А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Генри Льюс и Тоби направились к двери, и он последовал за ними.
– Там встретимся? – крикнула Фрэнку Аллегра через всю комнату. – Спасибо за приглашение, Джесси. Вот бы и твоего брата заманить на представление!..
Спускаясь по лестнице бок о бок с Джесси, Фрэнк спросил:
– Кто этот надутый малый, который сопровождает твоего босса? Агент?
– Это Кеннет Прагер.
– Шутишь!
– Нет, честно. Он собирался упомянуть Генри в обзоре, но Генри очень усложняет ему задачу.
Снаружи дожидался большой черный «седан». Фрэнк устроился спереди, рядом с Джесси и водителем. Опоздавший господин, Льюс и Тоби разместились сзади. Фрэнк все никак не мог переварить тот факт, что перед ним – сам Кеннет Прагер. Прагер только что посмотрел их пьесу. Прихватил с собой мятый листок с программкой.
По пути в центр Прагер пытался возобновить интервью, а Генри упорно болтал о спектакле:
– Очаровательно. Забавно. Тепло, сентиментально. Сентиментально в хорошем смысле. Теплая и грустная комедия, полный дом несчастливцев. Вроде Чехова. Конечно, это не чеховские персонажи. Но кому охота смотреть на шумных славян с плохими зубами?
Генри Льюс, великий Генри Льюс, начальник Джесси и в некотором смысле соперник Фрэнка, разливался в похвалах его спектаклю. Конечно, в спектакле выступал Тоби, и вся эта лесть, по меньшей мере, наполовину предназначалась ему – нужно же заловить красивую пташку. Но вторая половина комплиментов звучала искренне. Фрэнк представлял себе Льюса совсем иным. Да, актер по уши утопает в самодовольстве, но при всем том – по-детски невинен, ни злобы, ни заносчивости – большое дитя.
– А вы – режиссер. О вас-то я все время и забываю.
Он дружески сжал плечо Фрэнка.
– Хорошая работа, мистер! Отменная.
Джесси улыбнулась Фрэнку, словно она одержала верх в споре.
Они уже неслись по Таймс-сквер. По черному лакированному капоту пробегали неоновые полосы. На фоне гигантских реклам «Кодака», «Майкрософта» и «Томми Хилфигера» бледнели немногочисленные театральные афиши.
– А как насчет сцены перед зеркалом в ванной? – закинул удочку Тоби. – Естественно вышло или переложено пафоса?
– Генри, – вмешался, наконец, Прагер, – вы собираетесь работать в театре после съемок?
Сумасшедший дом на колесах, подумал Фрэнк. Он бы не удивился, если б Джесси закатила по обыкновению глаза и рассмеялась, но с тех пор, как они выехали в центр, Джесси затихла, словно виноватая или напуганная чем-то девочка.
На Шеридан-сквер машина свернула влево. Они миновали толпу полуночников на Седьмой улице.
– Саша! – окликнула Джесси водителя. – Здесь.
Саша притормозил возле треугольного дворика, обнесенного металлической оградой.
– Высади нас, припаркуй машину и присоединяйся. Вечеринка наверху, – Джесси ткнула пальцем в ветровое стекло.
– Что такое? Уже приехали? – спохватился Генри. – А я так ничего вам и не сказал, – сокрушенно обернулся он к Прагеру. – Извините. Не подниметесь со мной наверх? Выпьем, найдем удобный уголок и поговорим, наконец.
Прагер оглядел высокие каменные стены, окна и крыши, со всех сторон нависавшие над треугольным пролетом улицы.
– У кого вечеринка?
– День рождения брата моей помощницы. Ничего особенного. Но я обещал заглянуть.
– Генри, смотри! – позвал Тоби. – Это ты.
Все обернулись лицом к афише «Тома и Джерри» в стиле арт-деко, красовавшейся на противоположной стороне Седьмой улицы.
– Дурацкие имена, дурацкие рожи, – проворчал Генри. – Рожа-то даже и не моя.
Не дожидаясь остальных, Джесси зашагала к дому. Фрэнк поглядел ей в спину, не выдержал и пошел следом.
Из здания не доносилось никаких праздничных звуков – ни музыки, ни веселых голосов. Может, вечеринка закончилась? Но когда уличный шум затих на минутку, Фрэнк услышал над головой громкое бульканье и причмокивание, словно на крышу села стая голубей.
62
Айрин права. До восьми вечера нью-йоркцы на вечеринки не ходят. Лишь когда солнце скрылось на западе за крышами и водокачками, а с востока на голубой бархат неба выбрался полумесяц – тонкий обрезок ногтя, – начали собираться гости.
Первой явилась Кэтлин Чэлфант, актриса, игравшая в пьесах «Ангелы в Америке» и «Остроумие», симпатичная смесь Виржинии Вулф с Энни Оукли.
