– А где твоя мать?
– Не знаю… должно быть умерла.
– Суд в Пуатье не поверит тебе и ты будешь сожжена на костре.
– Сжальтесь надо мной, мессир! Не посылайте меня туда, – вскричала я, упав перед ним на колени.
– Если я буду так добр, – сказал он, поднимая меня, ласково, – ты должна быть мне благодарна… Я могу тотчас же выпустить тебя на волю.
– О, мессир, я буду молиться за вас каждый день, отпустите меня!
– Мне не нужно твоих молитв, красавица, – возразил он сладким голосом, – поцелуй меня.
Я с ужасом отскочила от урода.
– Не хочешь ли ты поступить и со мной, как с молодым повесой? – продолжал он смеясь. – Я не так глуп, моя милая. Он хотел употребить силу, а я прошу тебя, будь поласковее, малютка, подойди ко мне…
– Мессир! – вскричала я с негодованием. – Я хотела умереть, чтобы избавиться от того, кто погиб так неожиданно. Стало быть и теперь предпочту смерть стыду. Ведите меня в Пуатье, я готова.
– Ты очень глупа и упряма, – сказал судья со досадой. – Я уверен, что если ты обдумаешь свое положение, то будешь сговорчивее. Даю тебе двадцать четыре часа на размышление. Если ты согласишься полюбить меня, то скажешь тюремщику, чтобы он привел тебя ко мне; если же нет, солдаты сведут тебя прямо в Пуатье, к главному судье.
Я ничего не отвечала и меня опять отвели в темницу.
На другой день тюремщик сказал мне, что пришла стража, вести меня в Пуатье.
– Я готова, – отвечала я.
– Здесь тебе было не хорошо, – заметил тюремщик, – а там будет еще хуже… не хочешь ли повидаться с судьей?
– Нет.
– Тем хуже для тебя, капризная девчонка! – проворчал он и вышел.
Прошел еще целый час, и тогда вошли солдаты, и с ними помощник судьи, который должен был сдать меня в главное судилище. Это был человек лет тридцати пяти, приятный наружности и веселого характера. Он говорил скоро, с выговором южных жителей.
Только что мы вышли из тюрьмы, он сказал солдатам, посреди которых я шла:
– Развяжите ей руки. Ведь это не мужчина. С женщинами надобно обращаться учтивее, если она даже и колдунья.
Я была слаба от голода и едва могла идти; мой провожатый заметил это, остановился перед трактиром и дал мне поесть и отдохнуть. Потом он пошел возле меня, приказав солдатам следовать за нами. Из желания поболтать, или из участия ко мне, он начал меня расспрашивать, и я рассказала ему все, что происходило в замке и у судьи. Во время моего рассказа гасконец вскрикивал, клялся, бранился и смотрел на меня с удивлением.
– Так ты не цыганка и не колдунья? – вскричал он, когда я кончила. – То есть, ты все-таки колдунья, потому что твоя красота околдовывает всех. Но все же, по своей ошибке, ты попала в большую беду. Молодая, бедная девушка не должна быть так разборчива. Тебе нужен покровитель, и ты хорошо сделаешь, если выберешь его из судейского звания. Судьи играют важную роль в свете и могут погубить тебя или спасти. В Пуатье будет тебе худо, если ты не найдешь прежде доброго человека, который бы выпутал тебя из всех неприятностей.
– Вы добры, мессир, – вскричала я, – спасите меня!
– Охотно, моя красавица, хотя я могу получить строгий выговор и лишиться места. Но твоя благодарность утешит меня и я буду счастлив…
Я вздохнула печально, поняв, чего он от меня хочет, и не отвечала ему. Он начал уговаривать меня, уверять, что ничего не будет от меня требовать, что будет ждать, чтобы я сама его полюбила, что он не повеса, как вельможа, и не развратник, как судья, но добрый малый, веселый гасконец, который больше ни о чем не заботится в жизни, как только чтобы повеселиться.
Напрасно он старался внушить мне доверие, я видела, что мне нет спасения, но твердо решилась противиться и ему.
Вечером мы остановились у гостиницы. Гасконец свел меня в маленькую комнатку, заботился о моем удобстве и, уходя, шепнул, что вернется через час поговорить со мной.
Оставшись одна, я залилась слезами.
– Боже! – вскричала я. – Неужели все люди одинаковы и не могут сделать доброго дела без дурной мысли. За что Бог послал мне такие тяжкие испытания?
