«К сожалению». Генриетта показывает, что она очень разочарована, но я сам достаточно учтив, чтобы понять: она делает это из вежливости.
Мы смотрим «Мы – Телец», фильм о тореадоре, запутавшемся в любовном треугольнике. Матадор, Обалденно Импозантный. Я сижу в середине. Руки Лоры спокойно лежат у нее на коленях. Она расслабленная, уравновешенная особа. Генриетта тоже сидит нормально. В середине фильма я замечаю, что она не смотрит на экран. Взгляд ее устремлен на голову мужчины, сидящего перед ней. К концу фильма она подается вперед, рассматривая его голову вблизи.
– С вами все в порядке? – шепчу я ей на ухо.
– Этот человек – М.О.И., – отвечает она мне шепотом.
– Что такое М.О.И.?
– Мужчина с Оптической Иллюзией.
Ничего себе! Вот, значит, что такое я. Я – Мужчина с Оптической Иллюзией! Это звучит почти как Человек-невидимка. Почти супергерой!
– Что это означает? – осведомляюсь я.
– Это означает, что он – почти что-то, но не совсем, а быть может, и совсем, и невозможно сказать, так это или не так. Только что вы думали, что он такой, а через секунду вы уверены, что это не так.
Я пристально смотрю на затылок мужчины, чтобы увидеть, чем он почти является или не является. Я чувствую себя очень умным и проницательным, потому что сразу же замечаю, что она имеет в виду. У этого мужчины почти что имеется лысина. Его волосы поредели в середине головы. С минуту мне кажется, что у него действительно лысина, а в следующее мгновение я думаю: нет, нет, у него определенно еще нет лысины. Это странное ощущение, и я впервые заметил в человеке оптическую иллюзию. И тут же меня охватывает тревога: какую же оптическую иллюзию видит Генриетта во мне?
Фильм заканчивается. Мне нелегко было на нем сосредоточиться – не сомневаюсь, что вы можете себе это представить. И тем не менее даже смутное впечатление вселяет в меня уверенность, что мне нечего стыдиться своего выбора. По-моему, «Мы – Телец» будет способствовать благоприятному мнению Генриетты о моем вкусе в области кино. В фильме было мало действия, а я достаточно рафинирован, чтобы знать, что это всегда плюс. К тому же конец несчастливый, а это, насколько мне известно, непременное требование (европейская особенность и, следовательно, превосходная).
Женщину, которую любил тореадор, пронзил рогами бык, а женщина, которая любила его, перестала его любить, как только умерла ее соперница. В горе от гибели своей любимой (которая, между прочим, не отвечала ему взаимностью) он отказался от своей суперзвездной карьеры.
Этот конец, хотя и подобающе мрачный, несколько перегружен действием, как вы можете судить сами, и это заставляет меня с опаской покоситься на Генриетту – правда, оправданием мне могло служить, что я никогда не видел этот фильм прежде. И все же я чувствую необходимость заверить Генриетту в безупречности моего вкуса, дав понять, что я заметил изъян в конце фильма. Поэтому, когда мы встаем, я говорю ей:
– Неплохой фильм, но в конце всего было слишком много, не так ли?
– Правда? А мне понравилось, – отвечает она, и я с сожалением думаю, что мой вкус мог бы быть чуть похуже, ради моего же блага.
Она подходит к М.О.И. и заговаривает с ним. Я нахожусь далеко и поэтому не слышу, что она говорит вначале. Преисполнившись негодования, я приближаюсь к ним.
Она поворачивается к нам с Лорой и говорит:
– До свидания, вы двое. Джереми, увидимся в субботу.
Вот так! Она оставляет меня наедине с Лорой!
Черт побери!
– Вы не хотите, чтобы я проводил вас домой?
– Нет, благодарю. Меня проводит до дома этот джентльмен, – отвечает Генриетта.
Мужчина смотрит на нее большими влажными глазами. И рот у него тоже мокрый – вероятно, от похоти.
Она заговорщически улыбается мне и приподнимает брови, словно говоря: «Я только что нашла своего следующего натурщика, я должна написать его сегодня вечером, пожалуйста, не спугните мое вдохновение».
Я отвечаю ей улыбкой, и она выходит из кинотеатра в сопровождении своего М.О.И.
Я поворачиваюсь к Лоре.
– Вы поедете домой на такси?
– О да, я думаю, это самый простой путь.
Мы выходим. Чтобы не ехать в одном такси с ней, я не стану спрашивать, по пути ли нам. Надеюсь, она не заговорит на эту тему, а также надеюсь, что удастся легко найти такси, – тогда не придется занимать ее беседой.
