– Как вы думаете, отчего чаще всего погибают на Западе молодые собаки? Вовсе не от болезней или несчастных случаев, а оттого, что хозяева готовы усыпить своих питомцев, если те ведут себя неадекватно. По-моему, это весьма печально. Ведь многих из этих проблем можно было бы избежать, если бы люди знали, чем вызвана неадекватность их любимцев.
– Какие, на ваш взгляд, самые распространенные проблемы?
– Агрессия, боязнь одиночества, страхи и фобии, навязчивое поведение, стремление постоянно находиться в центре внимания…
– Это у людей, а как с животными?
– Кстати, вы не так далеки от истины, – со смехом продолжала я, – поскольку очень часто перевоспитывать нужно не животных, а людей, хотя последним, конечно же, не очень приятно об этом слышать.
– А звери всегда были вашей «страстью»?
– Пожалуй, да, – пожав плечами, ответила я, – думаю, да.
– Почему?
– Почему? Даже не знаю… Многие люди интересуются и восхищаются животными, так что, наверное, я просто одна из них.
Внезапно зазвонил мобильник Тима, и, пока журналист выходил из комнаты, чтобы поговорить, я осознала, что, отвечая на последний вопрос, не сказала всей правды. Думаю, на самом деле я заинтересовалась животными, поскольку мне было необходимо отвлечься от родительских ссор. Мама и папа часто ругались, поэтому я постепенно устроила себе маленький зверинец, чтобы как-то бороться со стрессом. У меня появились приблудная пестрая кошка Мисти, два кролика – Пинг и Понг и морская свинка Пандора. Позднее к ним прибавились хомяк и два гербила, которые регулярно приносили потомство и иногда, к моему ужасу, его съедали. Еще в моем зверинце жили около тридцати палочников – я кормила их соседской бирючиной – и несколько птенцов, спасенных от каких-нибудь врагов. Однажды я вычислила, что, считая и людей, в нашем доме было 207 ног.
Маме с папой я казалась одержимой, но они не запрещали мне возиться с мини-зоопарком. Каждый из них то и дело искал моей поддержки.
– Твоя мама… – грустно бормотал отец, качая головой.
– Твой отец!.. – возмущенно восклицала мама. Но я ничего не хотела знать. По ночам я лежала в постели, вытянувшись и широко раскрыв глаза, и слушала, как они бранятся внизу. Спорили они всегда об одном и том же: о гольфе – спорте, который папа страстно любил, а мама люто ненавидела (и ненавидит до сих пор). Папа увлекся гольфом вскоре после свадьбы и за три года добился на этом поприще исключительных успехов – его даже уговаривали стать профессиональным игроком, о чем мама и слышать не хотела. Она настаивала на том, чтобы он продолжал заниматься бухгалтерским делом, но папа бунтовал. В конце концов они разошлись. Потом, где-то через год после развода, мать повстречала ландшафтного архитектора Хью, вышла за него и довольно быстро родила ему троих детей.
Вот поэтому, наверное, я и стала «сложным» подростком – мне очень не хватало стабильности. Но, в отличие от многих моих знакомых, я не курила и не принимала наркотики, не прокалывала брови и не красила волосы. Вместо этого я зациклилась на защите животных: стала вегетарианкой – почти веганисткой, чем выводила маму из себя, и вступала во всевозможные благотворительные организации. Я прогуливала занятия, чтобы ходить на демонстрации против экспорта скота и охоты на диких животных. Именно так я и встретила Джимми. Одним промозглым субботним днем мы с еще несколькими протестующими стояли на улице. Я ничем не бросала в проезжавших мимо охотников, поскольку это весьма неприятно, к тому же можно поранить лошадь, а просто стояла на тротуаре, размахивая плакатом с надписью: «Требуем немедленно запретить охоту!» И тут внезапно возник этот красивый юноша, густыми белокурыми волосами и бородкой напоминавший архангела Гавриила. Он тихо запел: «Кровавая свобода – не гражданская свобода! Кровавая свобода – не гражданская свобода!» Постепенно его голос стал громче, и юноша жестом пригласил нас петь вместе с ним. Мы так и сделали.
«Кровавая свобода! Не гражданская свобода! Кровавая свобода! Не гражданская свобода!»
Он уже дирижировал нами так, как будто мы исполняли Девятую симфонию Бетховена.
«КРОВАВАЯ СВОБОДА! НЕ ГРАЖДАНСКАЯ СВОБОДА! КРОВАВАЯ СВОБОДА! НЕ ГРАЖДАНСКАЯ СВОБОДА!»
