– Король Эдуард не только щедр, но и умен, – задумчиво сказала я. – Нужно забыть прошлое и как можно скорее двигаться в будущее. Сэр Томас, но разве Сомерсет не находится в трудном положении? Не все так великодушны, как Эдуард. Как герцог найдет общий язык с родственниками тех, кого он убил? – Я думала о его многочисленных попытках расправиться с Невиллами. Что должен чувствовать Джон? Хотя самого Сомерсета в Уэйкфилде не было, но он приложил руку – возможно, против воли – к смерти графа Солсбери и Томаса. Да и засад на них он устроил немало.
– Да, – вздохнул сэр Томас Мэлори, – положение у него трудное. Есть люди, которые не простят его никогда. Я сам видел, как к нему поворачивались спиной и о чем-то шептались, прикрывая рот ладонью. Не знаю, миледи, как ответить на ваш вопрос. Время покажет.
Так и вышло. Не успел закончиться год, как Сомерсет снова бежал к ланкастерцам и присоединился к королю Генриху в Бамберге. Из этой крепости герцог и его друзья совершали набеги на близлежащую местность, не давая покоя Джону. Визиты мужа домой стали реже и короче.
Джон обещал вернуться в Ситон-Делаваль на празднование седьмой годовщины нашей свадьбы, но двадцать шестого апреля он приехал лишь после наступления темноты, причем настроение его было далеко не праздничным. Лицо у него было усталое и такое же тревожное, как во время правления Маргариты. Рядом с ним ехали верный Руфус и новый оруженосец Томас Гоуэр – тот самый, которого я когда-то знала под именем «паломника».
– Что случилось? – спросила я.
– Мы сразились с ланкастерцами у Хеджли-Мура, – спешившись, вымолвил Джон. – Один из наших родственников Невиллов, поддерживающих Ланкастеров… этот бешеный Хамфри…..
Я кивнула. Хамфри Невилл был потомком деда Джона, графа Уэстморленда, от первого брака с Маргарет Стаффорд, в то время как ветвь Джона шла от второй жены Ральфа, Жанны Бофор, дочери герцога Ланкастера. Хамфри поссорился с отцом Джона из-за какой-то собственности, которую считал своей.
– Я узнал, что он устроил мне засаду вместе с братом Эгремона…
Я ахнула. Эгремон был давно мертв, но его дело не умерло/ Перси все еще доставляли Джону хлопоты. Я проклинала это имя; оно слишком часто сочеталось со словом «засада», которое постоянно напоминало мне о времени, закончившемся трагедией в Уэйкфилде.
– Не бойся, все уже позади, – сказал Джон. – Перси погиб, но Хамфри бежал в Бамберг. – Он тяжело вздохнул и опустился в кресло, стоявшее в нашей спальне. – Мира на севере не будет, пока я не отобью у ланкастерцев эту неприступную крепость, стоящую на берегу моря.
Руфус, уютно устроившийся камина, грустно посмотрел на Джона и завилял хвостом в знак сочувствия. Я отослала Тома Гоуэра и сама раздела Джона, сняв с него высокие сапоги, дублет и рейтузы и развязав рубашку. Потом я посадила его у камина, укрыла одеялом, подошла к двери и отправила слугу за вином и сладостями.
– Давай на время забудем тревоги, – сказала я, вернувшись к мужу. – Сейчас мы будем есть, пить, веселиться… и любить друг друга. – Я поцеловала его в затылок, просунула руки под одеяло и провела ладонями по мускулистой груди. Он обернулся и протянул ко мне руки.
После отъезда Джон писал мне каждый день. Замки на севере и западе сдавались ему один за другим, пока в руках ланкастерцев не остался один валлийский Харлех. Вести, приходившие из Лондона, тоже были радостными. Обаяние короля Эдуарда было так велико, что он завоевывал сердца всех и народ любил его почти так же, как Уорика. Жены купцов уговаривали мужей ссужать ему деньги, и те щедро пополняли кошелек молодого короля, хотя не были уверены, что получат их обратно. При каждой встрече с Эдуардом я слышала одно и то же.
– Деньги, деньги! – причитал он. – Почему их всегда не хватает?
Я его хорошо понимала, потому что мы сами были в том же положении. Но потом он задумчиво смотрел на Уорика, который был богаче любого короля, и от этого взгляда по моей спине бежали мурашки.