Словно по волшебству (фактически самая волшебная вещь за весь вечер) сразу же появляется такси и останавливается перед нами, прежде чем мы поднимаем руки. Лора садится в него и уезжает. Надеюсь, мне никогда больше не придется ее видеть. Я не люблю, когда меня сватают, особенно если этим занимается та самая особа, которая меня интересует.
Когда я приезжаю домой, моя кошка Мину говорит:
«Что такое течка?»
Я с опаской смотрю на нее, поскольку недавно узнал, что течка как-то связана с сексом, а я не знаю, как обсуждать эту тему с моей кошкой.
«Где ты узнала это слово?» – спрашиваю я.
«Так, в одном месте. Что оно означает?»
«Ты очень хорошо знаешь, что оно означает. Течка – это когда течет кран».
«О, Джереми, прекрати. Что значит „у нее течка"?»
Между тем моя девушка Шарлотта говорит, что хочет жить вместе со мной. У меня нет сил и желания сражаться с ней, поэтому я позволяю ей поселиться у меня, однако прошу не отказываться и от своей квартиры, на случай, если один из нас захочет передохнуть.
Я думаю, что Шарлотта из тех, кто любит совать нос в чужие дела, а у меня есть несколько вещей, которые мне не хочется ей показывать: мой детский дневник, журнал «Плейгерл» с картиной Генриетты и пара наручников, которые я купил не так давно, поскольку хотел быть человеком, обладающим парой наручников. Когда являешься их обладателем, слегка меняется твоя личность, причем, как мне кажется, к лучшему. Становишься более волнующим, пусть и едва приметно. Когда люди смотрят на меня, мне хочется, чтобы они думали: да, у этого человека личность того, кто обладает парой наручников. Он – волнующая личность.
И мой имидж в собственном представлении также немного изменился. Вот каким он стал: Джереми, владелец пары наручников.
Мне нужно найти хорошее место, чтобы спрятать эти три предмета. После долгих раздумий я решаю воспользоваться привычкой Шарлотты никогда не смотреть вверх. Я приколачиваю эти вещи к потолку в ванной.
В ванной комнате вряд ли станешь лежать на спине, если только не принимаешь ванну, но и в этом случае самый высший уровень, куда будет смотреть Шарлотта, – чуть выше своих ног.
В следующую субботу я приношу маленькой девочке букет белых пионов. Эти цветы – на втором месте после моих самых любимых. Таким образом я хочу сделать приятное леди Генриетте. Оказывается, что еще больше я угодил маленькой девочке. Она в порыве благодарности бросается мне на шею, и мне делается от этого неловко, поскольку она видела меня обнаженным.
Я спрашиваю Шарлотту, как дела с М.О.И., которого она привела домой после фильма. Она отвечает, что написала его, но портрет еще не закончен, поэтому она не может никому его показать.
Она показывает мне мой портрет. Он чуть ли не вызывает у меня смех – настолько она меня изменила. Я выгляжу на портрете очень женственным мужчиной, лежащим в женской позе. Затем меня охватывает чувство благоговения. Картина очень хорошо написана. Я изображен лежащим на кушетке, в обнаженном виде, на розовых и черных простынях, рука под головой, взгляд устремлен на художника. Картина полна оптических иллюзий – особенно это относится к выражению моего лица и манере себя держать. Я выгляжу так, словно я почти счастлив, но в то же время – словно я встревожен и очень подавлен. Кажется, я лежу в удобной позе и тело мое расслаблено, но в то же время, судя по выражению лица, мне хочется, чтобы тело было прикрыто, – и действительно создается впечатление, будто едва заметный флер покрывает меня всего, за исключением глаз, и это походит на костюм призрака в Хэллоуин.
– Очень хорошо, – говорю я.
– Я знаю, – отвечает она. – Несомненно, это самая лучшая картина, какую я когда-либо писала. Вы были самым хорошим натурщиком.
– Был ли я Мужчиной с Оптической Иллюзией?
– Да.
– Ваша дочь сказала, что я – самый ярко выраженный Мужчина с Оптической Иллюзией из всех, кого она видела. Это верно?
– Да. Я никогда не видела более законченного Мужчину с Оптической Иллюзией, чем вы.
– В чем это проявляется? Чем именно я являюсь почти, но не совсем?
– Вы почти уродливы, но не совсем. Вы почти красивы, но не совсем. У вас вокруг талии почти что жировая подушка, но не совсем. Ваши ребра почти выпирают, но не совсем. Вы почти выглядите самым глупо-блаженным человеком в мире, но не совсем. Вы почти выглядите так, словно могли бы совершить самоубийство в любую минуту, – но не совсем.