Мне тогда было шестнадцать, а Джимми двадцать один. Потребовалось не больше пяти минут, чтобы его чары подействовали на меня…
Тим вернулся в комнату и щелкнул панелью телефона.
– Прошу прощения. Это был мой редактор. На чем мы остановились? – Он заглянул в свои записи. – Вы замужем или нет?
– Я… не замужем. – В ту минуту я молилась про себя, чтобы журналист не упомянул Александра, но, к счастью, он не мог ничего знать об этой странице моей биографии.
– А сколько вам лет? Надеюсь, этот вопрос вас не смущает?
– Вовсе нет. Мне тридцать два.
– И наконец, шуточный вопрос, который я всегда и всем задаю. Какой ваш самый большой, самый мрачный секрет?
– Самый большой и самый мрачный?
– Ну да. Не пугайтесь так – это не всерьез.
– О… – На мгновение он сбил меня с толку. – Что ж… – Представляю себе его ужас, если бы он узнал правду. – Мне… я слегка влюблена… в Барри Манилоу. – выдавила я.
– Барри… Манилоу, – повторил Тим. – Здорово.
Затем он сказал, что у него уже достаточно информации и теперь остается только сфотографировать меня.
– А когда материал выйдет? – спросила я, пока журналист открывал рюкзак и извлекал небольшой фотоаппарат.
– Завтра.
– Так скоро?
– В последний момент у нас освободилась полоса, поскольку один из рекламодателей отозвал свою информацию, так что мне нужно сдать наш материал к двум. Оба наших фотографа сегодня загружены под завязку, так что я сам сниму вас на цифровой фотоаппарат. Давайте мы поставим вас у входа в дом с собакой на руках – так, чтобы была видна табличка.
Мы вышли из дома. Я взяла на руки Германа и улыбнулась Тиму, который как-то странно на меня покосился. Внезапно он опустил фотоаппарат.
– Вы меня, конечно, извините, но у вас что-то вроде синяка под левым глазом…
– Да? – Я вся сжалась от волнения. – Да, правда.
– Еще раз простите, но я подумал, что вы вряд ли захотите, чтобы это было видно на снимке.
– Э, конечно. То есть, конечно, нет. Вероятно, мой грим сошел из-за тепла.
Я вошла в дом и погляделась в зеркальце. Тим не ошибся – под левым глазом довольно отчетливо виднелось изжелта-лиловое пятно. Можно было подумать, что это след от растекшейся перьевой ручки. Очевидно, я по рассеянности стерла грим – какая небрежность с моей стороны! Я замазала пятно маскирующим карандашом и присыпала пудрой.
– Отлично, – бодро произнес журналист. – Теперь – другое дело. Вероятно, небольшая автомобильная авария?
– Нет… это… – промямлила я, чувствуя, как душа уходит в пятки, – просто… один пустяк… Я… наткнулась на… фонарь… в темноте… Вечно эти фонари несутся, не разбирая дороги!
– Понятно, – сказал Тим со смехом. – Теперь берите собаку. Скажите: «Чи-и-из!» Есть. Ну вот я и взял свое последнее интервью для «Кэмден нью джорнал», – объявил он, убирая фотоаппарат. – Поманили новые горизонты.
– Правда? И куда вы теперь?
– В воскресную «Индепендент».
– Вот здорово. В какой отдел?
– Для начала в хронику, но потом надеюсь стать политическим обозревателем.
– Что ж, поздравляю и желаю удачи.
– Спасибо. Приятно было познакомиться. Вот, возьмите. – Он протянул мне визитку. – Никогда не знаешь, где и как пересекутся наши пути. Не пропадайте – особенно если услышите какую-нибудь забавную сплетню.
– Спасибо, – поблагодарила я. – Непременно.
Уже спустя два часа после выхода газеты с интервью у меня возникла масса поводов для благодарности Тиму. Во-первых, материал оказался очень остроумным и без ошибок, а во-вторых, я тут же получила шесть заявок на участие в щенячьих вечеринках. К тому же ко мне на прием записались три человека – владельцы шиншиллы, длиннохвостого попугая и бенгальской кошки (хозяином последней оказался остеопат Джой), так что до конца недели я была обеспечена клиентами. Я несколько раз пыталась созвониться с Дейзи, но она работала без продыху, и только в пятницу у нее нашлось для меня время.
– Извини, что я не звонила раньше, но у меня творилось что-то безумное. Ну, рассказывай, как дела.
– Знаешь, я уже довольно сильно загружена – клиенты идут косяком.
Я рассказала ей о материале в «Кэмден нью джорнал».
