Пятнадцатилетний Хаммонд выглядел вполне взрослым мужчиной. Он был способным учеником своего отца и всегда проявлял готовность постигать тонкости семейного ремесла – покупки и продажи чернокожих. В возрасте тринадцати лет его отправили учиться, но после первого же семестра он вернулся назад. Для этого он тайком покинул школу, занял на соседней плантации лошадь и заявился домой среди ночи. Он не проявил интереса к учебе, ограничившись азами чтения, письма и счета. Дальнейшее постижение наук показалось ему бессмысленным. Он полагал, что куда важнее научиться отличать выходца из племени ибо от круманти, фана от хауса. Разбираться в происхождении негра было насущно важным умением, в школе же этому не учили. Поэтому он и сбежал. Отец корил его за отказ впитывать знания, но в глубине души радовался и даже гордился сыном.
Отец и сын были неразлучны, хотя в последнее время Уоррен Максвелл страдал ревматизмом, что сильно сказывалось на его способности передвигаться. Он помногу дней оставался в четырех стенах из-за сильной боли в суставах и все больше перекладывал обязанности по управлению плантацией на Хаммонда. В пятнадцать лет Хаммонд превратился здесь в главное лицо и лишь следовал отцовским рекомендациям. В те дни, когда боли мешали Уоррену сдвинуться с места, он довольствовался сидением в гостиной у камина и хлопотами Лукреции Борджиа: громко протестуя против ухода за ним, он тем не менее с благодарностью его принимал. Однако, даже не покидая дома, он всегда знал, чем занят сын, и с нетерпением дожидался его появления и подробного отчета о проделанном.
Для Лукреции Борджиа Хаммонд был роднее, чем ее собственные сыновья-близнецы. Он отличался от них цветом кожи, однако она дарила ему всю свою материнскую любовь, на которую он благодарно откликался.
Еще при жизни миссис Максвелл была слишком немощна, чтобы воспрепятствовать растущей власти Лукреции Борджиа в Большом доме. Конечно, Хаммонд подчинялся отцу, однако все чаще у истоков отцовских распоряжений стояла все та же Лукреция Борджиа. Она умела заронить в его голову нужную ей мысль, но действовала так умело, что он не сомневался, что сам все придумал. Он часто напускался на нее за то, что она сует нос не в свое дело, однако все внимательнее внимал ее советам. Это способствовало росту ее власти. Она держала руку на пульсе плантации, ей было известно все, что там творилось, вплоть до мелочей. В этом ей помогало также и то, что она не пропускала мимо ушей ни одного слуха, ни одной сплетни, которые циркулировали постоянно среди рабов, и зачастую узнавала о происшествиях раньше обоих хозяев. Она не только полностью освоилась на плантации, выращивавшей вместо хлопка негров, но и что было сил трудилась ради ее процветания.
За десять лет она трижды беременела – всегда от Мема. В этом, в частности, она усматривала причину своей усталости от этого мужчины. Первые двое ее детей, прижитых от него, были девочками, и она не особенно горевала, когда Максвелл разлучил ее с ними. Однако последняя беременность закончилась появлением на свет сыновей-близнецов; впервые в жизни она умоляла хозяина, чтобы он не отнимал у нее детей. Ему они так понравились – ибо были забавнейшей диковиной: настолько походили один на другого, что не различить, – вот он и пообещал ей, что она будет растить их сама, впоследствии же их не станут продавать, а сделают из них домашних слуг.
Чаша везения Лукреции Борджиа наполнилась до краев. Наконец-то у нее появилась собственность, да еще какая – дети! Она не возражала против решения хозяина наречь ее сыновей Альфой и Омегой, хотя понятия не имела, что означают эти имена. В дальнейшем имена подверглись сокращению: мальчишки стали Альфом и Мегом. Теперь им было уже по пять лет, и хотя им вроде бы полагалось не высовывать носа из кухни, Максвелл был настолько покорен ими, что, сидя дома, всегда просил Лукрецию Борджиа привести их в гостиную, чтобы он мог с ними поиграть. Дети ползали по нему голышом, доставляя ему такое же удовольствие, какое доставляли бы шаловливые щенята.