– О, и это все? – спрашиваю я.
– Вы язвите?
– Нет. А нет ли чего-нибудь, в большей степени раскрывающего мое внутреннее «я»? Менее поверхностного? Более выразительного?
– О, вы хотите выразительного. В таком случае я могла бы показать вам список выразительных оптических иллюзий, содержащихся в вас, который я составила. – Она выдвигает ящик и вынимает белый лист бумаги, сложенный вдвое. И протягивает его мне.
Бумага исписана от руки, и содержит следующую информацию:
Джереми Ацидофилус. Мужчина с Оптической Иллюзией
1. Он говорит немного, но когда говорит, то слишком много. (О, я ужасно оскорблен!)
2. Он выглядит слабым и нездоровым, и все же иногда кажется, что если когда-нибудь наступит конец света, то он переживет нас всех, как таракан.
3. Кажется, что им легко манипулировать, но он также выглядит так, словно может неожиданно заартачиться.
4. У него часто очень бледное лицо, а рот большой и красный, и от этого он бывает похож на вампира, иногда на клоуна, иногда на старомодного чувственного джентльмена, но, как ни удивительно, на гомосексуалиста – никогда. В другие дни рот его выглядит гораздо меньше, более нормального размера, и менее красным, а кожа – менее белой, и гадаешь: показалось ли накануне, что у него большой красный рот, или это было на самом деле.
Это конец списка, но, на мой вкус, он слишком уж длинный, и у меня такое ощущение, будто я только что получил четыре пощечины.
– Когда вы написали «таракан», возможно, вы имели в виду «личинка»? – спрашиваю я ее не с горечью, а из подлинного любопытства. Моя внешность всегда так живо напоминает мне личинку, что мне интересно: не будет ли для нее откровением, если я упомяну об этом.
Она смотрит на меня, слегка удивленная, и отвечает:
– Нет, я имела в виду таракана. – Она берет у меня список и возвращает его в ящик.
– Вы Ж.О.И.? – осведомляюсь я.
– Не знаю, – отвечает она. – Вы думаете, что это так?
Я пытаюсь придумать какое-нибудь свойство, которое у нее почти есть, и наконец изрекаю:
– Вы почти грубы, но не совсем.
– Я не хотела задеть ваши чувства, – говорит художница. – Мне ужасно жаль, если я это сделала. Но порой я так увлекаюсь своим искусством, становлюсь почти злой, и не могу помешать себе сказать или написать вещи, которые, возможно, слишком резки, поскольку я чувствую, что то, что я говорю, – правда.
– Увижу ли я вас еще – теперь, когда вы закончили писать меня?
– Конечно. Я хочу, чтобы вы встречались с моей подругой Лорой. У нее немного друзей, и я думаю, вы могли бы очень понравиться друг другу.
– Не думаю, что я ей так уж понравился. Она не сказала мне почти ни слова, – возражаю я.
– Вы ей очень понравились. Она мне об этом сама сказала.
– Мне не нравится… то, чем она занимается.
– А как насчет вас? Вы занимаетесь чем-то столь пленительным, что это позволяет вам быть критически настроенным и разборчивым?
– Я – редактор, проверяющий факты. По крайней мере, это серьезное занятие. Я не знаю, каковы ваши намерения. Вы хотите, чтобы у меня с ней возникли романтические отношения?
– Это было бы чудесно. То есть, если она вам нравится.
– Мне нравитесь вы.
– Я знаю, но ничего не выйдет. Мне нравится брат Лоры, Дэймон.
Черт возьми! Я так и знал.
– Вы должны понять, – продолжает она, – что уговаривая вас, я оказываю услугу ей. Как бы услуга за услугу. Я помогу ей найти кавалера, а она замолвит за меня словечко перед братом. Вообще-то я не так уж хорошо ее знаю. Я познакомилась с ней случайно, через ее брата. По правде говоря, я нахожу ее совсем заурядной, что может вас удивить – теперь, когда вы видели ее выступление. Правда, у нее есть приятные качества. Она разумна, уравновешенна, постоянна, здорова, спокойна, добродушна, ровна, расслаблена, безмятежна. А ее брат великолепен.
Когда я возвращаюсь домой, моя кошка Мину чуть ли не улыбается, глядя на меня прищуренными глазами. Шерсть у нее взъерошена и растрепана.
«О, Джереми, милый! Ты сегодня прекрасно выглядишь, – говорит она. – Я так ждала, когда ты вернешься домой!»
«Почему?»
«Сначала скажи мне: я хорошенькая?»