Уорик решил похоронить мать, отца и брата в приорате Бишем; перед смертью граф выразил желание лежать в фамильном склепе Невиллов. Джон и Уорик с непокрытыми головами, под знаменами, развевавшимися на ледяном ветру, перенесли прах графа и Томаса из Понтефракта в Миддлем, где была похоронена графиня Алиса, а потом повезли останки всех троих в Бишем. На обочинах стояли люди, пришедшие отдать покойным последний долг. Они снимали шапки и молча следили за проезжавшими мимо катафалками, обтянутыми черным шелком, которые везли лоснящиеся вороные жеребцы. В приорате нас встретили брат Джона Джордж, епископ Эксетерский, ныне канцлер Эдуардами младший брат короля, четырнадцатилетний Джордж Кларенс. Но сам король не приехал. И я снова ощутила холодок под ложечкой: что-то было не так.
Одетая в черное, с вуалью на лице, погрузившись в воспоминания, я ехала рядом с гробами троих людей, которых любила как родных. Передо мной стоял веселый Томас, окруженный детьми в замке Рейби. «Но вино в ручье вскипело, затопило берега…»
Я вытерла слезу.
У дверей церкви Джон выполнил завещание отца и раздал бедным девушкам сорок фунтов золотыми монетами, чтобы они могли выйти замуж. Я следила за последним добрым делом графа, который был щедрым всю свою жизнь. Гробы один за другим опускали в саркофаги под звуки труб, стук барабанов и пение монахов. Я мысленно послала им последний поцелуй.
Сразу после похорон Джон сел на коня и долго не возвращался Я смотрела ему вслед, мечтая, чтобы муж вернулся ко мне за утешением. Но от природы Джон был молчалив и редко делился со мной. «Он как ветер, – думала я. – Кто может поймать ветер?»
На следующий день я вернулась в Ситон-Делаваль. Не успела я получить весточку от Джона, как однажды майским вечером на пороге возник запыленный паломник и попросился на ночлег. Запыхавшаяся Урсула прибежала ко мне на кухню:
– Дорогая леди, паломник принес новости! Пойдемте… – Она схватила меня за руку и потащила в зал, где паломник ужинал за складным столом.
– Понимаете, – объяснил он, повторяя то, что уже рассказал Урсуле, – милорд Монтегью благополучно доставил шотландских вельмож в Йорк и возвращался в свою штаб-квартиру в Ньюкасле, где хотел дождаться милорда Уорика и короля Эдуарда, но по дороге услышал, что лорд Сомерсет и король Генрих расположились лагерем у Хексема… – Он прервался, чтобы сделать глоток эля и продевать кусок хлеба, смоченного в похлебке. – Миледи, второго приглашения лорду Монтегью не потребовалось! Я проходил мимо, видел бой собственными глазами и поговорил с одним из солдат…
– Лорд Монтегью жив? – перебила я, вне себя от страха.
– Жив и боек, как клоп в соломенном тюфяке грязного постоялого двора, миледи, так что не бойтесь!
Я широко улыбнулась и велела подать ему каплуна и вино. Мы ждали, пока птицу приготовят, а он продолжал рассказ о сражении у Хексема:
– Как я уже сказал, этот воин участвовал в битве, и я передаю вам его доподлинные слова. Клянусь душой, похоже, это видел сам Господь… – Он поднял глаза к небу и осенил себя крестом. – «Милорд Монтегью, – сказал мне воин – причем, заметьте, не простой солдат, а сержант, – милорд Монтегью – самый доблестный рыцарь и лучший командир, которого можно себе представить! Изменник Сомерсет разбил лагерь на лугу близ Хексема, у Чертова ручья, и милорд Монтегью, не дожидаясь подкреплений, галопом поскакал навстречу Сомерсету, за голову которого король Эдуард назначил награду»… – Паломник сделал паузу и допил эль. – И разделал их под орех. – Он щелкнул пальцами. – Это я вам сам говорю… Ей-богу, правда, миледи, я видел это собственными глазами. Разрази меня Господь, если вру! Атака милорда Монтегью была такой внезапной и такой яростной, что битва закончилась через несколько минут, хотя отряд Сомерсета был больше на двести человек… Нет, у Англии никогда не было такого полководца и храброго рыцаря, как славный лорд Монтегью. Благослови его Господь и воздай ему по заслугам, вот что я вам скажу!
Тут принесли вино и каплуна, и паломник погрузился в еду. Даже если последняя похвала была вызвана надеждой получить еще одну порцию вина, она заслуживала поощрения. Я взяла кувшин и сама стала наливать ему вино.
– Король Генрих бежал, – добавил паломник, облизав губы и следя за моими движениями. – Но Сомерсета схватили и отсекли его несчастную башку на рыночной площади Хексема. Туда ему и дорога, вот что я вам скажу!
