Совесть
Роман
ГЛАВА ПЕРВАЯ
1
Атакузы нагрянул неожиданно, показав, как всегда, широту и размах, подобающие председателю колхоза-миллионера. Домла1 Шамурадов, кряхтя и одергивая широкую пижаму, вышел на улицу. Перед воротами стояли две «Волги»— цвета «белая ночь» и «морская волна». Следом подкатил еще и газик.
Из белой «Волги» вылез сначала сам раис Атакузы — высокий, жилистый, обожженный степным солнцем, провяленный ветрами За ним —худощавый мужчина средних лет в хорошо сидящем заграничном костюме. На темно-смуглом лице незнакомца были особенно заметны серьезные серые глаза. Из зеленовато-синей «Волги» легко, будто птичка из клетки, выпрыгнула дочь Атакузы — Тахира.
Атакузы расправил широкие плечи, лихо надвинул на лоб новую тюбетейку и, приветливо сияя смуглым, будто выкованным из меди лицом, широко шагнул к домле:
— Здравствуй, дядя! Как поживает моя тетушка?.. Прошу познакомиться: Абрар Шукуров, наш новый секретарь. Руководитель молодой, но серьезный.
Шукуров поклонился с долей робости. То ли смутила его неуместная похвала Атакузы, то ли поразил необычный облик старика. Ученый, почтенный домла казался не по летам могучим, крепко сколоченным. Может, в заблуждение вводила мешковатая, в полоску пижама? Но голова! Шукуров взглянул, отвел глаза и опять посмотрел: перед ним была голова древнегреческого мудреца. Желтый, будто обтянутый сафьяном, бугристый череп — как у Сократа. Крупный нос придавал широкому, скуластому лицу непреклонно-суровое выражение.
На приветствие Шукурова домла ответил сердечно:
— Спасибо, сынок, спасибо...— Тут же он перевел глубоко запавшие глаза на Тахиру, ласково подергал ее за коротко подстриженные волосы и, будто спохватившись, опять повернулся к гостю:— Прошу вас, товарищ Шукуров, прошу,— и засуетился, засеменил, пропуская гостей в калитку.
Во дворе шофер газика догнал Атакузы:
— Хозяин!
Атакузы круто повернулся:
— Сколько раз тебе говорить... Какой еще «хозяин»!
1 Домла — ученый человек.
— Виноват, Атакузы-ака,— шофер хлопнул себя по лбу.— Как быть с грузом?
— С грузом?.. Ящик огурцов и ящик помидоров оставишь здесь. Остальное отвези по списку, куда указано. Понял?
Шофер, должно быть, хорошо знал «указанные места». Согласно кивнул, побежал к машине. Атакузы, скрипнув новыми брезентовыми сапогами, повернулся к Шукурову и опять засиял улыбкой.
Посредине большого двора, затененного пологом из виноградных лоз, возвышался многооконный особняк. Воздвигали его некогда с размахом, но давно оставленный без ухода дом обветшал, штукатурка потрескалась и кое-где отвалилась. На айване — открытой террасе — хлопотала маленькая, чистенькая старушка в платке из белоснежной кисеи, одетая в зеленое шелковое платье, из-под которого виднелись крошечные, как ложечки, тапочки — кавуши. Гульсара-ая—так звали старушку — подняла глаза, обведенные черной сурьмой, и, приветствуя гостей, сложила руки на груди. Выждав паузу, обернулась к Тахире:
— Ай, милая, дай хоть насмотрюсь на тебя! Как же я соскучилась, ненаглядная!
Шукуров, все еще чувствуя неловкость, собрался было примоститься где-нибудь в уголке, но Атакузы взглядом остановил его.
— Дядя, я хотел показать уважаемому гостю вашу библиотеку. Можно?
— Пожалуйста, пожалуйста,— разрешил старик.— Веди сам, я сейчас приду...
Просторная, чуть сумрачная комната была вся набита книгами. Резные книжные шкафы и полки подпирали высокий, украшенный старинной резьбой потолок. И книги, всюду книги... Они теснились на полках, лежали на стульях, на столе, громоздились на тумбочках и подоконниках... Книги в новых золоченых переплетах, а рядом тяжелые тома, потемневшие от времени фолианты с арабской вязью на корешках.
Шукуров, не отводя глаз от книг, спросил:
— Ваш дядя, кажется, ученый технического профиля?