«Да. как обычно».
«Ты даже не смотришь на меня».
Я смотрю на нее, и она роскошно растягивается на полу.
«Ну, как теперь? – спрашивает она. – Я сейчас хорошенькая?» – Она неистово мурлыкает, но я вижу, что она прилагает неимоверные усилия, чтобы не мурлыкать, когда говорит, так как знает, что это меня раздражает.
«Да, ты хорошенькая, – отвечаю я. – Так почему же ты ждала, чтобы я пришел домой?»
«Потому что думаю, что у меня тити-пити».
«Что такое тити-пити?»
«О, Джереми, ты тако-о-ой недогадливый!»
«Хорошо, я недогадливый. Итак, что такое тити-пити?»
«Тити-пити – это течка. Почему же не приходят кавалеры?»
«А как же, по-твоему, они могут прийти? Все окна и двери закрыты, и мы живем на четвертом этаже».
«Это неважно. Все равно они должны как-то прийти».
«Ты хочешь сказать – пройдя сквозь стены?»
«Не знаю. Они находят способы».
Она много мяукает и, по-видимому, мучается. Мне ее жаль, поэтому я говорю:
«Не расстраивайся, больше тебе никогда не при-дется пройти через это, мы тебя прооперируем, и ты до конца жизни будешь себя прекрасно чувствовать».
«Ты рехнулся? Я хочу заниматься любовью. И я хочу иметь детей».
«Но ты же начнешь писать повсюду».
«Обещаю, что не стану».
Она все продолжает и продолжает, придя в ужас и негодуя, и я чувствую себя монстром. Она заставляет меня поклясться, что ее никогда не будут оперировать, но я на всякий случай скрещиваю пальцы, чтобы иметь возможность выбора.
Она успокаивается и говорит:
«Погладь меня, Джереми, погладь меня. Еще. Не останавливайся. О, Джереми!»
Глава 5
Три дня спустя я навещаю Генриетту не по делу – впервые это просто дружеский визит. Вообще-то именно она это предложила. Я думал, это оттого, что Лора тоже будет. Но нет. Вместо этого – красивый обнаженный мужчина, которого пишет Генриетта. Он лежит в самой удобной для него позе – если только это правило не относится лишь к несовершенным натурщикам вроде меня. Генриетта здоровается, но она так поглощена работой и марципановыми кошечками, что не обращает на меня внимания. Ее дочь Сара берет меня за руку и тащит к себе в спальню, чтобы показать свою коллекцию Шалтаев-Болтаев.
У нее на полках сидит множество Шалтаев-Болтаев. Многие из них – настоящие яйца с нарисованным лицом и приклеенными ручками и ножками из тесемочек.
– Их сделала я, – сообщает Сара.
– Очень хорошо нарисованы, – хвалю ее я.
Она указывает на одно из яиц, и, взглянув на него, я испытываю потрясение. Она говорит:
– Это мой последний. Я его закончила сегодня утром. Я делала его девять часов, в течение трех дней.
На яйце нарисовано мое лицо.
– Он вам нравится? – спрашивает она.
– Это я?
– Да.
– Очень реалистично. Ты такая талантливая!
– Спасибо. Когда я встречаю того, кто мне нравится, то делаю из него яйцо.
– Я весьма польщен.
– Это еще не все. С ним еще должно быть шоу.
– О?
– Да. Вы готовы?
– Да.
– О'кей. – Она выпрямляется и, став лицом ко мне, начинает декламировать:
Шалтай-Болтай
сидел на стене.
Шалтай-Болтай
свалился во сне…
В этот момент она сталкивает яйцо с моим лицом с полки. Оно падает на деревянный пол и разбивается. Из него выливается густая блестящая красная жидкость.
Сара продолжает декламацию:
Вся королевская конница,
вся королевская рать
не может Шалтая,
Не может Болтая,
Шалтая-Болтая,
Болтая-Шалтая,
Шалтая-Болтая собрать!
Я ошеломлен и чувствую себя обиженным.
– Разве это не было чудесно? – спрашивает она.
– Очень плохо, что ты разбила мое лицо.
– Но разве это не было чудесно – представление с кровью? Разве это не удивительно?
– Весьма удивительно. Как ты сделала кровь?
– Ртуть и оливковое масло.
– Но плохо, что ты разбила мое лицо. Тем более что ты трудилась над ним целых девять часов. Оно было так хорошо сделано.
