Все остальные – Джесси, Тоби и знаменитый Генри Льюс – оскалились при виде Калеба, будто псы-дерьмоеды.
– Вы, значит, Калеб Дойл! – звучно произнес Льюс.
Он протянул руку, и Калеб, не задумываясь, пожал ее. Ладонь оказалась более сухой и крепкой, чем он ожидал, судя по внешнему виду актера.
– Рад встрече, – пророкотал Льюс. – Премного наслышан.
Звучит двусмысленно из уст человека, явившегося в компании его бывшего любовника и сестры. Что они успели ему наговорить? Впрочем, не важно. Это ведь всего-навсего актер. Калеб хорошо знал актеров – сейчас, когда ему некого играть, не во что воплотиться, Генри Льюс – пустота, пустота с четкими границами, его вытянутое лицо – что отпечаток ноги в пустыне.
– Привет, Калеб! – сказал Фрэнк. – С днем рождения.
– Спасибо, Фрэнк. Рад тебя видеть. – Ему казалось, Фрэнк его почему-то недолюбливает. Но Калеб уважал Фрэнка. Этот хоть ничего у него не просит.
– Калеб! Калеб! – зачастил Тоби. – С днем рождения, да?
– Да. Привет, Тоби. Рад, что нашел время заглянуть. И нового друга привел, молодец.
Тоби улыбался и кивал, невосприимчивый к сарказму.
– Генри сегодня смотрел наш спектакль. Ему понравилось. Правда, Генри?
– Очень неплохо. Мы все в восторге – как хорошо прошло! – Льюс перешел на воркующие, сочные ноты, уместные для флирта. Ему бы и в голову не пришло, что за это хозяин вечеринки проникнется к нему презрением.
– Действительно, неплохо, – подтвердила Джесси. – Ты бы сходил посмотреть, Калеб.
– Кто-нибудь что-нибудь выпьет? – спросил Фрэнк. – Я уже созрел. – И, не дожидаясь ответа, отбыл в направлении бара.
Тоби неотрывно глядел на Калеба широко раскрытыми глазами. Словно щенок-переросток, дожидающийся поощрения. Он надеялся пробудить в былом любовнике ревность. Все на лице написано, даже смешно. Так что же Калеб не смеется? Он заранее знал, что эта парочка явится на вечеринку, и уверял себя, что никаких чувств по этому поводу не испытывает. Но сейчас он не мог смотреть на Тоби – так и виделось, как мальчишка лижется с англичанином, целует любимое публикой вытянутое лицо.
Льюс с кроткой и задумчивой улыбкой присматривался к Калебу. Неужели он думал, что Калеб встретит его с распростертыми объятиями? Джесси чувствует себя виноватой и вместе с тем обиженной – поделом! Как она смела навязать ему подобных гостей?!
Не обращая больше внимания на мужчин, он обратился к Джесси:
– Ни за что не угадаешь, кто еще почтил меня своим присутствием! Ни за что не угадаешь, – повторил он. – Мамочка.
Джесси дернулась так, словно все здание подскочило на ухабе.
– Наша мама?
– Угу. Ты что, никогда не проверяешь голосовую почту?
– Шутишь, что ли? Она приехала в город ради твоей вечеринки?
– Ага. И тебя тоже хотела повидать.
– Но она уже уехала?
– Нет. Она здесь.
– Боже мой! Где? – Джесси испуганно огляделась по сторонам.
– Твоя мама приехала? – переспросил Тоби. – Как мило! Наконец-то я с ней познакомлюсь.
При звуке этого назойливого, почти квакающего голоса Калеб впал в неистовство. Сдерживая себя, он предложил Льюсу и Тоби:
– Наверное, вы проголодались – еда на террасе. Пройдите туда.
– Не надо, – отказался Тоби. – Потом, может быть.
