Вообще-то удары гонга раздавались каждое утро как сигнал побудки и каждый вечер как дозволение прекратить работу; пронзительные звуки, раздающиеся в неурочное время, были сами по себе тревожным сигналом.
Работники конюшни обступили Мема и двух девушек и разинули от воодушевления рты. Ведь перед ними находился сам Мемнон, занимавший высшую ступеньку на иерархической лестнице господских слуг, выше которого стояли только хозяева; сейчас Мем-небожитель был прикован к столбу и являл собой зрелище крайнего уныния и пристыженности. Трудно было поверить, что такая могущественная персона, как Мем, может навлечь на себя неумолимый хозяйский гнев. Однако представшая их глазам картина говорила сама за себя, и оставалось совсем немного пораскинуть мозгами, чтобы сообразить, что Омар не зря возится с кнутом и что Мема, а также, возможно, двух рыдающих невольниц ждет наказание кнутом.
Работники переговаривались шепотом, так как выражение лица Максвелла-старшего, скопированное Хамом, подсказывало им, что сейчас достаточно одного неосторожного слова – и любой из них может составить компанию злосчастной троице. Когда белый хозяин пребывал в столь сварливом настроении, лучше было не испытывать судьбу. Беда могла приключиться с любым чернокожим обитателем плантации. В таких случаях существовал единственный выход: проявлять осмотрительность на каждом шагу и держать язык за зубами.
Максвелл окликнул двоих и велел им принести плетеные кресла для него и Хаммонда. Затем сам показал, где их поставить, чтобы зрелище предстало во всей красе. Устроившись поудобнее, он приказал все тем же двоим опустить веревки с блоков по обеим сторонам от ворот конюшни. Блоки заскрипели, веревки поползли вниз. Для верности Максвелл велел неграм повисеть на веревках, чтобы удостовериться, что они не лопнут в самый ответственный момент. Порка рабов была в Фалконхерсте столь редким делом, что в промежутках нехитрое оборудование вполне могло прийти в негодность.
К тому времени, когда слуги проверили крепость веревок, а Омар закончил смазывать кнут, к конюшне начали стекаться негры. Они оставили работу в поле и мастерских и теперь столпились перед воротами. Среди взрослых носились обнаженные ребятишки: эти были заняты играми и совершенно не интересовались происходящим, им и в голову не приходило, что нечто похожее ждет и их, когда они вырастут.
Фалконхерстское поголовье считалось уникальным, его нельзя было сравнить с населением какой бы то ни было еще плантации на всем американском Юге. Среди сбежавшихся к конюшне не оказалось ни одного пожилого лица: мужчины как на подбор, не больше двадцати двух – двадцати трех лет, женщины и того моложе. Фалконхерст – плантация, где выращивался молодняк: здесь преобладали тела с отличной мускулатурой, красивые и умные лица, женские фигуры отличались пышными формами. Седина наблюдалась в одной-единственной шевелюре, и принадлежала она белому человеку – Максвеллу-старшему. Молодость была ценнейшим товаром Фалконхерста. Старость, увечья, хворь были уделом других плантаций, Фалконхерст же стоял особняком. Свою продукцию эта плантация сбывала в расцвете сил или материнства.
– Ну, все собрались? – осведомился Максвелл у Хаммонда, со знанием дела оглядывая толпу. При звуке его голоса прекратился всякий шепот.
– Вроде все, – ответил Хаммонд. – Бригада с северного лесного участка – и та уже на подходе. – Он указал на бегущую к конюшне группу мужчин, которые знали, что могут пропустить самое интересное, если не проявят прыть.
Максвелл подождал еще немного и подозвал Хаммонда. Потом нашел глазами Лукрецию Борджиа и жестом приказал ей занять место между собой и сыном. Его поднятая рука послужила сигналом к тишине. Громко, чтобы его услышали все до одного, Максвелл заговорил:
– Я созвал вас сегодня утром, потому что приготовил для вас необычное зрелище. Хочу, чтобы это стало для всех хорошим уроком. Наша плантация – непростая, не хлопковая. Ничего похожего! В Фалконхерсте выращивают негров, которые должны быть самыми лучшими неграми на всем Юге!