У мальчиков не было ни малейшего физического изъяна, и они обещали вырасти в настоящих красавцев с прекрасным телосложением. В те редкие моменты, когда ему удавалось их различить – с этой целью Лукреция Борджиа повязывала им на головы цветные ленточки: Альфу красную, Мегу голубую, однако даже это не всегда помогало, так как шалуны норовили обменяться лентами и откликались на любое из имен, – Максвелл отдавал некоторое предпочтение Альфу. Вреда от этого не было, так как Хаммонд благоволил к Мегу, который ходил за ним по пятам и проявлял беззаветную преданность молодому хозяину. Несмотря на нежный возраст, этот негритенок умел добиваться своего: достаточно ему было произнести свое «масса Хаммонд, сэр» – и он получал ломоть хлеба с патокой или леденец, если таковой оказывался у Хаммонда под рукой.
Лукреция Борджиа помыкала своими близнецами с такой же безоговорочной властностью, как и остальным населением плантации. Утро начиналось для них с хорошей взбучки: они должны были на весь день запомнить, что в случае любого проступка их снова взгреют, причем не в пример сильнее. Утренние наказания неизменно сопровождались детскими воплями, при которых старший и младший Максвеллы смотрели в гостиной на часы и кивали друг другу. Завтрак традиционно подавался спустя пять минут. Приглашать отца и сына на завтрак не было в связи с этим особой нужды: шум, поднимаемый Лукрецией Борджиа и ее потомством, заменял самый звучный гонг.
Мем сперва задрал нос, гордясь тем, что родил близнецов, однако почти не принимал участия в их воспитании, хотя и проводил с ними вместе почти целый день. В этом он не нарушал традицию, установившуюся у всех папаш на плантации: они рвались произвести посев, но отказывались культивировать всходы. Если бы не здоровенный максвелловский гроссбух, в котором он записывал всех новорожденных Фалконхерста и их родословную, вряд ли кто-либо из малышни, гонявшей по плантации в чем мать родила почти без присмотра, смог бы указать на свою мать, тем более на отца. На других плантациях, где дети жили при своих матерях, они тоже зачастую не знали отцов.
Лукреция Борджиа рожала на кухне, остальные же невольницы Фалконхерста производили потомство в так называемом родильном доме, под надзором одной из редких на этой плантации престарелых негритянок. Максвелл не продавал ее из-за акушерского искусства; теперь, когда та совсем одряхлела, он приставил к ней молодую рабыню, ей тоже надлежало усвоить методы приема новорожденного. Новорожденным позволяли находиться с матерями считанные дни, реже недели – в это время они кормились материнским молоком; по истечении этого срока их неизменно отнимали у рожениц. Молоко роженицы не пропадало зря: им вскармливали население родильного дома – малышей, содержавшихся там до завершения вскармливания, однако мамаша не могла быть уверена, кого кормит – своего или чужого. Так Максвеллы мешали установлению семейных связей, препятствующих сбыту урожая.
Затем молодую мать отправляли в одну из многочисленных хижин позади конюшни. В этих хижинах распоряжались женщины, прожившие в Фалконхерсте больше обычного. Чаще им было около или чуть больше тридцати – возраст, в котором их еще можно было продать и одновременно уже можно было рассчитывать, что они будут пользоваться авторитетом у более молодых подруг. Под началом у каждой из них находились по три-четыре пары, обитавшие в одной хижине. Эти женщины готовили завтраки и ужины, следили за чистотой и за тем, чтобы по ночам мужчины не отлынивали от своих основных обязанностей.
Ни одна женщина не могла выбрать себе партнера по собственному усмотрению. Это делал за нее Максвелл-старший. Он изучал свои племенные книги, подбирая мужчин и женщин, обещающих наилучшее потомство. Составив пару, он помещал ее в хижину и ждал, пока женщина забеременеет. Затем мужчину возвращали обратно в холостяцкий барак, где он томился, пока не наступало время снова спарить его – опять-таки с новой женщиной, подобранной Максвеллом.
Подобная технология по производству потомства была причиной частых споров супругов Максвелл. Миссис Максвелл отличалась религиозностью и полагала, что рабов надо женить, что каждая пара должна представлять собой семью. Она даже выстроила в конце невольничьего поселка маленькую часовню с колоколенкой и колоколом. Там она проводила воскресные богослужения, если не подворачивался бродячий чернокожий проповедник; Максвелл же считал, что рабов нельзя смущать религией.