— Да. Он из первых ученых-ирригаторов... Но, знаете, интеллигент старой школы... Учился в медресе знаменитого Мадихан-ишана в Ташкенте. Потом белый царь не поладил с Германией, и отец дяди, владелец галантерейной лавки в кишлаке, в один год стал бедняком. Ну и сын его, то есть мой дядя, вмиг вылетел из «султанов». Пришлось пойти в мардикеры1. С фронта возвратился большевиком. В гражданскую тоже воевал. Потом в кишлаке бился насмерть с кулаками и баями. А как поутихло, поехал учиться в Москву... Вернулся инженером — первым инженером-водником в республике.
Сколько же ему лет?
Помнится, девяносто шестого года рождения. Выходит, уже семьдесят семь.
А крепкий еще...
Мардикеры — рабочее ополчение в царских войсках.
— По виду — да. Но возраст свое берет. Однако вот что, пойдемте сюда, разговор есть.— Атакузы распахнул двухстворчатую дверь смежной комнаты.
И здесь были книги. Вдоль двух стен от пола до потолка выстроились небольшие картонные коробки, перевязанные белыми тесемками.
— Старик давно собирает книги для молодежи кишлака,— Атакузы сказал это с такой гордостью, будто все книги собрал он сам.— Хочет перевезти свою библиотеку в кишлак, да и сам, думаю, не прочь переехать.
— Можно?— Шукуров развязал тесемки на одной из коробок и вынул пачку книг в новеньких темно-синих переплетах с золотым тиснением.— Навои! Прекрасное издание!— Глаза гостя загорелись.— Надо, надо ему помочь. Он еще работает?
— Работает. Консультант Института водного хозяйства. Год назад проехал на машине от Арала до Оби! Вот вам и возраст. Пойдемте.
Атакузы вернулся в первую комнату и подвел Шукурова к массивному столу на изогнутых ножках. Он был, как скатертью, покрыт начерченной на ватмане огромной картой с трассой будущего канала Обь — Средняя Азия. Склонившись над столом, Шукуров вглядывался в карту. Она была пересечена красными и синими извилистыми линиями, вдоль которых пестрели разноцветные кружки, непонятные знаки. И всюду, начиная от северных рек до самого Аральского моря, по всей трассе торчали, как накрепко вбитые колышки, жирные восклицательные и вопросительные знаки. А рядом паутинным узором вились мелкие записи, затейливая вязь — домла по старой привычке писал арабскими буквами.
— Занимается проблемой переброски сибирских рек в Среднюю Азию?
— Чем только он не занимается!— сказал Атакузы.
— Колоссальная проблема!—Шукуров выпрямился.— Мой тесть тоже работает над этим.
— Вахид Мирабидович?— В уголках губ Атакузы, прикрытых коротким треугольником усов, вспыхнула и тут же погасла усмешка.— О, сейчас многие и говорят и пишут об этом!
— Да. Но...— Шукуров с недоумением посмотрел на Атакузы.— В таком случае зачем же ему ехать в кишлак?
— Ну, книги свои он может писать и там. Так сам мне сказал. Думаю, дело не только в этом. Не со всеми он тут, по-моему, ладит. Характер у старика — дай бог! К тому же одиноки они. Вы же видели, как обрадовались нашему приезду!
— У них никого нет?
— Сейчас нет. Был сын, Джаббар. Погиб в сорок третьем. Может, слышали, Герой Советского Союза...
Атакузы кивнул на фотографию в траурной рамке, висевшую над столом. С фотографии устало смотрел горбоносый, смуглый до черноты парень в офицерских погонах. Слабая улыбка чуть тронула впалые щеки.
— Да, замечательный джигит,— вздохнул Атакузы.— Учился на третьем курсе железнодорожного института. По уши был влюблен в Фазилатхон... Вы ее видели, клубом у нас заведует. Красавица была в ту пору — не описать!
— Вот как!
— Да, пташка была подходящая!— Атакузы подмигнул.— Как и Джаббар, училась в Ташкенте, я говорю о Фазилатхон. А когда летом приезжали в кишлак, ваш покорный слуга — мне было тринадцать лет — бегал от одного к другому почтальоном... Э, да что там говорить, невероятные творились дела!— Атакузы, взволнованный воспоминаниями юности, смотрел на Шукурова и не видел его.— Есть один большой человек, вы его знаете, Джамал Бурибаев. Тот, что третьего дня приезжал в степь...
— Представитель «Сельхозтехники» из Ташкента?
— Какой там представитель — начальник большого управления! Занимал одно время даже пост заместителя министра водного хозяйства!.. А тогда, в войну, был у нас председателем райисполкома. Джаб-бар-ака, значит, на фронте, а Фазилатхон вернулась в кишлак... Вы только представьте: такая едва распустившаяся роза.
Шукуров поморщился:
— Все ясно...
— Терпение!— рассмеялся Атакузы.— Самое интересное еще впереди. Джаббар-ака в это самое время получает звание Героя Советского Союза и приезжает в отпуск. Представляете, что было! Стрелял в Бурибаева!.. К счастью, не попал.
