Антон, уже изучивший все ее претензии, желания, аппетиты, предметы ее тайной зависти, не раздражаясь, не злясь, спокойно произносил:
– Ты не забывай, какая зарплата у инженеров.
Жена вспыхивала:
– При чем тут зарплата? Кто у нас на зарплату живет? Все как-то крутятся, устраиваются, находят какие-то пути! Если бы ты по-настоящему заботился о семье, если бы ты по-настоящему хотел, чтоб твоя жена выглядела не хуже, чем другие, ты бы нашел, как это сделать. Ты бы что-нибудь придумал!
– Что же именно?
– Не знаю что. Это твое дело, сам должен думать. Некоторые сверхурочную работу берут, расчеты на дом. За кого-то статьи пишут. Способов масса, надо только хотеть!
Это ее убийственное, уничтожающее Антона, стирающее его в порошок: «Если бы ты по-настоящему хотел…» – повторялось беспрерывно, в применении ко всем сторонам и деталям быта. Если бы Антон по-настоящему хотел – у них была бы не такая жалкая «хрущоба», в какой они живут, – да не живут, разве это жизнь, ютятся, мучаются, существуют, – а приличная квартира комнаты в четыре, чешской планировки, с просторным коридором, где можно расположить гардеробы с одеждой, книжные шкафы, не загромождать ими жилую площадь, с просторной кухней, где можно не толкаться друг о друга, где за стол можно посадить хоть двадцать человек гостей. Если бы Антон по-настоящему хотел – у них была бы хорошая дача возле леса или на берегу реки, какие строят сейчас: кирпичный дом в два, в три этажа, с водяным отоплением, камином, пригодный для проживания и зимой, в любые морозы, кода так приятно походить на лыжах по окрестным полям, с солярием на крыше, где можно загорать полностью обнаженным… Если бы Антон по-настоящему хотел и старался – у них была бы новая отличная автомашина, а не купленный с рук горбатый «запорожец», на котором просто стыдно, позорно ездить. Если бы Антон по-настоящему хотел, по-настоящему любил и уважал свою жену, по-настоящему понимал ее вкусы, желания – у нее была бы не шуба «под котик», а шуба из норки или каракульчи… Если бы Антон по-настоящему хотел, чтобы его семья жила на современном уровне, с современными удобствами, пользовалась тем, чем располагают другие люди, инженеры его уровня, даже ниже его по способностям, знаниям, всему прочему – он давно бы уже занимал совсем другие должности, не сидел бы в своей зашарпанной каморке, где не повернуться, а восседал бы в кабинете с десятком телефонов, смазливой секретаршей в «предбаннике» – ведь Антону не раз предлагали административные, руководящие посты, но он – как баран: нет, это не для меня, это не мое. Моя стезя – изобретательство, техническое творчество, поиск… Много они тебе дали – это твое творчество, твои поиски…
…Солнце полностью ушло из заброшенного парка. Последние его отблески соскользнули с верхушек деревьев.
Антон поднялся с пенька, выпрямился. Острая боль пронзила ногу от ступни до поясницы. Когда долго сидишь, а потом встанешь на ноги – всегда возникает такая режущая боль. Надо постоять, пошевелить мышцами, прежде чем делать первые шаги.
Но боль была не только в ноге, она сверлила всю левую половину груди, пробиралась под лопатку. Утром болело так же точно, но Антон подержал во рту таблетку валидола, помассировал грудь, плечо – и вроде боль ушла. А сейчас она возникла вновь и была гораздо острей. С каждым вздохом словно раскаленный осколок вонзался в сердце и поворачивался там зазубренными краями. Сотни иголок бежали по левой руке до самых кончиков пальцев. Ноги слабели, не могли держать тело, а воздуха не хватало, Антон втягивал его в себя усилиями легких, всей грудной клетки, а он словно бы не шел внутрь, останавливался у самого рта.
Холодный пот выступил у Антона на лбу; капли его, сливаясь, сползали на брови, ресницы, туманили и едко, солью, жгли глаза.
Такого с ним еще не бывало. Сердечников во время приступа обычно охватывает страх. Но страха Антон не чувствовал, и это был еще один нехороший признак, означавший, что на этот раз случай особый, серьезней, чем когда-либо прежде. Но что ж – он всегда хотел, чтобы было вот так: сразу, без долгих мук… Как было со многими его друзьями, сотоварищами на фронте: на полуслове, на половине движения, половине шага…
Средних лет человек в светлой куртке, с портфелем в руке, быстро шел через парк по дорожке, что протоптали нетерпеливые прохожие, сокращая путь на соседнюю улицу. Так устремленно спешат со службы, с работы домой, если дом мил и притягателен, если томит скука по своим близким, хотят увидеть их как можно скорей. Взгляд спешащего человека скользнул по лицу Антона. В динамике своего движения он сделал еще пару шагов, круто остановился.
– Вам плохо? – спросил он с сочувствием, внимательно вглядываясь Антону в лицо. – Вы сядьте, вы же так упадете…
Он помог Антону опуститься снова на пенек, продолжая тревожно смотреть в его лицо.
– Вам нужно «скорую», – сказал он решительно. – Я вызову.
Антон не отозвался ни словом; воздух свистел и хрипел в его брюках, губы, язык были сухи, бесчувственны, не повиновались.
Человек достал из кармана куртки черную плитку мобильного телефона, ткнул пальцем в кнопки, недолго поговорил.
– Сейчас приедут, одна из машин тут где-то близко…
Черные стволы деревьев вокруг Антона, пестрая листва, фигура человека в серой куртке, оставшегося возле него, стали размываться, куда-то уплывать. С ним тоже что-то происходило: как будто сила земного притяжения прекратила над ним свою власть, выпустила его из своих объятий – и он тоже куда-то уплывал. Или улетал – как воздушный шарик на веревочке, отпущенный на свободу…
Сзади себя он услышал шум автомобильного мотора. Торопливыми шагами подошли двое: длинноногий юноша в синих джинсовых брюках, коротком белом халате поверх синей джинсовой куртки и плотный, пожилой мужчина – тоже в белом халате, с чемоданчиком в руках. Мужчина с чемоданчиком выглядел доктором, юноша в джинсах – санитаром, в крайнем случае, фельдшером. Или студентом на практике. Но было наоборот: доктором был джинсовый юноша. Первым делом он обхватил своими пальцами на руке Антона запястье, сжал на пару секунд.
– Пульс слабый, редкий. Быстро – давление!
Фельдшер щелкнул замочками чемоданчика, появился тонометр.
Парень в джинсах, расстегнув на Антоне рубашку, коснулся его груди холодным металлическим кружком с мембраной фонендоскопа.
– Морфина – кубик!.. Кордиамина – кубик!..
– Давление падает!
– Кубик мезатона!
Головы, лица молодого врача и фельдшера были перед глазами Антона, но голоса их он слышал так заглушенно, словно они находились где-то очень от него далеко.
– Давление падает!
– Еще кубик мезатона! Вася, носилки!
Мелькнуло небо в прогалах ветвей и листвы, закачалось, и он закачался, словно на волнах.
– Вася, врубай сирену, мигалку, гони что есть мочи!
– Да поздно уже, Игорь Петрович, поздно, не довезем…
Это были последние слова, что дошли до слуха и сознания Антона…
25 июля 2002 – 25 февраля 2003 г.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37