Выращивать негров – плевое дело. Для этого не надо быть семи пядей во лбу. Всего-то и требуется, что бычок да телка: телка расставляет ноги, бычок принимается ее оприходовать. Пусть занимаются этим хоть двадцать раз за ночь, были бы силенки. – Он подождал, пока утихнут смешки. Впервые за этот день на его физиономии появилось подобие улыбки. – Вот так мы вас и разводим. Тут главное, чтобы телка и бычок были не первые попавшиеся, а те, что надо. Куда это годится, если брат полезет на сестру, сын – на мать? Никуда не годится! Если все прошло нормально, я беру сосунка и выращиваю его. А потом продаю. Ведь это негр или негритянка из Фалконхерста, лучше породы нет во всей стране! Со временем все будут проданы, но не с обычного аукциона, а в Новом Орлеане или в Нашвилле. И идете вы не как работники для хлопковых плантаций, а как племенные производители и производительницы, с которыми положено особое обращение. Кому из вас не понравится заделаться племенным производителем или производительницей на хорошей южной плантации?
Он умолк и снова улыбнулся своим слушателям, удовлетворенно внимая одобрительному ропоту:
– Это нам по нраву, хозяин.
– Разлюбезное дело, хозяин.
– Только и делаешь, что это самое, – чем не жизнь?
– А я буду рожать и рожать для вас – только оставьте меня здесь!
Он радостно закивал. Его настроение настолько улучшилось, что он встал, вышел из конюшни и потрепал нескольких негров и негритянок по плечу в качестве подтверждения их высоких племенных свойств. Однако стоило ему снова усесться, как улыбка померкла. Он опять посуровел.
– Все вы знаете, что самцы и самки получают у меня массу возможностей для спаривания. Почти у каждого бычка есть телка, и он трудится на ней всю ночь, не смыкая глаз, чтобы подарить мне побольше сосунков. Так и надо! Но одного не забывайте: я сам говорю, кому с кем спать. Я устраиваю совокупление так, чтобы добиться самых лучших результатов. Поэтому и установил незыблемое правило: никто не подбирает себе пару по собственному усмотрению. Это моя забота! Если дать вам волю, то скоро у нас начнется вырождение и поголовье станет совсем никудышным.
Зарубите себе на носу еще раз: право выбора принадлежит не вам, а мне. Когда выбор сделан, можете приступать. Работайте что есть силы! Во всей стране нет другого места, где бы неграм обеспечивалась такая сладкая работенка!
– Это верно, сэр, масса Максвелл, сэр. Это мы понимаем! – истово подтвердила толпа.
Он кивнул и продолжил:
– Но если моему самцу взбредет в голову попользоваться не той самкой, которую я ему подобрал, а совсем другой, то тут-то и начнутся неприятности. Этого я допустить никак не могу. И не допущу! Если я поймаю парочку, которую не сам составил, то оба ответят по всей строгости. Такое безобразие и случилось прошлой ночью. Взгляните на Мема! – Он указал на распустившего нюни Мема, прикованного к столбу. – Кому, как не ему, слуге из Большого дома, знать наши порядки? Девку, – жест в сторону Сафиры, – я особенно и не обвиняю, потому что это Мем наплел ей с три короба, а она и развесила уши: раз Мем – господский слуга, то, видать, знает, что говорит; но все равно от преступления никуда не уйдешь.
Или возьмите вот ее – дуреху Минти, которой я поручил приглядывать за молодыми девицами, пока я еще их ни с кем не спаривал…
Слушатели удрученно качали головами и дружно осуждали нарушительниц.
– Вот почему я решил превратить случившееся в наглядный урок для всех вас. – С этими словами Максвелл ударил правым кулаком по своей левой ладони, да так звонко, словно вколотил в стену гвоздь. – Минти получит пять ударов кнутом. Это научит ее и других негритянок, которым поручено следить за девками в хижинах, что главное – это бдительность. Сафира, – он ткнул в девчонку пальцем, – заслужила семь ударов. Когда она в следующий раз вздумает пристроить у себя между ног самца, не получившего моего одобрения, то небось вспомнит, как ей однажды надрали задницу. Что же до Мема, то он получит все двадцать.
Мем встретил приговор протяжным воем, эхо которого заметалось под крышей конюшни.
– Вообще-то я не сторонник порки, – задумчиво проговорил Максвелл. – Нам в Фалконхерсте удается обходиться без крайностей. Но сегодня я изменю своим правилам. Сегодня у нас впервые порют негритянок. Я поручил это Лукреции Борджиа. Мой новый бой, вот этот мандинго, – он указал на Омара, сжимающего в руке рукоятку кнута, – отделает Мема. А вы смотрите, мотайте на ус и запоминайте, что ждет любого, независимо от того, негр это или негритянка, если он посмеет совокупляться в кустах! Считайте, что каждый удар кнута обрушивается и на ваши спины, и не воображайте, будто можете позволять себе любые непотребства. Вы – ниггеры, пожизненные слуги. Если будете слушаться меня, вам не придется жалеть, если же станете самовольничать, то и вас не минует кнут. – Он обвел взглядом толпу, впился в глаза первому попавшемуся негру и гаркнул: – Понятно?