– Тоби! – Калеб с трудом сдерживался. – Очень тебя прошу! Не могли бы вы с мистером Льюсом позволить мне поговорить с сестрой наедине? Семейное дело.
Тоби сморщил лицо, задрожал, как будто Калеб больно обидел его.
– Пошли, Тоби, – позвал его Генри. – Набьем брюхо.
– Хорошо, – сказал Тоби. – Иду. – Он повысил голос. – Я голоден. Очень голоден. С какой стати я буду голодать? Кое-кто может подумать, будто я думаю о нем больше, чем о собственном желудке.
Он резко развернулся и зашагал прочь.
– Молодость! – вздохнул Льюс. Кивнул на прощание и пошел следом.
Калеб смотрел ему в спину. Он все еще кипел, но теперь появилась возможность излить свой гнев, и лавовый поток обрушился на сестру.
– Господи Иисусе, Джесси! Всю свою ораву приволокла ко мне!
– Кого приволокла? Нет-нет. Только Генри и Тоби. – Она нервно оглядывалась по сторонам, словно еще кто-то нежелательный просочился вместе с ней. – А мама правда тут? Или?…
– Правда. Прилегла отдохнуть в моей спальне. Прилегла и заснула.
– Но у нее фобия, она боится города. Почему она вдруг приехала?
– Из любви ко мне, – Калеб ухитрился выговорить это ровным, равнодушным голосом. – Из любви к тебе, – смягчился он. – Отказывалась уезжать, пока ты не придешь. Думала, иначе ты обидишься.
– Я бы не обиделась. Разве что самую малость. – Джесси пыталась переварить услышанное. – Она действительно так сказала?
– Спроси сама. Пойдем, разбудим ее?
– Не надо. Не буди лихо…
Несколько минут тому назад Калеб чувствовал себя безнадежно одиноким на собственном празднике. Но вот появилась Джесси, и он уже не один. Пусть его не окутали любовью, зато опутали сетью привязанностей и обязанностей – и в жизни появился смысл.
– Так это и есть великий Генри Льюс, – пробурчал он.
– Что? Ну да. – Она тут же перестала беспокоиться насчет матери. – Ты же видишь, он славный малый.
– Уж наверное. Трахает моей бывшего дружка.
Джесси слегка надулась, изображая недоумение, но тут же отбросила притворство.
– Мне казалось, Тоби – пройденный этап. Или ты передумал?
Отнюдь. А он является ко мне под ручку с твоим боссом и надеется, что я буду ревновать.
– Ясно. Но уж если он заполучил Генри Льюса, знаменитого актера, зачем ему писатель? – Джесси улыбнулась, словно мило пошутила.
– Теперь он еще и в кино снимается, – подхватил Калеб. – В «Гревиле».
– Не фиг смеяться. Ты читал этот роман?
– Нет, а ты?
– Вчера прочла сценарий.
– И как?
Джесси снова заулыбалась. Улыбка перешла в громкий смех.
– «Лолита» наизнанку. На этот раз девочка достигла совершеннолетия – ей восемнадцать, – и они с мамашей скооперировались и прикончили Гумберта Гумберта. «Лолита» с хорошим концом. Матери могут найти общий языке дочерьми.
Калеб посмеялся вместе с ней. Как бы он ни злился на Джесси, он уважал ее ум и чувство юмора. Если б она еще научилась вести себя по-человечески!
– Они трахаются? – спросил он ни с того, ни с сего.
– Что?
Вопрос бился в его мозгу, и Калеб, не удержавшись, задал его вслух.
– Или Тоби только делает вид, будто они трахаются?
– Э… э… я… – Не сам вопрос смутил Джесси, а тон, каким он был задан, и выражение лица Калеба.
– Скажи мне правду! Поэтому ты привела их сюда? Ткнуть меня носом в дерьмо? Показать, что моя жизнь не лучше твоей? Ты-то ведь знаешь, трахаются они или нет!
