Она сует мне прямо в лицо «Лолиту». До какого же примитива можно дойти? Я чуть не начинаю хохотать.
– Думаю, да. Несколько лет тому назад, – отвечаю я.
– И что вы об этом думаете?
Я пытаюсь найти наилучший ответ на этот восхитительный вопрос. Я мог бы сказать: «Я думаю, вам следует сказать моей матери, чтобы она перестала меня доставать».
Или мог бы повернуться к ней и сказать: «Я думаю, это самый романтический фильм, который я видел в своей жизни». (На случай, если вас это интересует, сообщаю: это неправда; на самом деле он оставил меня совершенно равнодушным.)
А еще я мог бы сказать, что она уродлива, что она ничего не понимает в моде, что не следует поднимать воротник, как она это делает. Словом, я мог сказать ей что угодно. Потому что при общении с подосланными незнакомцами можно позволить себе вольности. Можно быть безумным, нереспектабельным, смешным. Мой ответ должен быть оскорбительным.
Я выпячиваю грудь и говорю:
– Это безобразие! Этот чудовищный фильм нужно запретить. Я был в таком шоке, что, кажется, до сих пор не оправился.
– Я вижу, – отвечает она. – У меня есть дочь…
– Одиннадцати лет?
– Да. Она…
– Несомненно. У одиннадцатилетних дочерей определенно есть склонность спать с грязными, старыми двадцатидевятилетними мужчинами, которые постоянно пытаются их совратить. Я сам распускаю слюни, когда вижу одиннадцатилетних нимфеток. Совсем как большой злой волк. Так и хочется ущипнуть их за попку.
– Это нехорошо. Вам бы следовало…
– Но ведь я интересуюсь не только вашей дочуркой – я нахожу и вас очень привлекательной. Мне нравится, как вы носите воротник поднятым. Поднятые воротники меня возбуждают. – Я обнимаю ее за шею и начинаю гладить ее воротник. – Вы бы не хотели заглянуть ко мне домой? Мы бы могли посмотреть «Лолиту» вместе. А не могли бы вы описать мне свою дочь? Она хорошо развита? Не следует, чтобы они были слишком уме развиты, это все портит, знаете ли. Уж тогда можно заняться и такой большой девочкой, как вы, – говорю я, устремив хищный взгляд на ее грудь.
Она моргает и говорит:
– Меня предупреждали, что вы крутой. Том очень расстроился. Он мягкий и чувствительный человек, и он до сих пор не может прийти в себя после общения с вами. А ведь он всего-навсего попросил у вас спичку. А вы дотронулись до его плеча. А сейчас трогаете мою шею. У вас склонность трогать. Вы позволяете себе вольности. Нам это не нравится. Вам нужно добрее относиться к незнакомцам.
На следующий день я позвонил моей матери, поскольку давно с ней не беседовал – с тех пор, как изменил номер телефона. Я хочу сделать еще одну попытку убедить ее, чтобы она отказалась подсылать ко мне своих насекомых.
Первое, что она говорит мне после того, как я здороваюсь, это:
– Ты изводишь моих агентов. Я хочу, чтобы ты перестал изводить моих агентов. Они обходятся мне недешево, а ты сводишь на нет их работу.
– Но они так очаровательны! Я ничего не могу с собой поделать.
– Это не сработает.
– Что именно?
– Говорить мне, что ты получаешь от этого удовольствие, просить моих агентов, чтобы они мне это говорили. Это меня не остановит.
– Вот и хорошо, потому что это действительно меня забавляет. Если ты остановишься, я найму своих собственных агентов, чтобы они подходили и беседовали со мной на улице.
Она вешает трубку.
Мои отношения с Лорой продолжают развиваться и углубляться, и я думаю, что она так же влюблена в меня, как я – в нее. Она не только нормальна, несмотря на некоторую странность, но еще и добродушна, естественна и жизнерадостна. И очень жалостлива. Она часто дает деньги нищим.
Примерно месяц прошел с тех пор, как я ушел с работы, а я еще и не начал подыскивать себе что-нибудь другое. Я сейчас так наслаждаюсь жизнью, что жаль менять ее каким-то образом. Мои сбережения тают не так уж быстро, поскольку Лора настаивает на том, чтобы платить за все, когда мы вместе. «Потому что я богата, – говорит она, – а ты нет, и я тебя люблю, так что это нормально». Она говорит, что, если мои сбережения закончатся, она будет меня поддерживать, пока у меня не возникнет желания снова поработать.
