А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


– Только сперва вымой руки с мылом, а уж потом трогай еду! Ты лазила в штаны к Мему, а он вечно грязный и вонючий. – С этими словами она под шуршание своего накрахмаленного передника покинула кухню.
В дверях гостиной она мгновенно переменилась лицом: его выражение стало сострадательным. Максвелл жадно схватил стакан с пуншем.
– Воистину, Лукреция Борджиа, у тебя пунш гораздо вкуснее, чем у Мема!
– Так и есть, сэр, масса Уоррен, сэр. Позвольте кое-что вам сказать.
– Так и знал, что ты что-то задумала, иначе не стала бы суетиться здесь, разводить огонь, делать мне пунш, проявлять обо мне заботу. Ты – хитрющая подлиза, Лукреция Борджиа! Ладно, выкладывай. Если ты хочешь подсказать мне, чтобы я велел выпороть Мема, то знай, что я не могу позволить ему простаивать ни дня. Какие еще козни у тебя на уме?
Она изобразила оскорбленную добродетель и посмотрела на хозяина, уперев руки в бока.
– Что вы, масса Уоррен, сэр, какие там козни! Ничего похожего. Просто я вспомнила, что у массы Хаммонда послезавтра день рождения. Шестнадцать лет – совсем взрослый мужчина! Я испеку ему мой коронный кекс. Или вы считаете, что лучше фруктовый пирог? Изюма, смородины и лимонов у нас достаточно. Пирог получится – объедение!
– Испеки и то и другое. Хам обожает фруктовый пирог, а я любитель твоих кексов. – Потрескивающий огонь в камине, горячий пунш, сметливость Лукреции Борджиа, напомнившей ему о дне рождения сына, – все это мгновенно настроило его на благодушный лад. – Когда ты порадуешь меня новой парочкой близнецов, Лукреция Борджиа? Мне бы очень хотелось, чтобы к одной паре добавилась вторая. Представляешь, какая это была бы гордость для Фалконхерста – две пары близнецов? Не знаю, получится ли у вас с Мемом еще разок. Не отлынивайте и беритесь за дело. Желаю новых близнецов – и точка.
– Если положиться на Мема, то я вообще больше ни разу не рожу. Он только и может, что отвернуться и заснуть. Где ему! Он тратит все силы на других девок, а на меня его уже не хватает. Мне нужен новый мужчина, масса Уоррен, сэр, иначе какие там близнецы…
В таком добром расположении, как сейчас, Максвелл ни в чем не мог ей отказать. Он дал ей обещание, что поразмыслит по этому поводу.
Она решила не торопить события и не требовать от него немедленного решения. Ей еще представится случай напомнить ему об обещании. Сейчас же она спешила выложить ему нечто важное. Она собиралась просить не за себя, а за другого – редчайший случай для Лукреции Борджиа. Впрочем, речь шла о Хаммонде, которого она боготворила.
– Так насчет дня рождения массы Хаммонда, масса Уоррен, сэр…
– Что еще?
– Могу я вас спросить, какой подарок вы ему приготовили?
– Опять твое несносное любопытство, Лукреция Борджиа! – От его недавнего благодушия не осталось и следа. – Зачем тебе знать, что я подарю сыну на день рождения? Ну, скажем, негра… Ему только их и подавай.
– Негра? – Она пренебрежительно фыркнула. – Этого добра у него столько, что он уже не знает, что с ним делать. Одри у него в слугах, Дит в сожительницах. Еще у него есть я, двое моих близнецов. Да и на плантации плюнуть некуда – того и гляди попадешь в негра. Так и путаются под ногами. Зачем ему еще?
Максвелл стал молча раскачиваться в кресле, искоса посматривая на свою кухарку. Он был согласен с ее доводами. По правде говоря, он еще не думал о подарке для сына. Хаммонд не представлял себе жизни без чернокожих, однако одним больше, одним меньше – велика ли разница? Ему так или иначе принадлежали все негры Фалконхерста. Золотая монета с орлом, которую отец мог бы ему презентовать, стала бы просто бесполезными деньгами: у сына все равно не было возможности их потратить. Вдруг – по чистой случайности, разумеется! – Лукреции Борджиа известно, чего Хаммонду на самом деле хочется? Максвеллу, ясное дело, было очень не по нутру спрашивать ее об этом, потому что в результате она лишний раз продемонстрировала бы свое всеведение, однако существовали и иные способы выведать у нее необходимые ему сведения, не задавая вопрос в лоб.
– В таком случае пошлю его в Бенсон, справлю для него новый костюм. Там есть неплохой портной. Костюмчик получится – пальчики оближешь! Предположим, из синего сукна. Будет такой смотреться на Хаммонде?