– Калеб! – Она держалась отважно, не дрогнула от его натиска. Опустила голову, но не отводила глаз. – Наверное, трахаются, – спокойно признала она, – но к нам это не имеет ни малейшего отношения.
– Извини, – сказал он. – Извини. Не знаю, что на меня нашло.
Прекрасно он знал, что на кого нашло: Джесси любила его, а подсознательно – ненавидела. Много чего бывает между братом и сестрой. Его подсознание уловило сигналы ее подсознания, вот он и набросился на сестру. Ее подсознание он ощущал лучше, чем свое. И что ему делать с этим? Не слишком-то подходящий момент, чтобы вспоминать глубоко укоренившиеся братско-сестринские антипатии и сводить старые счеты.
– Хочешь торт? – предложил он.
65
Так вот он какой, Калеб Дойл! – думал Генри, следуя по пятам за Тоби на террасу. Не таким он его себе представлял. Костлявый, не похожий на американца, вылитый книжный червь. Впрочем, он же драматург. И что-то в нем есть притягательное, таинственно-знакомое. Может быть, все дело в том, что Генри каждый день видит перед собой его сестру? Всю прошлую неделю, с того заочного оргазма по телефону, Генри ходил кругами вокруг Калеба. Наконец они встретились. Искра не проскочила, не было телепатического узнавания. Они ощутили друг к другу примерно столько же симпатии, сколько кот и пес, оказавшиеся вдвоем на льдине.
– Черт бы его побрал! – восклицал Тоби. – Видел, как он смотрит на меня? Словно меня тут и нет. А потом прогнал. С глаз долой.
– А ты на что рассчитывал?
– Думал, он пожалеет. Если все еще любит меня.
– Думал, он приревнует. Затем и позвал меня сюда. – Генри рассуждал спокойно, не возмущаясь.
Они стояли перед ломившимся от еды столом, ни к чему не притрагиваясь. Вдруг Тоби развернулся и пошел прочь. Поколебавшись, Генри последовал за ним.
Тоби протискивался мимо людей, голову опустил, плечи поникли. Он свернул за угол. Остановился лицом к стене. Головой, что ли, биться собрался? Нет, поставил ногу на ступеньку лестницы, подтянулся выше.
– Далеко пошел? – Генри ухватил его за пояс.
– На крышу, – буркнул через плечо Тоби. – Прочь с этой подлой вечеринки!
– Можно мне с тобой?
– Пожалуйста, – с усталым вздохом согласился Тоби.
Подъем по пожарной лестнице позволял любоваться колыханием тяжелых окороков, затянутых в ткань цвета хаки. Над крышей была еще одна крыша, крытый толем навес над террасой, довольно тонкий, зато здесь, едва отступишь вглубь от края, превращаешься в невидимку.
– Мое место, – поделился Тоби. – Я прятался здесь, когда жил у Калеба. Если мне хотелось побыть одному. – Он заполз в темноту и уселся.
Генри оставался на ногах. Гости внизу увлечены беседой, никто не посмотрит наверх. Его не заметят. Терраса была похожа на кишащий защитниками крепостной вал, на мост в стиле короля Людвига, переброшенный на невероятной высоте через отвесное ущелье среди нависающих небоскребов. Со всех сторон их окружали зрячие, с окнами, горы. В большинстве окон уже погас свет – было заполночь, – лишь кое-где мерцал телевизор. Перед входом в замок ущелье сужалось, смыкаясь над погруженным в непроглядную тьму Двором, а затем распахивалось в широкую и шумную долину улицы, где сновали крошечные фигурки пешеходов. «Виллидж Сигарз», гласили крупные красные буквы вывески. Повыше висели две афиши, одна из них – пестрый плакат «Тома и Джерри».
– Тоже мне, вечеринка! – фыркнул Тоби. – Ну и народ! Видел ты тут хоть одного настоящего художника? Нет. Им бы всем только трахаться.