Однажды я рассказываю ей, что случилось в Диснейленде. Лора отвечает, что знает об этом: ей рассказала леди Генриетта. Она уверяет, что чувства ее ко мне не изменились из-за этого, и хотя она не в восторге от случившегося, при данных обстоятельствах меня нельзя слишком уж винить в случившемся, да и Сара явно слишком зрелая для своего возраста. А вот что Лора не одобряет – так это то, как леди Генриетта и Сара вовлекли меня во все это, не объяснив ничего заранее.
Я ее бойфренд. Да, я ее бойфренд. Это правильно, что вы смотрите на меня. Вероятно, она не стала бы знаменитой, если бы не я. Она так и сказала мне сама, в тот первый вечер: «Может быть, тут дело в тебе, Джереми. Возможно, ты приносишь мне удачу».
Я очень доволен и счастлив. Счастлив, как неразумный щенок. Пожалуй, никогда в жизни я не чувствовал себя таким уравновешенным. И заметьте: я больше не беседую со своей кошкой. И она со мной не говорит. Это не означает, что она несчастна. Нет, она такая же ласковая, как всегда, но главным образом она просто безмолвно смотрит на меня, и от этого я чувствую себя умным, нормальным и в здравом уме. В данный момент самое большое мое желание – чтобы все оставалось таким, как сейчас, и я загадываю это желание своему маленькому белому слону. «Я никогда еще не загадывал такое пассивное желание, которое тебе так легко исполнить. Я не прошу, чтобы ты что-нибудь делал. Нет, я скорее прошу, чтобы ты ничего не делал». Конечно, мое лучезарное настроение несколько омрачает легкое облачко: Генриетта и Сара недружелюбны ко мне. Ну и что с того? Вероятно, оно рассеется само собой.
На выступлениях Лоры я сижу, положив ноги на второй стул, чтобы мне было в высшей степени комфортно. Я – единственный во всем зале, кто осмеливается на такое. Я даже приношу из дому плоскую мягкую подушечку и подкладываю под спину – и тогда начинает казаться, что я в своей постели. Меня охватывает ощущение тепла и комфорта, и порой я засыпаю. Поэтому я всегда усаживаюсь в темном углу, где менее заметен. Я пью сок, горячий шоколад, имбирный эль, ем желе. Я не пью алкоголь, потому что не люблю его, и чувствую себя слишком уютно, чтобы меня заботило, что обо мне подумают. Если меня спросят, почему я пью эти детские сладкие напитки, я всегда могу сказать, что я – алкоголик «в завязке», – мне кажется, это респектабельнее, чем сказать, что я просто не люблю алкоголь. Я не пью кока-колу, поскольку не люблю пощипывающие пузырьки. Я греюсь в лучах славы. Пожалуй, это точно описывает мое состояние. Да, я нежусь в лучах славы.
Я обвожу собравшихся взглядом, чтобы посмотреть, смотрят ли они на меня. Интересно, знают ли они, кто я такой, знают ли, что я любовник женщины, которую они боготворят? Я не ревную ее к успеху. Он озадачивает меня. Мне не кажется, что она заслуживает успеха, и от этого все становится еще чудеснее. Что может быть лучше того, чтобы получить нечто незаслуженное?
Ее шоу стало неким культом, наподобие «Шоу ужасов Рокки», только у Лоры оно бесконечно интеллектуальнее и возвышеннее. Ее фокусы все время меняются, совершенствуются, претерпевают метаморфозы. Она вводит фокусы, где эффект достигается не противопоставлением вторичной функции вещи первичной, а простой и легкой необычностью. Например, она снимает сапоги, и оказывается, что у нее босые ноги. Она с презрением отвергла ожидание, что под сапоги надевают носки. Она сбрасывает с головы цилиндр, и он повисает у нее за плечами наподобие ковбойской шляпы. Если это и не поражает, то по крайней мере выглядит необычно.
Лора также добавляет к фокусам разные выкрутасы. Она спускается к публике и берет у людей предметы. Тут интерес в том, что она берет ту единственную вещь, без которой этот человек легче всего может обойтись, – например, пачку сигарет, ручку, пластмассовую зажигалку, носовой платок, шнурок от туфли, пуговицу. И она никогда не ошибается в своем выборе. Проблема заключается в том, что даже та вещь, без которой им легче всего обойтись, порой очень им нужна. Поэтому люди начинают приносить Лоре завернутые в бумагу подарки, которые они кладут для нее на свой столик, и она берет. После шоу мы с Лорой разворачиваем подарки и находим орех, красивый камешек, наперсток, монету. Часто ей дарят чудесные подарки – скажем, серебряные зажигалки, золотые сережки, шелковые шарфы, косметику, билеты на мюзиклы, потому что любят ее. Иногда эти подарки являются взяткой. Однажды вместе с хорошеньким кулоном она получила записку: «Я человек средних лет с седыми волосами. На вашем следующем выступлении на мне будет желтый галстук, так что вы легко сможете меня узнать. Я буду признателен, если вы покажете фокусы, которым обычно никто не хлопает. Я буду восторженно им аплодировать, а вы одобрительно улыбнетесь, чтобы люди подумали, что я талантливый и проницательный зритель. Мне сейчас необходима подобная реклама для моей светской жизни. Там, откуда этот кулон, есть еще много другого». Ниже на карточке значился адрес и номер телефона. Лора не берет взятки. Она возвращает кулон.