Богослужения пользовались популярностью, хотя присутствие на них оставалось добровольным. Однако согласившись скрипя сердце на возведение часовни, Максвелл категорически возражал против бракосочетания своих рабов. Запрет был наложен даже на примитивную брачную церемонию, привезенную из Африки. Ему не требовались семьи на плантации и взаимная привязанность невольников: их растили на продажу, следовательно, они относились совсем к иной категории, чем рабы, которые рождались, проживали всю жизнь и умирали у одних и тех же хозяев.
Считая малолетних детей, подростков и взрослых мужчин и женщин, в Фалконхерсте набиралось сотни три рабов. Уоррен Максвелл практиковал ежегодный сбыт крупных партий товара. Выбор падал прежде всего на женщин, дававших потомство от одного до трех раз. Так как он запускал в воспроизводство девушек начиная с пятнадцатилетнего возраста, идеальный возраст для продажи наступал в восемнадцать лет, причем Максвелл предпочитал продавать матерей с детьми на руках. Это не только сильно повышало цену, но и служило доказательством их плодовитости. Зачастую ребенок принадлежал не самой женщине; однако у Максвелла не было привычки обманывать покупателей, то есть продавать бесплодную женщину, сунув ей чужого младенца. Максвелл работал честно. Мужчин он держал на плантации дольше, продавая их в возрасте между двадцатью и двадцатью двумя годами. Каждый успевал за это время покрыть по нескольку женщин и дать жизнь нескольким отпрыскам.
Итак, рабы из Фалконхерста поступали в продажу ежегодно. Максвелл возил свой товар либо в Новый Орлеан, либо на знаменитую Развилку в Нашвилле. Он избегал продавать своих питомцев разъездным работорговцам, которые, перемещаясь на телегах, гроздьями таскали скованных рабов от плантации к плантации, тут и там подбирая двуногую заваль. Одни эти презренные дельцы и могли польститься на несчастных, не отвечавших высоким стандартам качества, принятым в Фалконхерсте. Потому только увечные, уроды и больные покидали плантацию таким способом. Это помогало Максвеллу избавляться от брака и поддерживать свою высокую репутацию: Фалконхерст предлагал на аукционах только видных, сильных, плодовитых и умных рабов.
Иногда в Фалконхерсте объявлялся плантатор, который, желая пополнить свое поголовье, решался прикупить рабов без торга. По такому случаю Максвелл выставлял самый лучший товар и позволял покупателю совершить покупку по своему вкусу.
Именно в один из таких визитов Лукреция Борджиа лупила по привычке Альфа и Мега по их ягодицам табачного цвета, а те вопили так, что было слышно в гостиной, где Уоррен и Хаммонд принимали некоего мистера Бегли, чья плантация Хай Пайнз считалась одной из богатейших в штате. Бегли прибыл в Фалконхерст днем раньше в коляске с кучером и лакеем и объявил о намерении приобрести, по меньшей мере, двух-трех фалконхерстских невольников. Прежде он пользовался для таких покупок аукционными торгами, поэтому Максвелл был с ним знаком; благодаря своей репутации одного из состоятельнейших людей во всей Алабаме Бегли был принят в Фалконхерсте как самый дорогой гость.
Внимая пронзительным голосам, доносившимся из кухни, Максвелл заметил:
– Эти близнецы отлично заменяют гонг. – Он встал и пригласил Бегли в столовую. – Крики свидетельствуют об утренней экзекуции, которой Лукреция Борджиа регулярно подвергает своих близнецов непосредственно перед подачей завтрака. Для нас это стало привычным сигналом.
Мистер Бегли, мельком видевший Лукрецию Борджиа накануне вечером (он опоздал на ужин) и не встречавший пока ее близнецов, которые рано ложились спать, первым вошел в столовую. За ним последовали Максвелл и Хаммонд.
– Вы говорите о близнецах, мистер Максвелл? – Бегли приподнял брови. – У негров редко рождаются близнецы. У меня в Хай Пайнзе такого никогда не бывало, да и слышать о подобном мне приходилось нечасто. Они что, совершенно одинаковые?
– Просто как две горошины из одного стручка. Мне их ни за что не отличить друг от друга. Потому мы и назвали их Альфой и Омегой.