Она взглянула на хозяина так, словно перед ней сидел умалишенный.
– Не пойму, к чему массе Хаммонду костюм из синего сукна? Ведь он вырастет из него еще до того, как наденет. Парень растет, как на дрожжах, – в шестнадцать-то лет! Да и надеть костюм ему некуда. – Она поджала губы. – Правда, есть одна вещь, которую ему хочется…
Максвелл умолк. Нет, не станет он задавать ей наводящие вопросы, не сойти ему с этого места!
– Да, сэр, масса Уоррен, сэр, – продолжала она, – такая вещь есть, только он вам о ней не говорил. Вы же знаете массу Хаммонда: он даже не намекнет, чего ему хочется, если вы сами об этом не заговорите. Вот, скажем, Дит, которую вы отдали ему в сожительницы: он вас об этом не просил, но до чего же обрадовался, небось вы и сами догадались! Да, сэр, масса Уоррен, сэр, он очень доволен Дит.
– Куда запропастились близнецы? – спросил Уоррен. Он знал, что успех – дело времени: он непременно выведает, каково сокровенное желание Хаммонда, но позже, и обойдется без унизительных расспросов.
– Сейчас прибегут, вот только позавтракают и оденутся. Я больше не разрешаю им носиться по дому голышом. Все-таки это господский дом. В невольничьем поселке они могли бы щеголять голыми, а здесь так не годится.
– А мне больше нравится, когда на них нет тряпья, которое ты заставляешь их напяливать. Такие забавные дьяволята! Они куда умилительнее в чем мать родила, чем в обносках.
– Вы видели массу Хаммонда нынче утром, прежде чем он уехал? – Она не намеревалась продолжать обсуждение своих сыновей. У Максвелла не получится сбить ее с толку.
Тот кивнул. Он всегда выглядывал из окна, провожая сына долгим взглядом.
– Он был верхом? Утвердительный Кивок.
– Значит, взял Старушку Бесс. Она да Том Петч – вот и все фалконхерстские лошадки. Между прочим, Том Петч даже старше Старушки Бесс. Негров у нас сотни, а приличного коня для массы Хаммонда нет как нет. Вот, скажем, на днях его приятель масса Льюис Гейзавей с плантации Бернт Хилл прискакал на отличном сером в яблоках жеребце; уж как тот понравился Хаму, как молодому хозяину захотелось на нем прокатиться! Бернт Хилл нисколько не больше Фалконхерста, хороших негров там днем с огнем не сыщешь, зато у массы Льюиса славный конь, хотя сам он на год младше массы Хаммонда.
– Вечно ты меня опережаешь, Лукреция Борджиа! – Максвелл позвонил в колокольчик, вызывая Мема с намерением заказать еще одну порцию пунша. – Я как раз собирался посоветоваться, не стоит ли подарить Хаму на день рождения нового коня. У мистера Льюка в Твин Криксе нынче есть недурные лошадки. Съезжу-ка я туда в кабриолете, заодно и повидаемся. Для Хама это будет неплохим сюрпризом.
Она сдержала победную улыбку. Все-таки настояла на своем, да так умело, что Максвелл, как водится, остался в полной уверенности, будто сам набрел на столь удачное решение. Теперь Хаммонд получит на день рождения то, о чем больше всего мечтал, – собственного коня.
В гостиную притащился Мем.
– Вы меня звали, масса Уоррен, сэр?
– Конечно, звал! А ты целых пять минут не откликался. Как это понимать?
Мем повернулся, чтобы выйти, так и не ответив.
– Кажется, масса Уоррен тебя о чем-то спросил. – Лукреция Борджиа твердо вознамерилась посрамить Мема.
– Я ждал, пока закипит чайник, масса Уоррен, сэр. Хотел принести вам еще пуншу – наверное, вы об этом и собирались попросить?
– Чайник давно вскипел! – вспылила Лукреция Борджиа. – Изволь обслужить хозяина!
Когда дверь на кухню затворилась, она подошла к Максвеллу вплотную:
– Если вы поедете к массе Льюку, масса Уоррен, сэр, то можно и мне с вами? Мне бы так хотелось быть при вас, когда вы станете подбирать коня для массы Хаммонда!
Он презрительно отмахнулся:
– Я не собираюсь разъезжать по окрестностям на пару с негритянкой! Не делай из меня несмышленого младенца, Лукреция Борджиа! Того и гляди, сунешь мне в рот соску и примешься укачивать! Ничего себе картина: взрослый мужчина, а с ним чернокожая нянька… У меня хватит негров, чтобы выбрать провожатого среди них. Меня повезет Мем!
