Гнев, Печаль, Скука, а последнее, Вина, – с ярко-красными от стыда щеками.
Я смотрю на маленькое разбитое лицо на полу, седьмое, и вижу, что это было Счастье.
– Они красивые, – говорю я ей.
– Не думайте, что я потратила шестьдесят три часа на эти яйца. На них ушло девять часов. Вы можете взять одно, но должна предупредить: то, которое вы выберете, скажет о вас больше, чем девять часов беседы.
Я пытаюсь решить, взять ли мне то, которое больше всех нравится, или то, которое меньше всего меня изобличит. Больше всех мне нравится Вина. Оно самое забавное и выразительное, с ярко-красными от стыда щеками; однако оно – самое обличающее, поэтому я решаю выбрать самое невинное.
– Я, пожалуй, возьму Скуку, – решаю я, указывая на яйцо.
– Это не Скука, а Сонливость. То, что вы поняли его как Скуку, говорит о вас бесконечно много. Но вы лжете. Не оно понравилось вам больше всего, потому что оно явно хуже всех нарисовано. Все это разоблачает вас, Джереми, и показывает в не очень выгодном свете. Это показывает, что вы трусоваты и нечестны. Признайте это. Скука – не ваше любимое яйцо.
Я нахожу, что для ребенка ее лет она как-то неприятно умна.
– Ты права, – соглашаюсь я, скрывая раздражение. – Я выбрал Скуку, потому что не хотел, чтобы ты подумала, что я испуган, удивлен, сердит, печален или виновен.
– Вы раскрываетесь все больше с каждой минутой. Почему же это вам не хочется, чтобы я подумала, будто вы удивлены? Это не отрицательная эмоция, которой нужно стыдиться, но, очевидно, для вас она такова по какой-то глубокой, странной и загадочной причине.
Девчонка поймала меня. Она права. Мне не хотелось, чтобы она подумала, что я удивлен ее поведением по отношению ко мне, ее чрезмерной фамильярностью, которая беспокоит и смущает меня. Я должен солгать.
– Нет, ты неправа, удивление – это не отрицательная эмоция, и ее нечего стыдиться. Просто я прежде всего подумал о скуке. Я был невнимателен.
Она смотрит на меня с подозрением, полуприкрыв глаза.
– Так скажите же мне, какое яйцо ваше любимое на самом деле?
– Счастливое, которое на полу.
– Ну, это слишком просто. И в любом случае его я не могу вам дать, оно разбилось. Какое яйцо в коробке нравится вам больше всего?
– Вот это, – говорю я, указывая на виноватое. – Мне нравятся его красные щеки.
– Вы не должны оправдываться за свой выбор, говоря, что вам нравятся красные щеки. У вас нет причин чувствовать себя виноватым из-за того, что вы выбрали Вину.
– Я не оправдываюсь из-за своего выбора. Мне действительно нравятся эти красные щеки.
Я наношу визиты леди Генриетте дважды в неделю – в субботу и среду, по вечерам, поскольку она говорит, что я могу заходить, когда мне вздумается. Наверно, ей приятно мое присутствие. Мне кажется, наши отношения становятся глубже – медленно, но верно. Надеюсь, ее привязанность ко мне скоро примет романтическое свойство, если этого еще не случилось.
Лора изредка заглядывает в эти дни к леди Генриетте. Она пытается заговаривать со мной, произнося нормальные, приятные фразы, например: «Джереми, мне понравился тот фильм, который вы выбрали, „Мы – Телец"», или «Джереми, мне нравится ваш пиджак», или «Чудесный день, не так ли?». Генриетте или Саре она говорит: «Твоя картина чудесно получается, Генриетта», и «Что интересного было в школе, Сара?».
Я хватаюсь за первую же возможность поиграть с Сарой, что нравится мне гораздо больше, чем беседовать с Лорой. Не знаю, отчего эта женщина вызывает у меня такую неприязнь. Одна из причин, вероятно, в том, что я терпеть не могу, когда меня сватают. Терпеть не мог это всю свою жизнь, с тех пор, как моя мама заставляла меня играть с противной соседской девчонкой. Наши мамы сидели рядышком, смотрели на нас и сюсюкали: «О, это так преле-е-естно!»
Часто во время моих визитов Генриетта пишет одного из своих натурщиков. Пока что я видел только красавцев – ни одного обыкновенного мужчины вроде меня. В то время, как Генриетта пишет картины, ее дочь Сара тоже занимается искусством. Сидя за кофейным столиком, она рисует мужскую одежду – иногда придумывая, иногда беря одежду натурщика из раздевалки и раскладывая ее перед собой. Она быстро, но очень хорошо рисует брюки, галстуки, рубашки и туфли, грызя марципановых зверюшек своей матери.
