Шукуров поцеловал сияющую счастьем жену и невольно улыбнулся, хоть был и недоволен приготовлениями к непонятному торжеству.
— Приветствую вас, ханум!
— Спасибо. И я вас!— Махбуба, ласкаясь, взяла мужа под руку, повела в дом.— Пойдемте, переоденьтесь.
Шукуров поймал невзначай взгляд тещи. Глаза Назокат-биби, все ее гладкое, без единой морщинки лицо светилось безграничной гордостью. Это была гордость матери, увидевшей счастье любимого дитяти.
— А вам не кажется, не слишком ли размахнулись?
— Почему же слишком?— опустила чуть подсиненные веки Махбуба и отвела со лба и бровей легкие пряди.
— Я вижу, целый той готовите!
— Ну и что? Из такой дали приехали родители, а вы...
— Я не против, надо, конечно, хорошо встретить. Но к чему баран, мясники...
— Баран с базара, можете не бояться.
— Я и не боюсь. Просто неловко как-то, нескромно.
— Почему это нескромно?— всерьез обиделась Махбуба.— Понимаю, были бы голодные годы. Сейчас, кажется, всего предостаточно. Ведь говорят же: если хлеб твой честен, ешь его хоть на улице.
«На самом деле, не чересчур ли я?..» — одернул себя Шукуров.
Он переоделся и вышел к гостям.
Вахид Мирабидов и Атакузы удобно расположились на сур и под виноградными лозами, полулежали на пышно настеленных атласных стеганых курпачах. Два низких столика — хантахты перед ними ломились от яств — тут были и жареное мясо с влажно-коричневой корочкой, и горы нежно-румяной самсы — мясных пирогов, и круглые маслянистые лепешки, и белые, целиком отваренные куры. Бутылки выстроились в ряд, как солдаты в почетном карауле, играли разноцветным стеклом.
В сторонке, на берегу маленького хауза с фонтаном, за другим столом сидела жена Атакузы Алия и Назокат-биби. Пылавшая румянцем Махбуба давала указания поварихам.
Атакузы, смеясь, поднялся навстречу Шукурову:
— Впервые вижу такого хозяина, Абрар Шукурович! В доме гости, а вы где-то проводите собрания!
Рот Вахида Мирабидова блеснул ярким солнцем.
— Не будем придирчивы, раис. Недаром говаривали в старину: правителей не судят! Приходится прощать недостатки.
— Ха-ха-а! Слова сами слетают у вас с языка, когда хотите выгородить зятя! — Атакузы хмелел то ли от вина, то ли от своих острот Смех привыкшего к степным просторам раиса гремел на весь двор.— Так из какой бутылки прикажете вам налить, товарищ хозяин? Из белой или красной?
Шукурову показалось, что Атакузы чем-то взвинчен: смех нарочито громок, движения слишком резки, а сам напряжен.
— Позвольте отдышаться,— попросил Шукуров и потянулся было к чайнику, но Атакузы опередил:
— Нет, уж простите! Раз опоздали, подчиняйтесь тамаде. Слово тамады — священно, так ведь? Вы большой человек в своем районе, и там мы вам подчиняемся, слушаем вас. Но здесь, за дастарханом, вы должны слушать нас, гостей. Правильно говорю, домладжан?
Шукурову пришел на память разговор об Атакузы в обкоме, но тут же он одернул себя: «Чего ты, в самом деле, взъелся? Встретились два товарища. Они же дружат давно. Ну и позволили себе слегка... Это же твои гости!»
Он опустился на мягкую, шелковисто-прохладную курпачу, затолкал под мышку белоснежную подушку и неожиданно почувствовал необыкновенную сладостную легкость. Все заботы дня, давившие на душу, вмиг улетучились, стало легко, будто скинул камень с плеч.
— Да, тамаде не откажешь. За дорогих гостей!— он опорожнил рюмку.
— Вот это по-нашенски!— торжествовал Атакузы.— Ну-ка, домла, теперь ваш черед, не отстаньте от зятька!— Он по-свойски обнял Мира-бидова.— Не беспокойтесь, Вахид-ака. Вашу просьбу мы обязательно провернем. Слово целинников, их поддержка тоже чего-то стоит. Собрание созовем, проведем предложение с аплодисментами. Можете считать, премия у вас в кармане!
— Какая премия?— Шукуров с удивлением посмотрел на тестя. Атакузы открыл было рот: «Да это насчет книги...» Но тесть со
словами: «Скажу потом»,— одним махом осушил рюмку, обернулся к хаузу:
— Доченька, подай мне дутар. Да забудутся сегодня треволнения этого бренного мира! Как считаете, тамада?
— Хвала вам, домла!— еще больше развеселился Атакузы и снова наполнил рюмки.
Махбуба вынесла из дома дутар. Вахид Мирабидов вытянул вперед одну, потом другую руку — засучил рукава. Настраивая дутар, подмигнул Назокат-биби:
— А ну-ка, ханум! С чего начнем, с «Лязги» или же хочешь «Та-новар»?
— Что вы, домладжан! У нас тут молодые найдутся,— она посмотрела на Махбубу, а сказала:— Вот сидит Алияхон.
