Он ускользал. Она теряла его. Она прижалась ближе, стараясь удержать его. Он пробежал губами по ее скулам и легко, мягко по закрытым векам. Она чувствовала, как его дыхание прорывалось сквозь ее ресницы.
Его руки опустились, и она почувствовала, что он отступил от нее.
Она открыла глаза и увидела, что он проводит рукой по волосам.
– Прости. Это было… Боже, прости.
– Нет, пожалуйста, не извиняйтесь. – Она улыбнулась, и тепло распространилось у нее в груди, когда она собиралась с духом. Возможно, наступил подходящий момент. – Я хотела поцеловать так же сильно, как и вы. На самом деле…
– Я помолвлен.
– Что? – Анна отпрянула, как от удара.
– Я помолвлен и собираюсь жениться. – Эдвард поморщился, словно от отвращения или, возможно, от боли.
Она стояла, замерев, пытаясь осознать простые слова. Оцепенение проникло в ее тело, вытеснив тепло, будто его никогда там не было.
– Поэтому я ездил в Лондон – чтобы завершить брачные переговоры. – Эдвард расхаживал взад-вперед, взволнованно проводя руками по своим взъерошенным волосам. – Она дочь баронета, очень древнего рода. Я думаю, они могли прийти вместе с Вильгельмом Завоевателем, это более древний род, чем де Раафы. Ее земли… – Он остановился неожиданно, как будто она прервала его.
Анна не прерывала.
Он встретился с ее взглядом на тягостное мгновение, а затем отвел взгляд. Она почувствовала, что узы, протянувшиеся между ними, разорвались.
– Простите, миссис Рен. – Он откашлялся. – Мне не следовало так вести себя с вами. Даю вам слово чести, что этого не случится вновь.
– Я… я… – Она попыталась выдавить слова из своего занемевшего горла. – Я должна вернуться к своей работе, милорд. – Единственная связная ее мысль требовала сохранять самообладание. Анна сделала движение, чтобы идти – на самом деле бежать, – но его голос остановил ее:
– Сэм…
– Что? – Все, чего она хотела, – это забиться в какую-нибудь нору и больше никогда не думать. Никогда больше не чувствовать. Но что-то в его лице удержало ее от того, чтобы уйти.
Эдвард смотрел на сеновал, словно искал что-то. Анна проследила за его взглядом, но ничего не увидела. Старый сеновал был почти пуст. Там, где когда-то, должно быть, лежали охапки сена, сейчас только пылинки парили в воздухе. Сено для лошадей складировалось теперь в пустых стойлах.
Но он по-прежнему смотрел на сеновал.
– Это было его любимое место, – сказал он наконец. – Самюэля, моего младшего брата. Ему было девять лет, на шесть лет младше меня – достаточная разница, чтобы я не воспринимал его всерьез. Он был тихим мальчиком. Он имел обыкновение прятаться на сеновале, хотя это возмущало мать: она боялась, что он упадет и убьется. Но это не останавливало его. Он проводил полдня здесь наверху, играя, я не знаю – с оловянными солдатиками, или с волчками, или еще с чем-то. Я иногда даже забывал, что он здесь, наверху, пока он не бросал сено мне на голову, чтобы подразнить. – Его брови сошлись вместе. – Или, наверное, он хотел привлечь внимание своего старшего брата. Но в пятнадцать лет я был слишком занят, жаждая научиться стрелять, пить и быть мужчиной, чтобы снизойти до него.
Эдвард отошел на несколько шагов в сторону, все еще изучая сеновал. Анна попыталась проглотить комок в горле. Почему сейчас? Зачем открывать ей всю эту боль теперь, когда это не имеет значения?
Он продолжал:
– Забавно, однако. Когда я только вернулся, я продолжал ждать, что увижу его здесь, в конюшне. Я вошел и посмотрел вверх… Ожидал увидеть его лицо, наверное. – Эдвард моргнул и пробормотал почти про себя: – До сих пор иногда жду.
Анна сунула кончик пальца в рот и прикусила его. Она не хотела слышать этого. Не хотела испытывать сочувствия к этому мужчине.
– Раньше конюшни были полны, – сказал он. – Мой отец любил лошадей и разводил их. Здесь работало много конюхов, и закадычные друзья моего отца проводили здесь много времени, обсуждая скакунов и охоту. Моя мать устраивала в Эбби вечеринки и планировала выход в свет моей сестры. Это место было таким оживленным. Таким счастливым. Лучшее место в мире. – Эдвард коснулся обветшалой двери пустого стойла. – Я никогда не думал, что уеду отсюда. Я никогда не хотел уезжать.