– Не расстраивайтесь, – утешает она меня, беря закрытый контейнер для яиц. Она открывает его, и я вижу еще шесть Шалтаев-Болтаев, изображающих меня. На каждом лице – различные выражения. Эти эмоции я примерно могу расшифровать как Страх, Удивление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Мы смотрим «Мы – Телец», фильм о тореадоре, запутавшемся в любовном треугольнике. Матадор, Обалденно Импозантный. Я сижу в середине. Руки Лоры спокойно лежат у нее на коленях. Она расслабленная, уравновешенная особа. Генриетта тоже сидит нормально. В середине фильма я замечаю, что она не смотрит на экран. Взгляд ее устремлен на голову мужчины, сидящего перед ней. К концу фильма она подается вперед, рассматривая его голову вблизи.
– С вами все в порядке? – шепчу я ей на ухо.
– Этот человек – М.О.И., – отвечает она мне шепотом.
– Что такое М.О.И.?
– Мужчина с Оптической Иллюзией.
Ничего себе! Вот, значит, что такое я. Я – Мужчина с Оптической Иллюзией! Это звучит почти как Человек-невидимка. Почти супергерой!
– Что это означает? – осведомляюсь я.
– Это означает, что он – почти что-то, но не совсем, а быть может, и совсем, и невозможно сказать, так это или не так. Только что вы думали, что он такой, а через секунду вы уверены, что это не так.
Я пристально смотрю на затылок мужчины, чтобы увидеть, чем он почти является или не является. Я чувствую себя очень умным и проницательным, потому что сразу же замечаю, что она имеет в виду. У этого мужчины почти что имеется лысина. Его волосы поредели в середине головы. С минуту мне кажется, что у него действительно лысина, а в следующее мгновение я думаю: нет, нет, у него определенно еще нет лысины. Это странное ощущение, и я впервые заметил в человеке оптическую иллюзию. И тут же меня охватывает тревога: какую же оптическую иллюзию видит Генриетта во мне?
Фильм заканчивается. Мне нелегко было на нем сосредоточиться – не сомневаюсь, что вы можете себе это представить. И тем не менее даже смутное впечатление вселяет в меня уверенность, что мне нечего стыдиться своего выбора. По-моему, «Мы – Телец» будет способствовать благоприятному мнению Генриетты о моем вкусе в области кино. В фильме было мало действия, а я достаточно рафинирован, чтобы знать, что это всегда плюс. К тому же конец несчастливый, а это, насколько мне известно, непременное требование (европейская особенность и, следовательно, превосходная).
Женщину, которую любил тореадор, пронзил рогами бык, а женщина, которая любила его, перестала его любить, как только умерла ее соперница. В горе от гибели своей любимой (которая, между прочим, не отвечала ему взаимностью) он отказался от своей суперзвездной карьеры.
Этот конец, хотя и подобающе мрачный, несколько перегружен действием, как вы можете судить сами, и это заставляет меня с опаской покоситься на Генриетту – правда, оправданием мне могло служить, что я никогда не видел этот фильм прежде. И все же я чувствую необходимость заверить Генриетту в безупречности моего вкуса, дав понять, что я заметил изъян в конце фильма. Поэтому, когда мы встаем, я говорю ей:
– Неплохой фильм, но в конце всего было слишком много, не так ли?
– Правда? А мне понравилось, – отвечает она, и я с сожалением думаю, что мой вкус мог бы быть чуть похуже, ради моего же блага.
Она подходит к М.О.И. и заговаривает с ним. Я нахожусь далеко и поэтому не слышу, что она говорит вначале. Преисполнившись негодования, я приближаюсь к ним.
Она поворачивается к нам с Лорой и говорит:
– До свидания, вы двое. Джереми, увидимся в субботу.
Вот так! Она оставляет меня наедине с Лорой!
Черт побери!
– Вы не хотите, чтобы я проводил вас домой?
– Нет, благодарю. Меня проводит до дома этот джентльмен, – отвечает Генриетта.
Мужчина смотрит на нее большими влажными глазами. И рот у него тоже мокрый – вероятно, от похоти.
Она заговорщически улыбается мне и приподнимает брови, словно говоря: «Я только что нашла своего следующего натурщика, я должна написать его сегодня вечером, пожалуйста, не спугните мое вдохновение».
Я отвечаю ей улыбкой, и она выходит из кинотеатра в сопровождении своего М.О.И.
Я поворачиваюсь к Лоре.
– Вы поедете домой на такси?
– О да, я думаю, это самый простой путь.
Мы выходим. Чтобы не ехать в одном такси с ней, я не стану спрашивать, по пути ли нам. Надеюсь, она не заговорит на эту тему, а также надеюсь, что удастся легко найти такси, – тогда не придется занимать ее беседой.
