– Полагаю, да. Мама, конечно, в курсе. Возможно, она ему уже рассказала, но если Николас и знает, то очень искусно это скрывает.– А почему для тебя это так важно, Рамон? – вставила словечко Джейн.– Да просто так, любопытно.Мне отчаянно хотелось обрести вечную жизнь. Но, даже добившись бессмертия, я бы вечно думал о том, как избежать безвременной кончины: в случайной аварии, в авиакатастрофе, от ножа убийцы-расчленителя. Теперь я прекрасно понимал, почему Джейн и Виолета так тщательно оберегают тайну своих родителей.– Виолета, а почему вы решили, что именно мне Фламель передаст свои познания?– Потому что ты всей душой стремишься к бессмертию и твой разум тоже к нему готов. А еще потому, что ты хороший человек. О твоей душевной щедрости свидетельствует твое отношение к нам обеим. И я полагаю, что ты верен нам и пронесешь эту верность через всю жизнь.– Вы это знаете наверняка?– Никогда нельзя знать что-либо наверняка, однако в данном случае это весьма вероятно. А еще Фламель выбрал тебя потому, что мы тебя любим, и потому, что ты свободный человек, не связанный никакими узами.– Рикардо заплатил мне, чтобы нынешней весной мог рассчитывать на меня при совершении Великого делания.– Да, ты говорил, но это не важно. Ты обретешь формулу, примешь участие в их опытах и притворишься, будто у вас ничего не вышло.– А если они обнаружат подмену книги?– Если дело примет дурной оборот и тебе будет грозить опасность, мы оповестим секретную разведку Израиля о книге в доме Рикардо. Тогда я не позавидую той троице.– Это все больше смахивает на голливудский триллер.– Ну, если они напросятся, все и вправду обернется триллером. Но давайте не думать о неприятностях, будем просто путешествовать и наслаждаться жизнью.– Когда мы увидимся с Николасом?– Мы не знаем, где он сейчас. Он не пользуется мобильными телефонами и прочими новомодными штучками. Фламель во многом живет воспоминаниями прошлого и даже одевается почти так же, как одевался в четырнадцатом веке. Иногда мама заставляет его надеть современный костюм, но всякий раз Николаса приходится долго упрашивать.– Наверно, нелегко наблюдать за ходом истории, быть ее немым свидетелем и видеть, как умирают любимые люди.– Нет, вовсе нет! Любимые люди не умирают. Николас обучил нас таинствам Великого делания, и мы, несмотря на молодость, уже овладели этим искусством.– Ты хочешь сказать, что всегда будешь выглядеть на тридцать лет, а ты, Джейн, – на двадцать пять?– Ну конечно. А ты – на сорок. Каким бы невероятным это ни казалось, каждый из нас волен сам распоряжаться своим обликом. Некоторые мудрецы, например, познавали жизнь на разных ее стадиях.Хоть я и пытался безоговорочно верить услышанному, у меня до сих пор не было никаких доказательств, что мне говорят правду. Порой я превращался в законченного прагматика – ведь, по существу, мне предлагали лишь обещания да химеры. По словам сестер, я находился в двух шагах от благодати, от рая, от бессмертия, однако я до сих пор не познакомился с учителем, который помог бы мне преодолеть эту дистанцию. «Книги еврея Авраама» больше не было в моих руках – Джейн носила ее в сумке, – но даже если бы книга у меня была, я бы никогда не смог расшифровать записи; не мог я и самостоятельно пуститься на поиски Фламеля.Таким образом, я превратился в телохранителя двух этих потрясающих женщин. Если бы одна из них попала в беду, для меня все было бы кончено – сестры сами ясно дали мне это понять. Итак, на мои плечи легла тяжкая ноша. Я был встревожен, и это бросалось в глаза.На следующее утро я почувствовал себя скверно: меня мучили головная боль, насморк и кашель. Быть может, душевное состояние подточило мои физические силы, но, как бы то ни было, у меня все ныло и болело, трудно было дышать через нос, не хватало воздуха. Теперь, когда я уверовал, что никакой недуг меня уже не коснется, я чувствовал себя особенно разбитым.Виолета приготовила питье, смешав эликсир с какими-то другими снадобьями, и через несколько минут мне стало легче. Хоть я и не поправился окончательно, я был готов к прогулке по прекрасным улочкам Брюгге.Мне говорили, что для Европы этот город – нечто вроде северной Венеции, но я не обнаружил никакого сходства. И вообще, мне больше понравился Амстердам.