Альберта Великого, Гебера, Гебер (721–815) – латинизированная форма имени Джабира ибн Хайяна, «отца химии».

Дунса Скота, Дунс Скот (ок. 1266–1308) – философ, ведущий представитель францисканской схоластики.

Виланову, Арнольдо де Виланова (ок. 1240 – ок. 1310) – испанский врач, алхимик, философ.

Василия Валентина, Василий Валентин (XV в.?) – знаменитый алхимик.

Раймунда Луллия, Раймунд Луллий (1235–1315) – философ, богослов, писатель и алхимик.

мне знакомо и письмо Энрике де Вильены Вильена, дон Энрике де Арагон (1384–1434) – выдающийся испанский поэт и ученый. Занимался астрономией, астрологией и алхимией и в конце жизни даже прослыл чародеем. После его смерти его библиотека была сожжена по приказу короля.

о двенадцати кордовских мудрецах. Все это – лишь подготовительные материалы, приближающие к настоящим знаниям.– И что ты думаешь об алхимии? – спросил я наугад.– В методах алхимиков много обмана, но, возможно, есть и доля правды. Не знаю, способен ли человек найти способ превращать металлы в золото, но он обязательно должен стремиться обрести самого себя, вместо того чтобы тратить жизнь на поиски философского камня. Каждый должен приложить все усилия ради поисков эликсира своей внутренней жизни – того эликсира, который воистину заставит человека встретиться с самим собой.В голосе Виолеты отчетливо слышались горечь и разочарование, а еще твердое намерение раз и навсегда закрыть эту тему.– В предисловии к одной из книг, которые я вчера купил, написано, что «Книга еврея Авраама», содержащая ключ ко всем открытиям Фламеля, пропала и что последним ее держал в руках кардинал Ришелье.– Правда? Я этого не знала.– Интересно было бы выяснить, у кого книга теперь…– Рамон, это всего-навсего книжица в двадцать одну страницу, из трех тетрадок по семь страниц, в которой даже Фламель не сумел разобраться… Сперва не сумел, – поправилась Виолета, – но потом, с помощью маэстро Канчеса, полагавшего, что книга связана с каббалой, все же ее расшифровал. По крайней мере, так я читала.Я особо отметил для себя последнюю фразу и продолжал блистать эрудицией, как будто не вычитал все это накануне ночью:– Как грустно! Если бы Канчес не умер по дороге в Париж, путешествуя вместе с Фламелем, тот открыл бы философский камень намного раньше и, может, сумел бы спасти жизнь иудею.– Всегда кому-то приходится умирать ради того, чтобы другие обрели бессмертие.– Что ты сказала? – встрепенулся я.– Я имею в виду Иисуса, отдавшего жизнь за человечество.– Ну да, – улыбнулся я, словно о чем-то догадавшись. Виолета покраснела. – А современники догадывались об открытии Фламеля?– Люди что-то заподозрили, поэтому он никогда не чувствовал себя в безопасности. Представь, каких бед могло бы наделать подобное открытие, окажись оно в руках толпы!– Виолета, историю Фламеля невозможно представить без Перенеллы. Кажется, они были очень близки.– Ты прав. Это была идеальная пара.– Думаю, таковой она и осталась.– Ну разумеется, такие союзы заключаются навечно. Теперь, наверное, они перевоплотились в достойных людей.Девушка улыбнулась.– Ты слыхала о Поле Люка? – спросил я.– Нет, такого не знаю, – бросила Виолета слегка пренебрежительно.– Этот дворянин в семнадцатом веке совершил путешествие в Малую Азию и беседовал там с узбекским дервишем о герметической философии. Дервиш поведал ему, что подлинные философы обладают способностью продлевать свою жизнь на тысячу лет и неуязвимы для всех болезней. Люка упомянул в разговоре знаменитого алхимика по имени Фламель, который умер в возрасте восьмидесяти с чем-то лет, хотя и открыл философский камень. Дервиш расхохотался в ответ, и Люка спросил, что его так рассмешило. Мудрец объявил, что лишь наивный человек может считать Фламеля умершим. И добавил: «Вы заблуждаетесь. Фламель до сих пор жив. Ни он, ни его супруга так и не узнали, что такое смерть. Всего три года назад я простился с ними в Индии. Фламель – один из лучших моих друзей».Виолета вновь улыбнулась, пораженная моей осведомленностью о жизни этого человека. Я объяснил, что, если какая-то тема меня интересует, я погружаюсь в нее с головой. Впрочем, я признался, что начал увлекаться алхимией еще много лет назад и прочел тогда немало учебников, научных трудов и биографий алхимиков прошлого. Я упомянул «Atalanta fugiens» Михаэля Майера, Михаэль Майер (ок. 1568–1622) – розенкрейцер и алхимик, последователь Парацельса.