Волнение Атакузы передалось и Шукурову:
— Ну? А дальше?
Атакузы раскрыл уже рот, чтобы продолжить рассказ, и вдруг будто спохватился. Наморщил лоб, невнятно забормотал:
— Да, были дела. Пришлось после этого ехать на фронт и Буриба-еву. Да вы еще услышите.
— Ваш Джаббар-ака погиб на фронте?
— Погиб,— вздохнул Атакузы.
— А этот вернулся цел и невредим?
— До самого Берлина дошел. Получил два ранения! Я, конечно, не судья тому, что было. Должно быть, на фронте проявил себя — вся грудь в орденах.
Шукуров ничего не сказал, рассматривал фотографию в траурной рамке, потом, чуть прищурив большие серые глаза, поглядел на Атаку :ш:
А что, этот тоже родственник вам?
Кто?— не понял Атакузы.
Да тот самый... Джамал Бурибаев. Вы, помнится, сватом называли ого?
Ах да...— Почувствовав, что сболтнул лишнее, Атакузы внутренне выругал себя.— Дело в том... У него от Фазилатхон осталось двое детей: сын и дочь.
А что, разве разошлись?
Да! Но дети держат связь с отцом. Так вот, дочь наша Тахира подружилась с их сыном Кадырджаном. А старший мой, Хайдар, тот, что завтра защищает диссертацию, полюбил их дочь Латофат. Что поделаешь!— Атакузы широко развел руками и неспокойно прошелся по комнате.— Ничего не поделаешь!
Латофат... Всего час назад Атакузы видел ее. И сейчас стоит перед глазами. Проезжали мимо университетского скверика, вдруг Тахира, сидевшая сзади, рванулась вперед:
— Дададжан! Остановите машину!
Едва успел Атакузы, сидевший за рулем, притормозить, Тахира тут же соскочила на обочину и с криком «Латофат!» побежала куда-то. По аллее, обсаженной молоденькими тополями, шла Латофат, невеста его сына. Шла не одна. Рядом вышагивал тощий, длинный как жердь, весь какой-то черный мужчина с ворохом взлохмаченных волос.
«Фазилат!»— мелькнуло в голове Атакузы при виде будущей невестки. Так похожа была на свою мать эта девушка с высокой, будто гнездо аиста, прической. Те же шелковисто-черные, прямые брови, огромные, невеселые глаза, та же яркая, броская красота чуть округлого смуглого лица. Только одета иначе, не так, как одевалась когда-то ее мать. На Латофат было короткое, не доходящее даже до колен, ситцевое платье, на ногах белые тупоносые туфли. Голые стройные ноги, оголенные до плеч смуглые руки... И потому ли, что она так напоминала молодую Фазилат, а может, потому, что шла рядом с этой жердью, с этим черномазым парнем, Атакузы пронзила давняя, не раз тревожившая его мысль: «Не устроила бы какой-нибудь фокус Хайдару, как мать ее устроила Джаббару-ака!»
И сейчас, вспомнив сегодняшнюю встречу, Атакузы помрачнел лицом.
— Ох уж эта молодежь. В жизни не думал, что случится такое. А тут еще старики. Как они отнесутся к новой родне? Вот и думаю-гадаю, Абрар Шукурович.
Шукуров промолчал. Атакузы наблюдал краем глаза за неожиданно замкнувшимся лицом секретаря. Подумал с досадой: «Э-э, раис, раис, простота! Разболтался хуже базарной бабы. Откуда знать ему, что говорил от души. Пожалуй, подумал: плевать тебе на твоих стариков, на их родительскую боль, рад породниться с большим человеком. Дурья башка! Под пятьдесят уже, а все как юнец лезешь, все откровенничаешь!»