Я окаменела, наполнив чашу лишь наполовину.
– Миледи! – тревожно сказал человек, положил нож и быстро поднялся на ноги. – Миледи, вы так побледнели… Я могу вам чем-то помочь?
Я сделала глубокий вдох, поставила кувшин и ответила:
– Ничего страшного. Просто небольшая слабость.
Я ушла в спальню, опустилась на скамеечку и, стоя перед молитвенником и вазой с лилиями, помолилась за душу Сомерсета. Мои глаза были полны слез, причины которых я не понимала.
Через два дня после битвы у Хексема я узнала от своей горничной Агнес, что один солдат Джона получил рану и приехал лечиться к ней. Этот солдат – двоюродный брат мужа Агнес, по профессии дубильщика, не женат, семьи не имеет, и ухаживать за ним некому. Я взяла несколько банок компота и джема, вино, сушеное мясо, несколько монет, которые сумела отложить, и поспешила к дому Агнес в сопровождении Джеффри.
Путь был недальний – Агнес жила у самой деревенской церкви, – но неприятный, потому что шел холодный дождь. Ощущая тошнотворную вонь красок и шкур, доносившуюся из соседней сыромятни, в которой работали муж и сыновья Агнес, мы остановились перед жалкой глинобитной хижиной, стоявшей в поле. Пока мы шли по неровной грязной тропинке, куры с кудахтаньем 'шарахались в разные стороны; неспешно подошла корова и понюхала нас. Наконец мы добрались до избушки с низкой камышовой крышей, и Джеффри постучал в дверь. Молодая девушка пригласила нас войти. Я немного постояла, привыкая к темноте. В доме были две комнаты и всего одно незастекленное окно, наполовину прикрытое ставней. В воздухе стояла копоть от костра, горевшего в центре комнаты ночью, поэтому разглядеть что-нибудь было трудно. Единственным источником света был стоявший на столе в углу комнаты горшок, в котором горел камыш, смоченный в живице. На убогом соломенном тюфяке лежал человек с перевязанной грудью. Он уставился в потолок, но при нашем появлении повернулся и посмотрел на меня. Я прошла по утоптанному земляному полу, устланному соломой, и остановилась рядом с ним.
– Миледи Монтегью! – вскричал он и попытался встать передо мной на колени. Раздался глухой удар и стон. Джеффри быстро уложил старого солдата обратно, но тот сделал еще одну попытку подняться. Я положила руку на его плечо и сказала:
– Нет, лежи смирно, добрый человек.
На глаза солдата навернулись слезы. Он схватил мою руку, покрыл ее поцелуями и дрожащим голосом сказал:
– Миледи, я того не стою…
– Нет, стоишь, – ответила я. – Ты сражался бок о бок с моим мужем и был ранен на королевской службе. Еще как стоишь. – Я разгладила юбки и села на табурет. Джеффри принес корзину с подарками, которую бросил на пол, устремившись: на помощь раненому, и поставил ее рядом со мной. – Я принесла тебе кое-что. Буду молиться, чтобы это помогло тебе выздороветь… – Я показала ему мясо, вино и компоты, а потом протянула деньги. – Надеюсь, этого хватит, чтобы купить то, что тебе понадобится.
Увидев монеты, солдат прослезился.
– Я не могу их принять, – сказал он. Я захлопала глазами:
– Почему?
– Милорд Монтегью уже дал мне деньги… Он всем дал деньги. Даже мертвым.
На мгновение я потеряла дар речи от удивления.
– Что ты имеешь в виду?
Солдат объяснил. После битвы у Хексема Джон взял в плен посланца ланкастерцев, при котором была обнаружена громадная сумма в три тысячи марок золотом и серебром. На эти деньги предполагалось купить оружие и продовольствие для защитников Бамберга; более того, они были предназначены для выплаты жалованья солдатам короля Генриха. Этим людям не платили несколько месяцев, и они отказывались сражаться, пока не получат то, что им задолжали.
– Это золото по праву принадлежало милорду Монтегью, как командующему. Но он не присвоил его, как сделал бы любой другой на его месте… Нет, не присвоил, а приказал поровну разделить между своими людьми, всеми до последнего, даже теми, кто погиб. Точнее, велел передать деньги их вдовам… Миледи, для многих раненых и больных это стало настоящим спасением. Избавило их и их семьи от крайней нужды… – Закаленный старый солдат надолго умолк, а когда заговорил опять, его голос дрожал от волнения. – Миледи, теперь мы готовы сделать для него что угодно. Пойдем за ним хоть на край света. Все до последнего.