Анна обхватила себя руками и подавила всхлип.
– Но затем пришла оспа. – Он, казалось, смотрел в пространство, и морщины у него на лице стали заметнее. – И они умерли, один за другим. Сначала Сэмми, затем отец и мать. Элизабет, моя сестра, умерла последней. Ей остригли волосы из-за лихорадки, и она плакала и плакала безутешно, потому что думала, что теряет свою красоту. Два дня спустя ее положили в семейный склеп. Нам повезло, я думаю, – если можно назвать это везением. Другим семьям пришлось ждать весны, чтобы похоронить своих мертвых. Стояла зима, и земля была мерзлой. – Он сделал вдох. – Но я уже не помню последних событий: мне рассказали позже, потому что к тому времени я тоже заболел.
Он провел пальцем по скуле, где скопились шрамы от оспы, и Анна задалась вопросом, как часто он делал этот жест в годы, последовавшие за болезнью.
– И, конечно, я выжил. – Он посмотрел на нее с самой горькой улыбкой, которую она когда-либо видела, – словно пробуя желчь своим языком. – Только я один и выжил. Из всех нас я выжил.
Он закрыл глаза.
Затем он открыл их снова, его лицо, казалось, разгладилось.
– Я последний в моем роду, последний из де Раафов, – сказал он. – Нет дальних кузенов, чтобы унаследовать титул и Эбби, нет ожидающих неизвестных наследников. Когда я умру – если я умру без сына, – это все отойдет короне.
Анна заставила себя выдержать его взгляд, хотя внутри у нее все задрожало.
– У меня должен быть наследник. Ты понимаешь? – Он сжал зубы и сказал, как будто вытаскивал слова, окровавленные и оборванные, из самого сердца: – Я должен жениться на женщине, которая может родить детей.
Глава 14
Кто был ее любовником? Сестры спрашивали Аурею, поднимая брови с фальшивой озабоченностью. Почему она никогда не видела его при свете дня? А не видя его, как она могла быть уверена, что он вообще человек? Возможно, с ней разделяло постель чудовище слишком страшное, чтобы показаться при дневном свете. Возможно, этот монстр сделает ей ребенка, и она будет носить нечто ужасное – слишком ужасное, чтобы даже вообразить. Чем больше Аурея слушала своих сестер, тем тревожней ей становилось, и наконец она уже не знала, что думать и что делать. Именно тогда ее сестры предложили план…
Из сказки «Принц-ворон»
Весь остаток дня для Анны тянулся невыносимо. Она заставила себя опустить перо в чернила, не потеряв ни капли. Она заставила себе переписать страницу манускрипта Эдварда. Когда она закончила эту страницу, то заставила себя сделать это снова. И снова. И еще раз снова.
В этом заключалась работа секретаря, в конце концов.
Давным-давно, еще когда Питер сделал ей предложение, она задумалась о детях. Она задавалась вопросом: будут ли волосы у их детей рыжими или каштановыми, и фантазировала на предмет возможных имен. Когда они поженились и переехали в крошечный дом, она беспокоилась, что для семьи будет недостаточно места.
Она никогда не беспокоилась по поводу того, что у нее не будет детей.
На второй год после свадьбы Анна начала внимательно следить за своими менструациями. На третий год она плакала каждый раз, когда видела пятна цвета ржавчины. К четвертому году их брака с Питером она знала, что он увлекся другой. Видимо, она не отвечала его потребностям либо как любовница, либо как производительница потомства, либо и то и другое, она так и не выяснила. А когда Питер умер…
Когда он умер, она взяла свои надежды на ребенка, тщательно запаковала их в коробку и спрятала эту коробку глубоко-глубоко в своем сердце. Так глубоко, что думала – она уже никогда не встретится лицом к лицу с этой мечтой. За исключением того, что одним предложением Эдвард достал коробку и открыл ее. И она увидела, что ее надежды, ее мечты, ее потребность родить ребенка ничуть не померкли, они оставались все такими же страстными, как и тогда, когда она была новобрачной.
О господи, быть способной дать Эдварду детей! Чего бы она только не сделала, от чего бы только не отказалась, чтобы суметь выносить ребенка. Ребенка, созданного из тел и душ их обоих. Анна почувствовала физическую боль в груди. Боль, которая ширилась внутри до тех пор, пока она едва могла сдержаться, чтобы не согнуться от ее нестерпимости.