Сначала все молчали, потом верзила в заднем ряду пробасил:
– Еще как понятно, масса Максвелл, сэр! Мы ничего не станем делать без вашего разрешения.
Остальная толпа так и осталась безмолвной, хотя многие кивали головами, чтобы Максвеллу было ясно, парод перед ним понятливый.
Глава XXXI
Максвелл важно опустился в кресло и жестом приказал сыну сесть рядом. Лукреция Борджиа услыхала обращенные к ней слова:
– Я бы начал с девок, но сперва мне хочется глотнуть пунша. Сбегай-ка в дом, принеси стаканчик. – Взглянув на необычно бледного Хаммонда, он добавил: – А лучше два. Что-то Хам сегодня сам не свой. Весь в мамашиных родственничков: те тоже не переносят битья. Ничего, пунш его подкрепит.
– В чайнике есть кипяченая вода. Я мигом. Несмотря на свой гигантский рост, Лукреция Борджиа могла быть очень прыткой. Боясь, как бы не пропустить самое интересное, она бросилась в Большой дом бегом.
Максвелл поглядывал то на Мема, то на девушек. Он знал, что Мем готов снова приняться голосить, но слишком напуган обещанными пятью дополнительными ударами. Две негритянки тихонько шмыгали носами. В недолгое отсутствие Лукреции Борджиа Максвелл не нарушал молчания. Пауза придала ситуации дополнительное драматическое напряжение. Неизвестность еще больше увеличивала в глазах собравшихся значение надвигающейся развязки.
Когда возвратилась Лукреция Борджиа – назад она уже не так торопилась, поскольку боялась расплескать пунш, – все внимание было перенесено на нее. Она еще издали почувствовала всеобщее напряжение и хорошо осознавала важность возложенной на нее миссии. Выпрямившись и гордо задрав подбородок, она не спеша вышагивала по заросшей тропинке – сущая царица Фалконхерста, пользующаяся любой возможностью, чтобы подчеркнуть свою власть. Сейчас она исполняла главную роль. Достигнув конюшни, она еще больше замедлила шаг и с плавной грацией вручила Максвеллам стаканы.
– Осторожнее, – предупредила она, – не обожгитесь! Пунш – чистый кипяток, поберегите языки.
Бросив царственный взгляд на взволнованные черные лица, она снова приняла стойку позади хозяев. Оставаться там ей было суждено недолго, но следующая позиция должна была еще больше поднять ее престиж.
Максвелл подозвал Омара, теребившего в тени доверенный ему кнут. Приняв у конюха орудие истязания, он торжественно вручил его Лукреции Борджиа.
– Кому отстегать этих негодниц, как не тебе, Лукреция Борджиа! – зловеще проговорил Максвелл. – Знаешь, как это делается?
Она возвышалась перед хозяином, решительно обхватив толстую пекановую ручку кнута.
– Я запомнила, как вы пороли Расмуса, хоть это и было давным-давно. Кажется, знаю.
– Учти, метить надо только по заднице. Мне не нужны девки в. шрамах, так что будь поосторожнее. От пяти ударов ни крови, ни шрамов не появится. Главное, дождись, пока перед тобой окажется задница. Спереди ни за что не лупи.
Он махнул рукой, отправляя ее на место палача в воротах конюшни.
– С которой начинать, масса Уоррен, сэр? – Голос ее звучал горделиво: еще бы, ведь ей доверили такое ответственное задание!
– Начни с Минти. Ей положено всего пять ударов. Кстати, и потренируешься. – Он поманил здоровенного детину по имени Демон. – Тебе уже случалось наблюдать порку, Дем. Знаешь, что надо делать?
– Привязываем их за ноги и вздергиваем вниз головой. Так, масса Максвелл?