Мем усадил Бегли за стол. По столь торжественному случаю, каковым являлось присутствие в доме дорогого гостя, Мем облачился в черный фрак, накрахмаленную белую рубаху и красный шейный платок. Дождавшись, пока белые усядутся, Мем налил всем кофе и подал сахарницу, сироп и кувшин с густыми сливками. Максвелл откинулся на стуле, предвкушая завтрак: он знал, что по особым случаям Лукреция Борджиа была способна превзойти саму себя. В Фалконхерсте не так уж часто принимали гостей, и кухарка пользовалась этим как лишней возможностью продемонстрировать свое кулинарное мастерство.
В это утро она не разочаровала хозяев и их гостя. Мем появился в дверях с высокой стопкой золотистых вафель, которые так и хотелось поскорее сдобрить маслом и патокой. Затем была подана овсянка, напоминавшая цветом свежевыпавший снег, но с крупинками черного перца и озерами лучистого масла. Наконец, на столе появилось блюдо с крохотными колбасками.
Мем обслуживал белых, не забывая вежливо кланяться. При желании он становился идеальным слугой. Все трое набросились на еду. Даже Бегли, забыв о приличиях, упоенно зачмокал, отдавая должное яствам. Насытившись, он отклонил предложение Мема побаловаться еще одной вафлей, отодвинул тарелку и стал блаженно прихлебывать кофе.
– Я просто обязан похвалить вашу кухарку, мистер Максвелл. Меня угостили едва ли не лучшим завтраком в жизни! У нас в Хай Пайнзе тоже неплохо кормят, но, должен признаться, наша кухня меркнет по сравнению с вашей. Максвелл довольно кивнул:
– А все Лукреция Борджиа! У нас от роду не было кухарки под стать ей. Она нас воистину балует! Ее бы я не продал за все золото мира. Кстати, она – мать тех самых близнецов, голоса которых вы имели удовольствие слышать.
Бегли пил кофе и задумчиво морщил лоб. Догадаться о ходе его мыслей не составляло труда.
– Близнецы – явление редкое и необычное, мистер Максвелл. Сколько им лет?
– То ли четыре, то ли пять. Сейчас они еще щенята, но со временем станут первоклассным товаром. Уж я-то знаю толк в неграх!
Бегли сделал еще несколько глотков. Пока что он помалкивал, но было ясно, что он что-то обдумывает. Максвелл и Хаммонд насторожились.
– Я бы с удовольствием увез их к себе. Они стали бы главной диковиной Хай Пайнза. Как, не возражаете их продать?
Максвелл сдержал улыбку. У него и в мыслях не было продавать мальчишек, однако ему всегда доставляло удовольствие хвастаться своим достоянием. Он подозвал Мема и достаточно громким шепотом, чтобы его расслышал Бегли, распорядился:
– Пусть войдет Лукреция Борджиа с близнецами. Хаммонд сорвался с места, подбежал к отцу и схватил его за руку со словами:
– Ты ведь не собираешься их продавать, папа? Ты же обещал!
– Брось, сынок! Продать можно любого негра, за хорошую цену, разумеется. Только я что-то сомневаюсь, что мистер Бегли их приобретет. Ему хотелось бы иметь их просто потехи ради, как пару павлинов.
В следующее мгновение из кухни появилась Лукреция Борджиа с двоими сыновьями. Троица сделала несколько шагов, и мать подтолкнула голеньких близнецов вперед.
– Чего изволите, сэр, масса Уоррен, сэр? Вы меня звали?
– Мистеру Бегли захотелось сообщить тебе, Лукреция Борджиа, что ты накормила нас замечательным завтраком. Кроме того, он изъявил желание взглянуть на твоих близнецов. По его словам, у него в Хай Пайнзе они бы стали редкой диковиной. Немногие плантации могут похвалиться близнецами.
– Вы ведь не продадите их, масса Уоррен, сэр? – отозвалась Лукреция Борджиа, ничуть не испугавшись. Она свято верила в слово хозяина.
– Чего я не люблю, мистер Бегли, – молвил Уоррен Максвелл, не обращая внимания на ее слова, – так это дерзких негритянок, не умеющих держать язык за зубами. Давай сюда своих щенков, чтобы мистер Бегли мог их толком рассмотреть. Если хотите, можете их пощупать, мистер Бегли.
Лукрецию Борджиа охватил страх. Раньше она и помыслить не могла о том, что хозяин способен продать ее сыновей. Он дал ей слово, а она не припоминала, чтобы он когда-нибудь нарушал свои обещания. Сейчас же у нее подкосились ноги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36