Этого Лукреции Борджиа хотелось меньше всего. Так Мем заработает очко в свою пользу, а она собиралась выиграть партию всухую. Она поняла, что допустила оплошность, но было уже поздно: удовольствие от прогулки, чего доброго, получит не она, а Мем.
– А вот масса Уиллоуби всегда выезжает вместе с негритянкой.
– Мистеру Уиллоуби скоро стукнет восемьдесят, – ответил Максвелл. – К тому же будь ты так же молода и светлокожа, как его служанка, и так же кокетливо одета, то я бы не возражал против твоего общества. Но ты уже не первой молодости, Лукреция Борджиа, и черна, как печная заслонка. Я и не подумаю устраивать для тебя показательные выезды.
Однако удача была в то утро на ее стороне. Дальше все произошло без ее участия. Торопясь к хозяину с порцией горячего пунша, Мем зацепился за ковер, упал и разлил напиток. Подобрав все осколки, он долго рассматривал большое пятно на ковре, а затем молча удалился на кухню.
Взгляд Уоррена Максвелла встретился со взглядом Лукреции Борджиа. Она кивнула, одобряя его тираду, которую заранее знала почти дословно.
– Этот Мем! – Максвелл так разгневался, что ударил кулаком по ручке кресла и взвыл от боли. – Чертов недотепа! Неуклюжий, ленивый, наглый! Придется передать Хаму, что Мем заслужил десяток ударов кнутом. Сегодня же! Завтра он не сможет править – будет болеть задница. Поезжай-ка со мной ты, Лукреция Борджиа. Ты – моя гордость, пускай ты немолода, некрасива и черна как уголь. Тебе уже давно надо проветриться, к тому же сможешь выведать у кухарки миссис Льюк пару-другую рецептов. Глядишь, и побалуешь меня чем-нибудь новеньким.
– А еще я смогу помочь вам подобрать лошадь для массы Хаммонда. Уж я-то знаю толк в лошадях!
– Как и в неграх?
– Да, сэр, масса Уоррен, сэр, как и в неграх. Я скажу массе Хаммонду, что вы велели сегодня же выпороть Мема. Думаете, десяти ударов с него довольно?
– Об этом я скажу ему сам. Не суй нос в мои дела, слышишь, Лукреция Борджиа? Я сам во всем разберусь. А ты ступай на кухню и смешай мне новую порцию пунша. Потом пришли сюда своих близнецов, а сама займись щелоком, или что там еще у тебя за дела? Главное, оставь меня в покое. Ты слыхала? Дай мне покой!
Глава XX
На следующее утро сразу после завтрака Лукреция Борджиа выросла в дверях гостиной, одетая в свое лучшее черное платье. Раньше оно принадлежало миссис Максвелл, но она выклянчила его у мистера Максвелла и упросила Эмпи, фалконхерстскую швею, сделать его пошире с помощью клиньев и залатать вытертые места. В качестве украшения Лукреция Борджиа накинула на плечи белый платок, который закрепила на груди медной брошью, полученной в свое время от миссис Максвелл. По случаю поездки она обулась, туго обвязала голову чистым платком, ее кожа сияла свежестью. Хаммонд уехал по делам, и Максвелл-старший в его отсутствие принарядился: на нем были светло-коричневые брюки и синий камзол поверх расшитого жилета, из кармашка которого свисала толстая золотая цепь с массивной печаткой.
– Боже, масса Максвелл, сэр, вы великолепно выглядите!
Максвелл так редко принаряжался или куда-нибудь отлучался, что Лукреция Борджиа совсем забыла, как величественно выглядит хозяин, когда меняет каждодневную затрапезную одежду на выходной наряд.
– Я отправил Мема в конюшню и велел запрячь кабриолет. – Он улыбнулся. – Бедняга Мем отчаянно хромает. Видать, здорово его вчера выдрали! Хам его не пощадил. Ничего, это пойдет Мему на пользу. Вообще-то он ничего, только вот разленился. Приведешь его в чувство – и он снова становится шелковый. Сегодня сам без напоминания принес мне горячий пунш, хотя я и рта не раскрыл. Кнут заставил его взяться за ум. Подай-ка мне шляпу, Лукреция Борджиа.
Она протянула ему белую касторовую шляпу, которую сама привела в порядок накануне. Максвелл надел ее и попытался самостоятельно встать с кресла. Это оказалось нелегким делом, поэтому ему пришлось опереться на руку Лукреции Борджиа. На веранду они вышли вместе. Мем стоял рядом с кабриолетом, держа лошадь под уздцы. Вид у него был невеселый, даже скорбный.
– Как самочувствие, Мем? – с усмешкой осведомился Максвелл. – Скоро ли опять надумаешь спотыкаться?