Еще не прошло и месяца, как Шукуров приехал в район. И сразу стало понятно: этот сравнительно молодой, немногословный человек — прямая противоположность прежнему секретарю райкома, к которому все давно привыкли. Прежний был прост, сердечен, как говорится, весь на виду. Порой, верно, любил показать свою власть председателям, поставить раисов по стойке «смирно» на бюро райкома, ухарски распечь их. Однако поругает, а потом и утешит. После бюро садится вместе с председателем, получившим нагоняй, в машину и отправляется в его же колхоз. А там, в саду, где-нибудь у хауза — у прохладного водоема, окруженного раскидистыми чинарами, продолжит беседу. Оно как ведь полезно, в дружеской обстановке за дастарханом! А этот... За весь месяц, правда, еще ни одного раиса не «проработал» на бюро. Но зато ни у кого и не погостевал еще. В колхозах бывал, с людьми беседовал, но тут же садился в машину и отправлялся восвояси. А там, в садах, на щедро раскинутых дастарханах, у зеркально чистых хаузов, тосковали нераспитые пятизвездные коньяки, блеяли откормленные для шашлыка бараны. Председатели, привыкшие к манере прежнего секретаря после беспощадной головомойки на бюро продолжать беседу за дастарханом, веселить душу хорошеньким анекдотом, были крайне озабочены непривычным поведением нового начальства. И Атакузы, понятно, не на шутку встревожился вчера, когда Шукуров вызвал его в райком. Тем более что через своих людей знал причину вызова. Один из старых раисов «накапал» в райком: он-де, Атакузы, перехватил несколько машин дефицитных мраморных плит, которые предназначались для строящегося в соседнем колхозе Дворца культуры. Атакузы насторожился. А что, если «новый» отнесется к делу формально? Но все обошлось. Атакузы объяснил: ничего, мол, не перехватил. Добился, чтобы мрамор был предоставлен ему раньше, чем другому раису, он ведь позарез нужен именно в его кишлак — там воздвигали памятник в честь погибших воинов. И Шукуров проявил понимание, тут же распорядился прекратить дело. Дальше совсем пошло хорошо. Во время разговора выяснилось, что Шукуров приходится зятем известному ученому-воднику Вахиду Мирабидову. А этот домла Вахид — научный руководитель Хайдара, сына Атакузы. Атакузы как раз собирался в Ташкент — послушать, как сын будет защищать свою диссертацию. И Шукуров очень кстати направлялся тоже в Ташкент. Поехали вместе. По дороге выяснилось еще одно приятное обстоятельство: Шукуров, оказывается, читал какую-то книгу дяди и с той поры питал глубокое почтение к домле. Правда, дядя и Вахид Мираби-дов не очень-то ладили меж собой. Но Шукуров, видимо, не знал ничего, так что, когда Атакузы предложил познакомить его с дядей, с радостью согласился. Все шло как по маслу. И надо же, разоткровенничался! Свалил в одну кучу нужное и ненужное...
Шукуров наконец оторвал взгляд от карты и обернулся к Атакузы:
— После таких событий старикам должно быть тяжело.
— Да. Но что остается мне делать? Молодые ведь сами нашли друг друга...
Атакузы не успел договорить — открылась дверь и вошел домла.
— Что это ты, Атакузы? Чай ведь совсем остыл! Прошу вас, товарищ Шукуров, прошу к столу...
2
Стол под пологом из высоко поднятых виноградных лоз давно ужо был накрыт белой накрахмаленной скатертью. Шумно кипел электрический самовар. Тахира, видно, успела упорхнуть, вокруг стола хлопотала только тетушка Гульсара. При виде гостей она снова приложила руки к груди:
Проходите, милые, проходите... и ты, Кузыджан1... Как поживает моя невестка Алияхон?
1 Кузыджан— ласкательное от «Атакузы».
А мои маленькие верблюжата? Я так соскучилась по ним, так соскучилась...
— Раз соскучились, давайте махнем к нам!— сказал Атакузы.— Если дядюшка откладывает свой отъезд в кишлак, пусть остается один или пусть ищет себе другую старушку!
Гульсара-ая, мягко улыбаясь, взглянула на своего старика. Видно было, ей тоже хочется ответить шуткой, но голос ее дрогнул:
— Как же я оставлю бедного моего старика? Теперь уж, видать, суждено нам до гроба быть вместе...
В словах старушки, в печальном взгляде ее обведенных сурьмой глаз, в ее личике, напоминающем круглую иссохшую лепешку, сквозили и самоотреченная преданность, и затаенная боль. Так бывает у людей, если долго прожили вместе и объединяет их одна большая беда.
Шукуров поспешил повернуть разговор в другое русло.
— Замечательные книги у вас собраны,— обратился он к домле.— Кстати, когда я работал в Каршинских степях, мне однажды попалась ваша книга об освоении Голодной степи. Меня поразила одна деталь.
— Ну-ну...
— Неужели знаменитый декрет Ленина об освоении Мирзачуля1 оставался неизвестным до тридцать седьмого года?
— Да, это было именно так.
— И вы нашли этот документ?
— Что значит «нашел»? Декрет, разумеется, существовал, был напечатан. Но по каким-то причинам не входил в то время в собрание сочинений Ильича. И надо сказать, не отыщись этот декрет... положение вашего покорного слуги было бы плачевно.
— Как так?