Мы посетили музей Грютхузе, потому что Фламель когда-то был связан с Гереном фон Грютхузе, которому помог улучшить вкус традиционного пива, добавив туда цветы и травки из собственного сада.– Мой отец был в большой дружбе и с Луи де Грютхузе, однако этому пришел конец, когда Луи стал излишне откровенен в беседах с Карлом Смелым.– Алчность – причина всех бед.– Им не следовало ссориться, однако такова суровая жизнь.Ощутив повисшее в воздухе напряжение, я поспешил сменить тему:– Мне очень нравятся экспонаты этого музея, Виолета. Особенно музыкальные инструменты.Дворец Грютхузе поразил мое воображение. Все семейство Грютхузе пришлось мне по сердцу, особенно когда я прочел семейный девиз: «Plus est en vous» – «Вы способны на большее». Вот она, философия потустороннего! На лестнице, там, где начинались алебастровые перила, я увидел замечательное изображение единорога, охранявшего фамильный герб, а еще – фигурку ангела, победившего демона. Стоило мне приметить единорога, как я понял: здесь сокрыт один из миров, что виделись мне в мечтах.Потом мы бегло осмотрели музей Мемлинга и дом Гвидо Гезелле.Каждый здешний канал и мост обладали законченной, неповторимой красотой, не было нужды подыскивать для них подобия и сравнения.Брюгге и сам по себе хорош, но к тому же в нем таятся настоящие чудеса. Я бы многое отдал, чтобы поселиться в бывшем монастыре Бегинаж, где каждый угол, каждое дерево, каждый дом проникнуты спокойствием. * * * Эту ночь мы провели целомудренно, словно брат и две сестры.Я всегда старался проснуться первым и тихонько проскользнуть в ванную – некоторые потребности личной гигиены я предпочитал удовлетворять в одиночку. Покончив с необходимыми делами, я спускался в кафе завтракать и только потом переодевался и окончательно приводил себя в порядок, стараясь не заставлять подруг слишком долго меня дожидаться. Они подсмеивались надо мной, шептались о моих странных привычках, но вслух ничего не говорили.В то утро, когда я сопровождал двух сестер на завтрак (сам я только пил чай), Виолета объявила:– Мы отправляемся в Прагу.– Зачем?– Нам нужно встретиться с Николасом, и, кажется, он сейчас там.Приближался момент знакомства с великим мастером. Виолета и Джейн давно уже не встречались с родителями, им хотелось снова увидеть отца и мать. Мы договорились выступить вечером. Было решено, что Виолета купит билеты, Джейн – все остальное, а мне осталось только гулять по городу.Я бесцельно слонялся по улицам, глазел на витрины и разглядывал местных жителей. Когда я добрался до Блинд Зел-стрит, улицы Слепого Осла, мне показалось, что я вижу знакомое лицо. Вот беседуют двое мужчин, и один из них… Да, вне всякого сомнения, Жеан де Мандевилль!Я подошел поближе, и, заметив меня, Жеан торопливо распрощался со своим знакомым и радостно меня обнял.– Рамон!– Жеан! Какая неожиданность! Как тесен мир!– А мы неплохо провели время на Пути. Это были волшебные деньки.– Да, незабываемые.Жеан де Мандевилль, казалось, помолодел, хотя и не утратил почтенной внешности и скрытой мудрости. Это был один из людей без возраста, будто отмеченный богами.– Ужасно рад тебя видеть.– Что ты здесь делаешь, Жеан?– Разъезжаю по друзьям. Сегодня здесь, завтра в Чехии проездом через Италию – так и проходит жизнь пенсионера.– Нынче вечером я тоже уезжаю в Прагу, к приятелям.– Ну как? Нашел уже философский камень?– Пока нет, но продолжаю трудиться над этим и надеюсь все же его добыть.Мандевилль громко рассмеялся, словно желая показать, что отдает должное моей настойчивости, хоть я и трачу ее на безнадежное дело.– Я в тебе не сомневаюсь.– По весне сам увидишь. У меня получится, Жеан, получится!Теперь я был настолько самоуверен, что мне удалось бы все, чего бы я ни пожелал добиться.– Как все прошло в Лиссабоне?– Хочешь сказать, в Синтре?– Ну да, в Синтре.– Замечательно.– Тебе удалось войти в Бадагас?– Думаю, да. Но не уверен, во сне или наяву.– Не беспокойся. Когда наш рассудок отказывается воспринять реальность, он выдает ее за сновидение, и тогда в памяти человека явь предстает сном.– Но как отличить одно от другого?– Над этим тебе придется потрудиться самому – угадывать, улавливать, понимать.