– Здорово. А как тебе Лили Джейго?
– Как ты и предупреждала, она все ужасно драматизирует. – Я захихикала, вспомнив о нашей встрече.
– А Кэролайн Малхолланд? Она звонила тебе?
– Да. Я была у нее дома. Она славная.
– Она явно богата как Крез и вдобавок замужем за этим красавцем депутатом парламента.
– Да-а, – с деланным оживлением подтвердила я. – Так и есть. Я виделась с ним… мельком. Вообще-то я снова поеду к ним завтра – судить у них дог-шоу.
– Да ты что? А это как получилось?
Я объяснила.
– О, да ты, конечно же, заткнешь Тринни и Сюзанну за пояс, – фыркнув, воскликнула подруга. – Представляешь, какие бы пошлости они несли? «Что этот бордер-колли на себя напялил? – передразнила она Тринни. – По-моему, он похож на швабру! А та бобтейлиха в розовых лосинах – просто дешевка, правда, Сюзанна? – О, да, Тринни, какая-то собачья тушенка. И зад вон той спаниелихи слишком велик для ее мини-юбки». В общем, ты гораздо, гораздо тактичней, – хихикнув, добавила Дейзи уже своим обычным тоном.
– Буду стараться. Но раньше я никогда не выступала в такой роли.
– Зато ты, возможно, найдешь новых клиентов. Даже ради этого стоит поехать.
– Именно потому я и согласилась, – солгала я. – К тому же средства от вечеринки пойдут на благотворительные цели. А какие подвиги ждут тебя в эти выходные?
– О, завтра у меня волшебный день. С утра я отправляюсь заниматься альпинизмом по-тирольски.
– Как-как?
– По-тирольски. Это такой способ, который альпинисты используют, чтобы перебираться через расселины, а наша маленькая группа хочет испробовать его в одной старой каменоломне в Кенте.
– А какая там высота?
– Ой, да какие-то несчастные сто футов.
– Да ты просто сумасшедшая!
– Вовсе нет.
– А я говорю – ты, Дейзи, сумасшедшая, и всегда это говорила.
– Но это же действительно отличное развлечение. Сначала натягиваешь тросы через пропасть – ну, как бы такую страховку, а затем разбегаешься и прыгаешь с края…
– Что?
– Тогда тросы натягиваются, и, вместо того чтобы грохнуться, ты болтаешься над пропастью, как марионетка. По-моему, здорово.
– Да мне от одной мысли об этом становится худо.
– Говорят, это куда занятней, чем съезжать со скалы, поскольку в данном случае возникает чудесное ощущение падения в пропасть.
– Ух!
– А в субботу вечером Найджел хочет меня куда-то пригласить, но, – Дейзи сделала театральную паузу, – не говорит куда. Он сказал, что вечер будет «совершенно особенный». «Совершенно особенный», – радостно повторила она. – Так он и сказал.
– Гм… Ты думаешь, это может быть… Ну, ты меня понимаешь.
– Да, я и вправду думаю, что это вполне может быть то самое. Ладно, желаю успеха с праздником, – бодро завершила разговор подруга.
– Буду стараться, – ответила я.
На следующее утро я проснулась в ужасном настроении. Я не выспалась, к тому же мне приснился очень странный сон. В этом сне я выступала на сцене какого-то театра (не знаю какого, но, видимо, очень большого), и как раз поднялся занавес. Почему-то я играла Дороти в «Волшебнике из Страны Оз». Остальные роли оказались распределены следующим образом: Герман – Тото, Дейзи – добрая колдунья Глинда, моя мама – тетя Эм. Александр играл Льва.
– Боже мой, зачем так волноваться? Ты просто большой-пребольшой трус!
– Ты права. Я трус. Во мне нет ни грана храбрости. Я боюсь даже самого себя.
И тут появился Найджел в роли Железного Дровосека.
– Как думаешь, может, Волшебник и ему поможет?
– Почему бы и нет? Может, и ты пойдешь с нами? Мы направляемся к Волшебнику Оз, чтобы он одному из нас дал сердце, мозги – другому, так что, возможно, у него найдется и храбрость для тебя.
Потом мы пошли к Волшебнику, которого, к моему удивлению, играл мой папа. И тут я внезапно осознала, что Львом был уже не Александр, а Джимми. Это сбило меня с толку. Во сне я никак не могла понять, куда делся Александр и как он относится к тому, что его сменил Джимми, – это ведь очень хорошая роль. Еще я ужасно беспокоилась, что публика заметит происшедшее. В общем, проснулась я с ощущением жуткого стресса и мыслями о Джимми. А когда я подумала о том, что он будет держать речь на празднике, мне стало хуже некуда. Чтобы хоть как-то отвлечься, я провела все утро, отвечая на вопросы, присланные по электронной почте. То, о чем люди спрашивают, меня очень развлекает.