Лукреция Борджиа наблюдала за Омаром и Демоном, которые, сняв с Минти кандалы, протащили ее по полу и бросили в воротах. Она рухнула лицом вниз на шершавые доски. Стянув ее лодыжки кожаным ремешком, подручные привязали к ее ногам две веревки, свисавшие с блоков по бокам ворот, еще разок подергали веревки, проверяя, выдержат ли они вес человеческого тела, и дружно дернули. Минти потащили по полу. Она пыталась отталкиваться от пола ладонями, но все равно порвала платье и сильно ободралась. Двое все тянули и тянули за веревки. Сначала от пола оторвались ноги приговоренной, потом все туловище. Минти повисла вниз головой, едва касаясь пола кончиками пальцев. Она тщетно пыталась приподнять голову, вместо истошных криков у нее получалось одно хриплое бульканье.
– Пора начинать, Лукреция Борджиа, – пробасил в тишине Максвелл.
Лукреция Борджиа подождала, пока тело перестанет раскачиваться. Платье девушки накрыло ей голову, обнажив шоколадные ноги, бедра и спину до самых подмышек. Хорошенько прицелившись, Лукреция Борджиа со всей силы опустила кнут на ягодицы Минти. На этот раз у несчастной прорезался голос; под аккомпанемент пронзительного визга тело совершило полный оборот. Мишень опять оказалась перед Лукрецией Борджиа. Второй удар пришелся чуть пониже первого.
Максвелл сам отсчитывал удары, перекрывая деловитым басом вопли истязаемой. После пятого удара он приказал Лукреции Борджиа остановиться и лично подошел к раскачивающемуся телу. Проведя пальцем по багровым ягодицам, он одобрительно кивнул. Повинуясь его жесту, двое по краям ворот потихоньку ослабили веревки, и Минти медленно опустилась на пол. Как только с ее ног сняли путы, она отползла на карачках в глубь конюшни, где были свалены мешки с отрубями. Оттуда еще долго раздавалось повизгивание, словно там пряталась побитая собачонка.
Настала очередь Сафиры. Она сопротивлялась гораздо решительнее старшей подруги, но это ни к чему не привело: через минуту она тоже повисла в проеме ворот. Максвелл снова повел счет наносимых Лукрецией Борджиа ударов. Сафира вопила еще громче Минти, но бас Максвелла все равно разносился по всей конюшне. Шестой удар не попал в цель: тело так сильно раскачалось от предыдущих пяти ударов, что кнут встретил пустоту. Шестой удар пришлось повторить. Завершающий, седьмой, получился неудачным, и Лукреция Борджиа увидела, как истерзанная ее стараниями кожа лопнула, обагрившись кровью.
Максвелл не преминул отчитать Лукрецию Борджиа за излишнюю ретивость. Исследуя тело Сафиры, он испачкал руки в крови и вытер их о платье жертвы. Сафиру поспешно опустили на пол, и она уползла на ту же кучу мешков, где скорчилась Минти. Девушки обнялись и стали утешать друг дружку. Из их угла доносились всхлипывания, прерываемые невнятным бормотанием.
Лукреция Борджиа с честью справилась с заданием. Конечно, она предпочла бы, чтобы ее не отчитывали при всех, однако чувствовала, что эта ложка дегтя не могла испортить бочку меда: она вознеслась на недостижимую прежде высоту. Она обтерла кнут подобранной с пола грязной тряпицей, чтобы на нем не осталось крови, и отдала Максвеллу. Затем заняла прежнюю позицию позади хозяев. Заметив необычную бледность на лице Хаммонда, она наклонилась к нему и встревоженно спросила, не дурно ли ему. Тот покрутил головой. Он так и не притронулся к пуншу, и она снова подала ему стакан.
– Глотните-ка, масса Хам, сэр, – прошептала она.
Он поднял голову и встретился с ней глазами. Криво ухмыльнувшись, он последовал ее совету и залпом выпил остывший пунш.
Максвелл подошел к выпоротым негритянкам и сказал с теплотой в голосе:
– Поди, саднит задницу? Но идти-то вы наверняка сможете.
Они неуверенно закивали.
– Тогда поднимайтесь и уходите-ка в хижину. Нечего вам смотреть, как будет получать свое Мем. Вымойтесь теплой водой и смажьте, где болит, бараньим салом. Слушай меня, Минти… – Его тон стал дружеским. – Вы с Сафирой можете пару дней не ходить на работу. Надеюсь, что сегодняшнее приключение послужит для вас хорошим уроком.
Минти со стоном поднялась и подала руку Сафире.
– Этого никогда больше не повторится, масса Максвелл, сэр. – Судя по всему, Минти не держала на хозяина зла. – Теперь я стану приглядывать за своими девками строже, чем наседка за цыплятами.