– Мальчик мой, – попытался наставить его на путь истинный Генри, – все мы ищем любовных утех. Глупо негодовать по этому поводу.
Тоби не слушал. Его больше волновало другое:
– Он не захотел посмотреть наш спектакль. Глядит сквозь меня. Словно я для него – никто.
Генри аккуратно подогнул ноги и сел рядом с Тоби. Сидели они не на толе, а на волокнистых ковриках из синтетики, похожих на автомобильные.
– Я понимаю, как тебе больно, – заговорил он, стараясь не выходить из роли славного парня. – Но у тебя есть я.
Подумать только, он готов служить этому эгоцентричному, влюбленному в любовь юнцу. Втрескался в Тоби, но платонически, больше от скуки. На мальчика отрадно смотреть. Трогать необязательно. Ну, не совсем так. Но смотреть очень приятно. Глаза уже привыкли к темноте.
– Почему он больше не любит меня? Любил же раньше. Я это знаю. Голубые – они все такие. Поверхностные, пустые. Непостоянная у них любовь. Теперь он даже не ревнует. Не способен на сильные эмоции.
Его зацикленность на одной теме начинала уже надоедать Льюсу. Тоже мне! Сидит на крыше рядом с великим шекспировским актером – ведь так отзываются о нем критики? – в скором времени – кинозвездой, и страдает по плоскозадому драматургу, который прячется где-то внизу.
– Есть предложение, – заговорил Генри. – Есть способ заставить нашего приятеля как следует поревновать.
Тоби задумался на минуту, но потом фыркнул и покачал головой.
– Забудь. Ты вовсе не о том думаешь, как заставить его ревновать – ты просто хочешь трахаться.
– До чего же ты проницателен, Тоби. До чего умен.
– Мы же собирались остаться друзьями!
– Это по-дружески.
– Ты используешь меня!
– А ты – меня. Но я не против, – поспешил он добавить. – Меня это забавляет. Это мне даже льстит. Но должен признаться, – он решил быть откровенным до конца, – что твое морализаторство, право же, утомительно. Я был с тобой честен. Обращался с тобой, как с равным. Но хотелось бы видеть взаимность. Взять хоть ту ночь: я делал для тебя все, исполнял любую просьбу, тут потрогать, там погладить, сосал, пока не посинел. А ты хоть что-нибудь сделал для меня? Да ни хрена! – Не в том дело и не об этом сейчас надо говорить. – Все мы любим молодых, – продолжал он. – Их энергию, красоту, надежду. Будущее. Свет и воздух. Но ты слишком самонадеян, Тоби. Ты так уверен, что юность и красота ставят тебя выше вполне успешного старого актера? Меня это уже начинает раздражать.
– Что ты говоришь, Генри? Ты сердишься, потому что той ночью я не… не ответил… – Он не мог даже выговорить страшное слово.
– Нет! Не в минете дело. В чем-то большем. В том, что стоит за этим.
Тоби помолчал.
– Я бываю эгоистичен, – согласился он. – Ты уж прости, Генри. Но ведь это доказывает, как сильно я его люблю, верно? Вот почему я плохо обращаюсь с другими.
Генри скрестил руки на груди, а то как бы не врезать заносчивому мальчишке.
– Не в этом дело. Ты мог бы проявить уважение.
– Хорошо, хорошо. Я все исправлю. Откинься на спину.
– Что такое?
– Я готов проявить уважение. Ответить взаимностью.
Генри не успел ничего возразить, объяснить, что не секса ему надобно – Тоби уже опустился на четвереньки и поцеловал его в губы.
Медленный, теплый, вполне дружеский поцелуй. Чудесный поцелуй, без рук, тесное переплетение языков, как в пятнадцать лет, когда обжимался за сценой с любимым другом, Пролазой Доджером, не зная, какая сила таится в поцелуе, как далеко это заведет.
Тоби прервал поцелуй.