— А так... нашлись люди, которые хотели выглядеть самыми, ну, что ли, преданными. Норовили навесить на ученых, выступавших за освоение Мирзачуля, всякие ярлыки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Роман
ГЛАВА ПЕРВАЯ
1
Атакузы нагрянул неожиданно, показав, как всегда, широту и размах, подобающие председателю колхоза-миллионера. Домла1 Шамурадов, кряхтя и одергивая широкую пижаму, вышел на улицу. Перед воротами стояли две «Волги»— цвета «белая ночь» и «морская волна». Следом подкатил еще и газик.
Из белой «Волги» вылез сначала сам раис Атакузы — высокий, жилистый, обожженный степным солнцем, провяленный ветрами За ним —худощавый мужчина средних лет в хорошо сидящем заграничном костюме. На темно-смуглом лице незнакомца были особенно заметны серьезные серые глаза. Из зеленовато-синей «Волги» легко, будто птичка из клетки, выпрыгнула дочь Атакузы — Тахира.
Атакузы расправил широкие плечи, лихо надвинул на лоб новую тюбетейку и, приветливо сияя смуглым, будто выкованным из меди лицом, широко шагнул к домле:
— Здравствуй, дядя! Как поживает моя тетушка?.. Прошу познакомиться: Абрар Шукуров, наш новый секретарь. Руководитель молодой, но серьезный.
Шукуров поклонился с долей робости. То ли смутила его неуместная похвала Атакузы, то ли поразил необычный облик старика. Ученый, почтенный домла казался не по летам могучим, крепко сколоченным. Может, в заблуждение вводила мешковатая, в полоску пижама? Но голова! Шукуров взглянул, отвел глаза и опять посмотрел: перед ним была голова древнегреческого мудреца. Желтый, будто обтянутый сафьяном, бугристый череп — как у Сократа. Крупный нос придавал широкому, скуластому лицу непреклонно-суровое выражение.
На приветствие Шукурова домла ответил сердечно:
— Спасибо, сынок, спасибо...— Тут же он перевел глубоко запавшие глаза на Тахиру, ласково подергал ее за коротко подстриженные волосы и, будто спохватившись, опять повернулся к гостю:— Прошу вас, товарищ Шукуров, прошу,— и засуетился, засеменил, пропуская гостей в калитку.
Во дворе шофер газика догнал Атакузы:
— Хозяин!
Атакузы круто повернулся:
— Сколько раз тебе говорить... Какой еще «хозяин»!
1 Домла — ученый человек.
— Виноват, Атакузы-ака,— шофер хлопнул себя по лбу.— Как быть с грузом?
— С грузом?.. Ящик огурцов и ящик помидоров оставишь здесь. Остальное отвези по списку, куда указано. Понял?
Шофер, должно быть, хорошо знал «указанные места». Согласно кивнул, побежал к машине. Атакузы, скрипнув новыми брезентовыми сапогами, повернулся к Шукурову и опять засиял улыбкой.
Посредине большого двора, затененного пологом из виноградных лоз, возвышался многооконный особняк. Воздвигали его некогда с размахом, но давно оставленный без ухода дом обветшал, штукатурка потрескалась и кое-где отвалилась. На айване — открытой террасе — хлопотала маленькая, чистенькая старушка в платке из белоснежной кисеи, одетая в зеленое шелковое платье, из-под которого виднелись крошечные, как ложечки, тапочки — кавуши. Гульсара-ая—так звали старушку — подняла глаза, обведенные черной сурьмой, и, приветствуя гостей, сложила руки на груди. Выждав паузу, обернулась к Тахире:
— Ай, милая, дай хоть насмотрюсь на тебя! Как же я соскучилась, ненаглядная!
Шукуров, все еще чувствуя неловкость, собрался было примоститься где-нибудь в уголке, но Атакузы взглядом остановил его.
— Дядя, я хотел показать уважаемому гостю вашу библиотеку. Можно?
— Пожалуйста, пожалуйста,— разрешил старик.— Веди сам, я сейчас приду...
Просторная, чуть сумрачная комната была вся набита книгами. Резные книжные шкафы и полки подпирали высокий, украшенный старинной резьбой потолок. И книги, всюду книги... Они теснились на полках, лежали на стульях, на столе, громоздились на тумбочках и подоконниках... Книги в новых золоченых переплетах, а рядом тяжелые тома, потемневшие от времени фолианты с арабской вязью на корешках.
Шукуров, не отводя глаз от книг, спросил:
— Ваш дядя, кажется, ученый технического профиля?
— Да. Он из первых ученых-ирригаторов... Но, знаете, интеллигент старой школы... Учился в медресе знаменитого Мадихан-ишана в Ташкенте. Потом белый царь не поладил с Германией, и отец дяди, владелец галантерейной лавки в кишлаке, в один год стал бедняком. Ну и сын его, то есть мой дядя, вмиг вылетел из «султанов». Пришлось пойти в мардикеры1. С фронта возвратился большевиком. В гражданскую тоже воевал. Потом в кишлаке бился насмерть с кулаками и баями. А как поутихло, поехал учиться в Москву... Вернулся инженером — первым инженером-водником в республике.