– Не знал, что ты тоже художница, – говорю я Саре.
– Да нет, не совсем. Я лишь рисую мужскую одежду.
– Почему?
– Думаю, она хорошо сочетается с картинами мамы.
Я истолковываю это как какое-то глубокое расстройство психики из-за того, что ее мать пишет обнаженных мужчин. Я выражаю это мнение, когда мы с леди Генриеттой остаемся наедине, но она возражает:
– Сомневаюсь, что это «глубокое расстройство». Возможно, это легкое смущение. Сара чувствует, что ее рисунки прелестно дополняют мои картины. Полагаю, это очаровательно.
Тогда я решаю спросить у самой Сары, что она думает:
– Как ты относишься к тому, что твоя мама пишет обнаженных мужчин?
– Я думаю, что это великолепно, – отвечает она. – Нагота – это самая глубокая тема на свете.
– Она тебя беспокоит?
– Нет, напротив. Полагаю, мне повезло, что у меня такая умная и раскованная мать.
Она меня не убедила. То, что Сара делает, и то, что она говорит, – две разные вещи. Мне кажется, что если бы она одобряла картины своей матери, то пыталась бы ей подражать, рисуя, скажем, своих кукол голыми.
Сара всегда возится с куклами Барби, и однажды я наконец спрашиваю леди Генриетту:
– Не слишком ли она большая, чтобы играть в куклы?
– Да, конечно, – отвечает леди Генриетта. – Именно поэтому она это делает. Ей нравится быть необычной, что поистине восхитительно в ребенке: ведь в этом возрасте они так жестоки друг к другу. Ей нравится делать то, что вызовет презрение у ее одноклассников, и она противостоит им. Она такая сильная!
– Вот почему она одевается, как маленькая девочка? – (Это действительно так.)
– Да, поэтому. Кроме того, ей нравятся куклы Барби. Они будят ее воображение.
И тогда я решаю купить Саре куклу Барби, чтобы сделать приятное ее матери.
Я отправляюсь в магазин Шварца, полагая, что у них самый большой выбор. Мне хочется купить самую лучшую куклу Барби, какую когда-либо видела леди Генриетта. Я хочу, чтобы мой выбор впечатлил ее. Бьюсь об заклад, она ни разу не прогулялась к Шварцу за куклой Барби. И бьюсь об заклад, что у Шварца такие красивые и реалистичные куклы Барби, каких она в жизни не видывала. Я уже представляю себе, какое воздействие окажет мой выбор на леди Генриетту. Готов поспорить, Сара скажет своей маме, что это самая лучшая Барби, и добавит что-нибудь типа: «У твоего нового друга, М.О.И., изысканный вкус».
Я сейчас в отделе, где торгуют куклами Барби. У них довольно большой выбор. Я начинаю внимательно разглядывать все коробки, пытаясь найти самые впечатляющие экземпляры.
Я вижу подарочный набор «Время полета Барби. Хорошенький пилот переодевается, собираясь на свидание. Крылья для вас. И также бумажная кукла».
У них одна и та же модель в трех вариантах: темнокожая кукла, блондинка и брюнетка, у которой более приятное выражение лица, поскольку рот закрыт.
Есть также «Барби на взморье. Куклы не включены».
А еще – набор «Парк с прудом. Куклы не включены. „Питьевой" фонтанчик!»
Я пытаюсь понять, почему они заключили слово «питьевой» в кавычки. Больше ни одного слова в кавычках. Наверно, это опечатка.
Тут еще более дюжины коробок – с автомобилями Барби, домами, офисами, наборами для пикников и так далее. Я слегка разочарован. Ни одна не кажется мне красивой, реалистичной или интересной. Я чувствую, что должен отказаться от идеи купить Саре куклу Барби. Может быть, вместо этого ей следует преподнести Шалтая-Болтая.
Я уже собираюсь уходить, когда вижу, что немного подальше продаются куклы, похожие на Барби, но с именем Джейн.
Первая коробка, которая мне попадается, – это «Джейн подкрашивается, но поскольку не умеет делать это правильно, звонит по телефону своей подруге». В коробке – маленький телефон и кукла Джейн, у которой тушь и помада некрасиво размазаны вокруг глаз и губ.
Я рассматриваю следующую коробку. «Джейн садится на диету». Кукла Джейн тут пухленькая.
Следующая – «Джейн вступает в собачьи какашки по дороге домой, и ей надо почистить свои новые туфли до того, как появится ее кавалер, который должен прийти через пять минут». На розовой туфельке куклы Джейн – коричневый комочек.