Словно по волшебству (фактически самая волшебная вещь за весь вечер) сразу же появляется такси и останавливается перед нами, прежде чем мы поднимаем руки. Лора садится в него и уезжает. Надеюсь, мне никогда больше не придется ее видеть. Я не люблю, когда меня сватают, особенно если этим занимается та самая особа, которая меня интересует.
Когда я приезжаю домой, моя кошка Мину говорит:
«Что такое течка?»
Я с опаской смотрю на нее, поскольку недавно узнал, что течка как-то связана с сексом, а я не знаю, как обсуждать эту тему с моей кошкой.
«Где ты узнала это слово?» – спрашиваю я.
«Так, в одном месте. Что оно означает?»
«Ты очень хорошо знаешь, что оно означает. Течка – это когда течет кран».
«О, Джереми, прекрати. Что значит „у нее течка"?»
Между тем моя девушка Шарлотта говорит, что хочет жить вместе со мной. У меня нет сил и желания сражаться с ней, поэтому я позволяю ей поселиться у меня, однако прошу не отказываться и от своей квартиры, на случай, если один из нас захочет передохнуть.
Я думаю, что Шарлотта из тех, кто любит совать нос в чужие дела, а у меня есть несколько вещей, которые мне не хочется ей показывать: мой детский дневник, журнал «Плейгерл» с картиной Генриетты и пара наручников, которые я купил не так давно, поскольку хотел быть человеком, обладающим парой наручников. Когда являешься их обладателем, слегка меняется твоя личность, причем, как мне кажется, к лучшему. Становишься более волнующим, пусть и едва приметно. Когда люди смотрят на меня, мне хочется, чтобы они думали: да, у этого человека личность того, кто обладает парой наручников. Он – волнующая личность.
И мой имидж в собственном представлении также немного изменился. Вот каким он стал: Джереми, владелец пары наручников.
Мне нужно найти хорошее место, чтобы спрятать эти три предмета. После долгих раздумий я решаю воспользоваться привычкой Шарлотты никогда не смотреть вверх. Я приколачиваю эти вещи к потолку в ванной.
В ванной комнате вряд ли станешь лежать на спине, если только не принимаешь ванну, но и в этом случае самый высший уровень, куда будет смотреть Шарлотта, – чуть выше своих ног.
В следующую субботу я приношу маленькой девочке букет белых пионов. Эти цветы – на втором месте после моих самых любимых. Таким образом я хочу сделать приятное леди Генриетте. Оказывается, что еще больше я угодил маленькой девочке. Она в порыве благодарности бросается мне на шею, и мне делается от этого неловко, поскольку она видела меня обнаженным.
Я спрашиваю Шарлотту, как дела с М.О.И., которого она привела домой после фильма. Она отвечает, что написала его, но портрет еще не закончен, поэтому она не может никому его показать.
Она показывает мне мой портрет. Он чуть ли не вызывает у меня смех – настолько она меня изменила. Я выгляжу на портрете очень женственным мужчиной, лежащим в женской позе. Затем меня охватывает чувство благоговения. Картина очень хорошо написана. Я изображен лежащим на кушетке, в обнаженном виде, на розовых и черных простынях, рука под головой, взгляд устремлен на художника. Картина полна оптических иллюзий – особенно это относится к выражению моего лица и манере себя держать. Я выгляжу так, словно я почти счастлив, но в то же время – словно я встревожен и очень подавлен. Кажется, я лежу в удобной позе и тело мое расслаблено, но в то же время, судя по выражению лица, мне хочется, чтобы тело было прикрыто, – и действительно создается впечатление, будто едва заметный флер покрывает меня всего, за исключением глаз, и это походит на костюм призрака в Хэллоуин.
– Очень хорошо, – говорю я.
– Я знаю, – отвечает она. – Несомненно, это самая лучшая картина, какую я когда-либо писала. Вы были самым хорошим натурщиком.
– Был ли я Мужчиной с Оптической Иллюзией?
– Да.
– Ваша дочь сказала, что я – самый ярко выраженный Мужчина с Оптической Иллюзией из всех, кого она видела. Это верно?
– Да. Я никогда не видела более законченного Мужчину с Оптической Иллюзией, чем вы.
– В чем это проявляется? Чем именно я являюсь почти, но не совсем?
– Вы почти уродливы, но не совсем. Вы почти красивы, но не совсем. У вас вокруг талии почти что жировая подушка, но не совсем. Ваши ребра почти выпирают, но не совсем. Вы почти выглядите самым глупо-блаженным человеком в мире, но не совсем. Вы почти выглядите так, словно могли бы совершить самоубийство в любую минуту, – но не совсем.