– Я тоже никогда больше так не буду, масса Максвелл, сэр!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Работники конюшни обступили Мема и двух девушек и разинули от воодушевления рты. Ведь перед ними находился сам Мемнон, занимавший высшую ступеньку на иерархической лестнице господских слуг, выше которого стояли только хозяева; сейчас Мем-небожитель был прикован к столбу и являл собой зрелище крайнего уныния и пристыженности. Трудно было поверить, что такая могущественная персона, как Мем, может навлечь на себя неумолимый хозяйский гнев. Однако представшая их глазам картина говорила сама за себя, и оставалось совсем немного пораскинуть мозгами, чтобы сообразить, что Омар не зря возится с кнутом и что Мема, а также, возможно, двух рыдающих невольниц ждет наказание кнутом.
Работники переговаривались шепотом, так как выражение лица Максвелла-старшего, скопированное Хамом, подсказывало им, что сейчас достаточно одного неосторожного слова – и любой из них может составить компанию злосчастной троице. Когда белый хозяин пребывал в столь сварливом настроении, лучше было не испытывать судьбу. Беда могла приключиться с любым чернокожим обитателем плантации. В таких случаях существовал единственный выход: проявлять осмотрительность на каждом шагу и держать язык за зубами.
Максвелл окликнул двоих и велел им принести плетеные кресла для него и Хаммонда. Затем сам показал, где их поставить, чтобы зрелище предстало во всей красе. Устроившись поудобнее, он приказал все тем же двоим опустить веревки с блоков по обеим сторонам от ворот конюшни. Блоки заскрипели, веревки поползли вниз. Для верности Максвелл велел неграм повисеть на веревках, чтобы удостовериться, что они не лопнут в самый ответственный момент. Порка рабов была в Фалконхерсте столь редким делом, что в промежутках нехитрое оборудование вполне могло прийти в негодность.
К тому времени, когда слуги проверили крепость веревок, а Омар закончил смазывать кнут, к конюшне начали стекаться негры. Они оставили работу в поле и мастерских и теперь столпились перед воротами. Среди взрослых носились обнаженные ребятишки: эти были заняты играми и совершенно не интересовались происходящим, им и в голову не приходило, что нечто похожее ждет и их, когда они вырастут.
Фалконхерстское поголовье считалось уникальным, его нельзя было сравнить с населением какой бы то ни было еще плантации на всем американском Юге. Среди сбежавшихся к конюшне не оказалось ни одного пожилого лица: мужчины как на подбор, не больше двадцати двух – двадцати трех лет, женщины и того моложе. Фалконхерст – плантация, где выращивался молодняк: здесь преобладали тела с отличной мускулатурой, красивые и умные лица, женские фигуры отличались пышными формами. Седина наблюдалась в одной-единственной шевелюре, и принадлежала она белому человеку – Максвеллу-старшему. Молодость была ценнейшим товаром Фалконхерста. Старость, увечья, хворь были уделом других плантаций, Фалконхерст же стоял особняком. Свою продукцию эта плантация сбывала в расцвете сил или материнства.
– Ну, все собрались? – осведомился Максвелл у Хаммонда, со знанием дела оглядывая толпу. При звуке его голоса прекратился всякий шепот.
– Вроде все, – ответил Хаммонд. – Бригада с северного лесного участка – и та уже на подходе. – Он указал на бегущую к конюшне группу мужчин, которые знали, что могут пропустить самое интересное, если не проявят прыть.
Максвелл подождал еще немного и подозвал Хаммонда. Потом нашел глазами Лукрецию Борджиа и жестом приказал ей занять место между собой и сыном. Его поднятая рука послужила сигналом к тишине. Громко, чтобы его услышали все до одного, Максвелл заговорил:
– Я созвал вас сегодня утром, потому что приготовил для вас необычное зрелище. Хочу, чтобы это стало для всех хорошим уроком. Наша плантация – непростая, не хлопковая. Ничего похожего! В Фалконхерсте выращивают негров, которые должны быть самыми лучшими неграми на всем Юге!