В следующей коробке «Джейн идет в кино со своим бойфрендом, и он ее целует. Куклы не включены в набор». В коробке – два кресла из кинотеатра и ничего больше.
Следующая коробка: «Джейн выбирает себе хобби. Она начинает рисовать». Обнаженных мужчин. Вот это было бы хорошо.
Ко мне подходит продавщица и спрашивает:
– Вам нужна помощь?
– Я пытаюсь найти самую лучшую куклу для девочки.
– Вам бы лучше посмотреть на кукол Барби вон там. Они гораздо красивее, чем куклы Джейн.
– Я уже видел кукол Барби. Наверно, я не заметил лучших из них. Где они?
– Они все лучше. – Потом она понижает голос. – Я знаю, мне не следует это говорить, но лично я считаю, что кукол Джейн следует запретить. Они вредны.
Я покупаю «Джейн подкрашивается» и «Джейн идет в кино», все еще раздумывая над тем, почему они заключили слово «питьевой» в кавычки.
Я дарю Саре наборы с куклой Джейн, а она повисает у меня на шее, целует и душит в объятиях, отчего мне все еще делается неловко, поэтому я решаю больше никогда не дарить ей подарки. Но когда бы я ни пришел, она в любом случае повисает на мне. Я ей действительно нравлюсь.
Леди Генриетта больше не просит меня позировать, но, по-видимому, она любит, когда я захожу, и считает, что это нормально и так и должно продолжаться. Я стал одним из ее друзей.
Ее дочь обожает меня. Она заключает меня в объятия, когда я вхожу, и целует в щеку. Она заставляет меня смотреть с ней фильмы, особенно «Ослиную шкуру» (по-французски «Peau d'?ne»). И леди Генриетта, и ее дочь хорошо говорят по-французски. Сара ходит во французскую школу. Фильм идет на французском, с английскими субтитрами. Это сказка. Комическая сказка. Катрин Денев играет принцессу.
Маленькая девочка знает слова всех песен и поет по ходу фильма очень красивым голосом. Вообще-то она знает текст всего фильма и говорит одновременно с актерами.
Это история о короле, который влюбляется в свою дочь. Он хочет, чтобы она вышла за него замуж. Она любит своего отца, но не хочет за него замуж. Чтобы отбить у него охоту, она говорит, что согласится, если он подарит ей платье цвета неба. К ее удивлению, ему это удается. Она говорит, что хочет платье цвета луны, полагая, что это будет слишком трудно, но ему удается и это. Она говорит, что хочет платье цвета солнца, и отец дарит ей такое платье. Тогда она говорит, что хочет шкуру его волшебного осла. Эта просьба вызывает у него негодование, потому что король любит своего осла, который испражняется золотом. Но он убивает осла и дает ей шкуру, полагая, что теперь она выйдет за него. Принцесса надевает шкуру для маскировки и удирает. В конце концов она встречает принца.
Как-то раз леди Генриетта смотрит вместе с нами этот фильм. Она говорит мне, что эта сказка написана Шарлем Перро, тем же самым, который написал сказки «Спящая красавица», «Красная Шапочка», «Синяя Борода» и «Золушка». Генриетта говорит, что часто удивлялась, отчего «Ослиная шкура» не стала столь же популярна в Америке, как другие сказки. Она подозревает, что причина кроется в том, что сюжет с отцом, влюбленным в собственную дочь, шокирует американцев и неприемлем для них. Разумеется, продолжает она, это шокирует и неприемлемо в реальной жизни, но означает ли это, что нельзя сочинить об этом сказку? Синяя Борода, убивающий своих жен, шокирует еще больше, и все-таки американцы приемлют это. Интересное явление, задумчиво произносит она.
Маленькая девочка очень умна, но она странная. Как-то раз я сижу на кушетке, а она приходит и садится мне на колени, обвивает руками мою шею и кладет голову мне на плечо.
Черт возьми, думаю я.
С тех пор она часто сидит у меня на коленях. Иногда страстно целует меня в щеку. Она даже ставит мне синяки на шее и щеках, и я не чувствую этого и замечаю в зеркале, лишь когда прихожу домой. Тогда я понимаю, что это за красные отметины у меня на шее и щеках.
Каждый раз, как я вхожу к ним в квартиру, Сара придумывает что-нибудь новенькое – например, один раз она назвала меня бедной голой черепахой. Или в другой раз – пожалуй, это побило все рекорды, – она сказала, что меня следует держать в клетке. «Ты – существо, которое должно находиться в чьем-то владении, – вот ее точные слова. – И тебя надо показывать гостям».