Решимость моя начала ослабевать. Как все женщины, я была смела и тверда в минуту гнева и негодования, и готова была скорее умереть, чем уступить, но если опасность была еще далека, энергия ослабевала от ожидания и страданий, и я не могла уже отвечать за себя.
Я была смела против насилия повесы, отвечала презрением на предложение старика, но как защищаться от человека, который не требует ничего и готов погубить себя, чтобы спасти несчастную цыганку?
Я вспомнила о моем талисмане, вынула крест моей матери, и начала молиться. Молитва подкрепила меня и я стала серьезно обдумывать свое положение.
Помощник судьи был добрым человеком и хотел дать мне средства бежать. Отчего мне не попробовать это и без него? Он посердится, покричит, но не побежит отыскивать меня. У него такой веселый, беззаботный характер.
Но как скрыться незаметно из гостиницы, где без сомнения, меня стерегут солдаты? Притом, уходя, гасконец запер меня в моей комнатке. Вдруг послышались его шаги. Безумная мысль промелькнула в моей голове. Я бросилась к двери и, погасив свечку, тихонько отодвинула задвижку и стала у самой двери, затаив дыхание.
Скоро ключ повернулся в замке и гасконец вошел. Удивленный темнотой, он остановился посреди комнаты и сказал тихо:
– Это я, моя милая, не бойся ничего.
И он вернулся к двери, чтобы запереть ее, но этой минуты было достаточно для меня, чтобы проскользнуть из комнаты, и когда он запирал дверь изнутри, я повернула снаружи два раза ключ, выдернула его и быстро побежала с лестницы.
В самом низу сильные руки обхватили меня и кто-то сказал:
– Куда ты бежишь, хорошенькая цыганка?
– Пустите меня, умоляю вас! – проговорила я со слезами.
– Скажи прежде, что ты сделала с гасконцем, который пошел в твою комнату?
Я поняла, что это один из провожавших меня солдат, поставленный на часах, и плакала от отчаяния, что мое бегство не удалось.
– Не плачь, малютка, – говорил солдат, – я тебя не обижу, только я хочу знать, как ты отделалась от помощника судьи, которого трудно надуть. Не отправила ли ты его на тот свет, как дворянина?
Я рассказала ему, что придумала для моего спасения, и он рассмеялся от души.
– Это хорошая штука, и я долго ее не забуду! Но теперь дело в том, чтобы тебе поскорее выбраться отсюда. Гасконец подымет скоро такой шум, что всполошит всех.
И взяв меня за руки, он повел меня через общую залу, где было тоже темно, к двери, выходящей на дорогу, но вдруг в ту же залу распахнулась широко другая дверь и в нее вбежал мой гасконец. Солдат успел толкнуть меня в угол и, загородив меня собой, притворился спящим.
– Тысяча чертей! – бормотал гасконец, отворив дверь на улицу, – проклятая цыганка убежала, надула меня! Что мне делать? Разбудить всех, догнать ее! Нет, надо мной будут смеяться. Лучше пусть подумают, что колдунья вылетела в окно и этот болван часовой прозевал ее… верно уснул… Ну, черт с ними со всеми! Пойду усну.
И он, ворча и бранясь, ушел в свою комнату.
– Браво! – сказал мой новый покровитель. – Теперь нам нечего бояться. Только как он вышел из комнаты, где ты его заперла? Это я узнаю.
Я хотела идти к дверям, но солдат остановил меня словами:
– Ты замерзнешь, малютка, если пойдешь в твоем легком костюме. Погоди минуту, я принесу тебе плащ.
И он действительно принес мне мужской плащ и шляпу, закутал меня как ребенка и сказал, смеясь:
– Это плащ гасконца, он мне должен, и я могу взять эти вещи.
Я поблагодарила доброго солдата и была уже у двери, но он сказал мне:
– Ты успеешь еще поблагодарить меня, я пойду с тобой.
– Как же это? – спросила я с удивлением. – А что скажут ваши товарищи и начальники, когда вы вернетесь к ним?
– Я и не намерен возвращаться, – продолжал он, выводя меня из гостиницы. – Мне надоело быть солдатом, я хочу поискать другого ремесла… хоть музыканта или комедианта.
– Не думайте, что это веселое ремесло, – сказала я грустно, следуя за моим избавителем.
Мы уже были далеко от гостиницы, когда рассвело, и я могла разглядеть моего покровителя. Это был молодой человек лет двадцати трех, простой наружности, добрый и откровенный. Он заботился обо мне как брат и видя, что я устала, нанял телегу, которая ехала в Париж. Через пять дней мы были в столице Франции.
