Придя к себе, он бросился в кресло мастера Вальтера, поставленное тут доброй Мартой, и засмеялся, думая о том, что ловко обманул всех.
Но отсутствие отца было недостаточно для замыслов бандита. Ему надобно было удалить и духовника, который мешал ему своими нравоучениями и влиянием на молодую девушку. Без него нетрудно погубить Марию.
Пока он приискивал средства осуществить свои планы, в комнату тихо вошли Вальсон и Фрокар.
Перолио послал их с поручением к бурграфу в Утрехт и они, исполнив его, явились к своему начальнику и рассказали, что чуть было не взяли в плен важную птицу.
– В городе моего союзника бурграфа не могло быть важной добычи, – проговорил Перолио. – Вы ошиблись.
– Нет, капитан, – сказал Фрокар, – мы почти поймали птицу, у которой сожгли клетку.
– Ван Шафлер был в Утрехте! – вскричал итальянец. – Зачем?
– С ним был лейтенант и карлик, они были переодеты купцами. Я думаю, что они были присланы к главным гражданам с предложениями от епископа.
– Поручение было опасно, и если такой человек, как ван Шафлер, принял его…
– Стало быть ему хорошо заплатили, – окончил Фрокар, ценивший деньги выше всего на свете.
– Ему обещали свободу оружейника, – подумал Перолио, и отгадал.
Потом, посмотрев строго на Вальсона, он прибавил:
– И ты прозевал такую славную добычу?
– В этом виноват проклятый монах, – отвечал флегматичный англичанин. – Он выпустил из рук карлика, который надул его.
– Что ж вы не поскакали за ним в погоню?
– Их нельзя было догнать, капитан. У нас не были готовы лошади, и мы не знали, по какой дороге они поехали.
– Вы ничего не умеете сделать. Если граф исполнил свое поручение в Утрехте, то выпросит свободу тому, кто не должен быть здесь.
– Отцу красавицы Марии, – сказал Фрокар.
– А разве у вас не все кончено с ней? – спросил Вальсон.
– Еще и не начиналось, – угрюмо проговорил Перолио.
– Это удивительно. Вы, капитан, всегда действовали быстро.
– Здесь надобно быть осторожным.
– Не понимаю… – промычал англичанин, знавший многие похождения своего начальника.
– Я хотел раз двадцать покончить все это, – продолжал Перолио. – Фрокар подделал мне ключ к ее спальне, но и это понапрасну. Комната Марии пуста, потому что она спит теперь у матери. Что же мне делать? Поднять шум на весь город?
– Немного больше шума или меньше… не все ли равно? – заметил хладнокровный лейтенант.
– Не советую тебе шуметь здесь, – сказал Фрокар, – если не хочешь, чтобы стража города проглотила тебя живого.
– Тебя можно проглотить, – отвечал Вальсон, – а мной подавятся.
– Нет, они готовы будут съесть всю Черную Шайку, вместе с нашим знаменитым капитаном, – возразил монах. – Ты иностранец, Вальсон, и не знаешь здешних обычаев. Мещане кажутся смирными, добрыми и не вмешиваются в ссоры вельмож, в драки солдат, но чуть кто дотронется до их привилегий, до их семейств, они явятся разъяренными львами, так что ты их и не узнаешь. Они не очень жалуют начальника Черной Шайки, но если узнают, что он оскорбил дочь уважаемого гражданина, то удочки и трески забудут свою вражду, соединятся вместе и будут травить нас, как диких зверей.
– Черная Шайка проучит их, – сказал Вальсон, – с ней не легко сладить.
– Ты забыл здешние каналы и болота; нас загонят в какую-нибудь трущобу и утопят.
– Он прав, – заметил Перолио. – Здесь не любят иностранцев, а меня ненавидят вельможи и друзья бурграфа. Я знаю, что при первом случае все восстанут на меня, и хоть я дорого продам свою жизнь, и мои храбрецы тоже, но все-таки надо быть безумным, чтобы дразнить этих фламандских медведей, которые, пожалуй, выгонят нас из своих болот, прежде чем мы обберем их хорошенько.
– Именно, капитан! – вскричал Фрокар.
– Притом, – прибавил англичанин, – здесь нет недостатка в веселых женщинах, и я удивляюсь, что вы привязались к этой белокурой плаксе. Стоит ли она южных красавиц! Вот каких женщин я люблю!