– Чудное местечко, – мелодично прокаркала она, словно ворон, наделенный музыкальным слухом, и прижала ладони к щекам – жест вышел пародийным, хотя Кэтлин пыталась изобразить искренний восторг. Ее сопровождал муж, тихий очкарик, снимавший документальные фильмы об уличных бандах, искусстве граффити и сальсе.
– Привет, Калеб, – застенчиво пробормотал он.
Калеб представил их Дэниэлю Брока.
– Вы прекрасны! – выпалил Брока при виде Кэтлин и тут же замолчал, смущенный.
Он представил их матери.
– Живете где-то поблизости? – спросила их Молли (ее удивила сама мысль, что не слишком-то молодые люди живут в Виллидже). Калеб поспешил сплавить Молли Чэлфантам – эта парочка составила бы прекрасную компанию чьей угодно матери.
Потом пришли Том Стеффано и Мэт О'Брайан, бледные беспризорники, изголодавшиеся мальчики из хора. В своих театральных костюмах «Лоис» и «Леопольд» выглядели убедительнее.
– Да уж, – сказал Мэтт (или Том, Калеб различал их только в платье), – сегодня у нас выходной. Чертова статья в «Таймс» крылья подрезала. Нуда ничего, выживем.
К ним подошел Майкл Фейнголд, театральный обозреватель «Голоса», которого часто путали с однофамильцем – пианистом и певцом. Критики редко общаются со своими подопечными, но Фейнголд в своих обзорах не скрывал, у кого ужинал на этот раз, и на его позиции это никак не сказывалось: он всегда хвалил актеров и ругал автора. При встрече ни он, ни Калеб предпочитали не упоминать его отзыв о «Теории хаоса».
Вот и Камерон Дитчли из «Нью-Йорк Пост» в полосатом льняном костюме и нелепом аскотском галстуке – продуманная деталь. Восхищается видом из окна и допрашивает Калеба, можно ли отсюда заглянуть в окна напротив. Потом пришел Крэг Честер, актер, а за ним Джон Бенджамен Хикки, еще один актер. Гости прибывали с такой скоростью, что Калеб уже не успевал приветствовать каждого лично и запутался, где кто. Он оставался на террасе, в углу, похожем на нос корабля, спиной к великолепному закату – о смене красок он судил по оттенкам оштукатуренной стены: бледно-розовый, интенсивно-розовый, голубой. Внутри освещение сделалось ярче. Гости превратились в море чужих тел, над которым изредка всплывало знакомое лицо.
– Что я тебе говорила? – напомнила Айрин, доставив Калебу очередной стакан содовой. – У тебя полным-полно друзей.
– Значит, им нечем было заняться в пятницу вечером! – Но он удивлялся и радовался: как много коллег и знакомых пришло к нему! Он – не пария. – Мама все еще болтает с Чэлфантами?
Чэлфанты уже ушли, но Молли, по всей вероятности, помогала на кухне Джеку.
– Если ей это нравится… – Калеб пытался позвонить Джесси, но сестра отключила мобильник. Он оставил сообщение с просьбой приехать поскорее. – Если что, предложу маме переночевать.
Нахлынула новая волна гостей, и Калеб на какое-то время забыл о матери. После наступления темноты появились актрисы. Черри Джоунс со своей любовницей, архитектором-лесбиянкой, Уэлкер Уайт, которая оставила сцену и родила ребенка, Хоуп Дэвис, вернувшаяся из Лос-Анджелеса и зубоскалившая на тему «Страны лотофагов». Нет, мир театра не отшатнулся от Калеба. С чего он взял? Всем этим людям знакомы успехи и неудачи, они не станут шарахаться от него, словно воры от виселицы, на которой болтается их товарищ.
Когда Калеб снова взглянул на часы, было десять. Пил он исключительно «диет-колу» и содовую, так что не алкоголь помог скоротать время – адреналин.
Народу на террасе, будто на палубе прогулочной яхты. Вокруг стола с угощениями, выставленного за стеклянную Дверь, непрерывно терлись люди. Они вели себя сдержанно – ведь это, как-никак, вечеринка в Вест-Виллидже. Люди собрались, чтобы на других посмотреть и себя показать, но главное – поговорить. В Нью-Йорке не принято пялиться на знаменитостей. Впрочем, особых знаменитостей и не было, пока не появилась Клэр Уэйд, исполнительница главной роли в «Венере».
– Калеб! Где мой дружочек Калеб! – послышалось медоточивое сопрано. Толпа расступилась, и перед Калебом предстала Клэр Уэйд, почти классический лик, Грета Гарбо, но с веснушками. – Миленький! Как жизнь? – Она схватила его за обе руки, проникновенно заглянула в глаза. – С днем рождения, дорогой! Счастья тебе!
