– Урсула, если так, то все в порядке! Мне нужна камеристка благородного происхождения!
Ее лицо осветилось.
– Так в жизни не бывает! Только в историях, которые сочиняет мой отец!
– Сегодня вечером нам действительно улыбнулась Фортуна, – ответила я. Один слуга убрал наши тарелки, а другой принес десерт – яблочный пудинг с корицей, миндалем и изюмом. Было так вкусно, что попросила добавки. – Значит, ваш отец – писатель? И о чем же он пишет?
– Чаще всего о любви и поединках, которые рыцари устраивают из-за таких прекрасных дам, как вы, – ответила она.
Я не нашлась что возразить. Мы просмеялись весь вечер, а когда на следующее утро вернулась сестра Мадлен, я тут же представила ей Урсулу. Монахиня ее одобрила и пообещала сделать все, что в ее силах, чтобы ускорить мою аудиенцию у королевы и позволить Урсуле начать получать жалованье. В этом она преуспела: моя аудиенция должна была состояться примерно через неделю – намного раньше, чем я рассчитывала. И тут меня охватил страх.
– Сестра Мадлен, но что я скажу королеве? Что мне делать? – в панике бормотала я, пока она и Урсула облачали меня в то самое нарядное платье из голубого щелка и серебристой тафты, отороченное горностаем, которое я надевала в день встречи с сэром Джоном Невиллом.
– Быть самой собой, та cherie. Если ты будешь сама собой, то покоришь все сердца.
Но слова сестры меня не убедили. Я уже знала, что Маргариту Анжуйскую покорить трудно.
– Вы пойдете со мной?
– Увы, нет. Мне нужно закончить множество дел. Но тебя может сопровождать Урсула, – ответила она.
Я тревожно улыбнулась Урсуле, которая вплетала маргаритки в мои распущенные волосы, свисавшие на спину. Сестра Мадлен одобрила эти цветы, бывшие эмблемой королевы Маргариты.
– Урсула, волосы у нее пышные, так что на цветы не скупись, – посоветовала она перед уходом.
Большой колокол на часовой башне аббатства пробил трижды. У меня свело живот. Пора было идти в Белую палату на аудиенцию к королеве. Урсула сделала шаг назад и полюбовалась делом своих рук. – В жизни не встречала женщины красивее! Ваши глаза – это драгоценные камни, опушенные ресницами… Кожа у вас алебастровая, а темные шелковые волосы напоминают оперение черного лебедя. Миледи, вы настоящая красавица, – без тени зависти сказала она, помогая мне надеть шерстяной плащ. Доброта Урсулы была такой трогательной, что я крепко обняла молодую женщину. Надев капюшон и опустив голову, чтобы цветы не повредил ветер, я при сопровождении миновала внутренний двор и вдоль реки пошла к башне. Я радовалась тому, что они смотрят мне вслед; мне требовалось поощрение. Приближалась осень, дул сильный ветер, по темной реке бежала рябь, но дождя не было. После невыносимой летней жары прохлада казалась приятной, и по воде плыла целая процессия позолоченных барок. Природа и торговля брали свое: мимо плавно скользили лебеди, горластые чайки пикировали за рыбой, и на пристани суда выгружали людей и товары.
Мы добрались до башни и по выщербленным ступеням поднялись в палату. У дверей приемной Урсулу остановил вооруженный часовой:
– Войти могут только те, кому назначено.
Я хотела возразить, но Урсула, помогая мне снять плащ, наклонилась и прошептала:
– Подбородок вверх, грудь вперед, и все будет в лучшем виде! – Она сделала шаг назад и улыбнулись, заставив меня рассмеяться.
Я сразу поняла, почему часовой не пропустил Урсулу. Крошечная приемная была переполнена людьми, надеявшимися увидеть королеву. Я назвала свое имя секретарю, стоявшему за высоким письменным Столом у двери, и начала искать себе место. На ближайшей скамье расположилась группа монахинь. Сестры перебирали четки и бормотали молитвы, прося Господа помочь им получить привилегии, на которые они рассчитывали. Рядом сидел какой-то усталый рыцарь и вполголоса говорил с женой о сложности уплаты налога на имение. У противоположной стены с окнами из свинцового стекла, стояли священники» черных рясах и беседовали о погоде. В ближнем углу сидел гонец из Анжу, шею которого украшал лотарингский крест. Место рядом с ним пустовало, и я наняла его.