– Ты любишь женщин, которые не сопротивляются, и совершенно прав; но я и в любви как на войне, люблю препятствия, которые усиливают мои страсти. Этот белокурый ребенок возбудил во мне совершенно новое чувство, какого я еще не испытывал, и за обладание ею я готов отдать тело и душу. Она будет моей, Вальсон, волей или неволей, силой или хитростью. Но прежде надобно употребить хитрость и терпение… потом прибегнем к силе.
– Я вам предлагал еще одно средство, – сказал Фрокар, – помните, я говорил о таинственном напитке?
– Если надо кого отравить, – заметил англичанин, – стоит обратиться к Фрокару.
– Совсем не отравить, – отвечал монах, – а сделать девочку нежной и страстной. На это есть средства. Притом этот эликсир совсем не моей работы; его делает одна колдунья.
– А где эта дочь сатаны, искусство которой ты мне хвалил?
– Она исчезла, капитан.
– Не свернул ли ей шею ее родитель?
– Это было бы большое несчастье для вас, потому что она одна может помочь вам.
– Но куда она девалась? – вскричал бандит с нетерпением, – где ты сам видел ее?
– Извольте, я вам расскажу о свидании с колдуньей. Послушайте…
Вальсон, предвидя длинный рассказ, сел в кресло и стал слушать.
– Мы были еще на службе бургундца, – начал Фрокар, – и стояли близ замка Одик. Дела было у нас мало, и я предложил Рокардо и Скакуну маленькую экспедицию к соседним крестьянам.
Мы пошли прямо в одну хижину, где жил старый земледелец с женой. Оба лежали больные и жаловались нам, что накануне их ограбили удочки, не оставив ни куска хлеба. Товарищи мои поверили этой сказке и даже пожалели стариков, но меня мудрено разжалобить и надуть, и я, подойдя к старику, начал его легонько щекотать ножом. Хитрец тотчас выздоровел и признался, что удочки не все у него унесли, и что на чердаке осталось еще немного провизии нам на ужин.
Мы пошли туда и под разным хламом нашли окорока, сало и много теплой одежды, что очень полезно в этой земле болот и лягушек.
Покуда мы хозяйничали, старик скрылся неизвестно куда, а старуха продолжала стонать на своей постели. Я заметил у нее на шее черную ленту, на которой висело что-то блестящее, что она крепко сжимала в руке.
«Верно какая-нибудь драгоценная вещь», – подумал я, а я очень люблю эти предметы, особенно если они из благородного металла. Я приблизился к постели и хотел пощупать у старухи пульс, но она все не разжимала руки, несмотря на все мои убеждения. Надобно признаться, что в подобных случаях женщины всегда настойчивее мужчин и что с ними надобно употреблять крайние средства. Увидев на огне котелок с кипятком, я взял его и опустил туда руку старухи.
– Ты просто изверг! – вскричал англичанин.
– Продолжай, Фрокар, – сказал спокойно Перолио, – меня занимает твой рассказ.
– Старуха разжала кулак, – продолжал палач, – и оттуда выпал удивительный золотой крест. Когда мы вышли из хижины с добычей, было уже так темно, что мы сбились с пути и чуть не увязли в болоте. Притом начала разыгрываться буря, и мы проклинали нашу экспедицию, как вдруг увидели огонек и пришли к другой хижине, еще меньше и беднее первой. Обрадовавшись и этому убежищу от грозы, мы постучались, но так как нам не отворили, то мы выбили дверь и вошли.
– Что вам надобно от цыганки, которая знает прошедшее, будущее и настоящее? – закричал визгливый голос из глубины комнаты.
– Мы просим позволения укрыться от непогоды и отдохнуть, – отвечал я самым нежным голосом.
– Кто вы? – спросил голос еще резче, так что покрывал шум бури.
– Мы честные люди, сбились с дороги.
– Честные люди! – повторила колдунья со страшным хохотом. – Хороши честные люди! Вы думаете обмануть меня… мне хозяин уже сказал, что вы принадлежите к Черной Шайке. Вы разбойники, грабители, а не честные люди. Я знаю, откуда вы пришли, слышу запах сала и ветчины… хозяин знает все ваши подвиги.
– Признаюсь, капитан, я и товарищи немного струсили. В хижине было темно, как у сатаны; мы не видели колдуньи и, стало быть, она не могла нас разглядеть… Кто же, кроме дьявола, мог сказать ей, кто мы и откуда пришли?
– А старик, которого вы ограбили и который ушел прежде вас! – сказал Перолио, смеясь.
– Да, это возможно, синьор, – ответил Фрокар задумавшись, – это еще можно объяснить, но как объяснить дело с крестом?..
– Что такое?