– О, и это все? – спрашиваю я.
– Вы язвите?
– Нет. А нет ли чего-нибудь, в большей степени раскрывающего мое внутреннее «я»? Менее поверхностного? Более выразительного?
– О, вы хотите выразительного. В таком случае я могла бы показать вам список выразительных оптических иллюзий, содержащихся в вас, который я составила. – Она выдвигает ящик и вынимает белый лист бумаги, сложенный вдвое. И протягивает его мне.
Бумага исписана от руки, и содержит следующую информацию:
Джереми Ацидофилус. Мужчина с Оптической Иллюзией
1. Он говорит немного, но когда говорит, то слишком много. (О, я ужасно оскорблен!)
2. Он выглядит слабым и нездоровым, и все же иногда кажется, что если когда-нибудь наступит конец света, то он переживет нас всех, как таракан.
3. Кажется, что им легко манипулировать, но он также выглядит так, словно может неожиданно заартачиться.
4. У него часто очень бледное лицо, а рот большой и красный, и от этого он бывает похож на вампира, иногда на клоуна, иногда на старомодного чувственного джентльмена, но, как ни удивительно, на гомосексуалиста – никогда. В другие дни рот его выглядит гораздо меньше, более нормального размера, и менее красным, а кожа – менее белой, и гадаешь: показалось ли накануне, что у него большой красный рот, или это было на самом деле.
Это конец списка, но, на мой вкус, он слишком уж длинный, и у меня такое ощущение, будто я только что получил четыре пощечины.
– Когда вы написали «таракан», возможно, вы имели в виду «личинка»? – спрашиваю я ее не с горечью, а из подлинного любопытства. Моя внешность всегда так живо напоминает мне личинку, что мне интересно: не будет ли для нее откровением, если я упомяну об этом.
Она смотрит на меня, слегка удивленная, и отвечает:
– Нет, я имела в виду таракана. – Она берет у меня список и возвращает его в ящик.
– Вы Ж.О.И.? – осведомляюсь я.
– Не знаю, – отвечает она. – Вы думаете, что это так?
Я пытаюсь придумать какое-нибудь свойство, которое у нее почти есть, и наконец изрекаю:
– Вы почти грубы, но не совсем.
– Я не хотела задеть ваши чувства, – говорит художница. – Мне ужасно жаль, если я это сделала. Но порой я так увлекаюсь своим искусством, становлюсь почти злой, и не могу помешать себе сказать или написать вещи, которые, возможно, слишком резки, поскольку я чувствую, что то, что я говорю, – правда.
– Увижу ли я вас еще – теперь, когда вы закончили писать меня?
– Конечно. Я хочу, чтобы вы встречались с моей подругой Лорой. У нее немного друзей, и я думаю, вы могли бы очень понравиться друг другу.
– Не думаю, что я ей так уж понравился. Она не сказала мне почти ни слова, – возражаю я.
– Вы ей очень понравились. Она мне об этом сама сказала.
– Мне не нравится… то, чем она занимается.
– А как насчет вас? Вы занимаетесь чем-то столь пленительным, что это позволяет вам быть критически настроенным и разборчивым?
– Я – редактор, проверяющий факты. По крайней мере, это серьезное занятие. Я не знаю, каковы ваши намерения. Вы хотите, чтобы у меня с ней возникли романтические отношения?
– Это было бы чудесно. То есть, если она вам нравится.
– Мне нравитесь вы.
– Я знаю, но ничего не выйдет. Мне нравится брат Лоры, Дэймон.
Черт возьми! Я так и знал.
– Вы должны понять, – продолжает она, – что уговаривая вас, я оказываю услугу ей. Как бы услуга за услугу. Я помогу ей найти кавалера, а она замолвит за меня словечко перед братом. Вообще-то я не так уж хорошо ее знаю. Я познакомилась с ней случайно, через ее брата. По правде говоря, я нахожу ее совсем заурядной, что может вас удивить – теперь, когда вы видели ее выступление. Правда, у нее есть приятные качества. Она разумна, уравновешенна, постоянна, здорова, спокойна, добродушна, ровна, расслаблена, безмятежна. А ее брат великолепен.
Когда я возвращаюсь домой, моя кошка Мину чуть ли не улыбается, глядя на меня прищуренными глазами. Шерсть у нее взъерошена и растрепана.
«О, Джереми, милый! Ты сегодня прекрасно выглядишь, – говорит она. – Я так ждала, когда ты вернешься домой!»
«Почему?»
«Сначала скажи мне: я хорошенькая?»
«Да. как обычно».
«Ты даже не смотришь на меня».