Выращивать негров – плевое дело. Для этого не надо быть семи пядей во лбу. Всего-то и требуется, что бычок да телка: телка расставляет ноги, бычок принимается ее оприходовать. Пусть занимаются этим хоть двадцать раз за ночь, были бы силенки. – Он подождал, пока утихнут смешки. Впервые за этот день на его физиономии появилось подобие улыбки. – Вот так мы вас и разводим. Тут главное, чтобы телка и бычок были не первые попавшиеся, а те, что надо. Куда это годится, если брат полезет на сестру, сын – на мать? Никуда не годится! Если все прошло нормально, я беру сосунка и выращиваю его. А потом продаю. Ведь это негр или негритянка из Фалконхерста, лучше породы нет во всей стране! Со временем все будут проданы, но не с обычного аукциона, а в Новом Орлеане или в Нашвилле. И идете вы не как работники для хлопковых плантаций, а как племенные производители и производительницы, с которыми положено особое обращение. Кому из вас не понравится заделаться племенным производителем или производительницей на хорошей южной плантации?
Он умолк и снова улыбнулся своим слушателям, удовлетворенно внимая одобрительному ропоту:
– Это нам по нраву, хозяин.
– Разлюбезное дело, хозяин.
– Только и делаешь, что это самое, – чем не жизнь?
– А я буду рожать и рожать для вас – только оставьте меня здесь!
Он радостно закивал. Его настроение настолько улучшилось, что он встал, вышел из конюшни и потрепал нескольких негров и негритянок по плечу в качестве подтверждения их высоких племенных свойств. Однако стоило ему снова усесться, как улыбка померкла. Он опять посуровел.
– Все вы знаете, что самцы и самки получают у меня массу возможностей для спаривания. Почти у каждого бычка есть телка, и он трудится на ней всю ночь, не смыкая глаз, чтобы подарить мне побольше сосунков. Так и надо! Но одного не забывайте: я сам говорю, кому с кем спать. Я устраиваю совокупление так, чтобы добиться самых лучших результатов. Поэтому и установил незыблемое правило: никто не подбирает себе пару по собственному усмотрению. Это моя забота! Если дать вам волю, то скоро у нас начнется вырождение и поголовье станет совсем никудышным.
Зарубите себе на носу еще раз: право выбора принадлежит не вам, а мне. Когда выбор сделан, можете приступать. Работайте что есть силы! Во всей стране нет другого места, где бы неграм обеспечивалась такая сладкая работенка!
– Это верно, сэр, масса Максвелл, сэр. Это мы понимаем! – истово подтвердила толпа.
Он кивнул и продолжил:
– Но если моему самцу взбредет в голову попользоваться не той самкой, которую я ему подобрал, а совсем другой, то тут-то и начнутся неприятности. Этого я допустить никак не могу. И не допущу! Если я поймаю парочку, которую не сам составил, то оба ответят по всей строгости. Такое безобразие и случилось прошлой ночью. Взгляните на Мема! – Он указал на распустившего нюни Мема, прикованного к столбу. – Кому, как не ему, слуге из Большого дома, знать наши порядки? Девку, – жест в сторону Сафиры, – я особенно и не обвиняю, потому что это Мем наплел ей с три короба, а она и развесила уши: раз Мем – господский слуга, то, видать, знает, что говорит; но все равно от преступления никуда не уйдешь.
Или возьмите вот ее – дуреху Минти, которой я поручил приглядывать за молодыми девицами, пока я еще их ни с кем не спаривал…
Слушатели удрученно качали головами и дружно осуждали нарушительниц.
– Вот почему я решил превратить случившееся в наглядный урок для всех вас. – С этими словами Максвелл ударил правым кулаком по своей левой ладони, да так звонко, словно вколотил в стену гвоздь. – Минти получит пять ударов кнутом. Это научит ее и других негритянок, которым поручено следить за девками в хижинах, что главное – это бдительность. Сафира, – он ткнул в девчонку пальцем, – заслужила семь ударов. Когда она в следующий раз вздумает пристроить у себя между ног самца, не получившего моего одобрения, то небось вспомнит, как ей однажды надрали задницу. Что же до Мема, то он получит все двадцать.
Мем встретил приговор протяжным воем, эхо которого заметалось под крышей конюшни.
– Вообще-то я не сторонник порки, – задумчиво проговорил Максвелл. – Нам в Фалконхерсте удается обходиться без крайностей. Но сегодня я изменю своим правилам. Сегодня у нас впервые порют негритянок. Я поручил это Лукреции Борджиа. Мой новый бой, вот этот мандинго, – он указал на Омара, сжимающего в руке рукоятку кнута, – отделает Мема. А вы смотрите, мотайте на ус и запоминайте, что ждет любого, независимо от того, негр это или негритянка, если он посмеет совокупляться в кустах! Считайте, что каждый удар кнута обрушивается и на ваши спины, и не воображайте, будто можете позволять себе любые непотребства. Вы – ниггеры, пожизненные слуги. Если будете слушаться меня, вам не придется жалеть, если же станете самовольничать, то и вас не минует кнут. – Он обвел взглядом толпу, впился в глаза первому попавшемуся негру и гаркнул: – Понятно?