– А вот послушайте. Колдунья зажгла старую лампу у очага и развела огонь. Когда хижина осветилась, Рокардо и Скакун уверяют, что когда запылал огонь, в одном углу увидели на минуту страшную форму с рогами, которая тотчас исчезла: я же заметил только два огненных глаза, которые пристально смотрели на меня.
– Трус! – проговорил Перолио.
– Наверно в хижине было зеркало, – заметил Вальсон, – и мессир Фрокар принял свою собственную фигуру за дьявола.
– Смейся, – сказал Фрокар, – а если бы ты был на моем месте, и твои рыжие волосы стали бы дыбом от страха.
– Кончай свою сказку, – перебил начальник с нетерпением. – А что, эта колдунья была молода или стара?
– Кто ее знает, капитан. Эта дочь сатаны ни стара, ни молода, и лицо ее почти совсем закрыто космами седых волос. Рокардо, однако, узнал ее и говорит, что два месяца тому назад она была причиной смерти одного из наших солдат, убитого всадником Шафлера. Он уверяет также, что она совсем не стара и не отвратительна, но я боялся рассматривать ее. Колдунья придвинула к огню лавку и мы сели, потом вылила в котелок вина, согрела его и подала нам. Разумеется, мы не решались выпить эту подозрительную жидкость, несмотря на ее приятный запах, но колдунья опять засмеялась и сказала:
– Вы думаете, что я хочу вас отравить… не бойтесь, ваш час еще не пришел, вам осталось еще совершить несколько злодеяний, и тогда сам хозяин придет за вашими душами. А теперь пейте и грейтесь…
– Так как я не трус и чувствовал сильную жажду, то решился прежде всех попробовать дьявольского напитка. Мне показалось, что это хорошее вино, вскипяченное с разными пряностями, и я уверен, что оно понравилось бы и лейтенанту Вальсону. Товарищи последовали моему примеру. Скоро мы почувствовали приятную теплоту во всех членах и нас начала одолевать дремота. Колдунья взяла опять какую-то склянку и плеснула ею на огонь… В хижине разлился сильный, одуряющий запах. Голова у меня закружилась, и я хотел выйти на чистый воздух, но ноги не повиновались мне, предметы начали мешаться в глазах, я хотел закричать, позвать товарищей, но голос не выходил из горла. Глаза мои закрылись и я не помню, что потом было со мной… Я не спал, потому что это положение нельзя назвать сном, я был мертв и мои товарищи тоже.
– Вы были просто пьяны, – заметил капитан.
– Нет, синьор граф, действие вина никогда не бывает похоже на то, что мы чувствовали. Спросите у Вальсона, он знает, что значит быть пьяным.
Англичанин промычал какую-то угрозу и выпил залпом стакан вина.
– Тем и кончились твои приключения с колдуньей? – спросил Перолио.
– Нет еще, дьявол начертил свое клеймо на моей правой руке, воспользовавшись моим летаргическим сном.
Перолио вскочил с места, как будто невидимая сила приподняла его. Он покраснел и глаза его невольно устремились на собственную руку, покрытую черной перчаткой; но заметив, что Вальсон и Фрокар смотрят на него с удивлением, сел опять.
– Твоя история похожа на легенду, – сказал он, – все эти глупости сердят меня и притом ты рассказываешь очень долго. Кончай скорее.
– Извольте, синьор… Когда мы проснулись, был светлый день и колдунья исчезла со всей нашей добычей. Я стал шарить в карманах, надеясь найти крест, но не тут-то было. Крест исчез, но вы не поверите, капитан, изображение его осталось у нас на правой руке, и мы до смерти будем ходить с этим клеймом.
И приподняв немного рукав, Фрокар показал свою руку, на которой отпечатан был крест с буквой Ф. Татуировка синего цвета была сделана превосходно.
– Вот вам и доказательство моей встречи с дьяволом или его дочерью. Колдунья позаботилась даже поставить начальную букву моего имени.
– Это очень умно с ее стороны, – проговорил флегматичный Вальсон. – Когда ее папенька придет за тобой, то не сможет никак ошибиться.
Между тем, Перолио, хотя и неподвижный, был в волнении. Глаза его не отрывались от руки Фрокара. Наконец, не в состоянии пересилить себя, начал быстро ходить по комнате, кусая губы до крови.
Фрокар подозрительно следил за всеми движениями своего начальника, а Вальсон спокойно продолжал пить вино.
Вдруг Перолио остановился перед монахом.
– Ты встречался еще с этой колдуньей? – спросил он.
– Нет, капитан. Мы искали ее, ждали три дня, что она вернется в свою лачужку, но она не показывалась, и мы сожгли ее жилище.