Однажды вечером мы находим среди подарков брильянтовое кольцо с запиской, в которой сказано: «Выходите за меня замуж». Она подписана неким Полом Топсом. На следующий вечер Лора спрашивает публику: «Здесь ли Пол Топе?» Какой-то мужчина поднимает руку. Она подходит к нему, возвращает кольцо в коробочке и говорит: «Нет. Простите, но я люблю его». И указывает на меня, сидящего в темном углу, с ногами на другом стуле, со стаканом сока в руке и блюдечком с зеленым желе передо мной; и все смотрят на меня, а я пойман врасплох и пытаюсь хоть немного выпрямиться, чтобы не казалось, будто я разлегся в постели. Я улыбаюсь людям, и они мне хлопают. Когда их внимание снова переключается на Лору, я с облегчением вздыхаю в своем темном углу.
Еще один трюк, который она добавляет к своему шоу, – это ответы на мысли зрителей. Она просит каждого придумать важный для себя вопрос. Потом спускается в зал и изображает гадалку. Она останавливается перед каждым и говорит: «Все зависит от того, здоровы ли вы», или: «Вам бы следовало быть умнее», или: «Не нужно так спешить», или: «Иногда вам это не удается», или: «О'кей, но сначала сходите к парикмахеру». Хотя люди, по-видимому, удовлетворены ее ответами, однажды я прошу ее ответить на один из моих безмолвных вопросов, чтобы проверить, удается ли ей это на самом деле. Она соглашается. Я думаю: «Полюбит ли меня когда-нибудь Генриетта?»
Не то чтобы мне этого хотелось. Я спрашиваю просто из любопытства, от недостатка воображения и от неспособности придумать более интересный вопрос. «Нет, пока я жива», – отвечает Лора.
Гм-м. Интересный ответ. И все же он не доказывает ее способности читать мысли.
И еще один, самый хитроумный трюк. Лора подходит к зрителям и дотрагивается до их лиц. Она стоит перед ними, наклонившись к ним, прищурившись, изучает их черты, осторожно дыша им в лицо, и наконец кончиком указательного пальца дотрагивается до определенного места на их лице. Это самое приятное с эстетической точки зрения место у этой конкретной персоны, в этот конкретный день, в этот конкретный момент.
Возможно, ее вдохновила наша игра в тайные дотрагивания.
Она дотрагивается до подбородка, челюсти, щеки, брови, уголка глаза, рта, кончика носа, усов, бороды. Зрители находят волнующим, когда она дышит им в глаза и щурится на их поры. Однажды она проделывает это со мной перед всеми этими зрителями, которые, затаив дыхание, созерцают это романтическое зрелище, и сердце мое тает от любви. Я жду, пока она решит, до какого места дотронуться. Хорошо бы это не было что-то смешное – например, кончик носа. Мне не хочется, чтобы это выглядело комично.
Она дотрагивается до моего правого виска. Горло у меня сжимается. Я слегка разочарован. Я надеялся, что она сделает что-то особенное – например, поцелует меня. Но она, очевидно, хочет проявить профессионализм, показать, что сейчас у нее нет фаворитов, что все подчинено строгой дисциплине и тут не место легкомысленным выходкам. Она всерьез относится к этим своим прикосновениям.
Как-то раз, в метро, какой-то человек показывает фокусы. Мы смотрим, как он вытаскивает кролика из шляпы, и Лора смеется.
– Почему ты смеешься? – спрашиваю я.
– Представила себе, что бы подумала об этом моя публика. Они нашли бы это таким вульгарным, таким грубым.
Как вы, наверно, уже заметили. Лора отказалась в своем шоу от танца. («Чем утонченнее зритель, тем больше ему хочется простоты»).
Появляются статьи о ее шоу.
Есть и подражатели, но большинство изысканной публики их не принимает. Она считается лучшей, потому что была первой.
