ей повезло. Конечно, она могла только гадать, где окажется и какой будет ее новая жизнь, но у нее почему-то не было ни малейших сомнений, что все сложится удачно. Она предчувствовала, что на неведомой ей плантации под названием Фалконхерст она станет еще более важной персоной, чем в Элм Гроув. Она была благодарна противному оборванцу, так и не купившему ее. Еще большую благодарность она испытывала к напыщенному господину в синем сюртуке. Она заранее радовалась, что попала к – как бишь его? – Уоррену Максвеллу.
– Масса Максвелл, сэр, – повторяла она про себя, принимая приветствия подруг. – Масса Уоррен, сэр. – Ей неведомо почему казалось, что она станет звать его по имени. Ведь она будет служанкой в Большом доме. Участь загнанной рабыни, гнущей спину на хлопковой плантации, ей не грозила. Разве станет здравомыслящий белый господин отсчитывать тысячу двести долларов за рабыню, которую собирается затем погубить непосильным трудом?
Масса Уоррен, сэр… Звучит неплохо. Ей не терпелось познакомиться с ним поближе. Что желаете на ужин, масса Уоррен, сэр, жареного цыпленка или свинину? Что вам подать, сливочные бисквиты или вафли?
Она схватила узелок со своим небогатым имуществом. Испытание осталось позади. Она не ожидала, что выйдет из такой переделки осчастливленной.
– Слушаюсь, сэр, масса Уоррен, сэр, – прошептала она.
Глава XIV
Стук аукционного молотка и громогласные восклицания мистера Перри стихли, а это свидетельствовало о завершении торгов. Остался лишь смутный ропот: Синклер принимал по очереди новых владельцев чернокожих невольников уже в конюшне, куда переместился со всеми своими принадлежностями. По просьбе покупателя он называл одно или несколько имен. Рабы откликались, подходили к столу, и Синклер выписывал купчую, после чего принимал деньги. Это была купля-продажа в чистом виде: уплатив, белый становился безраздельным хозяином новой вещи – раба. Сам раб не имел права выражать свое отношение к происходящему: будучи просто движимым имуществом, он волей-неволей мирился с новым хозяином, как мирится с хомутом лошадь. Превосходя лошадь разумом, он, однако, оставался таким же животным, поскольку точно так же продавался за деньги. И не считался человеком. Маленькое отличие – здесь торговали двуногим скотом.
Лукреция Борджиа нетерпеливо ждала в своем стойле прихода нового владельца. При появлении Максвелла перед столом Синклера у нее отлегло было от сердца, но через мгновение душа снова ушла в пятки: ее имя все не называлось. Видимо, она стала не единственным его сегодняшним приобретением и замыкала список. Ей предстояло томиться, дожидаясь, пока он оплатит все остальные покупки.
Лукреция Борджиа все больше удивлялась, рассматривая тех, кого приобрел ее новый хозяин: все они были еще детьми. Четверых парнишек, от восьми до четырнадцати лет, она отлично знала. По правде говоря, они были лучшими среди юной поросли Элм Гроув. Старший, Рико, – настоящий красавчик с хорошей осанкой; и немудрено – ведь ей хорошо известно, что его отцом был Большой Джем. От того же отца происходил и Кемп, паренек на пару лет младше Рико. Относительно происхождения других двоих, Захарии и Сэмми, Лукреция Борджиа была уже не так уверена, однако она порадовалась зоркости своего нового хозяина.
Этой четверкой приобретения Максвелла не ограничивались: он купил также трех девочек-подростков, опять-таки сняв самые сливки. Старшей из трех, Лу-Мери, было тринадцать лет; сама миссис Маклин имела на нее виды как на будущую горничную, так она была хороша и сметлива. Светлокожая Мами была младше Лу-Мери; она появилась на свет благодаря совокуплению негритянки с одним из двоюродных братьев мистера Маклина, следствием чего стали длинные волнистые локоны, вызывавшие у Лукреции Борджиа жгучую зависть. Самая молоденькая, Крикет, была всего лишь восьмилетним ребенком, но все говорило за то, что она вырастет красоткой. Лукреция Борджиа готова была рукоплескать умению Максвелла отобрать самый лучший товар. Собственно, уже то, что он не поскупился на нее, лучшую из лучших, говорило в его пользу. Да, у этого плантатора явно наметанный глаз.