– Так вы не знаете, что с ней случилось, где она может быть?
– Не знаем. Окрестные жители очень жалеют о ней, потому что она предсказывала им хорошую погоду и урожай, лечила их и умела делать напитки, способные возбудить любовь в самых бесчувственных людях. Говорят, что она погубила одну молодую девушку и за это превращена в сову, другие говорят, что она скрылась в окрестностях Никерка и живет в развалинах старого Падерборнского аббатства вместе с легионом дьяволов, которые служат ей.
– Через пять дней ты должен узнать, где эта колдунья, – сказал Перолио мрачно. – Я хочу видеть ее.
– Пять дней мало, синьор.
– Три золотых флорина, если узнаешь, – продолжал капитан, – а в противном случае, в первом же сражении я поставлю тебя впереди Черной Шайки.
– И я буду возле тебя, – прибавил Вальсон.
– Благодарю, – отвечал Фрокар, – я постараюсь сохранить мое прежнее место – позади всех.
И бросив насмешливый взгляд лейтенанту, палач вышел из комнаты.
Через три дня после этой сцены Перолио сидел в общей комнате, где собиралось семейство оружейника. Мария работала возле матери, а итальянец пел романс, аккомпанируя себе на мандолине. У Перолио был хороший голос и молодая девушка слушала его с заметным волнением. Бандит радовался этому, воображая, что красавица поняла его любовь, но она думала о другом, слушая страстную историю молодого пастуха, который любит невесту своего друга.
Мария думала о Франке… думала о том, что она невеста ван Шафлера, а Франк готов для нее жертвовать жизнью, свободой.
В этот вечер патер ван Эмс почему-то не пришел, что очень беспокоило Марту. Перолио радовался этому случаю и ждал, когда мать выйдет из комнаты и оставит его одного с Марией. Вдруг дверь отворилась и почтенный священник вошел с веселым лицом.
– Дети мои! – вскричал он. – Господь смиловался над нами, молитвы ваши услышаны… ваш муж, Марта, ваш отец, Мария…
– Что такое? Говорите, батюшка!
– Он свободен, он скоро будет с вами.
Обе женщины бросились со слезами к старику, повторяя счастливую весть и не смея ей верить. Перолио нахмурился.
– Да, дети мои, – продолжал патер, – известие это верно. Вчера я пошел в монастырь св. Бригитты, где моя сестра настоятельницей; там я встретил секретаря викария – епископа, и он мне сказал, что сам викарий получил приказание отправиться в Дурстед, в тюрьму оружейника Вальтера и объявить ему, что он свободен без выкупа, и может возвратиться в Амерсфорт. Секретарь прибавил, что викарий уже исполнил это приказание и что дня через два мастер будет дома.
Как описать радость бедной женщины и ее дочери? Они плакали и смеялись, целовали руки священника и, упав на колени, благодарили Бога, что он смягчил сердце епископа.
– Дети мои, – сказал почтенный духовник, – поблагодарите и того, кому вы, после Бога, обязаны избавлением Вальтера.
И он указал на Перолио, который напрасно старался скрыть смущение при известии, разрушавшем все его планы. Он не мог сомневаться в справедливости слов духовника и, подойдя к нему, крепко сжал ему руку.
– Отец мой! – проговорил он. – Мы все исполнили наш долг. Поверьте мне, я счастлив, что монсиньор принял такое благое намерение, и думаю, что он исполнил небесное внушение, а не мою просьбу.
– Разумеется, сын мой, – отвечал старик, – ничего не делается без Божьей помощи, но вы, синьор Перолио, тоже употребили все ваши усилия, все влияние на епископа.
– Да! – вскричали мать и дочь. – Вы наш спаситель, мы должны благодарить вас.
И обе женщины с жаром схватили бандита за руки.
– Что вы делаете, добрая Марта, милая Мария? – говорил он с заметным волнением. – Мне, право, совестно… и если я помог освобождению мастера, то слишком награжден за то вашими ласками, вашей дружбой.
И он обнял Марту с нежностью сына, потом, обратись к Марии, сказал тихо:
– Позволите ли вы мне поцеловать вас, как сестру?
Молодая девушка покраснела; она не совсем доверяла этим братским ласкам.
– Что ж ты, Мария, – вскричала мать. – Разве ты не хочешь поблагодарить графа за спасение отца?
Мария, молча и краснея, повернула свою прекрасную головку к Перолио и тот сорвал поцелуй с ее губ.
Молодая девушка побледнела и задрожала при этом жгучем прикосновении.
Перолио, взволнованный, думал в это время:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39