«Кажется, моя кошка сошла с ума на почве гигиены. Она все время умывается», – говорилось в одном письме. Нет, с кошкой все в порядке – такое поведение свойственно большинству кошек. «Как бы приучить моего тарантула вести себя более дружелюбно?» Боюсь, что никак: враждебность у тарантулов врожденная. «Мой серый африканский попугай все время посылает меня куда подальше. Он действительно так плохо ко мне относится?» Вовсе нет.
Иногда людям нравится сообщать мне о «забавных» поступках своих подопечных. «Мой ослик кричит „задом наперед": не „Иа-иа", а „Аи-аи"». «Моя лошадь умеет считать до десяти». «У моей сиамской кошки талант пианистки – она гоняет взад-вперед по клавиатуре». «Мой пересмешник научился петь „Отель разбитых сердец"». Внезапно пришло новое письмо – от папы. В нем содержалась вполне обычная информация: погода в Палм-Спрингс (отличная), знаменитости, играющие в гольф у него в клубе (целая куча), подслушанные голливудские сплетни (скандальные). Папа также выразил надежду на то, что моя новая практика началась вполне успешно. Но когда я добралась до последнего предложения, у меня перехватило дыхание:
«А еще я хочу сообщить тебе, что несколько дней назад я принял решение, которое наверняка тебя удивит: я возвращаюсь в Англию. Мне предложили очень перспективную работу в Восточном Суссексе…» Восточный Суссекс! «…Я буду руководить совершенно новым гольф-клубом. По иронии судьбы, он находится возле Алфристона». Алфристон? Мама с ума сойдет. «Так что, Миранда, я буду тебе очень благодарен, если ты сумеешь передать своей матери эту трагическую новость как можно более деликатно». Я тут же ответила ему: «Попытаюсь!»
В половине второго я надела на Германа поводок и, все еще силясь осмыслить папино письмо, отправилась в Литл-Гейтли. В этот раз я добралась куда быстрее, поскольку знала дорогу, и в два с небольшим уже оказалась в нужном месте. Что при этом творилось у меня внутри – не передать. Ворота были украшены связками воздушных шаров и плакатом с надписью: «Праздник лета!!!» «Ягуара» Джимми на месте не было, из чего я сделала вывод, что он избегает встречи со мной. Ставя машину под деревом, я заметила лихорадочное оживление в саду: шло приготовление к благотворительному базару. Мы с Германом прошли по залитой солнцем лужайке мимо лотков с книгами, домашней выпечкой и сувенирами. Далее мы обнаружили лотки с игрушками и продукцией местных кустарей, полосатый тент с надписью: «Закуски и напитки», а также медный духовой оркестр, который вовсю готовился к выступлению. Рядом шли приготовления к конкурсу на лучший грим, к игре в кегли и лотерее, а также к велосипедным гонкам. На деревьях были развешаны гирлянды флажков; выглядели они весело и празднично. Внезапно я заметила, что из дома, в сопровождении Триггера и двух уэсти, выходит Кэролайн.
– Привет, Миранда, рада вас видеть, – с улыбкой обратилась она ко мне. – Какая чудесная такса! – восторженно заметила она. – Нет, Триггер! Не смей приставать к нему, наглый пес! – Она закатила глаза. – Сегодня этот негодяй будет сидеть на привязи.
– Есть ли улучшение? – спросила я, наблюдая, как Триггер носится по клумбам, пытаясь поймать пчелу.
– В общем-то мы работаем над этим, но я не хочу искушать судьбу – и портить праздник! – хихикнула Кэролайн. – Надеюсь, все будут довольны. Джеймс запаздывает, – добавила она. – Он возвращается из Биллингтона после очередной встречи с избирателями – он политик.
– Правда?
– Да, он вернется минут через двадцать. Надеюсь, поспеет к началу. А дог-шоу будет проходить вот здесь, – хозяйка указала на участок земли возле теннисного корта. – Ваша часть программы начнется около трех часов. Может, выпьете чаю, пока я несу караул у ворот? – дружески предложила она. – Хорошо хоть, с погодой нам везет. Просто благодать, правда? – произнесла она, взглянув на небо, и зашагала прочь.
– Гм, это точно.