– Да? Хорошо? Прошу тебя. – Он торопливо расстегивал молнию в штанах Генри. – Мне от этого станет лучше. – Он выпустил на волю набрякший член. – Ложись. Устраивайся поудобнее.
Генри откинулся, прислонившись головой к ступеньке. Снизу доносились громкие голоса гостей. Если кто-нибудь начнет подниматься по лестнице, придется изогнуть шею, чтобы его разглядеть. Он приподнялся на локтях, наблюдая за Тоби.
Это был акт не любви, а покаяния. Генри даже не достиг полной эрекции. И работал Тоби не слишком хорошо, чересчур широко раскрывал рот, словно боялся проглотить грязь. Время от времени из распахнутой ширинки Генри доносилось возбужденное посапывание, но в целом это не было хорошим сексом. Символический акт.
Со всех сторон их окружали окна, кто-то, возможно, подглядывал. Нечего сказать, красиво выглядит звезда Бродвея, поддразнил он самого себя.
66
Выйдя на террасу, Джесси обнаружила Фрэнка за столом под пляжным зонтом. На тарелке лежали ломтики сыра, ветчины и лимона.
– Только что сообразил, – сказал он, – я же весь день не ел.
– И я тоже. – Но есть не хотелось. От одного вида груды разнообразной снеди пропал аппетит.
– Не очень-то твой брат нам обрадовался.
– Кто его нынче разберет.
Фрэнк посмотрел на нее печальным и мудрым взглядом:
– Что ты пыталась ему доказать? Зачем притащила нас всех сюда?
– Ничего я не доказывала. Хотела повеселиться. Думала, будет весело. Что, люди разучились отдыхать? Ходите все надутые.
Джессика! – Из ниоткуда возник Кеннет Прагер. – Где сейчас может быть мистер Льюс? Он просил отыскать его на террасе, чтобы закончить интервью.
Сквозь стеклянные двери Джесси оглядела гостиную, посмотрела во все углы террасы, но нигде не увидела ни Генри, ни брата. Хорошо еще, Прагер не столкнулся с Калебом. Впрочем, это было бы забавно. А если Калебу не смешно – тем хуже.
– Прошу прошения, Кеннет. Не знаю, право. В туалете не смотрели?
– Я сам только что оттуда! – Похоже, она обязана следить за перемещениями этого урода. – Ладно, проверю еще раз в квартире, – вздохнул он. – Потом пойду домой.
Фрэнк покачал головой.
– Повеселиться? – повторил он. – Да нет. Ты добивалась внимания к себе – вот зачем ты нас собрала.
– Молодец! – сказала Джесси. – В самую точку. Калеб говорит, я сделала это, чтобы поставить его на место. Показать, что его жизнь еще хуже моей.
– Чем вы оба так недовольны? Вам обоим позавидовать можно. Хотя, конечно, мое мнение, мнение неудачника, ничего для тебя не значит.
– Ты так и не простишь мне эти слова?
– Нет. Всякий раз, как вспомню, саднит. А теперь еще твой босс на коне.
– Послушай, это Генри преуспел, а не я.
Он всмотрелся в нее и покачал головой:
– Извини. Мне срочно надо выпить. Промыть глотку от дерьма. – Жестом он указал на свою перегруженную тарелку – обыграл буквальное и метафорическое значение – и побрел внутрь.
Господи Иисусе! – мысленно воскликнула Джесси. В какой момент вечеринка превратилась в худшую ночь ее жизни? А впереди еще встреча с мамой.
Внутри послышался шум: несмотря на поздний час прибыли новые гости. Труппа «2Б» – Аллегра, Дуайт, Крис и Мелисса – добралась, наконец, на метро. Аллегра вышла на террасу вместе с Дуайтом, они все еще обсуждали спектакль.
– Что ни делается, все к лучшему, – заявила Аллегра. – Я влюбилась в Крис не потому, что я лесби, а чтобы поссориться с Боазом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37