Она говорила на манер Джоан Кроуфорд и держалась по-королевски, несмотря на короткую стрижку и свободные брюки цвета хаки. Пусть себе ломается, главное – пришла. Калеб кожей ощущал взгляды всех присутствующих.
– А ты как? – спросил он. – В кино снимаешься?
– Я-то надеялась сыграть в нашем фильме. Но я… наверное, не стоит пока говорить, – она понизила голос, – у меня есть шансы обойти Сарандон и сыграть мамашу в «Гревиле». Знаете этот роман?
– Конечно. – Калеб хотел было признаться, что сегодня вечером «Гревиль» явится к нему во плоти, но передумал: Клэр застрянет здесь, захочет непременно познакомиться с Льюсом. Вряд ли ему удастся сохранить благодушие при виде того, как его звезда, по-кошачьи выгнув спину, трется о ту звезду.
Подошла Айрин.
– О, здорово! – приветствовала она Клэр. Вот уж кому киногерои не страшны. – Уже довольно поздно, Калеб. Не пора ли разрезать торт?
– Вперед.
– Надо же поздравить тебя, спеть «С днем рождения». Что-нибудь в этом роде. Тебе как хочется?
– А нельзя просто подать торт и оставить меня в покое?
– Это же вечеринка в честь дня рождения. Ну же, дорогой! Хочешь, я произнесу тост? Или маму твою позвать?
– О Боже, нет! Только не маму!
– Давай я скажу? – вызвалась Клэр.
– Нет нужды, – упорствовал Калеб.
– Я сама хочу, – напрашивалась Клэр. – Мне это будет приятно. Это честь для меня. А потом мне надо бежать. Завтра с утра по делам.
Айрин повела их внутрь, к неожиданно ярким огням гостиной. Джек уже выставил на столик с напитками торт, украшенный шоколадными розами, положил рядом высокую стопку прозрачных пластиковых тарелок.
– А где мама? – спросил его Калеб.
– Пошла в спальню отдохнуть.
– Ей плохо?
– Нет, – покачал головой Джек, – немного устала, только и всего. Такая милая, твоя мама. Остроумная.
– О да, – подхватил Калеб, – с новыми людьми она умеет обходиться. Схожу-ка я за ней.
Как стыдно – бросил мать, почти забыл о ней. В кои-то веки она выбралась в город, неслыханный подвиг для нее, а в итоге общалась с наемным ресторатором, а не с родным сыном. Калеб подошел к двери спальни, тихонько постучался. Ответа не было. Он распахнул дверь.
Мать лежала на спине, левой рукой прикрыв глаза и широко разинув рот. Глубокий сон сморил ее, Молли даже похрапывала. Ноги свешивались с края кровати, на одной ступне еще висела туфля, вторая свалилась. Она выглядела одновременно старой и совсем молодой, то ли студентка, отключившаяся посреди ночного гуляния, то ли бабушка, измотанная походом в зоопарк. Чувство вины с новой силой охватило Калеба – вины и любви. Пусть поспит, решил он. Разбудим, когда Джесси приедет. Он выключил свет. В темноте храп стал громче. Аккуратно прикрыв за собой дверь, Калеб вернулся к гостям.
– Внимание! – крикнула Клэр, постучав ножом по стакану. – Время настает. Время уже настало.
По всей комнате гости прекращали пить, жевать и болтать, оборачивались к столу с пышным тортом и стоявшей возле него кинозвезде.
– Друзья! – начала свой тост Клэр. – Друзья! Мы собрались сегодня отметить особенный…
Калеб пристроился рядом, изобразил уместную на такой случай застенчивую полуулыбку, окинул взглядом комнату – и сердце вдруг защемило.
Вечеринка прошла удачно. Гораздо лучше, чем он смел рассчитывать. Но сейчас, когда чужая женщина по-дружески восхваляла его перед столь же дружелюбно настроенными чужаками, он понял, как он одинок. Нет здесь никого, по-настоящему близкого. Разве что Айрин – однако Айрин не только друг, но и деловой партнер. Мама приехала – и уснула. Где же сестра? Где…
Но ведь он больше никого не ждал, не так ли? Вот почему ему так больно. Вот почему он боялся нынешнего вечера. Устроить праздник – и лишний раз напомнить себе, до какой степени он не способен поддерживать отношения с людьми.
– Итак, дорогой, – завершила свою речь Клэр, – и я, и все твои друзья желаем тебе всего самого лучшего. Пьем за тебя! – Она высоко подняла бокал, и гости зааплодировали.
– Спасибо, – пробормотал он. – Большое спасибо. – Он поклонился, согнул плечи, как будто и слов уже не оставалось, чтобы поблагодарить. Слава Богу, в этот торт нельзя воткнуть свечи, а то заставили бы задувать.