Сколько же ему лет?
Помнится, девяносто шестого года рождения. Выходит, уже семьдесят семь.
А крепкий еще...
Мардикеры — рабочее ополчение в царских войсках.
— По виду — да. Но возраст свое берет. Однако вот что, пойдемте сюда, разговор есть.— Атакузы распахнул двухстворчатую дверь смежной комнаты.
И здесь были книги. Вдоль двух стен от пола до потолка выстроились небольшие картонные коробки, перевязанные белыми тесемками.
— Старик давно собирает книги для молодежи кишлака,— Атакузы сказал это с такой гордостью, будто все книги собрал он сам.— Хочет перевезти свою библиотеку в кишлак, да и сам, думаю, не прочь переехать.
— Можно?— Шукуров развязал тесемки на одной из коробок и вынул пачку книг в новеньких темно-синих переплетах с золотым тиснением.— Навои! Прекрасное издание!— Глаза гостя загорелись.— Надо, надо ему помочь. Он еще работает?
— Работает. Консультант Института водного хозяйства. Год назад проехал на машине от Арала до Оби! Вот вам и возраст. Пойдемте.
Атакузы вернулся в первую комнату и подвел Шукурова к массивному столу на изогнутых ножках. Он был, как скатертью, покрыт начерченной на ватмане огромной картой с трассой будущего канала Обь — Средняя Азия. Склонившись над столом, Шукуров вглядывался в карту. Она была пересечена красными и синими извилистыми линиями, вдоль которых пестрели разноцветные кружки, непонятные знаки. И всюду, начиная от северных рек до самого Аральского моря, по всей трассе торчали, как накрепко вбитые колышки, жирные восклицательные и вопросительные знаки. А рядом паутинным узором вились мелкие записи, затейливая вязь — домла по старой привычке писал арабскими буквами.
— Занимается проблемой переброски сибирских рек в Среднюю Азию?
— Чем только он не занимается!— сказал Атакузы.
— Колоссальная проблема!—Шукуров выпрямился.— Мой тесть тоже работает над этим.
— Вахид Мирабидович?— В уголках губ Атакузы, прикрытых коротким треугольником усов, вспыхнула и тут же погасла усмешка.— О, сейчас многие и говорят и пишут об этом!
— Да. Но...— Шукуров с недоумением посмотрел на Атакузы.— В таком случае зачем же ему ехать в кишлак?
— Ну, книги свои он может писать и там. Так сам мне сказал. Думаю, дело не только в этом. Не со всеми он тут, по-моему, ладит. Характер у старика — дай бог! К тому же одиноки они. Вы же видели, как обрадовались нашему приезду!
— У них никого нет?
— Сейчас нет. Был сын, Джаббар. Погиб в сорок третьем. Может, слышали, Герой Советского Союза...
Атакузы кивнул на фотографию в траурной рамке, висевшую над столом. С фотографии устало смотрел горбоносый, смуглый до черноты парень в офицерских погонах. Слабая улыбка чуть тронула впалые щеки.
— Да, замечательный джигит,— вздохнул Атакузы.— Учился на третьем курсе железнодорожного института. По уши был влюблен в Фазилатхон... Вы ее видели, клубом у нас заведует. Красавица была в ту пору — не описать!
— Вот как!
— Да, пташка была подходящая!— Атакузы подмигнул.— Как и Джаббар, училась в Ташкенте, я говорю о Фазилатхон. А когда летом приезжали в кишлак, ваш покорный слуга — мне было тринадцать лет — бегал от одного к другому почтальоном... Э, да что там говорить, невероятные творились дела!— Атакузы, взволнованный воспоминаниями юности, смотрел на Шукурова и не видел его.— Есть один большой человек, вы его знаете, Джамал Бурибаев. Тот, что третьего дня приезжал в степь...
— Представитель «Сельхозтехники» из Ташкента?
— Какой там представитель — начальник большого управления! Занимал одно время даже пост заместителя министра водного хозяйства!.. А тогда, в войну, был у нас председателем райисполкома. Джаб-бар-ака, значит, на фронте, а Фазилатхон вернулась в кишлак... Вы только представьте: такая едва распустившаяся роза.
Шукуров поморщился:
— Все ясно...
— Терпение!— рассмеялся Атакузы.— Самое интересное еще впереди. Джаббар-ака в это самое время получает звание Героя Советского Союза и приезжает в отпуск. Представляете, что было! Стрелял в Бурибаева!.. К счастью, не попал.