Я сидела прямо напротив входа. Вскоре дверь открылась, и из палаты вышел красивый молодой лорд в сопровождении спутников. Его золотые волосы украшал берет, унизанный драгоценными камнями. Лицо лорда было точеным, но показалось мне слишком женственным и непривлекательным. Когда он проходил мимо, воцарилось почтительное молчание, нарушавшееся только шелестим ткани; все вставали и кланялись.
– Кто это был, сэр? – шепотом спросила я гонца из Анжу.
– Граф Уилтшир, мадам, – ответил он. А потом, поняв, что я при дворе новенькая и нуждаюсь в объяснениях, добавил: – Джеймс Батлер, граф Уилтшир-и-Ормонд.
Я поблагодарила его улыбкой. Мне уже приходилось слышать об этом графе, когда мы останавливались на постоялом дворе по пути в Вестминстер. Уилтшира называли одним из возможных отцов сына королевы. Дверь палаты оставалась открытой; воспользовавшись этим, я посмотрела на королеву. Молодая, красивая, сверкавшая самоцветами Маргарита Анжуйская сидела на троне и беседовала с пышно одетым красивым светловолосым лордом в плаще с меховой оторочкой, стоявшим рядом с ней на возвышении. Судя по его непринужденной позе И взгляду, которым на него смотрела Маргарита, этих двоих людей связывали очень близкие отношения.
– Сэр, а кто этот лорд, который стоит рядом с королевой?
– Это, мадам, Генри Бофор, герцог Сомерсет, – с глубоким почтением ответил он.
Я благодарно кивнула ему. Других объяснений не требовалось; даже я знала, что двадцатитрехлетний Сомерсет, унаследовавший титул после смерти своего отца Эдмунда, был самым могущественным лордом страны… и ее некоронованным королем. Его покойный отец Эдмунд Сомерсет устроил брак Маргариты с королем Генрихом. В благодарность она обласкала его – как гласили слухи, и в постели тоже.
Судя по всему, эта благодарность распространялись и на его сына, потому что Генри всегда был рядом с Маргаритой, и она считалась с его желаниями куда лучше, чем с желаниями короля Генриха. Согласно придворным сплетням, однажды король Генрих, недавно оправившийся от приступа безумия, увидел на колу туловище изменника и спросил, что это такое. Когда ему сообщили, что это часть человеческого тела, он пришел в ужас, приказал снять туловище и похоронить его по-христиански. Разумеется, четвертования продолжились. Король Генрих так и не узнал, что на его приказ не обратили внимания, потому что скоро снова потерял рассудок. Все смеялись над этой байкой, но никто не дерзал смеяться над Сомерсетом – разве что тайно.
– Держу пари, что сына королеве сделал Сомерсет, – ехидно говорил кто-то за стеной харчевни; не приходилось сомневаться, что язык ему развязало вино. – А кто это был, Эдмунд или Генри, отец или сын, теперь без разницы.
Долго ждать мне не пришлось. Мое имя назвали сразу после того, как в покои прошел гонец из Анжу, доставивший королеве послание от ее отца, любимого многими короля-поэта, прозванного Рене Добрым.
С подгибающимися коленями и колотящимся сердцем я шла по длинному проходу к возвышению, чувствуя на себе взгляд королевы, питаясь не замечать хмурых лиц клириков, сидевших на скамьях по обе стороны трона, и кучек придворных, раздевавших меня взглядами и перешептывавшихся, прикрывая рот рукой. Потом я вспомнила совет Урсулы, широко улыбнулась, вздернула подбородок, сделала глубокий вдох и расправила плечи. Дорога до трона перестала казаться мне бесконечной. Вскоре я до него добралась и сделала такой низкий реверанс, что моя голова утонула в серебристых складках платья.
– Ты можешь встать, – сказала Маргарита Анжуйская с гортанным акцентом, характерным для ее родины.
Королева была мала ростом, но вблизи казалась не менее грозной. Ее драгоценные камни ослепляли; в устремленных на меня глазах, зеленых, как анжуйские груши, читалось предупреждение. Золотой обруч с рубинами украшал ее платиновые волосы, заплетенные в косы и скрепленные с двух сторон жемчужными сетками. Ее лицо было маленьким и широким, а подбородок – слишком квадратным для женщины. И все же она сошла бы за красавицу, если бы не была рябой; Маргарита заболела оспой по пути в Англию, когда была пятнадцатилетней принцессой, моей ровесницей. Увидев, что ее суровый взгляд слегка смягчился, я рискнула улыбнуться еще раз. Тут раздался смех, и я посмотрела на Сомерсета.
– Из-за нее на торгах начнется война, моя королева.