«Antidotarium» Милиуса Иоганн Даниэль Милиус – европейский врач и алхимик, живший в XVI–XVII вв.

и «Mutus liber» Альтуса. Альтус – псевдоним алхимика Якоба Сулата. Его «Немая книга» («Mutus liber») – знаменитый трактат по алхимии без единого слова, состоящий из картинок. Показывает способ изготовления философского камня. Авторство книги находится под вопросом.

Ответ Виолеты был на редкость лаконичным и резким:– Да будет тебе известно: Фламель мне не родственник.В ее голосе слышался холодный металлический отзвук, но в то же время я уловил, как в душе моей собеседницы что-то шевельнулось. Как будто порыв чувств натолкнулся на холод рассудка и раздался громовой раскат, гулкий удар правды о ложь. Но это ощущалось так зыбко, почти неуловимо, что я никак не отреагировал и предпочел продолжить беседу. Если Виолета что-то от меня скрывает, я в конце концов почувствую это. У Виолеты были необыкновенно развиты материнский инстинкт и интеллект, а женщины подобного склада просто не могут позволить тем, кто находится рядом, пребывать в пучине неведения, если в силах такое предотвратить.Словом, я догадался, что произнесенная в подходящий момент ложь может превратиться в нить Ариадны, которая выведет меня к правде. Надо признаться, сейчас я играл на поле интуиции, а не на поле уверенности, ведь все, что у меня имелось, – это наводящее на мысли совпадение фамилий да чувства женщины, к которой меня влекло.– Виолета, я кое-чего не понимаю.Она смотрела на меня, поднеся к губам чашку с чаем.– Почему счастливец, который обрел богатство и бессмертие, не бежит рассказать всем на свете, что случилось, не спешит поделиться своей радостью? Мне очень сложно понять подобную осторожность. Известно, что слава – тяжкое бремя, особенно теперь, когда журналисты совсем озверели, но полный отказ от нее… Такую карту трудно разыграть. Говорят, мудрецы – люди предусмотрительные и поэтому всегда знают, как выпутаться из неприятностей.– Фламель, скорее всего, почувствовал: если тайна раскроется, французский король упечет его в темницу и заставит на себя работать. Вообще-то поговаривали, что король подослал к Фламелю соглядатая, который выведал тайну, но алхимик перекупил шпиона, предложив ему сосуд с универсальным снадобьем. А спустя несколько дней Фламель распустил слух о своей смерти и о смерти Перенеллы, доброй и нежной Перенеллы, – сказала Виолета.– Ты говоришь о ней так, словно была лично с ней знакома.– Ах, если бы так! Если бы мы могли познакомиться и поговорить с такими людьми!– Это правда, будто Фламель вместо тела своей супруги положил в гроб кусок дерева и отправил гроб в Швейцарию? А спустя несколько дней точно так же организовал и собственную «смерть», после чего наконец воссоединился с женой?– Я читала об этом, Рамон. – На сей раз ответ Виолеты был более осторожным.– Похороны состоялись в одной из тех часовен, которые сам Фламель выстроил и передал церкви.– Да, весьма вероятно.– А если все это правда, нам надлежит задуматься о превратностях случая. Почему ничтожный писарь вдруг сделался великим хранителем тайны, открывшейся за всю историю мира лишь горстке людей?– Не знаю. Но судьба бывает причудлива и капризна.– Верно. А потом Фламель и Перенелла нашли пристанище в Индии.– И наведывались оттуда в другие страны, – добавила Виолета.– Как прекрасна история бессмертия!Виолета только рассмеялась.– Но как подобная мудрость уместилась на двадцати одной страничке? Я пытался расшифровать записи Фламеля, но так ничего и не понял. Наука Гермеса, как называют ее алхимики, непостижима. К тому же я имел бы глупый вид, если бы взялся плавить металлы и процеживать настои; я сам счел бы себя умалишенным.