За Лору сражаются две балетных труппы.
– Но это же не балет, – говорю я ей. – Ты же больше не танцуешь.
– В этом-то все и дело. Точно так же, как это и не фокусы.
И тем не менее ее по-прежнему называют «Танцующей фокусницей».
Лора подняла фокусы до уровня самых важных форм искусства.
Насколько сильна ее власть? Может ли она заставить людей себя любить? Не находимся ли мы под воздействием ее чар?
Я часто ловлю себя на том, что задумываюсь: можно ли счастливо жить с женщиной, которая, быть может, заколдовала меня с помощью любовных чар. И мне действительно стоит подумать на эту тему, подсказывает мне логика. И я задумываюсь.
Глава 9
Я не был у леди Генриетты почти две недели. Она меня не приглашала. Когда я пытался напроситься, она отговаривалась тем, что занята. Судя по голосу, она была подавлена. Наконец она говорит, что я могу прийти, и я вхожу в ее квартиру, собираясь поздороваться с ней на кухне, но замираю при виде Сары, которая стоит у мольберта своей матери и пишет мужскую одежду, – впрочем, в этом нет ничего необычного, она часто это делает. На ней сверкающее желтое платье до пола, с огромным кринолином. Я никогда не видел ничего столь лучезарного. На мольберт уселся большой попугай, голубой с белым.
Я подхожу к ней и спрашиваю:
– Что все это значит?
– Я рада, что ты здесь, – отвечает она. – Можешь познакомиться с моим новым попугаем. Мама его мне вчера купила.
– Зачем?
– Потому что я его хотела.
– Это мило. Наверно, он дорогой.
– Десять тысяч.
Я довольно хорошо разбираюсь во всем, что связано с домашними животными, поэтому понимаю, что она, вероятно, не лжет.
– Единственное, что тебя интересует, это деньги, – говорит она. – Ты не хочешь узнать его имя?
– Хочу.
– Ричард.
– Почему Ричард?
– Это имя моей старой собаки, которую назвали в'честь предыдущей, которую назвали в честь моего прежнего кота, которого назвали в честь моего синего одеяла, которое назвали в честь моего отца.
Ах, ее отец, эта загадочная личность, которую называют ее отцом. Какое странное, чуждое слово слетело с ее уст. Ну что же, это, несомненно, удовлетворит тех, кто полагает, будто отец этой маленькой девочки – важное отсутствие в ее жизни. Придурки вы фрейдистские.
– Ричард, скажи «привет», – говорит она попугаю.
Попугай молчит.
– Он еще не научился говорить, – поясняет она. – Спроси меня, сколько стоит мое платье цвета солнца.
– Сколько?
– Две тысячи. А все, что ты мне подарил – это кукла Джейн. Ты это сознаешь?
– Я об этом не думал, но сейчас, когда ты сказала, полагаю, что ты права.
– Тебе не стыдно?
– Но еще не было ни твоего дня рождения, ни Рождества.
– Как типично!
– А что не так?
– Я хочу что-нибудь получить от тебя. Я этого несомненно заслуживаю, и я этого требую.
– Чего ты хочешь?
– Погоди минутку, мне нужно решить. – Немного поразмышляв, она продолжает: – Я хочу Шалтая-Болтая, сделанного из золота, еще одного из платины и третьего – из золота и платины, с бриллиантовыми глазами, ртом из опала, ямочками из сапфиров, с изумрудной сережкой, ожерельем из рубинов, в шапке из засушенных цветов, из-под которой высовывались бы желтые соломенные волосы, а еще я хочу, чтобы он сидел на хрустальном блюде с ароматической смесью из сухих цветочных лепестков.
– А что, если я подарю тебе только сухие цветочные лепестки?
– Нет.
– Я не думаю, что существуют подобные Шалтаи-Болтаи.
– О, в самом деле, Джереми? А я-то думала, что их можно купить в любом супермаркете, – язвительно замечает она. – Я не хочу того, что уже существует – кроме Ричарда. – И она целует попугая. – Эти Шалтаи-Болтаи должны быть сделаны на заказ. Как это платье цвета солнца. – Она медленно поворачивается, демонстрируя свое платье.
Я щурюсь, ослепленный сверканием ткани.
– Оно красивое, – говорю я. – Ты выглядишь, как королева.
– Ты глуп! Я не королева, я принцесса. Королевы старые и толстые. Итак, ты подаришь мне этих Шалтай-Болтаев? Я люблю то, что сделано на заказ. Ведь оно никогда не существовало прежде.
– Они будут слишком дорогими.
– Мне жаль тебя, Джереми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27