– Это очень сложно. Все невероятное, нерациональное кажется наваждением.– Если ты входил в подземный город, если побывал в другом измерении, как и многие до тебя, тебе ничего не приснилось. Та реальность существует.– Как мне нравится беседовать с тобой, Жеан! Я хотел бы кое с кем тебя познакомить.– Извини, Рамон, но у меня много дел. Мне еще нужно купить одежду для нового путешествия, а задержаться здесь подольше я не могу. Давай отложим все до следующего раза. Может быть, мы встретимся в Праге.– Возможно. Тогда и поговорим. До встречи, Жеан!– До скорых встреч, Рамон!Когда я оставался один, моя наблюдательность обострялась. С попутчиком все время словно ходишь на цыпочках, зато одиночество придает существованию неповторимые черты.Я забрел в парковую зону, где было полно голубей, воробьев и чаек. Влюбленные не сводили друг с друга глаз, молодые мамы нежно опекали носившихся по парку деток. Иногда появлялась группа туристов-японцев, хотя туристический сезон еще не начался.Одинокая девушка читала книжку на скамейке – наверняка любовный роман. Одиночество, свобода и задумчивость были ей к лицу. Казалось, ее поиски самой себя увенчались полным успехом и теперь она наслаждается этим новым ощущением. Девушка чем-то напоминала Джейн, хотя и выглядела чуть постарше: те же ниспадающие локоны, тот же стиль одежды. Только Джейн вела себя более открыто, а эта девушка была погружена в себя – по крайней мере, так мне показалось по ее позе и движениям. Она, вероятно, заметила, что за ней наблюдают, почувствовала себя неловко, потому что поднялась со скамейки и вышла на многолюдную дорожку, смешавшись с толпой. Несомненно, она направлялась в центр города.Мне было трудно дышать. Болела голова, эффект лечебного зелья уже прошел, нос почти не работал. Я решил укрыться в гостинице; к тому же пришла пора собирать чемоданы.Однако для начала я зашел в книжную лавку, чтобы купить путеводитель по Праге. Для меня французские и испанские издания были куда предпочтительней чешских, поскольку по-чешски я не понимал ни слова. XVIII Прага – город, основанный в IX веке. Она приворожила меня своей архитектурой, домами, мостами через Влтаву, а еще любовью здешних жителей к музыке, к театрам, к туристической толчее. Это был один из городов, в которых я не раздумывая согласился бы поселиться.Здесь нашли пристанище алхимики, маги, загадочные женщины, фантастические существа; этот город вдохновляет поэтов и музыкантов, трогает души чужаков, которые бывают в нем проездом. И в то же самое время Прага – тот самый серый город, что навеял Кафке его «Замок», «Превращение» и другие шедевры. Этот гениальный прославленный европейский писатель жил в безвестности на Золотой улочке в одном из здешних маленьких сказочных домиков.Да, город меня очаровал. Вышеград – холм над рекой, с парком и гробницами знаменитых пражан – напомнил мне историю Праги. Мне бы хотелось познакомиться с принцессой Либуше из племени чехов. Она вышла замуж за крестьянина по имени Пржемысл, от их союза пошла династия Пржемысловичей.Меня манили к себе Градчаны, Целетна улица, Мала Страна, библиотека Страговского монастыря, Карлов мост. Я вышагивал по Праге из конца в конец, отыскивая сокровища, таящиеся в камнях, в мостах, в лицах горожан. Я гулял с Джейн, гулял с Виолетой, и на узких улицах отдавалось эхо наших шагов. Я гулял – и не чувствовал усталости. Этот город, его расстояния, его каноны красоты были как раз по мне. Единственной помехой был язык, но я старался не обращать на это внимания, объясняясь с помощью жестов.Дом Николаса Фламеля находился на Староместской площади, то есть на главной площади Старого Города, что само по себе было роскошью. Единственное неудобство такого местоположения заключалось в толчее туристов: дом стоял возле церкви Девы Марии перед Тыном. Изящный особняк удивил меня роскошью внутреннего убранства.Слуги сообщили нам, что чета Фламелей находится в Италии, в городе Фермо, но вот-вот должна приехать.Я, конечно, сильно расстроился. Мы решили задержаться на несколько дней, словно в запасе у нас имелась вечность. И все-таки Джейн заметно нервничала: ей не терпелось встретиться с родителями. Она была младшей в семье, и ей недоставало родительской опеки. В Лондоне это было не так заметно, но когда Джейн куда-нибудь уезжала (например, в Италию или в Чехию), в ней просыпались детские воспоминания.