– Нет, сэр, масса Уоррен, сэр. Это вышло случайно. Я не хотел! Я для вас кое-что припас, сэр. – Он принес с веранды дымящийся стакан. – Подумал, вам захочется промочить горло на дорожку. Мне все еще больно, но я могу вас отвезти, если прикажете, сэр.
Обращаясь к хозяину, он косился на великолепную Лукрецию Борджиа в черном платье и красном тюрбане. Не ускользнуло от его внимания и то, что по случаю выезда она сменила свои обычные разношенные шлепанцы на приличные туфли.
– Могу, хоть мне и больно. Запросто, только прикажите.
Максвелл покачал головой. Лукреция Борджиа помогла ему усесться в кабриолет.
– Со мной поедет Лукреция Борджиа. Я не говорил массе Хаммонду о нашей поездке. Мы готовим ему сюрприз ко дню рождения. Если он нас хватится, скажи, что мы с Лукрецией Борджиа укатили в Бенсон за покупками.
Мем был огорошен решением хозяина избрать себе в провожатые Лукрецию Борджиа, однако не посмел перечить. Десяток ударов кнутом, полученных им накануне, были весомым доводом в пользу того, чтобы держать язык за зубами и не вмешиваться в хозяйские дела.
Лукреция Борджиа усадила Максвелла, развернула плюшевую полость, укрыла ею ноги хозяина и аккуратно подоткнула углы. Потом она забралась по спицам колеса на козлы, вооружилась хлыстом и, гордо взявшись за вожжи, тронула старого коня. Конь послушно затрусил. На дороге Лукреции Борджиа пришлось еще раз стегнуть его вожжами, иначе он бы совсем остановился после поворота.
Этот день был знаменательным: впервые за долгие месяцы Лукреция Борджиа вырвалась из Фалконхерста. Важнее всего прочего было то обстоятельство, что именно ей хозяин доверил честь сопровождать его. Это должно было послужить росту ее престижа среди фалконхерстских невольников. Мало-помалу она занимала положение, которого с самого начала мечтала добиться – стать третьим по рангу человеком на плантации.
Между Фалконхерстом и крохотной деревушкой Бенсон не было достойных внимания домов, одни лишь покосившиеся хибары бедствующих белых фермеров, перебивающихся с хлеба на воду. Единственный урожай, какой им удавалось снимать со своих скудных наделов, был представлен многочисленной ребятней, возившейся у ступенек хижин или потевшей вместе с отцами на новых участках, готовя их под хлопок. Лукреция Борджиа поглядывала на этот погрязший в заботах и сновавший теперь между борозд люд с высокомерием рабыни, принадлежащей зажиточному хозяину, и радовалась от одной мысли, что она, чернокожая, живет лучше многих белых.
– Какие никудышные белые! – не выдержала она, оборачиваясь к Максвеллу. – Куда им до наших негров! Вы только взгляните на них!
Она указала хлыстом на особенно шаткую хибару, на крыльце которой сидела замызганная белая женщина и чистила овощи. Вокруг хибары бурно разросся бурьян, лишь в одном месте, куда выплескивали помои, стояла грязная лужа. В грязи резвились двое ребятишек. Троица проводила кабриолет завистливыми взглядами. Дети помахали ему вслед, женщина горько потупилась. Уоррен Максвелл помахал детям.
– Зато они белые, не забывай этого, Лукреция Борджиа. Белый человек может быть беднее Иова, у него может не быть ночного горшка и окна, в которое можно выплеснуть его содержимое, но он все равно остается белым, а это заведомо ставит его выше любого черномазого. Ведь он свободен! Его нельзя ни купить, ни продать.
– Да, сэр, масса Уоррен, сэр. Наверное, вы правы.
В его словах заключалась святая правда. Цветной был лишен главного права, которое никто не покушался отнять у белого, – свободы. Сама Лукреция Борджиа, сколько бы она ни интриговала, как бы ни старалась взобраться на вершину иерархической лестницы в Фалконхерсте, все равно оставалась всего-навсего бессловесной скотиной. Уже дважды в жизни ее продавали. Пожелай Максвелл, и он уже завтра мог бы сбыть ее с рук: лишить привычного существования и продать первому встречному. Только что она испытывала презрение к согбенной фигуре на крыльце убогой хижины, теперь же вдруг стала завидовать этой нищей. Отчего так устроено, что цвет кожи определяет судьбу человека? Скажем, почему она, Лукреция Борджиа, родилась рабыней? Потому лишь, что у нее темная кожа. Она знала, насколько умна, насколько быстро соображает, оставляя далеко позади многих белых. Только какой от этого прок? Самого чудесного, что только есть в жизни, – свободы ей все равно не видать как своих ушей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36