Так как на мне оставались серьги и браслеты, которыми меня украсила цыганка, отправляясь в замок, то я отдала эти вещи доброму моему спутнику Фредерику на издержки дороги, но он не хотел брать их, сказав, что у него есть деньги, и что их достанет на некоторое время. Меня трогало такое бескорыстие, и я готова была любить его, как брата. Не желая быть ему в тягость, я хотела чем-нибудь заняться, но умела только петь и танцевать, и потому, поневоле, должна была отыскать какую-нибудь труппу, чтобы снова сделаться комедианткой.
Мы жили в гостинице, в отдельных комнатах, и я была совершенно спокойна насчет Фредерика, который обращался со мной как с сестрой, но и в нем я должна была ошибиться. Он тоже замышлял погубить бедную девушку, но, не одаренный ни смелостью повесы, ни хитростью развратника, ни самоуверенностью гасконца, забрался в мою комнату, когда меня не было дома, и спрятался в шкафу.
К счастью, мне что-то понадобилось взять оттуда, когда я ложилась спать и, увидев Фредерика, потерявшегося совершенно от смущения, я не испугалась, но чуть не заплакала от досады, что снова могла быть жертвой грубости и насилия.
Он хотел было подойти ко мне, но я остановила его и жестом указала на дверь.
Бедняжка был действительно жалок и не Трогался с места. Я сказала ему строго:
– Ты оскорбил меня, Фредерик. Я тебя любила и уважала как брата, а ты решился на подлость, на злодейство. Неужели ты думал, что Бог, спасший меня столько раз, позволил бы совершиться преступлению? Ты хотел тоже употребить насилие, но я не боюсь тебя, я сумею защититься.
И, сложив руки, я смотрела на него смело, чувствуя, что не я, а он в моей власти, потому что он любит меня до безумия, а я хладнокровна. В этих случаях женщины сохраняют всегда преимущество, особенно если мужчина очень молод и любит искренно.
Фредерик был в отчаянии, он просил прощения со слезами, говорил, что любовь довела его до безумия; он был уверен, что я скоро оставлю его, если поступлю в какую-нибудь странствующую трупу.
– Так ты очень меня любишь? – спросила я с намерением. – Ты не хочешь расставаться со мной?
– Я не могу жить без тебя, Жуанита.
– В таком случае, добрый мой Фредерик, несмотря на твою глупую попытку, я дам тебе средство не разлучаться со мной. Женись на мне.
– Жениться? – вскричал молодой человек с восторгом. – Ты согласишься быть моей женой?
– Да. Если я не люблю тебя страстно, то, по крайней мере, чувствую к тебе дружбу, которая, со временем может превратиться в нежную привязанность. Я не хочу, чтобы ты отвечал мне сейчас; теперь ты готов на все. Подумай до завтра и дай мне ответ, а теперь прощай.
Я протянула его руку, которую он пожал с чувством и, как сумасшедший, выбежал из моей комнаты.
На другое утро он сказал мне, что готов хоть тотчас же обвенчаться со мной.
– Благодарю тебя, Фредерик, – отвечал я, – ты не будешь раскаиваться в своем решении. Я буду хорошая, верная жена. Клянусь над крестом моей матери.
– И ты откажешься от своего ремесла уличной танцорки? – спросил он нерешительно.
– Я бы охотно сделала это, но, к несчастью, не знаю ничего другого. Чем мы будем жить?
– У меня есть еще немного денег на первый случай. Притом у меня родители не бедные. Они содержат гостиницу в тридцати милях от Парижа и будут очень рады, если я вернусь к ним.
– И прекрасно, ступай к ним и объяви о своей свадьбе со мной.
– Но ведь они захотят, чтобы я остался у них и помогал им.
– Тем лучше. Ты потом придешь за мной, и я буду тоже работать в вашей гостинице.
– Неужели ты согласишься, Жуанита? Как я счастлив! Я сегодня же отправлюсь домой, чтобы поскорее вернуться.
Действительно, через час он собрался в дорогу, оставив мне половину своих денег и обещал, что через две недели непременно придет за мной. Но прошло четыре месяца, а Фредерик не возвращался, и я не получала о нем никакого извести. Меня это сильно беспокоило, тем более, что деньги, оставленные им, все вышли, и мне надобно было искать средств к жизни.
В это время я случайно встретилась с одной из прежних моих подруг, которая была замужем за цыганом. Они давали представления, гадали и продавали разные лекарства. Узнав о моем положении, цыган предложил мне ехать с ними из Франции, где их очень преследовали за малейшие проступки, а часто и совершенно безвинно.