Сначала все молчали, потом верзила в заднем ряду пробасил:
– Еще как понятно, масса Максвелл, сэр! Мы ничего не станем делать без вашего разрешения.
Остальная толпа так и осталась безмолвной, хотя многие кивали головами, чтобы Максвеллу было ясно, парод перед ним понятливый.
Глава XXXI
Максвелл важно опустился в кресло и жестом приказал сыну сесть рядом. Лукреция Борджиа услыхала обращенные к ней слова:
– Я бы начал с девок, но сперва мне хочется глотнуть пунша. Сбегай-ка в дом, принеси стаканчик. – Взглянув на необычно бледного Хаммонда, он добавил: – А лучше два. Что-то Хам сегодня сам не свой. Весь в мамашиных родственничков: те тоже не переносят битья. Ничего, пунш его подкрепит.
– В чайнике есть кипяченая вода. Я мигом. Несмотря на свой гигантский рост, Лукреция Борджиа могла быть очень прыткой. Боясь, как бы не пропустить самое интересное, она бросилась в Большой дом бегом.
Максвелл поглядывал то на Мема, то на девушек. Он знал, что Мем готов снова приняться голосить, но слишком напуган обещанными пятью дополнительными ударами. Две негритянки тихонько шмыгали носами. В недолгое отсутствие Лукреции Борджиа Максвелл не нарушал молчания. Пауза придала ситуации дополнительное драматическое напряжение. Неизвестность еще больше увеличивала в глазах собравшихся значение надвигающейся развязки.
Когда возвратилась Лукреция Борджиа – назад она уже не так торопилась, поскольку боялась расплескать пунш, – все внимание было перенесено на нее. Она еще издали почувствовала всеобщее напряжение и хорошо осознавала важность возложенной на нее миссии. Выпрямившись и гордо задрав подбородок, она не спеша вышагивала по заросшей тропинке – сущая царица Фалконхерста, пользующаяся любой возможностью, чтобы подчеркнуть свою власть. Сейчас она исполняла главную роль. Достигнув конюшни, она еще больше замедлила шаг и с плавной грацией вручила Максвеллам стаканы.
– Осторожнее, – предупредила она, – не обожгитесь! Пунш – чистый кипяток, поберегите языки.
Бросив царственный взгляд на взволнованные черные лица, она снова приняла стойку позади хозяев. Оставаться там ей было суждено недолго, но следующая позиция должна была еще больше поднять ее престиж.
Максвелл подозвал Омара, теребившего в тени доверенный ему кнут. Приняв у конюха орудие истязания, он торжественно вручил его Лукреции Борджиа.
– Кому отстегать этих негодниц, как не тебе, Лукреция Борджиа! – зловеще проговорил Максвелл. – Знаешь, как это делается?
Она возвышалась перед хозяином, решительно обхватив толстую пекановую ручку кнута.
– Я запомнила, как вы пороли Расмуса, хоть это и было давным-давно. Кажется, знаю.
– Учти, метить надо только по заднице. Мне не нужны девки в. шрамах, так что будь поосторожнее. От пяти ударов ни крови, ни шрамов не появится. Главное, дождись, пока перед тобой окажется задница. Спереди ни за что не лупи.
Он махнул рукой, отправляя ее на место палача в воротах конюшни.
– С которой начинать, масса Уоррен, сэр? – Голос ее звучал горделиво: еще бы, ведь ей доверили такое ответственное задание!
– Начни с Минти. Ей положено всего пять ударов. Кстати, и потренируешься. – Он поманил здоровенного детину по имени Демон. – Тебе уже случалось наблюдать порку, Дем. Знаешь, что надо делать?
– Привязываем их за ноги и вздергиваем вниз головой. Так, масса Максвелл?