Иногда она говорит что-нибудь такое: «Я люблю тебя, потому что ты не стыдишься покупать мне кукол Джейн. И потому что ты обо мне думаешь».
Она ошибается. Когда я покупал ей кукол Джейн, то думал о ее матери.
Я никогда не смог бы сблизиться с Сарой и чувствовать себя с ней комфортно, и мне грустно оттого, что она будет разочарована.
Генриетта, которая часто присутствует при сценах, когда ее дочь демонстрирует сильную привязанность ко мне, по-видимому, ничуть не находит поведение Сары странным. Может быть, оно действительно не странное, не знаю. Я совсем запутался. Детям позволено проявлять нежность, ведь они так невинны. Но эта девочка настолько красива, и в ее нежности есть что-то очень сексуальное. Я не уверен, так ли это на самом деле – или я просто извращенец. Часто ее одежда едва прикрывает наготу. Но я думаю: так ли это на самом деле или просто мне хочется видеть это именно так? В конце концов, шорты и майка – вполне приличная одежда. Но на ней они кажутся провоцирующими. Возможно, это оттого, что она надевает их каждый раз, когда я ее вижу. Она не дает мне перевести дух. Мне хочется сказать: «Дай мне передохнуть! Дай отдых моим глазам – хотя бы раз. Надень мешок из-под картошки».
Но нет, она все продолжает и продолжает в том же духе. Руки у нее гладкие, а у кожи какой-то странный блеск, которого нет у зрелых женщин. Это кажется почти волшебным и снова напоминает мультфильм.
Я безумно влюблен в леди Генриетту, но начинаю испытывать сексуальное влечение к ее дочери, и это приводит меня в ужас. Я пытаюсь проявлять к ней холодность, делать намеки. Я встаю со словами: «Ну же, веди себя как леди, ты уже не ребенок».
Она с минуту смотрит на меня в нерешительности, потом вскакивает и, повисая у меня на шее, возражает: «Нет, ребенок».
Леди Генриетта часто оставляет нас наедине, и это меня раздражает. Она продолжает встречаться с Дэймоном, а я продолжаю ревновать; правда, я не замечаю, чтобы между ними возникла настоящая близость, и это меня несколько утешает.
Однажды Сара приглашает троих подружек «на чай». Девочки довольно непривлекательны, к тому же волосы у них растрепанные, одежда очень уродлива, и у двоих из них избыточный вес. Я сразу же разгадываю маленькую хитрость Сары.
Когда ее подружки уходят, Сара спрашивает меня:
– Какая деталь моей внешности нравится тебе меньше всего?
– Не скромничай. Ты хочешь сказать, какая деталь нравится мне больше всего?
– Пожалуй, да, если вообще есть такая деталь, которая тебе нравится.
– Твои волосы.
Когда на следующий день я прихожу с работы, то вижу длинную коробку для цветов у своей двери. Тут и карточка. Я не узнаю почерк, а подписи нет. На карточке написано: «Здесь локон в знак моей любви».
Я открываю коробку и ощущаю приступ тошноты. У меня такое чувство, словно в руках у меня отрубленная голова – правда, самой головы тут нет.
Черт побери, ну и мерзость. Где же голова? – думаю я инстинктивно.
В коробке лежат две длинных белокурых косы. У них мертвый вид. Отвратительно. Печально.
Я устремляюсь к телефону и звоню леди Генриетте. Она отвечает.
– Сара остригла волосы? – спрашиваю я.
– Да.
– Она прислала их мне в коробке из-под цветов.
– Я знаю.
– Как вы могли ей позволить это сделать?
– Моя дочь может делать все, что пожелает, при условии, что это никому не повредит.
– Но у нее были такие красивые волосы!
– Она хотела их подстричь. Получилось очень мило.
– Вам нужны эти косы? Мне они не нужны. Я думаю, что это отвратительно. И, вероятно, для вас они значат больше, чем для меня.
– Вы можете поступать, как хотите. Правда, вам бы следовало растрогаться. Она хотела сделать вам приятное. Ее жест действительно много значит.
– Я знаю. Это-то и досадно. Это непристойно. Да, я тронут, но меня беспокоит ее умственное и эмоциональное здоровье. Я удивляюсь, что это не беспокоит вас.
Однажды леди Генриетта говорит то, что приводит меня в неописуемый ужас.
Она спрашивает:
– Не могли бы вы оказать мне огромную услугу?
– Да, – отвечаю я, придя в восторг от возможности сделать ей приятное.