Виолета посмотрела на меня пытливо и в то же время с выражением жалости и всепрощения. Но не успела она заговорить, наверняка еще раз продемонстрировав свое великодушие и эрудицию, как к нашему столику вихрем подлетела Джейн.– Привет, друзья! Ты, наверное, Рамон.При виде этой девушки я остолбенел. То была она, двойняшка Кирстен Данст, блондинка из паба «Плуг».– Привет, – робко отозвался я.– Извините, раньше никак было не вырваться.– Прости, Рамон, мне следовало предупредить, что Джейн хочет с тобой познакомиться.– Очень приятно! Джейн, по-моему, мы уже знакомы.– Да, как ни старался этому помешать мой полудурок шеф. Едва ты вошел в паб, я поняла, что ты – это ты. Виолета – мастер описывать людей. Иначе ты выглядеть просто не мог.Джейн было не больше двадцати пяти лет, она была веселая, острая на язык, даже грубоватая. В ее наряде было что-то хипповское. Ей нравилась этническая музыка и джаз, она сама по вечерам пела в клубе.– Послушай, Джейн, наш испанский друг родом из Кордовы. Он явился из края мудрецов и философов и разбирается в алхимии и единорогах, – произнесла Виолета с едва заметной иронией.– Спасибо, что представляешь меня как старого друга. Но, Джейн, на самом деле мы с Виолетой познакомились только позавчера. Я охотился за одной книгой и вот при содействии старого букиниста набрел на дом с единорогом.– Ха-ха-ха! – отозвалась беспардонная Джейн. То был грохот прорвавшейся плотины или взорвавшейся ракеты фейерверка. – Так это любовь с первого взгляда!Я тоже улыбнулся, чтобы обратить слова Джейн в шутку. Наконец-то мы с ней познакомились! Но мне хотелось поговорить о Фламеле и единорогах.– У тебя что, выходной в пабе?– Ну да. Наплела шефу, что пойду по врачам, дескать, к гинекологу надо, освобожусь поздно, так что вообще не вернусь.– Слушай, Джейн, у тебя интересный испанский. Похоже на каталонский акцент. Ты что, родом из Каталонии?– Моя мать из Жироны, но я родилась в Челси, на улице Манреса.Очередная улыбочка.– А мой отец – француз, но работает здесь, в Сити, вот уже несколько десятков лет. Он из тех клерков, что облачаются по выходным в джинсы и называют себя лейбористами, хотя мне кажется – в день выборов он голосовал за Тэтчер.Джейн снова расхохоталась.– Она страшная врунья. Все, что она сказала, – неправда, – пояснила Виолета.– Ты женат, Рамон?– Нет. А почему ты спрашиваешь?– Просто так, но по виду ты тянешь как минимум на разведенного.– Не знаю, что ты там углядела, – на мне не может быть следов того, чего не было. А еще я не гей, если это твой следующий вопрос. Но никто не мог вынести меня дольше трех месяцев. И мне уже перевалило за сорок. А еще вчера сорока не было. Именно сегодня мне стукнул сороковник, а я так и не испытал так называемого кризиса женатых мужчин. К тому же я не интеллектуал, а архитектор на жалованье. Архитектору никогда не выдать себя за интеллектуала, скорее на такое способен ученый и скучающий путешественник, поклонник прекрасного. А сейчас прекрасным, например, является кадр, в центре которого вы находитесь. – И я пальцами изобразил рамку.– Ну ты и нагородил! Уж не знаю, как ты теперь из этого выберешься, – веселилась Джейн.– Не хочу показаться мачистом, но вы мне нравитесь обе.Собственные слова напомнили мне о моем португальском друге, Луише Филипе Сарменту: стоило ему увидеть красивую девушку, как он распускал хвост длинных седеющих волос, закрывал ими все лицо – в стиле femme fatale Роковая женщина (фр.).