Вахид Мирабидов прикрыл глаза. Раскачиваясь всем телом в такт музыке, заиграл знаменитую «Рохат». Назокат-биби, хоть и отказывалась, не выдержала, чуть изогнув тонкие брови, будто не своей силой поднялась с места.
Вся кругленькая, пухленькая, поводя искусно подкрашенными глазами, щелкая короткими, унизанными золотом пальчиками, Назокат-биби поплыла по кругу. Да так легко и изящно, что Атакузы от восторга крикнул во весь голос:
— Яшанг! Да сбудутся все мечты ваши, Назокат-биби! Махбуба тоже умилилась — подбежала к матери, звонко чмокнула
ее в слегка нарумяненные щеки (нет, Назокат-биби не поддавалась летам!). Алия тоже хотела поддержать общее веселье. Она мягко улыбалась, но улыбка ее была почему-то вымученной, печальной. Шукуров всегда удивлялся жизнерадостности своих тещи и тестя. Как умели они отдаваться веселью! У него так не получалось, и этот недостаток он в себе знал. Оттого, наверно, и ценил такие качества в других. И сейчас, в эту минуту, он никак не мог приладиться к общему веселью. Одергивал себя, убеждал: он хозяин, они гости, им и веселиться — ничего не помогало. Слишком было заметно — с Атакузы что-то произошло. Что именно — Шукуров не мог понять. А тут еще намек на какую-то премию. Успел, хитрец, с тестем договориться. Неладное что-то во всем этом...
Мирабидов самозабвенно играл теперь легкую, быструю, как бег лани, «Лязги». Махбуба, прервав кружение, с громким смехом подбежала к Алии, потащила танцевать. Но тут из кухни позвали: «Махбуба-апа! Шашлык готов!» — и танец сразу расстроился.
Махбуба пригласила всех к столу у хауза. Над водой загорелись лампочки, струи фонтана вспыхнули разноцветной дугой. Атакузы, возбуждаясь все более и более, разливал «красавицам» шампанское, «джигитам» — коньяк. Вот он высоко поднял свою рюмку:
— Так давайте поднимем наши бокалы за то, чтобы в этом бренном мире человек мог хоть изредка отвести душу, повеселиться вдоволь! Все заботы — к чертям!
Шукуров незаметно бросил взгляд в сторону кухни. Атакузы что-то уж слишком разошелся. Неужели специально, чтобы услышали соседи, которые хлопочут на кухне? Есть такие люди — любят довести до всех ушей: «Вот посмотрите, какой я свой человек в этом доме!» Но Атакузы... Ему-то зачем? Шукуров с трудом подавил вспыхнувшее недоверие, заставил себя любезно улыбнуться.
Атакузы не заметил тени, мелькнувшей на лице хозяина. Мгновенно осушив рюмку, собрался было наполнить снова, но Алия быстро прикрыла ее ладонью:
— Не надо, пожалуйста, хватит на сегодня!
— Что?— Атакузы напряженно хохотнул.— Сегодня я как раз имею право пить сколько хочу! Имею право веселиться и гулять сколько пожелаю!
Шукуров попытался свести разговор к шутке:
— За какие же заслуги, дорогой раис? Может, выполнили план хлопкозаготовок?
— Нет я выполнил другое, более важное задание секретарей обкома и райкома!
— Вы что забыли? Приказ ваш выполнил! Выбросил на улицу старого ученого со всеми его книгами. А дом передал той самой ябеднице, которая обивала ваш порог...
— Послушайте, Атакузы-ака!— Шукуров привстал. Теперь он уже не думал о сковывавшем гостеприимстве.— Бросьте ваше кривлянье. Мой дом — не сцена, а вы — не артист, и мне не по душе подобные представления.
— При чем здесь представление?— Атакузы отодвинул стул и тоже встал.
Алия выбросила вперед дрожащие руки:
— Атакузы-ака! Дорогой мой!
Наступила долгая давящая тишина. Слышалось лишь тяжелое сопение Атакузы да тихое журчание фонтана. Шукуров опустил глаза.
— Вот что, давайте кончим этот разговор. Я вас считал человеком серьезным...
— Ошиблись, значит!— сказал Атакузы.— Какой я серьезный? Я —самый несерьезный, самый... нечестный, самый бессовестный, самый, самый бессердечный человек!— Он потянулся к коньяку.
. Шукуров перехватил бутылку:
— Хватит! Да что, в самом деле, случилось?
Атакузы не ответил. Он тяжело, как-то боком плюхнулся на стул. Уперся лбом в его спинку, закрыл глаза. В памяти сразу всплыла картина сегодняшнего утра. Он застонал от резкой боли в голове.
2
Стычка с дядей произошла неожиданно и самым нелепым образом. Утром, наскоро позавтракав, собрался уже ехать в степь. И тут у садовой калитки показался Нормурад-ата:
— Атакузы!
Атакузы нехотя повернул назад. Домла в неизменной полосатой пижаме, повисшей на нем как мешок, в старых шлепанцах на босу ногу, кряхтя, шел ему навстречу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34