Отступив на шаг, он предоставил Джеку разделать торт. Вот бы снова уйти на террасу, побыть наедине со своей печалью, но на этом празднике он – хозяин и пленник. Гости потянулись цепочкой еще раз поздравить его с днем рождения, и он позавидовал актерам с их легендами о себе, раздутым имиджем, легко дающейся ложью. Он-то не вполне принадлежит театру. Никогда не сумеет стать таким.
На прощанье Клэр чмокнула его в щеку. Джон Хикки поцеловал его, и Эдуард Гибберт, Роз и Шарлотта и еще куча народу – он и не заметил, когда они успели собраться. В гостиной стало немного просторнее.
Он глянул на часы – шло к полуночи.
Наконец-то он выбрался на террасу подышать свежим воздухом. Там было прохладнее и народу поменьше.
– Держите, – сказал Джек. – Вы же свой именинный торт не попробовали. – Он протянул ему большой желтый треугольник с изящно надрезанной голубой розой.
– Спасибо, – сказал Калеб, принял у него из рук тарелку и откусил кусок. Кремовая роза таяла во рту, сладкая, мягкая, утешительная. Он благодарно улыбнулся Джеку. Профессиональные повара знают, в чем нуждается тело.
Он хотел заговорить с Джеком, расспросить, чем тот живет, но, переведя на миг взгляд с большого кольца в ухе Джека на дверь гостиной, он увидел свою сестру.
Джесси наконец-то прибыла, и вместе с ней ввалилась очень странная, разношерстная компания.
63
Лифт поднялся наверх, Джесси погнала свое стадо по последнему лестничному пролету к распахнутой двери в пент-хаус. Всех доставила, похвалила она себя, хотя не испытывала особой уверенности: вместе с Генри она вела к Калебу Тоби да еще и Кеннета Прагера. Скорее злая шутка, чем пакость, и к тому же все получилось случайно – случайно, но не совсем. Лишь на полпути к центру Джесси осознала, что тащит на день рождения к брату того самого человека, который уничтожил его пьесу.
В праздничном убранстве квартиру Калеба не узнать. Диван отодвинули к стене, перед телевизором воздвигли бар, люди повсюду. В большом кресле сидел Майкл Фейнголд – или Фейнштейн? – и разглагольствовал о драматургии немецкого экспрессионизма. Веселье в разгаре. Не составит труда проскользнуть и затеряться в толпе, и Калеб никогда не узнает, кто кого привел.
– Ого! – произнес Генри, разглядывая собравшихся. – Шестидесятые снова в моде. И пятидесятые. И семидесятые.
Калеба нигде не было видно.
– Смотрите-ка, здесь есть терраса, – сказал Прагеру Генри. – Выйдем наружу и там закончим интервью. Только добудем выпивку. Что вы предпочитаете?
– Мне ничего не надо, – ответил Прагер и шепотом добавил: – Схожу в туалет. Скоро присоединюсь к вам на террасе. – И он поспешно удалился.
Вот ее шанс.
– Генри, постойте! Не уходите! Сначала я познакомлю вас с братом.
– Нет, – вмешался Тоби, – я сам их познакомлю.
– Ты? – удивилась Джесси. – Ты – его бывший. С какой стати?
– Мы остались друзьями. Я докажу это, представив ему Генри.
Извращение, но ведь она и сама такая. Все они стараются что-то друг другу доказать.
– А может быть, я сам представлюсь? – внес предложение Генри. – Или никак нельзя?
Только тут Джесси вспомнила про Фрэнка. Его она тоже привела с собой, а зачем? Как свою совесть?
А вот и Калеб, в дальнем конце комнаты, двойные двери на террасу обрамляют его фигуру. Рядом с ним – жирный официант, нарядившийся по новой молодежной моде, да и сам Калеб в белом костюме и очках под Элвиса Костелло похож на официанта. Джесси никак не могла привыкнуть к этим очкам и куцей «вдохновенной» бородке, словно наклеенной перед выходом на сцену.
Калеб заметил сестру. Заметил их. Сделал шаг навстречу, в гостиную, которая располагалась чуть ниже террасы. Он не сводил глаз с сестры и двоих мужчин, которые сопровождали ее. Троих мужчин – снова она забыла о Фрэнке. Но и Калеб не принимает Фрэнка в расчет.
– С днем рождения! – пропела она, когда Калеб остановился перед ней, и поцеловала брата в щеку. Поцелуй вышел слишком смачный, влажный. – Извини за опоздание. Лучше поздно, чем никогда, верно?
64
Калеб молча рассматривал всех троих. Четверых, вообще-то, но Фрэнк не считается. Фрэнк держится чуть поодаль, хмурился, выжидал, смотрел сердито.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37