Я жду, чтобы она пояснила, в чем заключается услуга, но вместо этого она берет свою сумочку и достает два билета на самолет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Я смотрю на маленькое разбитое лицо на полу, седьмое, и вижу, что это было Счастье.
– Они красивые, – говорю я ей.
– Не думайте, что я потратила шестьдесят три часа на эти яйца. На них ушло девять часов. Вы можете взять одно, но должна предупредить: то, которое вы выберете, скажет о вас больше, чем девять часов беседы.
Я пытаюсь решить, взять ли мне то, которое больше всех нравится, или то, которое меньше всего меня изобличит. Больше всех мне нравится Вина. Оно самое забавное и выразительное, с ярко-красными от стыда щеками; однако оно – самое обличающее, поэтому я решаю выбрать самое невинное.
– Я, пожалуй, возьму Скуку, – решаю я, указывая на яйцо.
– Это не Скука, а Сонливость. То, что вы поняли его как Скуку, говорит о вас бесконечно много. Но вы лжете. Не оно понравилось вам больше всего, потому что оно явно хуже всех нарисовано. Все это разоблачает вас, Джереми, и показывает в не очень выгодном свете. Это показывает, что вы трусоваты и нечестны. Признайте это. Скука – не ваше любимое яйцо.
Я нахожу, что для ребенка ее лет она как-то неприятно умна.
– Ты права, – соглашаюсь я, скрывая раздражение. – Я выбрал Скуку, потому что не хотел, чтобы ты подумала, что я испуган, удивлен, сердит, печален или виновен.
– Вы раскрываетесь все больше с каждой минутой. Почему же это вам не хочется, чтобы я подумала, будто вы удивлены? Это не отрицательная эмоция, которой нужно стыдиться, но, очевидно, для вас она такова по какой-то глубокой, странной и загадочной причине.
Девчонка поймала меня. Она права. Мне не хотелось, чтобы она подумала, что я удивлен ее поведением по отношению ко мне, ее чрезмерной фамильярностью, которая беспокоит и смущает меня. Я должен солгать.
– Нет, ты неправа, удивление – это не отрицательная эмоция, и ее нечего стыдиться. Просто я прежде всего подумал о скуке. Я был невнимателен.
Она смотрит на меня с подозрением, полуприкрыв глаза.
– Так скажите же мне, какое яйцо ваше любимое на самом деле?
– Счастливое, которое на полу.
– Ну, это слишком просто. И в любом случае его я не могу вам дать, оно разбилось. Какое яйцо в коробке нравится вам больше всего?
– Вот это, – говорю я, указывая на виноватое. – Мне нравятся его красные щеки.
– Вы не должны оправдываться за свой выбор, говоря, что вам нравятся красные щеки. У вас нет причин чувствовать себя виноватым из-за того, что вы выбрали Вину.
– Я не оправдываюсь из-за своего выбора. Мне действительно нравятся эти красные щеки.
Я наношу визиты леди Генриетте дважды в неделю – в субботу и среду, по вечерам, поскольку она говорит, что я могу заходить, когда мне вздумается. Наверно, ей приятно мое присутствие. Мне кажется, наши отношения становятся глубже – медленно, но верно. Надеюсь, ее привязанность ко мне скоро примет романтическое свойство, если этого еще не случилось.
Лора изредка заглядывает в эти дни к леди Генриетте. Она пытается заговаривать со мной, произнося нормальные, приятные фразы, например: «Джереми, мне понравился тот фильм, который вы выбрали, „Мы – Телец"», или «Джереми, мне нравится ваш пиджак», или «Чудесный день, не так ли?». Генриетте или Саре она говорит: «Твоя картина чудесно получается, Генриетта», и «Что интересного было в школе, Сара?».
Я хватаюсь за первую же возможность поиграть с Сарой, что нравится мне гораздо больше, чем беседовать с Лорой. Не знаю, отчего эта женщина вызывает у меня такую неприязнь. Одна из причин, вероятно, в том, что я терпеть не могу, когда меня сватают. Терпеть не мог это всю свою жизнь, с тех пор, как моя мама заставляла меня играть с противной соседской девчонкой. Наши мамы сидели рядышком, смотрели на нас и сюсюкали: «О, это так преле-е-естно!»
Часто во время моих визитов Генриетта пишет одного из своих натурщиков. Пока что я видел только красавцев – ни одного обыкновенного мужчины вроде меня. В то время, как Генриетта пишет картины, ее дочь Сара тоже занимается искусством. Сидя за кофейным столиком, она рисует мужскую одежду – иногда придумывая, иногда беря одежду натурщика из раздевалки и раскладывая ее перед собой. Она быстро, но очень хорошо рисует брюки, галстуки, рубашки и туфли, грызя марципановых зверюшек своей матери.