Гости начали прибывать, многие из них с детьми и собаками. Оркестр играл «Дейзи, Дейзи…», а я разглядывала книжки у лотка. Вдруг зазвучал голос Джимми:
– Добро пожаловать в Литл-Гейтли-Мэнор! – Я оглянулась и увидела, что он стоит на кипе сена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
– Какие, на ваш взгляд, самые распространенные проблемы?
– Агрессия, боязнь одиночества, страхи и фобии, навязчивое поведение, стремление постоянно находиться в центре внимания…
– Это у людей, а как с животными?
– Кстати, вы не так далеки от истины, – со смехом продолжала я, – поскольку очень часто перевоспитывать нужно не животных, а людей, хотя последним, конечно же, не очень приятно об этом слышать.
– А звери всегда были вашей «страстью»?
– Пожалуй, да, – пожав плечами, ответила я, – думаю, да.
– Почему?
– Почему? Даже не знаю… Многие люди интересуются и восхищаются животными, так что, наверное, я просто одна из них.
Внезапно зазвонил мобильник Тима, и, пока журналист выходил из комнаты, чтобы поговорить, я осознала, что, отвечая на последний вопрос, не сказала всей правды. Думаю, на самом деле я заинтересовалась животными, поскольку мне было необходимо отвлечься от родительских ссор. Мама и папа часто ругались, поэтому я постепенно устроила себе маленький зверинец, чтобы как-то бороться со стрессом. У меня появились приблудная пестрая кошка Мисти, два кролика – Пинг и Понг и морская свинка Пандора. Позднее к ним прибавились хомяк и два гербила, которые регулярно приносили потомство и иногда, к моему ужасу, его съедали. Еще в моем зверинце жили около тридцати палочников – я кормила их соседской бирючиной – и несколько птенцов, спасенных от каких-нибудь врагов. Однажды я вычислила, что, считая и людей, в нашем доме было 207 ног.
Маме с папой я казалась одержимой, но они не запрещали мне возиться с мини-зоопарком. Каждый из них то и дело искал моей поддержки.
– Твоя мама… – грустно бормотал отец, качая головой.
– Твой отец!.. – возмущенно восклицала мама. Но я ничего не хотела знать. По ночам я лежала в постели, вытянувшись и широко раскрыв глаза, и слушала, как они бранятся внизу. Спорили они всегда об одном и том же: о гольфе – спорте, который папа страстно любил, а мама люто ненавидела (и ненавидит до сих пор). Папа увлекся гольфом вскоре после свадьбы и за три года добился на этом поприще исключительных успехов – его даже уговаривали стать профессиональным игроком, о чем мама и слышать не хотела. Она настаивала на том, чтобы он продолжал заниматься бухгалтерским делом, но папа бунтовал. В конце концов они разошлись. Потом, где-то через год после развода, мать повстречала ландшафтного архитектора Хью, вышла за него и довольно быстро родила ему троих детей.
Вот поэтому, наверное, я и стала «сложным» подростком – мне очень не хватало стабильности. Но, в отличие от многих моих знакомых, я не курила и не принимала наркотики, не прокалывала брови и не красила волосы. Вместо этого я зациклилась на защите животных: стала вегетарианкой – почти веганисткой, чем выводила маму из себя, и вступала во всевозможные благотворительные организации. Я прогуливала занятия, чтобы ходить на демонстрации против экспорта скота и охоты на диких животных. Именно так я и встретила Джимми. Одним промозглым субботним днем мы с еще несколькими протестующими стояли на улице. Я ничем не бросала в проезжавших мимо охотников, поскольку это весьма неприятно, к тому же можно поранить лошадь, а просто стояла на тротуаре, размахивая плакатом с надписью: «Требуем немедленно запретить охоту!» И тут внезапно возник этот красивый юноша, густыми белокурыми волосами и бородкой напоминавший архангела Гавриила. Он тихо запел: «Кровавая свобода – не гражданская свобода! Кровавая свобода – не гражданская свобода!» Постепенно его голос стал громче, и юноша жестом пригласил нас петь вместе с ним. Мы так и сделали.
«Кровавая свобода! Не гражданская свобода! Кровавая свобода! Не гражданская свобода!»
Он уже дирижировал нами так, как будто мы исполняли Девятую симфонию Бетховена.
«КРОВАВАЯ СВОБОДА! НЕ ГРАЖДАНСКАЯ СВОБОДА! КРОВАВАЯ СВОБОДА! НЕ ГРАЖДАНСКАЯ СВОБОДА!»
Мне тогда было шестнадцать, а Джимми двадцать один. Потребовалось не больше пяти минут, чтобы его чары подействовали на меня…
Тим вернулся в комнату и щелкнул панелью телефона.