Я согласилась присоединиться к ним, только просила, чтобы они проехали через селение, названное Фредериком, где была гостиница его родителей. Я хотела знать, что с ним случилось, и потому уже приняться за прежнее ремесло.
Цыган согласился. Подъехав к селению, я остановила моих спутников и пошла отыскивать гостиницу Фредерика. Встретив старика почтенной наружности, я спросила его, не знает ли он гостиницы, под вывеской коня, и он отвечал мне, что она на другом конце селения. Потом, осмотрев меня, он прибавил с беспокойством:
– А что тебе за дело до гостиницы, моя милая?
– Мне нужно видеться с одним молодым человеком. Не знаете ли вы сына хозяина, Фредерика, который вернулся сюда месяца четыре тому назад?
– Как не знать, – сказал старик. – Фредерик теперь сам управляет гостиницей и скоро женится.
– Женится! – вскричала я. – Это невозможно!
– Отчего же нет, моя милая? – спросил старик, удивленный моим восклицанием. – Я отец Фредерика. И знаю поэтому, что свадьба его назначена на послезавтра; но кто ты? – прибавил он в сильном волнении. – Ты, верно, цыганка, которая околдовала его до того, что он хотел на тебе жениться?
– Да, я Жуанита, – проговорила я грустно.
– Боже мой! – вскричал старик, крестясь и дрожа от страха. – Ты пришла погубить моего сына, увести его от нас. Он готов бросить и невесту и родителей; я это знаю, потому что нам тяжело было удержать его здесь и заставить забыть о тебе. Не делай этого, ради Бога, если ты добрая девушка, позволь ему остаться с нами и жениться на честной, трудолюбивой крестьянке. Не расстраивай счастья целого семейства. Сжалься над нами. Если он увидит тебя, то забудет все и погибнет навеки.
Бедный отец плакал и молился, и я внутренне благодарила Бога, что не чувствую страстной любви к Фредерику и могу отказаться от него и успокоить старика.
– Утрите ваши слезы, – сказала я ему. – Я пришла сюда только узнать, что случилось с Фредериком, но не хочу расстраивать его и вашего счастья. Я уезжаю далеко и, вероятно, не встречусь больше с вашим сыном. Не говорите ему, что вы меня видели, не произносите даже моего имени, и пусть он совершенно забудет обо мне.
– Благодарю тебя! – вскричал старик со слезами радости. – Бог наградит тебя за твое доброе дело, и если я могу помочь тебе… хоть я и не богат…
– Мне ничего не надобно. Если я оказываю услугу Фредерику и доставлю ему счастье, с меня этого довольно. Он спас меня от большой опасности, и я охотно жертвую собой… Прощайте… помните, что я христианка, и помолитесь за меня.
И я побежала к цыганам, не оглядываясь на старика и закричала им:
– Теперь я ваша! Едем скорее дальше!
– Отчего бы не дать нам представления? – заметил цыган. – Селение, кажется, богатое, мы бы собрали на дорогу.
– Нет, здесь я не буду танцевать ни за что на свете, – отвечала я с нетерпением. – Если вы остановитесь здесь, я уйду одна.
Цыган не настаивал, и мы отправились.
С тех пор прошло два года. Мы кочевали по Германии, Фландрии и остановились, наконец, в этой холодной, туманной стране, где нам тяжело было привыкать к суровому климату, но где, по крайней мере, бедных цыган не преследуют с таким ожесточением, как в других местах.
– Бедная Жуанита! – проговорил Франк, с чувством сжимая руку девушки. – Сколько силы и твердости истратила ты в твоей безотрадной жизни! Но неужели ты, до сих пор, не встретила человека, который избавил бы тебя от горького ремесла уличной комедиантки?
– Мне делали много предложений, и честных и бесчестных, но я отвечала всем одинаково, что пожертвую моей свободой только тому, кого полюблю.
– И ты не встречала такого человека?
Жуанита покраснела, опустила глаза и проговорила тихо:
– Встретила… одно слово, одна ласка может заставить меня забыть все мои несчастья, но он… полюбит ли он плясунью, цыганку?
– Полюбит непременно, когда узнает, как добра, чиста и великодушна эта цыганка. Он будет счастлив, будет гордиться тобой.
Жуанита хотела отвечать, но волнение ее было так сильно, что она не могла проговорить ни слова.
«После, – думала она, – завтра, когда я спасу Марию, я скажу ему, кого люблю».
И оставив Франка в своей комнате, молодая девушка вышла и закутавшись в грубый плащ, легла на лавке отдохнуть от волнений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39