Волнение Атакузы передалось и Шукурову:
— Ну? А дальше?
Атакузы раскрыл уже рот, чтобы продолжить рассказ, и вдруг будто спохватился. Наморщил лоб, невнятно забормотал:
— Да, были дела. Пришлось после этого ехать на фронт и Буриба-еву. Да вы еще услышите.
— Ваш Джаббар-ака погиб на фронте?
— Погиб,— вздохнул Атакузы.
— А этот вернулся цел и невредим?
— До самого Берлина дошел. Получил два ранения! Я, конечно, не судья тому, что было. Должно быть, на фронте проявил себя — вся грудь в орденах.
Шукуров ничего не сказал, рассматривал фотографию в траурной рамке, потом, чуть прищурив большие серые глаза, поглядел на Атаку :ш:
А что, этот тоже родственник вам?
Кто?— не понял Атакузы.
Да тот самый... Джамал Бурибаев. Вы, помнится, сватом называли ого?
Ах да...— Почувствовав, что сболтнул лишнее, Атакузы внутренне выругал себя.— Дело в том... У него от Фазилатхон осталось двое детей: сын и дочь.
А что, разве разошлись?
Да! Но дети держат связь с отцом. Так вот, дочь наша Тахира подружилась с их сыном Кадырджаном. А старший мой, Хайдар, тот, что завтра защищает диссертацию, полюбил их дочь Латофат. Что поделаешь!— Атакузы широко развел руками и неспокойно прошелся по комнате.— Ничего не поделаешь!
Латофат... Всего час назад Атакузы видел ее. И сейчас стоит перед глазами. Проезжали мимо университетского скверика, вдруг Тахира, сидевшая сзади, рванулась вперед:
— Дададжан! Остановите машину!
Едва успел Атакузы, сидевший за рулем, притормозить, Тахира тут же соскочила на обочину и с криком «Латофат!» побежала куда-то. По аллее, обсаженной молоденькими тополями, шла Латофат, невеста его сына. Шла не одна. Рядом вышагивал тощий, длинный как жердь, весь какой-то черный мужчина с ворохом взлохмаченных волос.
«Фазилат!»— мелькнуло в голове Атакузы при виде будущей невестки. Так похожа была на свою мать эта девушка с высокой, будто гнездо аиста, прической. Те же шелковисто-черные, прямые брови, огромные, невеселые глаза, та же яркая, броская красота чуть округлого смуглого лица. Только одета иначе, не так, как одевалась когда-то ее мать. На Латофат было короткое, не доходящее даже до колен, ситцевое платье, на ногах белые тупоносые туфли. Голые стройные ноги, оголенные до плеч смуглые руки... И потому ли, что она так напоминала молодую Фазилат, а может, потому, что шла рядом с этой жердью, с этим черномазым парнем, Атакузы пронзила давняя, не раз тревожившая его мысль: «Не устроила бы какой-нибудь фокус Хайдару, как мать ее устроила Джаббару-ака!»
И сейчас, вспомнив сегодняшнюю встречу, Атакузы помрачнел лицом.
— Ох уж эта молодежь. В жизни не думал, что случится такое. А тут еще старики. Как они отнесутся к новой родне? Вот и думаю-гадаю, Абрар Шукурович.
Шукуров промолчал. Атакузы наблюдал краем глаза за неожиданно замкнувшимся лицом секретаря. Подумал с досадой: «Э-э, раис, раис, простота! Разболтался хуже базарной бабы. Откуда знать ему, что говорил от души. Пожалуй, подумал: плевать тебе на твоих стариков, на их родительскую боль, рад породниться с большим человеком. Дурья башка! Под пятьдесят уже, а все как юнец лезешь, все откровенничаешь!»