– Прошу прощения. Это был мой редактор. На чем мы остановились? – Он заглянул в свои записи. – Вы замужем или нет?
– Я… не замужем. – В ту минуту я молилась про себя, чтобы журналист не упомянул Александра, но, к счастью, он не мог ничего знать об этой странице моей биографии.
– А сколько вам лет? Надеюсь, этот вопрос вас не смущает?
– Вовсе нет. Мне тридцать два.
– И наконец, шуточный вопрос, который я всегда и всем задаю. Какой ваш самый большой, самый мрачный секрет?
– Самый большой и самый мрачный?
– Ну да. Не пугайтесь так – это не всерьез.
– О… – На мгновение он сбил меня с толку. – Что ж… – Представляю себе его ужас, если бы он узнал правду. – Мне… я слегка влюблена… в Барри Манилоу. – выдавила я.
– Барри… Манилоу, – повторил Тим. – Здорово.
Затем он сказал, что у него уже достаточно информации и теперь остается только сфотографировать меня.
– А когда материал выйдет? – спросила я, пока журналист открывал рюкзак и извлекал небольшой фотоаппарат.
– Завтра.
– Так скоро?
– В последний момент у нас освободилась полоса, поскольку один из рекламодателей отозвал свою информацию, так что мне нужно сдать наш материал к двум. Оба наших фотографа сегодня загружены под завязку, так что я сам сниму вас на цифровой фотоаппарат. Давайте мы поставим вас у входа в дом с собакой на руках – так, чтобы была видна табличка.
Мы вышли из дома. Я взяла на руки Германа и улыбнулась Тиму, который как-то странно на меня покосился. Внезапно он опустил фотоаппарат.
– Вы меня, конечно, извините, но у вас что-то вроде синяка под левым глазом…
– Да? – Я вся сжалась от волнения. – Да, правда.
– Еще раз простите, но я подумал, что вы вряд ли захотите, чтобы это было видно на снимке.
– Э, конечно. То есть, конечно, нет. Вероятно, мой грим сошел из-за тепла.
Я вошла в дом и погляделась в зеркальце. Тим не ошибся – под левым глазом довольно отчетливо виднелось изжелта-лиловое пятно. Можно было подумать, что это след от растекшейся перьевой ручки. Очевидно, я по рассеянности стерла грим – какая небрежность с моей стороны! Я замазала пятно маскирующим карандашом и присыпала пудрой.
– Отлично, – бодро произнес журналист. – Теперь – другое дело. Вероятно, небольшая автомобильная авария?
– Нет… это… – промямлила я, чувствуя, как душа уходит в пятки, – просто… один пустяк… Я… наткнулась на… фонарь… в темноте… Вечно эти фонари несутся, не разбирая дороги!
– Понятно, – сказал Тим со смехом. – Теперь берите собаку. Скажите: «Чи-и-из!» Есть. Ну вот я и взял свое последнее интервью для «Кэмден нью джорнал», – объявил он, убирая фотоаппарат. – Поманили новые горизонты.
– Правда? И куда вы теперь?
– В воскресную «Индепендент».
– Вот здорово. В какой отдел?
– Для начала в хронику, но потом надеюсь стать политическим обозревателем.
– Что ж, поздравляю и желаю удачи.
– Спасибо. Приятно было познакомиться. Вот, возьмите. – Он протянул мне визитку. – Никогда не знаешь, где и как пересекутся наши пути. Не пропадайте – особенно если услышите какую-нибудь забавную сплетню.
– Спасибо, – поблагодарила я. – Непременно.
Уже спустя два часа после выхода газеты с интервью у меня возникла масса поводов для благодарности Тиму. Во-первых, материал оказался очень остроумным и без ошибок, а во-вторых, я тут же получила шесть заявок на участие в щенячьих вечеринках. К тому же ко мне на прием записались три человека – владельцы шиншиллы, длиннохвостого попугая и бенгальской кошки (хозяином последней оказался остеопат Джой), так что до конца недели я была обеспечена клиентами. Я несколько раз пыталась созвониться с Дейзи, но она работала без продыху, и только в пятницу у нее нашлось для меня время.
– Извини, что я не звонила раньше, но у меня творилось что-то безумное. Ну, рассказывай, как дела.
– Знаешь, я уже довольно сильно загружена – клиенты идут косяком.
Я рассказала ей о материале в «Кэмден нью джорнал».
– Здорово. А как тебе Лили Джейго?
– Как ты и предупреждала, она все ужасно драматизирует. – Я захихикала, вспомнив о нашей встрече.
– А Кэролайн Малхолланд? Она звонила тебе?