Я смотрю на нее, и она роскошно растягивается на полу.
«Ну, как теперь? – спрашивает она. – Я сейчас хорошенькая?» – Она неистово мурлыкает, но я вижу, что она прилагает неимоверные усилия, чтобы не мурлыкать, когда говорит, так как знает, что это меня раздражает.
«Да, ты хорошенькая, – отвечаю я. – Так почему же ты ждала, чтобы я пришел домой?»
«Потому что думаю, что у меня тити-пити».
«Что такое тити-пити?»
«О, Джереми, ты тако-о-ой недогадливый!»
«Хорошо, я недогадливый. Итак, что такое тити-пити?»
«Тити-пити – это течка. Почему же не приходят кавалеры?»
«А как же, по-твоему, они могут прийти? Все окна и двери закрыты, и мы живем на четвертом этаже».
«Это неважно. Все равно они должны как-то прийти».
«Ты хочешь сказать – пройдя сквозь стены?»
«Не знаю. Они находят способы».
Она много мяукает и, по-видимому, мучается. Мне ее жаль, поэтому я говорю:
«Не расстраивайся, больше тебе никогда не при-дется пройти через это, мы тебя прооперируем, и ты до конца жизни будешь себя прекрасно чувствовать».
«Ты рехнулся? Я хочу заниматься любовью. И я хочу иметь детей».
«Но ты же начнешь писать повсюду».
«Обещаю, что не стану».
Она все продолжает и продолжает, придя в ужас и негодуя, и я чувствую себя монстром. Она заставляет меня поклясться, что ее никогда не будут оперировать, но я на всякий случай скрещиваю пальцы, чтобы иметь возможность выбора.
Она успокаивается и говорит:
«Погладь меня, Джереми, погладь меня. Еще. Не останавливайся. О, Джереми!»
Глава 5
Три дня спустя я навещаю Генриетту не по делу – впервые это просто дружеский визит. Вообще-то именно она это предложила. Я думал, это оттого, что Лора тоже будет. Но нет. Вместо этого – красивый обнаженный мужчина, которого пишет Генриетта. Он лежит в самой удобной для него позе – если только это правило не относится лишь к несовершенным натурщикам вроде меня. Генриетта здоровается, но она так поглощена работой и марципановыми кошечками, что не обращает на меня внимания. Ее дочь Сара берет меня за руку и тащит к себе в спальню, чтобы показать свою коллекцию Шалтаев-Болтаев.
У нее на полках сидит множество Шалтаев-Болтаев. Многие из них – настоящие яйца с нарисованным лицом и приклеенными ручками и ножками из тесемочек.
– Их сделала я, – сообщает Сара.
– Очень хорошо нарисованы, – хвалю ее я.
Она указывает на одно из яиц, и, взглянув на него, я испытываю потрясение. Она говорит:
– Это мой последний. Я его закончила сегодня утром. Я делала его девять часов, в течение трех дней.
На яйце нарисовано мое лицо.
– Он вам нравится? – спрашивает она.
– Это я?
– Да.
– Очень реалистично. Ты такая талантливая!
– Спасибо. Когда я встречаю того, кто мне нравится, то делаю из него яйцо.
– Я весьма польщен.
– Это еще не все. С ним еще должно быть шоу.
– О?
– Да. Вы готовы?
– Да.
– О'кей. – Она выпрямляется и, став лицом ко мне, начинает декламировать:
Шалтай-Болтай
сидел на стене.
Шалтай-Болтай
свалился во сне…
В этот момент она сталкивает яйцо с моим лицом с полки. Оно падает на деревянный пол и разбивается. Из него выливается густая блестящая красная жидкость.
Сара продолжает декламацию:
Вся королевская конница,
вся королевская рать
не может Шалтая,
Не может Болтая,
Шалтая-Болтая,
Болтая-Шалтая,
Шалтая-Болтая собрать!
Я ошеломлен и чувствую себя обиженным.
– Разве это не было чудесно? – спрашивает она.
– Очень плохо, что ты разбила мое лицо.
– Но разве это не было чудесно – представление с кровью? Разве это не удивительно?
– Весьма удивительно. Как ты сделала кровь?
– Ртуть и оливковое масло.
– Но плохо, что ты разбила мое лицо. Тем более что ты трудилась над ним целых девять часов. Оно было так хорошо сделано.
– Не расстраивайтесь, – утешает она меня, беря закрытый контейнер для яиц. Она открывает его, и я вижу еще шесть Шалтаев-Болтаев, изображающих меня. На каждом лице – различные выражения. Эти эмоции я примерно могу расшифровать как Страх, Удивление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27