Маргарита Анжуйская улыбнулась:
– Вы правы, Анри. Она хорошо пополнит королевскую казну, в этом я не сомневаюсь.
Они говорили обо мне так, словно были парой мясников, покупавших корову и собиравшихся забить ее на ужин. Моя улыбка угасла, и я опустила взгляд, чтобы скрыть гнев. Сомерсет вызвал мою ненависть с первого взгляда.
Видимо, поняв свою невежливость, Маргарита Анжуйская слегка подалась вперед и сказала:
– Дитя мое, в тебе есть французская кровь? Этот вопрос застал меня врасплох.
– Насколько я знаю, нет, моя государыня.
– Дорогая, но ведь ты вылитая француженка. Правда, мсье Брезе?
Я повернулась к лорду, имя которого она назвала. То был великий французский флотоводец Пьер де Врезе, сенешаль Нормандии, которого сестра Мадлен гордостью показала мне на одном из обедов. Он стоил справа от меня, рядом с возвышением, облаченный в меха, самоцветы и бархат по французской моде. Я сделала реверанс, и он ответил мне чарующей улыбкой.
– Вы могли бы быть родом из любимого Анжу ее величества, ибо только в Анжу рождаются самые красивые женщины на свете, – элегантно поклонившись, сказал он.
Я благодарно наклонила голову. По слухам, Врезе Роже был любовником Маргариты; это подтверждал обожающий взгляд, которого он не сводил с королевы.
– Grand merci, Monsieur Breze , – любезно сказала королева. А потом, снова вернувшись к делу, обработалась ко мне: – Ладно, неважно. Сестра Мадлен хорошо отзывалась о тебе. Этого достаточно. – Королева на мгновение умолкла и смерила меня пристальным взглядом. – Леди Исобел Инголдсторп, вы хотите выйти замуж, а не поступить в монастырь, верно?
Я вспыхнула.
– Да, моя королева. Только… только…
Она хладнокровно ждала продолжения. Ко мне вернулся дар речи.
– Только я хотела бы сама выбрать себе мужа.
Ее брови взлетели вверх. Королева обменялась взглядом с Сомерсетом и снова посмотрела на меня.
– Закон на твоей стороне. Тебя можно выдать замуж только с твоего согласия. – Наступила пауза. – О чем еще ты хочешь меня попросить?
– Моя королева, мне хотелось бы, чтобы моей камеристкой стала Урсула Мэлори, дочь вашего преданного слуги сэра Томаса Мэлори.
Королева откинулась на спинку трона, и Сомерсет что-то прошептал ей по-французски. Она ответила ему, а потом повернулась ко мне:
– Сестра Мадлен говорила мне о твоем желании. Похоже, преданность нам Мэлори не так велика, как ты думаешь, но я дам согласие. При одном условии. – Она знаком велела мне подойти ближе. Когда я подчинилась, она наклонилась ко мне и прошептала:
– Ты будешь сообщать мне обо всех его необычных поступках. Времена сейчас трудные…
Так вот что такое королевский двор! Гнездо шпионов, интригующих друг против друга под личиной дружбы.
– Да, моя государыня, – пробормотала я.
Маргарита Анжуйская жестом показала, что аудиенция окончена. Я снова сделала реверанс и прошла сквозь строй насмешливых взглядов придворных и кислых взглядов клириков. Когда я добралась до приемной, часовой распахнул передо мной дверь. Чувствуя себя так, словно с моих плеч свалилось тяжелое бремя, я вихрем промчалась через приемную, чтобы поделиться с Урсулой хорошими новостями. В коридоре кто-то окликнул меня, но я торопилась в сад. Проскочив в дверь, я начала спускаться по узкой винтовой лестнице башни. Но не успела я сделать по двору и трех шагов, как меня окликнули снова. На этот раз я обернулась.
Молодой человек казался знакомым; я свела брони, пытаясь вспомнить его. Бедняга подбежал ко мне и совсем запыхался.
– Уильям Норрис, оруженосец. К вашим услугам, Миледи. Леди Исобел, я счастлив, что вы полностью оправились от болезни, – сказал он, снял шляпу и отдал мне учтивый поклон. – Я вижу, вы меня не помните. Мы познакомились в Таттерсхолле… ну, точнее, не познакомились, потому что в тот вечер мне не представилось возможности пригласить вас на танец. – Он умолк и стал ждать ответа.
Я лихорадочно перебирала в уме подробности того чудесного вечера, пытаясь вспомнить кареглазого юношу с пышными каштановыми кудрями, смотревшего на меня с такой надеждой.