– Не знал, что ты тоже художница, – говорю я Саре.
– Да нет, не совсем. Я лишь рисую мужскую одежду.
– Почему?
– Думаю, она хорошо сочетается с картинами мамы.
Я истолковываю это как какое-то глубокое расстройство психики из-за того, что ее мать пишет обнаженных мужчин. Я выражаю это мнение, когда мы с леди Генриеттой остаемся наедине, но она возражает:
– Сомневаюсь, что это «глубокое расстройство». Возможно, это легкое смущение. Сара чувствует, что ее рисунки прелестно дополняют мои картины. Полагаю, это очаровательно.
Тогда я решаю спросить у самой Сары, что она думает:
– Как ты относишься к тому, что твоя мама пишет обнаженных мужчин?
– Я думаю, что это великолепно, – отвечает она. – Нагота – это самая глубокая тема на свете.
– Она тебя беспокоит?
– Нет, напротив. Полагаю, мне повезло, что у меня такая умная и раскованная мать.
Она меня не убедила. То, что Сара делает, и то, что она говорит, – две разные вещи. Мне кажется, что если бы она одобряла картины своей матери, то пыталась бы ей подражать, рисуя, скажем, своих кукол голыми.
Сара всегда возится с куклами Барби, и однажды я наконец спрашиваю леди Генриетту:
– Не слишком ли она большая, чтобы играть в куклы?
– Да, конечно, – отвечает леди Генриетта. – Именно поэтому она это делает. Ей нравится быть необычной, что поистине восхитительно в ребенке: ведь в этом возрасте они так жестоки друг к другу. Ей нравится делать то, что вызовет презрение у ее одноклассников, и она противостоит им. Она такая сильная!
– Вот почему она одевается, как маленькая девочка? – (Это действительно так.)
– Да, поэтому. Кроме того, ей нравятся куклы Барби. Они будят ее воображение.
И тогда я решаю купить Саре куклу Барби, чтобы сделать приятное ее матери.
Я отправляюсь в магазин Шварца, полагая, что у них самый большой выбор. Мне хочется купить самую лучшую куклу Барби, какую когда-либо видела леди Генриетта. Я хочу, чтобы мой выбор впечатлил ее. Бьюсь об заклад, она ни разу не прогулялась к Шварцу за куклой Барби. И бьюсь об заклад, что у Шварца такие красивые и реалистичные куклы Барби, каких она в жизни не видывала. Я уже представляю себе, какое воздействие окажет мой выбор на леди Генриетту. Готов поспорить, Сара скажет своей маме, что это самая лучшая Барби, и добавит что-нибудь типа: «У твоего нового друга, М.О.И., изысканный вкус».
Я сейчас в отделе, где торгуют куклами Барби. У них довольно большой выбор. Я начинаю внимательно разглядывать все коробки, пытаясь найти самые впечатляющие экземпляры.
Я вижу подарочный набор «Время полета Барби. Хорошенький пилот переодевается, собираясь на свидание. Крылья для вас. И также бумажная кукла».
У них одна и та же модель в трех вариантах: темнокожая кукла, блондинка и брюнетка, у которой более приятное выражение лица, поскольку рот закрыт.
Есть также «Барби на взморье. Куклы не включены».
А еще – набор «Парк с прудом. Куклы не включены. „Питьевой" фонтанчик!»
Я пытаюсь понять, почему они заключили слово «питьевой» в кавычки. Больше ни одного слова в кавычках. Наверно, это опечатка.
Тут еще более дюжины коробок – с автомобилями Барби, домами, офисами, наборами для пикников и так далее. Я слегка разочарован. Ни одна не кажется мне красивой, реалистичной или интересной. Я чувствую, что должен отказаться от идеи купить Саре куклу Барби. Может быть, вместо этого ей следует преподнести Шалтая-Болтая.
Я уже собираюсь уходить, когда вижу, что немного подальше продаются куклы, похожие на Барби, но с именем Джейн.
Первая коробка, которая мне попадается, – это «Джейн подкрашивается, но поскольку не умеет делать это правильно, звонит по телефону своей подруге». В коробке – маленький телефон и кукла Джейн, у которой тушь и помада некрасиво размазаны вокруг глаз и губ.
Я рассматриваю следующую коробку. «Джейн садится на диету». Кукла Джейн тут пухленькая.
Следующая – «Джейн вступает в собачьи какашки по дороге домой, и ей надо почистить свои новые туфли до того, как появится ее кавалер, который должен прийти через пять минут». На розовой туфельке куклы Джейн – коричневый комочек.