– Да. Я была у нее дома. Она славная.
– Она явно богата как Крез и вдобавок замужем за этим красавцем депутатом парламента.
– Да-а, – с деланным оживлением подтвердила я. – Так и есть. Я виделась с ним… мельком. Вообще-то я снова поеду к ним завтра – судить у них дог-шоу.
– Да ты что? А это как получилось?
Я объяснила.
– О, да ты, конечно же, заткнешь Тринни и Сюзанну за пояс, – фыркнув, воскликнула подруга. – Представляешь, какие бы пошлости они несли? «Что этот бордер-колли на себя напялил? – передразнила она Тринни. – По-моему, он похож на швабру! А та бобтейлиха в розовых лосинах – просто дешевка, правда, Сюзанна? – О, да, Тринни, какая-то собачья тушенка. И зад вон той спаниелихи слишком велик для ее мини-юбки». В общем, ты гораздо, гораздо тактичней, – хихикнув, добавила Дейзи уже своим обычным тоном.
– Буду стараться. Но раньше я никогда не выступала в такой роли.
– Зато ты, возможно, найдешь новых клиентов. Даже ради этого стоит поехать.
– Именно потому я и согласилась, – солгала я. – К тому же средства от вечеринки пойдут на благотворительные цели. А какие подвиги ждут тебя в эти выходные?
– О, завтра у меня волшебный день. С утра я отправляюсь заниматься альпинизмом по-тирольски.
– Как-как?
– По-тирольски. Это такой способ, который альпинисты используют, чтобы перебираться через расселины, а наша маленькая группа хочет испробовать его в одной старой каменоломне в Кенте.
– А какая там высота?
– Ой, да какие-то несчастные сто футов.
– Да ты просто сумасшедшая!
– Вовсе нет.
– А я говорю – ты, Дейзи, сумасшедшая, и всегда это говорила.
– Но это же действительно отличное развлечение. Сначала натягиваешь тросы через пропасть – ну, как бы такую страховку, а затем разбегаешься и прыгаешь с края…
– Что?
– Тогда тросы натягиваются, и, вместо того чтобы грохнуться, ты болтаешься над пропастью, как марионетка. По-моему, здорово.
– Да мне от одной мысли об этом становится худо.
– Говорят, это куда занятней, чем съезжать со скалы, поскольку в данном случае возникает чудесное ощущение падения в пропасть.
– Ух!
– А в субботу вечером Найджел хочет меня куда-то пригласить, но, – Дейзи сделала театральную паузу, – не говорит куда. Он сказал, что вечер будет «совершенно особенный». «Совершенно особенный», – радостно повторила она. – Так он и сказал.
– Гм… Ты думаешь, это может быть… Ну, ты меня понимаешь.
– Да, я и вправду думаю, что это вполне может быть то самое. Ладно, желаю успеха с праздником, – бодро завершила разговор подруга.
– Буду стараться, – ответила я.
На следующее утро я проснулась в ужасном настроении. Я не выспалась, к тому же мне приснился очень странный сон. В этом сне я выступала на сцене какого-то театра (не знаю какого, но, видимо, очень большого), и как раз поднялся занавес. Почему-то я играла Дороти в «Волшебнике из Страны Оз». Остальные роли оказались распределены следующим образом: Герман – Тото, Дейзи – добрая колдунья Глинда, моя мама – тетя Эм. Александр играл Льва.
– Боже мой, зачем так волноваться? Ты просто большой-пребольшой трус!
– Ты права. Я трус. Во мне нет ни грана храбрости. Я боюсь даже самого себя.
И тут появился Найджел в роли Железного Дровосека.
– Как думаешь, может, Волшебник и ему поможет?
– Почему бы и нет? Может, и ты пойдешь с нами? Мы направляемся к Волшебнику Оз, чтобы он одному из нас дал сердце, мозги – другому, так что, возможно, у него найдется и храбрость для тебя.
Потом мы пошли к Волшебнику, которого, к моему удивлению, играл мой папа. И тут я внезапно осознала, что Львом был уже не Александр, а Джимми. Это сбило меня с толку. Во сне я никак не могла понять, куда делся Александр и как он относится к тому, что его сменил Джимми, – это ведь очень хорошая роль. Еще я ужасно беспокоилась, что публика заметит происшедшее. В общем, проснулась я с ощущением жуткого стресса и мыслями о Джимми. А когда я подумала о том, что он будет держать речь на празднике, мне стало хуже некуда. Чтобы хоть как-то отвлечься, я провела все утро, отвечая на вопросы, присланные по электронной почте. То, о чем люди спрашивают, меня очень развлекает.