– Может быть, это поможет? – Он вынул из-под плаща пунцовую розу. – Миледи, это подруга той розы, которую я послал вам, когда вы болели.
Над рекой кричала чайка, лодочник греб к пристани, громко ударяя по воде веслами… И тут меня осенило. Именно этот молодой человек отсалютовал мне бокалом с противоположного конца зала в замке Таттере-холл. В тот вечер я видела только сэра Джона Невилла и теперь смотрела на этого оруженосца невидящими глазами, слишком долго устремленными на солнце.
Глава четвертая
Сентябрь 1456 г.
Лето кончилось.
Я опустила рукопись Чосера, встала и вяло посмотрела в высокое окно своей маленькой комнаты. Трогая пальцем материнское распятие, висевшее на моей шее, я следила за дождем, превращавшим дворцовые земли в болото. Мой день рождения, приходившийся на первое августа, когда празднуют Ламмас, пришел и ушёл. Отметили его скромно. Королева прислала мне серебряную тарелку засахаренных розовых лепестков и имбирных пряников, перевязанную шелковой ленточкой. Затем несколько дам под аккомпанемент королевского менестреля спели мне песню, засмеялись и ушли. Конечно, это было проявлением внимания. Но я не знала этих женщин и ощутила сосущую боль. На мгновение мне вспомнилось детство. Мама крепко обнимает меня, надевает мне на голову венок из розовых бутонов и со смехом вертит из стороны в сторону. Лицо отца дышит нежностью. Он наблюдает за мной и поет: «Букет цветов для моей малышки…»
Я зябко запахнула плащ. Сентябрь принес с собой сильный ветер, продувавший коридоры дворца, посвистывавший в трещинах стен и колыхавший гобелены. Но угнетала меня не только погода.
Хотя недели, прошедшие после моего прибытия, я провела в молитвах и почти ни с кем не общалась, это не помешало мне многое узнать о государственных делах. То, что в приорате казалось мелочью, теперь в свете моих чувств к сэру Джону Невиллу приобретало огромное значение. Королева ненавидела Ричарда, герцога Йорка, и мечтала погубить его. Причиной этой ненависти было преимущественное право Йорка на престол (в чем королева видела угрозу для себя) и то, что сторонникам Йорков не нравилось, как правят страной фавориты Маргариты. Со своим правом Йорк ничего поделать не мог, а Маргарита не желала расставаться со своими любимчиками. Все казалось безнадежным…
По поредевшей траве сновали взад и вперед пешие гонцы, разносившие послания государственной важности. От их мрачных лиц меня бросало в дрожь. Я думала о короле Генрихе, которого Маргарита отправила лечиться в Ковентри, подальше от шумного двора. Когда у Генриха VI наступало очередное просветление, он мирил королеву с герцогом Йорком, но в отсутствие короля дуэль возобновлялась с новой силой. С помощью молодого Генри Сомерсета (а до то-то с помощью его покойного отца Эдмунда) королева устроила два заговора с целью убийства Йорка) оба раза потерпела неудачу. Самого большого успеха Маргарита добилась в 1450 году, когда Йорка отправили в Ирландию. Но она просчиталась и тут: Йорк превратил свою ссылку в триумф, уладив старые распри при ирландском дворе, восстановив закон и справедливость. Правление Йорка, ставшее лучшим временем в истории Ирландии, привлекло к нему сердца местных жителей. Это вынудило королеву отозвать герцога… и по дороге совершить на него еще одно покушение.
Кроме того, за прошедшие недели я многое узнала о недостатках придворной жизни. Королеву окружали люди беспокойные и склонные к насилию. Женщины, занятые сплетнями и романами, боялись соперниц и бросали на меня косые взгляды. Они проходили мимо меня, презрительно задрав нос и шелестя шелками; напротив, мужчины бросали на меня дерзкие и вызывающие взгляды. Я так и не сумела ни с кем подружиться; все казались мне не только фальшивыми, но и опасными. В воздухе витала плохо скрываемая ненависть и ревность, и я не раз видела, как людей отправляли в Тауэр за неосторожно сказанное слово. Боясь пополнить их ряды, я держалась особняком. Никогда я не была такой одинокой, как в первые дни при дворе. Мое будущее было неопределенным, душа сжималась при мысли о том, кто не мог стать моим мужем, а поговорить мне было не с кем, кроме Урсулы и изредка – сестры Мадлен.
Однажды в середине сентября во дворце неожиданно появился король.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42