Но она должна сохранять самообладание. Она находилась в библиотеке Эдварда, и Эдвард сидел не дальше чем в пяти футах от нее, поэтому она не могла показывать свою боль. Яростно она сконцентрировалась на движении пера по бумаге. Несмотря на то, что буквы под ее пером выходили совершенно неразборчивыми, несмотря на то, что потом страницу придется переписывать. Она переживет этот день.
Спустя несколько неприятных часов Анна медленно собрала свои вещи, двигаясь как очень старая женщина. Пока она делала это, приглашение на танцы Фелисити Клиавотер упало с ее шали. Она мгновение пристально смотрела на него. Целую вечность назад она намеревалась напомнить Эдварду о званом вечере. Теперь это казалось неуместным. Но матушка Рен сказала, что для Эдварда важно участвовать в местных светских мероприятиях. Анна распрямила плечи. Одно только это, затем она сможет идти домой.
– Завтра вечером будет званый вечер у миссис Клиавотер, – проскрипел ее голос.
– Я не намерен принимать приглашение миссис Клиавотер.
Анна избегала смотреть на него, но голос Эдварда звучал не намного лучше ее собственного.
– Вы самый значимый аристократ во всей округе, милорд, – сказала она. – С вашей стороны будет великодушно, если вы придете.
– Не сомневаюсь.
– Это лучший способ услышать последние деревенские сплетни.
Он проворчал что-то.
– Миссис Клиавотер всегда подает свой особый пунш. Все придерживаются мнения, что это лучший пунш в деревне, – солгала она.
– Я не…
– Пожалуйста, пожалуйста, приходите. – Она по-прежнему не могла смотреть на него, но чувствовала его взгляд на своем лице, такой же осязаемый, как рука.
– Как скажете.
– Хорошо. – Анна натянула шляпку на голову, а затем что-то вспомнила. Она выдвинула средний ящик своего стола и вытащила «Принца-ворона». Она отнесла книгу к столу Эдварда, аккуратно положив на столешницу. – Это ваше.
Она повернулась и вышла из комнаты, прежде чем он успел ответить.
В коридоре, душном и жарком, висели гирлянды двухлетней давности и звучала фальшивая музыка. Это был ежегодный званый вечер Фелисити Клиавотер. Каждый год жители Литтл-Бэттлфорда, кто оказывался достаточно удачлив, чтобы получить приглашение, надевали нарядные одежды и пили разбавленный водой пунш в доме сквайра. У дверей приветствовала гостей Фелисити Клиавотер в своем шикарном платье, в этом году – из муслина цвета индиго, с ниспадающими с рукавов оборками. Нижняя юбка открывала мотив с летающими темно-красными птицами на светло-голубом фоне, а лиф ее платья очерчивали красные V-образные дуги. Сквайр Клиавотер, пожилой тучный джентльмен в оранжевых чулках и парике времен своей молодости, суетился рядом с ней, но было абсолютно понятно, что мероприятие принадлежит исключительно Фелисити.
Анна прошла через приемную линию, получив единственное ледяное приветствие от Фелисити и довольно абстрактное приветствие от сквайра. Испытав облегчение оттого, что это суровое испытание осталось позади, она в неопределенности встала у стены комнаты. Она опрометчиво приняла стакан пунша от викария, и теперь ей ничего не оставалось, кроме как отхлебнуть.
Матушка Рен стояла рядом с Анной и бросала на нее беспокойные взгляды. Анна не рассказала ей, что произошло в конюшне между ней и Эдвардом. Она и не собиралась этого делать. Но ее свекровь тем не менее чувствовала, что что-то не так. Очевидно, Анне не очень хорошо удавалось притворяться веселой.
Она еще раз хмуро отхлебнула пунша. Она надела сегодня свое лучшее платье. Вдвоем с Фэнни они провели довольно много времени, пытаясь сделать изменения насколько можно аккуратнее. Они освежили платье светлого оттенка цвета зеленого яблока, добавив белое кружево у выреза. Кружево также изменило форму выреза из закругленного на более модный квадратный. Фэнни в приступе художественного изобретательства выдумала розочку для волос Анны из небольшого количества кружева и маленького кусочка зеленой ленты. Анна едва ли чувствовала себя празднично, но если бы она не надела розочку, это ранило бы чувства Фэнни.
– А пунш неплохой, – прошептала матушка Рен. Анна не заметила. Она сделала еще глоток и была приятно удивлена.
– Да, лучше, чем говорили.