Лукреция Борджиа наблюдала за Омаром и Демоном, которые, сняв с Минти кандалы, протащили ее по полу и бросили в воротах. Она рухнула лицом вниз на шершавые доски. Стянув ее лодыжки кожаным ремешком, подручные привязали к ее ногам две веревки, свисавшие с блоков по бокам ворот, еще разок подергали веревки, проверяя, выдержат ли они вес человеческого тела, и дружно дернули. Минти потащили по полу. Она пыталась отталкиваться от пола ладонями, но все равно порвала платье и сильно ободралась. Двое все тянули и тянули за веревки. Сначала от пола оторвались ноги приговоренной, потом все туловище. Минти повисла вниз головой, едва касаясь пола кончиками пальцев. Она тщетно пыталась приподнять голову, вместо истошных криков у нее получалось одно хриплое бульканье.
– Пора начинать, Лукреция Борджиа, – пробасил в тишине Максвелл.
Лукреция Борджиа подождала, пока тело перестанет раскачиваться. Платье девушки накрыло ей голову, обнажив шоколадные ноги, бедра и спину до самых подмышек. Хорошенько прицелившись, Лукреция Борджиа со всей силы опустила кнут на ягодицы Минти. На этот раз у несчастной прорезался голос; под аккомпанемент пронзительного визга тело совершило полный оборот. Мишень опять оказалась перед Лукрецией Борджиа. Второй удар пришелся чуть пониже первого.
Максвелл сам отсчитывал удары, перекрывая деловитым басом вопли истязаемой. После пятого удара он приказал Лукреции Борджиа остановиться и лично подошел к раскачивающемуся телу. Проведя пальцем по багровым ягодицам, он одобрительно кивнул. Повинуясь его жесту, двое по краям ворот потихоньку ослабили веревки, и Минти медленно опустилась на пол. Как только с ее ног сняли путы, она отползла на карачках в глубь конюшни, где были свалены мешки с отрубями. Оттуда еще долго раздавалось повизгивание, словно там пряталась побитая собачонка.
Настала очередь Сафиры. Она сопротивлялась гораздо решительнее старшей подруги, но это ни к чему не привело: через минуту она тоже повисла в проеме ворот. Максвелл снова повел счет наносимых Лукрецией Борджиа ударов. Сафира вопила еще громче Минти, но бас Максвелла все равно разносился по всей конюшне. Шестой удар не попал в цель: тело так сильно раскачалось от предыдущих пяти ударов, что кнут встретил пустоту. Шестой удар пришлось повторить. Завершающий, седьмой, получился неудачным, и Лукреция Борджиа увидела, как истерзанная ее стараниями кожа лопнула, обагрившись кровью.
Максвелл не преминул отчитать Лукрецию Борджиа за излишнюю ретивость. Исследуя тело Сафиры, он испачкал руки в крови и вытер их о платье жертвы. Сафиру поспешно опустили на пол, и она уползла на ту же кучу мешков, где скорчилась Минти. Девушки обнялись и стали утешать друг дружку. Из их угла доносились всхлипывания, прерываемые невнятным бормотанием.
Лукреция Борджиа с честью справилась с заданием. Конечно, она предпочла бы, чтобы ее не отчитывали при всех, однако чувствовала, что эта ложка дегтя не могла испортить бочку меда: она вознеслась на недостижимую прежде высоту. Она обтерла кнут подобранной с пола грязной тряпицей, чтобы на нем не осталось крови, и отдала Максвеллу. Затем заняла прежнюю позицию позади хозяев. Заметив необычную бледность на лице Хаммонда, она наклонилась к нему и встревоженно спросила, не дурно ли ему. Тот покрутил головой. Он так и не притронулся к пуншу, и она снова подала ему стакан.
– Глотните-ка, масса Хам, сэр, – прошептала она.
Он поднял голову и встретился с ней глазами. Криво ухмыльнувшись, он последовал ее совету и залпом выпил остывший пунш.
Максвелл подошел к выпоротым негритянкам и сказал с теплотой в голосе:
– Поди, саднит задницу? Но идти-то вы наверняка сможете.
Они неуверенно закивали.
– Тогда поднимайтесь и уходите-ка в хижину. Нечего вам смотреть, как будет получать свое Мем. Вымойтесь теплой водой и смажьте, где болит, бараньим салом. Слушай меня, Минти… – Его тон стал дружеским. – Вы с Сафирой можете пару дней не ходить на работу. Надеюсь, что сегодняшнее приключение послужит для вас хорошим уроком.
Минти со стоном поднялась и подала руку Сафире.
– Этого никогда больше не повторится, масса Максвелл, сэр. – Судя по всему, Минти не держала на хозяина зла. – Теперь я стану приглядывать за своими девками строже, чем наседка за цыплятами.
– Я тоже никогда больше так не буду, масса Максвелл, сэр!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36