Еще не прошло и месяца, как Шукуров приехал в район. И сразу стало понятно: этот сравнительно молодой, немногословный человек — прямая противоположность прежнему секретарю райкома, к которому все давно привыкли. Прежний был прост, сердечен, как говорится, весь на виду. Порой, верно, любил показать свою власть председателям, поставить раисов по стойке «смирно» на бюро райкома, ухарски распечь их. Однако поругает, а потом и утешит. После бюро садится вместе с председателем, получившим нагоняй, в машину и отправляется в его же колхоз. А там, в саду, где-нибудь у хауза — у прохладного водоема, окруженного раскидистыми чинарами, продолжит беседу. Оно как ведь полезно, в дружеской обстановке за дастарханом! А этот... За весь месяц, правда, еще ни одного раиса не «проработал» на бюро. Но зато ни у кого и не погостевал еще. В колхозах бывал, с людьми беседовал, но тут же садился в машину и отправлялся восвояси. А там, в садах, на щедро раскинутых дастарханах, у зеркально чистых хаузов, тосковали нераспитые пятизвездные коньяки, блеяли откормленные для шашлыка бараны. Председатели, привыкшие к манере прежнего секретаря после беспощадной головомойки на бюро продолжать беседу за дастарханом, веселить душу хорошеньким анекдотом, были крайне озабочены непривычным поведением нового начальства. И Атакузы, понятно, не на шутку встревожился вчера, когда Шукуров вызвал его в райком. Тем более что через своих людей знал причину вызова. Один из старых раисов «накапал» в райком: он-де, Атакузы, перехватил несколько машин дефицитных мраморных плит, которые предназначались для строящегося в соседнем колхозе Дворца культуры. Атакузы насторожился. А что, если «новый» отнесется к делу формально? Но все обошлось. Атакузы объяснил: ничего, мол, не перехватил. Добился, чтобы мрамор был предоставлен ему раньше, чем другому раису, он ведь позарез нужен именно в его кишлак — там воздвигали памятник в честь погибших воинов. И Шукуров проявил понимание, тут же распорядился прекратить дело. Дальше совсем пошло хорошо. Во время разговора выяснилось, что Шукуров приходится зятем известному ученому-воднику Вахиду Мирабидову. А этот домла Вахид — научный руководитель Хайдара, сына Атакузы. Атакузы как раз собирался в Ташкент — послушать, как сын будет защищать свою диссертацию. И Шукуров очень кстати направлялся тоже в Ташкент. Поехали вместе. По дороге выяснилось еще одно приятное обстоятельство: Шукуров, оказывается, читал какую-то книгу дяди и с той поры питал глубокое почтение к домле. Правда, дядя и Вахид Мираби-дов не очень-то ладили меж собой. Но Шукуров, видимо, не знал ничего, так что, когда Атакузы предложил познакомить его с дядей, с радостью согласился. Все шло как по маслу. И надо же, разоткровенничался! Свалил в одну кучу нужное и ненужное...
Шукуров наконец оторвал взгляд от карты и обернулся к Атакузы:
— После таких событий старикам должно быть тяжело.
— Да. Но что остается мне делать? Молодые ведь сами нашли друг друга...
Атакузы не успел договорить — открылась дверь и вошел домла.
— Что это ты, Атакузы? Чай ведь совсем остыл! Прошу вас, товарищ Шукуров, прошу к столу...
2
Стол под пологом из высоко поднятых виноградных лоз давно ужо был накрыт белой накрахмаленной скатертью. Шумно кипел электрический самовар. Тахира, видно, успела упорхнуть, вокруг стола хлопотала только тетушка Гульсара. При виде гостей она снова приложила руки к груди:
Проходите, милые, проходите... и ты, Кузыджан1... Как поживает моя невестка Алияхон?
1 Кузыджан— ласкательное от «Атакузы».
А мои маленькие верблюжата? Я так соскучилась по ним, так соскучилась...
— Раз соскучились, давайте махнем к нам!— сказал Атакузы.— Если дядюшка откладывает свой отъезд в кишлак, пусть остается один или пусть ищет себе другую старушку!
Гульсара-ая, мягко улыбаясь, взглянула на своего старика. Видно было, ей тоже хочется ответить шуткой, но голос ее дрогнул:
— Как же я оставлю бедного моего старика? Теперь уж, видать, суждено нам до гроба быть вместе...
В словах старушки, в печальном взгляде ее обведенных сурьмой глаз, в ее личике, напоминающем круглую иссохшую лепешку, сквозили и самоотреченная преданность, и затаенная боль. Так бывает у людей, если долго прожили вместе и объединяет их одна большая беда.
Шукуров поспешил повернуть разговор в другое русло.
— Замечательные книги у вас собраны,— обратился он к домле.— Кстати, когда я работал в Каршинских степях, мне однажды попалась ваша книга об освоении Голодной степи. Меня поразила одна деталь.
— Ну-ну...
— Неужели знаменитый декрет Ленина об освоении Мирзачуля1 оставался неизвестным до тридцать седьмого года?
— Да, это было именно так.
— И вы нашли этот документ?
— Что значит «нашел»? Декрет, разумеется, существовал, был напечатан. Но по каким-то причинам не входил в то время в собрание сочинений Ильича. И надо сказать, не отыщись этот декрет... положение вашего покорного слуги было бы плачевно.
— Как так?
— А так... нашлись люди, которые хотели выглядеть самыми, ну, что ли, преданными. Норовили навесить на ученых, выступавших за освоение Мирзачуля, всякие ярлыки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34