В следующей коробке «Джейн идет в кино со своим бойфрендом, и он ее целует. Куклы не включены в набор». В коробке – два кресла из кинотеатра и ничего больше.
Следующая коробка: «Джейн выбирает себе хобби. Она начинает рисовать». Обнаженных мужчин. Вот это было бы хорошо.
Ко мне подходит продавщица и спрашивает:
– Вам нужна помощь?
– Я пытаюсь найти самую лучшую куклу для девочки.
– Вам бы лучше посмотреть на кукол Барби вон там. Они гораздо красивее, чем куклы Джейн.
– Я уже видел кукол Барби. Наверно, я не заметил лучших из них. Где они?
– Они все лучше. – Потом она понижает голос. – Я знаю, мне не следует это говорить, но лично я считаю, что кукол Джейн следует запретить. Они вредны.
Я покупаю «Джейн подкрашивается» и «Джейн идет в кино», все еще раздумывая над тем, почему они заключили слово «питьевой» в кавычки.
Я дарю Саре наборы с куклой Джейн, а она повисает у меня на шее, целует и душит в объятиях, отчего мне все еще делается неловко, поэтому я решаю больше никогда не дарить ей подарки. Но когда бы я ни пришел, она в любом случае повисает на мне. Я ей действительно нравлюсь.
Леди Генриетта больше не просит меня позировать, но, по-видимому, она любит, когда я захожу, и считает, что это нормально и так и должно продолжаться. Я стал одним из ее друзей.
Ее дочь обожает меня. Она заключает меня в объятия, когда я вхожу, и целует в щеку. Она заставляет меня смотреть с ней фильмы, особенно «Ослиную шкуру» (по-французски «Peau d'?ne»). И леди Генриетта, и ее дочь хорошо говорят по-французски. Сара ходит во французскую школу. Фильм идет на французском, с английскими субтитрами. Это сказка. Комическая сказка. Катрин Денев играет принцессу.
Маленькая девочка знает слова всех песен и поет по ходу фильма очень красивым голосом. Вообще-то она знает текст всего фильма и говорит одновременно с актерами.
Это история о короле, который влюбляется в свою дочь. Он хочет, чтобы она вышла за него замуж. Она любит своего отца, но не хочет за него замуж. Чтобы отбить у него охоту, она говорит, что согласится, если он подарит ей платье цвета неба. К ее удивлению, ему это удается. Она говорит, что хочет платье цвета луны, полагая, что это будет слишком трудно, но ему удается и это. Она говорит, что хочет платье цвета солнца, и отец дарит ей такое платье. Тогда она говорит, что хочет шкуру его волшебного осла. Эта просьба вызывает у него негодование, потому что король любит своего осла, который испражняется золотом. Но он убивает осла и дает ей шкуру, полагая, что теперь она выйдет за него. Принцесса надевает шкуру для маскировки и удирает. В конце концов она встречает принца.
Как-то раз леди Генриетта смотрит вместе с нами этот фильм. Она говорит мне, что эта сказка написана Шарлем Перро, тем же самым, который написал сказки «Спящая красавица», «Красная Шапочка», «Синяя Борода» и «Золушка». Генриетта говорит, что часто удивлялась, отчего «Ослиная шкура» не стала столь же популярна в Америке, как другие сказки. Она подозревает, что причина кроется в том, что сюжет с отцом, влюбленным в собственную дочь, шокирует американцев и неприемлем для них. Разумеется, продолжает она, это шокирует и неприемлемо в реальной жизни, но означает ли это, что нельзя сочинить об этом сказку? Синяя Борода, убивающий своих жен, шокирует еще больше, и все-таки американцы приемлют это. Интересное явление, задумчиво произносит она.
Маленькая девочка очень умна, но она странная. Как-то раз я сижу на кушетке, а она приходит и садится мне на колени, обвивает руками мою шею и кладет голову мне на плечо.
Черт возьми, думаю я.
С тех пор она часто сидит у меня на коленях. Иногда страстно целует меня в щеку. Она даже ставит мне синяки на шее и щеках, и я не чувствую этого и замечаю в зеркале, лишь когда прихожу домой. Тогда я понимаю, что это за красные отметины у меня на шее и щеках.
Каждый раз, как я вхожу к ним в квартиру, Сара придумывает что-нибудь новенькое – например, один раз она назвала меня бедной голой черепахой. Или в другой раз – пожалуй, это побило все рекорды, – она сказала, что меня следует держать в клетке. «Ты – существо, которое должно находиться в чьем-то владении, – вот ее точные слова. – И тебя надо показывать гостям».