«Кажется, моя кошка сошла с ума на почве гигиены. Она все время умывается», – говорилось в одном письме. Нет, с кошкой все в порядке – такое поведение свойственно большинству кошек. «Как бы приучить моего тарантула вести себя более дружелюбно?» Боюсь, что никак: враждебность у тарантулов врожденная. «Мой серый африканский попугай все время посылает меня куда подальше. Он действительно так плохо ко мне относится?» Вовсе нет.
Иногда людям нравится сообщать мне о «забавных» поступках своих подопечных. «Мой ослик кричит „задом наперед": не „Иа-иа", а „Аи-аи"». «Моя лошадь умеет считать до десяти». «У моей сиамской кошки талант пианистки – она гоняет взад-вперед по клавиатуре». «Мой пересмешник научился петь „Отель разбитых сердец"». Внезапно пришло новое письмо – от папы. В нем содержалась вполне обычная информация: погода в Палм-Спрингс (отличная), знаменитости, играющие в гольф у него в клубе (целая куча), подслушанные голливудские сплетни (скандальные). Папа также выразил надежду на то, что моя новая практика началась вполне успешно. Но когда я добралась до последнего предложения, у меня перехватило дыхание:
«А еще я хочу сообщить тебе, что несколько дней назад я принял решение, которое наверняка тебя удивит: я возвращаюсь в Англию. Мне предложили очень перспективную работу в Восточном Суссексе…» Восточный Суссекс! «…Я буду руководить совершенно новым гольф-клубом. По иронии судьбы, он находится возле Алфристона». Алфристон? Мама с ума сойдет. «Так что, Миранда, я буду тебе очень благодарен, если ты сумеешь передать своей матери эту трагическую новость как можно более деликатно». Я тут же ответила ему: «Попытаюсь!»
В половине второго я надела на Германа поводок и, все еще силясь осмыслить папино письмо, отправилась в Литл-Гейтли. В этот раз я добралась куда быстрее, поскольку знала дорогу, и в два с небольшим уже оказалась в нужном месте. Что при этом творилось у меня внутри – не передать. Ворота были украшены связками воздушных шаров и плакатом с надписью: «Праздник лета!!!» «Ягуара» Джимми на месте не было, из чего я сделала вывод, что он избегает встречи со мной. Ставя машину под деревом, я заметила лихорадочное оживление в саду: шло приготовление к благотворительному базару. Мы с Германом прошли по залитой солнцем лужайке мимо лотков с книгами, домашней выпечкой и сувенирами. Далее мы обнаружили лотки с игрушками и продукцией местных кустарей, полосатый тент с надписью: «Закуски и напитки», а также медный духовой оркестр, который вовсю готовился к выступлению. Рядом шли приготовления к конкурсу на лучший грим, к игре в кегли и лотерее, а также к велосипедным гонкам. На деревьях были развешаны гирлянды флажков; выглядели они весело и празднично. Внезапно я заметила, что из дома, в сопровождении Триггера и двух уэсти, выходит Кэролайн.
– Привет, Миранда, рада вас видеть, – с улыбкой обратилась она ко мне. – Какая чудесная такса! – восторженно заметила она. – Нет, Триггер! Не смей приставать к нему, наглый пес! – Она закатила глаза. – Сегодня этот негодяй будет сидеть на привязи.
– Есть ли улучшение? – спросила я, наблюдая, как Триггер носится по клумбам, пытаясь поймать пчелу.
– В общем-то мы работаем над этим, но я не хочу искушать судьбу – и портить праздник! – хихикнула Кэролайн. – Надеюсь, все будут довольны. Джеймс запаздывает, – добавила она. – Он возвращается из Биллингтона после очередной встречи с избирателями – он политик.
– Правда?
– Да, он вернется минут через двадцать. Надеюсь, поспеет к началу. А дог-шоу будет проходить вот здесь, – хозяйка указала на участок земли возле теннисного корта. – Ваша часть программы начнется около трех часов. Может, выпьете чаю, пока я несу караул у ворот? – дружески предложила она. – Хорошо хоть, с погодой нам везет. Просто благодать, правда? – произнесла она, взглянув на небо, и зашагала прочь.
– Гм, это точно.
Гости начали прибывать, многие из них с детьми и собаками. Оркестр играл «Дейзи, Дейзи…», а я разглядывала книжки у лотка. Вдруг зазвучал голос Джимми:
– Добро пожаловать в Литл-Гейтли-Мэнор! – Я оглянулась и увидела, что он стоит на кипе сена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38