– и произносил: «Ведь правда я самый привлекательный парень на свете?»Девушки, переглянувшись, снова расхохотались. Я забеспокоился, что сижу перед ними с совершенно идиотским видом, но тут Джейн меня удивила:– Я два года проучилась в Севилье.– В Севилье? И что именно изучала?– Историю. А еще я немного разбираюсь в средневековом искусстве. Готова ответить на любой вопрос о кордовских Омейядах.– Ладно, учту. Ты собираешься преподавать?– Нет, мне это не нравится. В Севилье от преподавания впадают в депрессию, кабинеты психоаналитиков всегда битком набиты институтскими профессорами. Я теперь пытаюсь поступить в Лондонский университет. Хочу еще поучиться, а потом читать там лекции. Да, преподавание на таком уровне вполне устроило бы меня как способ заработать на жизнь.Когда Джейн говорила серьезно, лицо ее становилось на редкость красивым.Я решил сменить тему:– А откуда вы друг друга знаете?– Мы сестры и подруги, – ответила Виолета.– И живете вместе?– Нет, – ответила Джейн.– На фасаде твоего дома тоже есть единорог?– У меня нет дома. Я живу в крохотной квартирке на улице Чепстоу вместе с двумя другими девчонками.Пока Джейн рассказывала о своих соседках, в кафе вошел старичок с книгой в левой руке и тростью в правой.– Глядите! Этому человеку сто восемьдесят лет.Сестры посмотрели на меня с удивлением.– Откуда ты знаешь? – спросила Джейн.– У него на лбу написано бессмертие, – пошутил я.– Ты ошибаешься, – возразила Виолета. – Хотя толика бессмертия в этом человеке и вправду есть, поскольку ему девяносто восемь лет и у него железное здоровье. У него ясный ум следящего за собой шестидесятилетнего джентльмена, а познания его безграничны. Он преподавал эстетику в Оксфорде, но ушел на пенсию так давно, что никто уже и не помнит когда. Он написал несколько учебников, правда, все думают, что автора больше нет в живых. Вообще-то насчет пенсии я не совсем верно выразилась: он по-прежнему числится в Академии изящных искусств и до недавнего времени регулярно читал там лекции.– А ты веришь в бессмертие? – спросила меня Джейн.Так выпускают стрелу из лука и ждут, когда раненый зверь рухнет на землю.– Скажем так: я не могу верить в то, чего не испытал. Откуда мне знать, сколько лет этому старому профессору – сто или двести? Кто даст мне гарантию? Я часто думал о том, что бессмертному человеку придется периодически менять имена и места жительства. Тоже, наверное, морока. А вы верите в бессмертие?Сестры, переглянувшись, улыбнулись.– Конечно нет, дурачок.На этом они решили закрыть тему. Однако во мне проснулось дьявольское любопытство, я настаивал на продолжении разговора. Виолета и Джейн опять заговорщицки переглянулись и, к моему удивлению, приняли вызов. Но для начала они пожелали испытать, готов ли я к диалектической битве на такой зыбкой почве, – ведь тема была столь же затаскана, сколь мало исследована рационалистическими методами. Долгое время герметическая философия была окружена гробовым молчанием, но начиная со Второй мировой войны, когда мир рассыпался на куски и так нуждался в духовности, в этой области появились новые течения с тысячами новых проповедников. О возрождении интереса к эзотерике в восьмидесятые годы и после, совсем в недавнее время, с расцветом Интернета, свидетельствуют тысячи статей и библиографических ссылок на данную тему.– Давайте начнем с истоков, – заговорил я. – Люди десятилетиями смеялись над возможностью существования философского камня, его секрет был похоронен глубоко в тайниках нашего мира. Что говорить, эта тема поначалу очень смешила и меня. Мне казалось – глупо пытаться превратить, например, свинец в золото; нелепое измышление, на первый взгляд. Однако когда речь заходит об универсальном снадобье, поневоле возникает желание побольше узнать о науке Гермеса и об алхимическом символизме. Я уже тогда знал (почитав Майера, Любавиуса, Андрей Любавиус – алхимик XV–XVI вв., автор первого систематизированного учебника «Алхимия, собранная, тщательно объясненная и в беспристрастном своде изданная».

Хунрата), Генрих Хунрат (предположительно 1560–1605) – немецкий философ-мистик, алхимик и каббалист.

что в алхимии не существует строгих правил, что решающее значение имеет воображение читателей, их творческая способность проникнуть в суть проблемы. Когда в кругу моих знакомых заговаривали об алхимии, многие усмехались: действительно, в этой области немало шарлатанства, когда глупость и неведение идут рука об руку. Но пришло время – и появилось сразу много переводов с арабского, с еврейского, с латыни. Я не сразу понял, что речь идет не об обыкновенной химии, не о колбах, пробирках и спиртовках, а о другой, трансцендентальной химии. Достаточно разобраться в смысле слова «алхимия», чтобы увидеть, что слово это отсылает к Высшему Существу, ко Всемогущему, к Аллаху. Это наука Бога. А еще – искусство, искусство совершенствовать тело с помощью природы. И здесь особенно важную роль играет знание о составе материи. Считается, что для алхимика материя состоит из трех основных субстанций: серы, ртути и соли. С их помощью можно создавать новые вещества.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44