После этого посещения не прошло и двух недель, как я получила письмо от Джона. Его вызывали в Йорк. На Троицу, двадцать седьмого мая 1464 года, он должен был встретиться с королем Эдуардом, ехавшим на север. Я тут же стала готовиться к поездке в город, решив взять с собой девочек, которых Джон не видел уже месяц. Мы сели в повозку, прицепили к ней дорожный сундук и отправились в путь. Переночевали мы в аббатстве Святой Марии. Джон приехал на следующее утро, но король Эдуард прибыл раньше обещанного, и наша встреча оказалась короткой.
– Надеюсь вечером пообедать с тобой, – сказал Джон, садясь на Саладина. Нас окружали монахини, сновавшие взад и вперед, поэтому он обнял меня только взглядом.
После завтрака я сидела на берегу Узы. Девочки бегали по пышной траве, играя в догонялки и вопя от восторга, когда им удавалось поймать друг друга. Не верилось, что близнецам уже шесть, Лиззи пять, а Мэгги – почти два. Я следила за стаей сорок, крики которых смешивались со звоном церковных колоколов и детским смехом, и ощущала бесконечный покой. Чего еще желать, если мои дети со мной, а муж в безопасности? В последнее время жизнь была такой напряженной, что не было возможности подумать над тем, как мне повезло. Я закрыла глаза и прочитала благодарственную молитву.
Настал час обеда, но Джон так и не вернулся. После вечерней молитвы Урсула повела детей спать, монахини разошлись по своим кельям, и в аббатстве стало тихо. Вернувшись в комнату, я неохотно позволила Урсуле раздеть себя. Когда я осталась в одной рубашке, раздался громкий стук в ворота, за которым последовал сердитый крик дежурной монахини. Я бросилась к зарешеченному окну и распахнула ставни. С помощью нескольких сестер, пришедших на подмогу, монахиня открыла ворота. Я встала на цыпочки, пытаясь заглянуть в высокое окно. Затем послышалось цоканье копыт, и во двор галопом ворвались четыре всадника, два из которых держали факелы. Они спешились под ржание лошадей. Темнота помешала мне узнать мужчин, лица которых были защищены От ветра капюшонами, но не помешала узнать Саладина. Я широко улыбнулась и повернулась к Урсуле:
– Это Джон!
– А Джеффри с ним? – негромко спросила она, торопясь к окну.
Я смерила ее взглядом. Даже в полумраке было видно, что она вспыхнула. Так вот оно что… Я улыбнулась и мягко сказала:
– Ступай к нему, Урсула.
Когда я снова выглянула наружу, Джон уже шел в нашу сторону. Я распахнула дверь, не зная, чего ждать – добра или худа. В том, что произошло нечто необычное, сомневаться не приходилось.
Широкая улыбка Джона освещала коридор, как факел.
Я провела мужа в комнату.
– Ну, говори же!
Муж стиснул мои руки так, что я чуть не вскрикнула от боли.
– Исобел, – хрипло сказал он, – перед тобой стоит не лорд Монтегью, а граф Нортумберлендский!
Глава двадцать первая
1464 г.
На следующее утро мы проснулись поздно. Моя голова лежала на руке Джона, а я сама крепко прижималась к нему, потому что на улице завывал ледяной ветер.
– Как себя чувствует граф Нортумберлендский в это чудесное утро? – спросила я.
– Миледи, граф Нортумберлендский чувствует себя чудесно, потому что он богатый человек, которому больше никогда не придется брать взаймы у брата, – ответил Джон и поцеловал меня в лоб.
– И насколько он богат? – спросила я, любуясь его лицом.
– Около тысячи фунтов годового дохода. Я негромко ахнула.
Он засмеялся.
– Это впечатляет, но что ты скажешь о его могуществе?
– Расскажи мне о его могуществе.
– У этого графа Нортумберлендского есть брат, и вместе они владеют огромным куском северной Англии, Мидленда, юга и Уэльса. Они– первые пэры Англии и самые могучие в этой стране.
– А где живет этот великий граф Нортумберлендский? Неужели в каком-то убогом маноре с протекающей крышей?
– Конечно нет. У него есть собственные замки. Алнуик, Уоркуорт…
– Уоркуорт? Роскошный замок и очень удобный!
– Так и есть. Я слышал, что граф Нортумберлендский ест блюда только с пылу с жару, потому что замок построен так, чтобы слуги могли добраться от кухни до любой комнаты за несколько минут.
– Если так, то я выйду за графа Нортумберлендского замуж.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42