Приласкав подругу, я спросил:– Что с тобой творится, Джейн?– Мне больно оттого, что мои родители – такие особенные, такие ненастоящие, такие далекие, такие недостижимые. Я понимаю, отцу приходится скрываться в разных уголках мира и даже время от времени «умирать». Но моя мать ни в чем не виновата, однако тоже вынуждена скитаться с ним по всему свету.– Ты должна ее понять. Наверное, это любовь.– Не знаю, как она могла влюбиться в мужчину такого возраста.– Ну, если бы она не влюбилась, тебя бы не существовало, ты бы тогда вообще не родилась…– Оставь ее в покое, Рамон, – вмешалась Виолета. – Она всегда такая, когда мы куда-нибудь выезжаем. Иногда мы неделями дожидаемся встречи с родителями. Однажды их занесло в Венесуэлу, и восемь месяцев от них не было ни весточки. Только из любви к нам они время от времени напоминают о себе. Мой отец – мастер маскировки: случается, сообщает, что находится в другом городе, а сам в это время стоит рядом, преобразившись до неузнаваемости. Однажды он решил выдать себя за собственного недоброжелателя, подошел ко мне в клубе – якобы познакомиться, – завел разговор и принялся клеветать на самого себя. Я уже собиралась раскроить ему голову каминными щипцами и потянулась за оружием, но тут незнакомец окликнул меня, призывая к спокойствию. Потом тихо – чтобы не расслышали другие члены клуба, находившиеся в гостиной, – произнес: «Виолета, это я, твой отец, Николас», подмигнул и рассмеялся. Только тогда я сообразила, что к чему, и простила ему эту выходку. Николас, когда захочет, умеет хорошо повеселиться, он самого черта обведет вокруг пальца. Конечно, после стольких лет можно кое-чему научиться.Виолета взглянула мне в глаза и добавила:– Не обижайся, если Джейн будет с тобой неласкова: когда она с родителями, всем романам конец. В их присутствии никаких нежностей не будет, ты не дождешься от нее даже поцелуя.Джейн плакала в уголке гостиной этого старинного дома, а когда я подошел, буркнула, что хочет побыть одна, что ей никто не нужен, и велела оставить ее в покое. Но все-таки, рискуя нарваться на отпор, я покрыл ее лицо поцелуями, осушил слезы, крепко прижал к груди.Сердце Джейн отчаянно билось. Девушка еще долго молча всхлипывала, а потом набросилась на меня, словно голодная кошка. Виолета поглядывала на нас краем глаза, делая вид, что погружена в чтение. Мы уже барахтались на ковре возле камина, когда Джейн позвала сестру:– Виолета, иди к нам!– Нет. Я читаю.– Иди, тебе говорят!Виолета притворно нахмурилась и, будто нехотя поддавшись на уговоры сестры, поднялась с кресла, скинула одежду и обвилась вокруг меня, как змея.Сердце мое стучало, точно автомобильный мотор на холостых оборотах, все тело переполнилось желанием, которое ширилось, как взрывная волна, неся радость и наслаждение.Когда я долго занимаюсь любовью, у меня затекает шея, в лоб словно впиваются иглы, но сейчас блаженство было сильнее боли. Мы втроем дарили друг другу счастье несколько часов подряд, а потом разлеглись на ковре, удовлетворенные, но готовые все начать по новой. Мы никогда не испытывали пресыщения – это легко было понять по той нежности, с которой мы целовали и облизывали друг друга как перед началом, так и после завершения основной стадии. И ничего удивительного, что вскоре мы вновь ступили на путь наслаждения, будто паломник, раз за разом следующий одним и тем же маршрутом, чтобы очиститься и ощутить на лице свежий ветер, который посылает ему Господь.Но потом у меня начала кружиться голова; пришли боль, слабость, тоска и подавленность.Все было не так. Я чувствовал себя обманутым. Мои странствия ни к чему не привели. Единственным утешением, на которое я мог рассчитывать, была любовь двух женщин, лежавших рядом.– Послушай, Виолета, тебе не кажется, что, выражаясь современным языком, наш союз заражен мачизмом? Разве каждая из вас не хотела бы делить жизнь с одним мужчиной? У вас не возникает ощущения, что вам досталась только одна половинка?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44