Матушка Рен немного поерзала, прежде чем предложить другую тему для беседы.
– Как жаль, что Ребекка не смогла прийти.
– Я не понимаю, почему.
– Ты знаешь, она не может показываться на светских мероприятиях, дорогая, будучи так близко к родам. В мои годы мы не смели ступать из дому, как только наше положение становилось заметным.
Анна наморщила нос:
– Это так глупо. Все знают, что срок приближается. Это ни для кого не секрет.
– Значение имеет соблюдение правил приличия, а не то, что все знают. К тому же у Ребекки уже такой большой срок, я не думаю, что ей хотелось бы несколько часов стоять на ногах. На этих вечерах танцев всегда недостаточно мест для сидения. – Матушка Рен оглядела комнату. – Как ты думаешь, твой граф придет?
– Он не мой граф, как тебе известно, – сказала Анна с некоторой горечью.
Матушка Рен проницательно посмотрела на нее. Анна постаралась подкорректировать свой тон:
– Я сказала ему, что, по моему мнению, было бы хорошо, если бы он посетил званый вечер.
– Я надеюсь, что он придет до того, как начнутся танцы. Я бы очень хотела увидеть изящную мужскую фигуру на танцплощадке.
– Он может вообще не прийти, и тебе придется довольствоваться фигурой танцующего мистера Мерривезера. – Анна сделала жест своей чашкой в сторону джентльмена, стоящего по другую сторону комнаты.
Обе женщины посмотрели на Мерривезера, худого джентльмена с деформированными коленными суставами, который разговаривал с дородной матроной в персиковом платье. Пока они наблюдали, мистер Мерривезер наклонился ближе к даме, доказывая что-то, и рассеянно качнул свою чашку с пуншем. Тонкая струйка жидкости стекла вниз по декольте платья леди.
Матушка Рен печально покачала головой.
– Ты знаешь, – сказала Анна задумчиво, – я не уверена, что мистер Мерривезер когда-либо станцевал рил, не потеряв своего места.
Матушка Рен вздохнула. Затем она взглянула на дверь через плечо Анны и заметно оживилась:
– Я не думаю, что тебе придется довольствоваться мистером Мерривезером. Там в дверях твой граф.
Анна повернулась, чтобы посмотреть на вход в комнату для танцев, и замерла на мгновение, подняла чашку к губам, заметив Эдварда. Он стоял у дверей, одетый в черные бриджи до колен, сапфировый камзол и жилет. Его черные волосы, зачесанные в нетипично аккуратную косу, в свете свечей блестели как вороново крыло. Он выделялся тем, что почти на голову возвышался над всеми другими мужчинами в комнате. Фелисити просто сияла, упиваясь своей удачей, что стала первой, кто заманил неуловимого графа на светское мероприятие. Она крепко держала его за локоть и представляла каждому, находящемуся в пределах слышимости.
Анна слабо улыбнулась. Плечи Эдварда были напряжены, а лицо нахмурено. Даже стоя по другую сторону комнаты, она могла сказать, что он едва сдерживался. Он выглядел так, будто собирался совершить нехороший проступок, вырвавшись от хозяйки вечера. В тот момент он поднял глаза и встретился с ней взглядом. Она затаила дыхание, пытаясь прочитать выражение его лица.
Он повернулся обратно к Фелисити и что-то сказал, затем начал прокладывать себе путь по направлению к Анне. Она почувствовала влажную прохладу на своих запястьях и опустила глаза вниз. Ее рука дрожала так сильно, что она выплеснула остатки пунша себе на рукав. Анна взялась второй рукой за чашку, чтобы придать ей устойчивость. В какое-то мгновение она была близка к тому, чтобы убежать, но рядом с ней стояла матушка Рен. И все равно ей бы пришлось когда-нибудь снова посмотреть ему в глаза.
Фелисити, должно быть, сделала знак музыкантам. Скрипки издали громкий пронзительный звук.
– Ах, миссис Рен. Какое удовольствие снова видеть вас. – Эдвард склонился над рукой матушки Рен. Он не улыбался.
Ее свекровь это, казалось, не волновало.
– О, милорд, я так рада, что вы смогли прийти. Анна умирала от желания потанцевать. – Матушка Рен со значением подняла брови.
Анна пожалела, что упустила возможность убежать.
Прозрачный намек повис в воздухе между ними на неловко долгое время, прежде чем Эдвард заговорил:
– Вы доставите мне такое удовольствие?
Он даже не смотрел на нее. Ради всего святого, этот человек целовал ее!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31