Иногда она говорит что-нибудь такое: «Я люблю тебя, потому что ты не стыдишься покупать мне кукол Джейн. И потому что ты обо мне думаешь».
Она ошибается. Когда я покупал ей кукол Джейн, то думал о ее матери.
Я никогда не смог бы сблизиться с Сарой и чувствовать себя с ней комфортно, и мне грустно оттого, что она будет разочарована.
Генриетта, которая часто присутствует при сценах, когда ее дочь демонстрирует сильную привязанность ко мне, по-видимому, ничуть не находит поведение Сары странным. Может быть, оно действительно не странное, не знаю. Я совсем запутался. Детям позволено проявлять нежность, ведь они так невинны. Но эта девочка настолько красива, и в ее нежности есть что-то очень сексуальное. Я не уверен, так ли это на самом деле – или я просто извращенец. Часто ее одежда едва прикрывает наготу. Но я думаю: так ли это на самом деле или просто мне хочется видеть это именно так? В конце концов, шорты и майка – вполне приличная одежда. Но на ней они кажутся провоцирующими. Возможно, это оттого, что она надевает их каждый раз, когда я ее вижу. Она не дает мне перевести дух. Мне хочется сказать: «Дай мне передохнуть! Дай отдых моим глазам – хотя бы раз. Надень мешок из-под картошки».
Но нет, она все продолжает и продолжает в том же духе. Руки у нее гладкие, а у кожи какой-то странный блеск, которого нет у зрелых женщин. Это кажется почти волшебным и снова напоминает мультфильм.
Я безумно влюблен в леди Генриетту, но начинаю испытывать сексуальное влечение к ее дочери, и это приводит меня в ужас. Я пытаюсь проявлять к ней холодность, делать намеки. Я встаю со словами: «Ну же, веди себя как леди, ты уже не ребенок».
Она с минуту смотрит на меня в нерешительности, потом вскакивает и, повисая у меня на шее, возражает: «Нет, ребенок».
Леди Генриетта часто оставляет нас наедине, и это меня раздражает. Она продолжает встречаться с Дэймоном, а я продолжаю ревновать; правда, я не замечаю, чтобы между ними возникла настоящая близость, и это меня несколько утешает.
Однажды Сара приглашает троих подружек «на чай». Девочки довольно непривлекательны, к тому же волосы у них растрепанные, одежда очень уродлива, и у двоих из них избыточный вес. Я сразу же разгадываю маленькую хитрость Сары.
Когда ее подружки уходят, Сара спрашивает меня:
– Какая деталь моей внешности нравится тебе меньше всего?
– Не скромничай. Ты хочешь сказать, какая деталь нравится мне больше всего?
– Пожалуй, да, если вообще есть такая деталь, которая тебе нравится.
– Твои волосы.
Когда на следующий день я прихожу с работы, то вижу длинную коробку для цветов у своей двери. Тут и карточка. Я не узнаю почерк, а подписи нет. На карточке написано: «Здесь локон в знак моей любви».
Я открываю коробку и ощущаю приступ тошноты. У меня такое чувство, словно в руках у меня отрубленная голова – правда, самой головы тут нет.
Черт побери, ну и мерзость. Где же голова? – думаю я инстинктивно.
В коробке лежат две длинных белокурых косы. У них мертвый вид. Отвратительно. Печально.
Я устремляюсь к телефону и звоню леди Генриетте. Она отвечает.
– Сара остригла волосы? – спрашиваю я.
– Да.
– Она прислала их мне в коробке из-под цветов.
– Я знаю.
– Как вы могли ей позволить это сделать?
– Моя дочь может делать все, что пожелает, при условии, что это никому не повредит.
– Но у нее были такие красивые волосы!
– Она хотела их подстричь. Получилось очень мило.
– Вам нужны эти косы? Мне они не нужны. Я думаю, что это отвратительно. И, вероятно, для вас они значат больше, чем для меня.
– Вы можете поступать, как хотите. Правда, вам бы следовало растрогаться. Она хотела сделать вам приятное. Ее жест действительно много значит.
– Я знаю. Это-то и досадно. Это непристойно. Да, я тронут, но меня беспокоит ее умственное и эмоциональное здоровье. Я удивляюсь, что это не беспокоит вас.
Однажды леди Генриетта говорит то, что приводит меня в неописуемый ужас.
Она спрашивает:
– Не могли бы вы оказать мне огромную услугу?
– Да, – отвечаю я, придя в восторг от возможности сделать ей приятное.
Я жду, чтобы она пояснила, в чем заключается услуга, но вместо этого она берет свою сумочку и достает два билета на самолет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27