Удивление же ее объяснялось просто: Максвелл скупал детей. Они были слишком юны, чтобы работать, способствуя благоденствию плантации. Максимум, где можно было использовать таких сопляков, так это на уборке в доме, вручив им по швабре. Зачем на плантации лишние рты? Лукреция Борджиа склонялась к мысли, что дети достались Максвеллу по дешевке, но с другой стороны, он не походил на любителя дешевизны. Скажем, за нее он не пожалел тысячу двести долларов, и при этом глазом не моргнул. Возможно, продолжала она рассуждать, его поголовье поредело, сам он уже не в тех годах, чтобы производить потомство, вот и усматривает выход в приобретении подростков. Никакого другого объяснения она не могла придумать. Оставалось надеяться, что на плантации для нее найдется хотя бы один видный молодой мужчина.
Ее разочарование никак не проходило: семерых детей собрали в кучу, про нее же так и не вспомнили. Приятель Максвелла, господин по имени Том, расплатился за Джубо и увел его. Максвелла же и след простыл. Лукреция Борджиа нервничала. Уж не возникли ли осложнения, не передумал ли он? Полагая, что он все-таки купил ее, она успокоилась было, теперь же, оставаясь невостребованной, снова не находила себе места. Остальные покупатели бойко разбирали приобретенных ими невольниц. Лукреция Борджиа расставалась с ними с сожалением. Они-то знали, куда отправляются, у них были новые хозяева.
В конце концов она осталась одна во всей конюшне и уже ломала руки от отчаяния, когда Максвелл соизволил появиться снова. Теперь он направлялся прямиком к ней. Рядом с ним упруго шагал высокий цветной мужчина. Слава Богу, молодой!
Лукреция Борджиа тотчас перевела взгляд с Максвелла на его спутника-негра. Тот был поразительно красив – красивее она отродясь не видывала: рослый, широкоплечий, не слишком черный, лет двадцати с небольшим. У него были почти классические черты лица, а губам, хоть и слегка припухлым, было бесконечно далеко до африканской вывороченности, как у Джубо. Волосы вьющиеся, глаза темно-карие, глубоко посаженные. Судя по виду, он обладал громадной физической силой, однако инстинкт подсказывал ей, что он не способен использовать свою мощь во вред другому. Вдобавок он был очень прилично одет – так опрятно не одевался в Элм Гроув ни один невольник. За несколько секунд она осмотрела его с головы до ног и осталась довольна осмотром. Наиболее многообещающим выглядело внушительное вздутие у него в штанах. Она уже предвкушала удовольствие от его близости – ведь он определенно превосходил как мужчина Большого Джема и Джубо, которые тоже отнюдь не были карликами.
Хозяин и слуга подошли к ней. Она подняла свой узелок, готовая следовать за ними. Максвелл улыбался. Она заметила, что сопровождающий его негр приятно удивлен ее обликом.
– Вот, купил для тебя отличную девку, Мемнон, – сказал Максвелл, хлопая его по спине. – Нам как раз нужна хорошая кухарка, а то наша Мерси стареет. Перри, аукционист, утверждал, что она как раз то, что нам нужно. Пускай спит с тобой на кухне. – Глядя на Лукрецию Борджиа, он спросил: – Нравится тебе этот молодец? Кстати, как тебя зовут? Что-то я не разобрал. Слишком увлекся торгами.
Лукреция Борджиа не знала, на который из заданных новым хозяином вопросов отвечать сначала. Видимо, сперва следует представиться.
– Лукреция Борджиа, сэр, – гордо отчеканила она по слогам. – Старый хозяин, еще до мистера Маклина, дал мне это имя. Он сказал: если я хорошо стряпаю, то, видать, не отравлю его, даже если буду носить такое прозвище. Уж и не знаю, что он имел в виду. – Она бесстрашно глянула на молодого негра. – А что до него, то он ничего себе, только с Лукрецией Борджиа ему долго не протянуть. Я живо вытяну из него все соки. Я уже подарила массе Маклину двух сосунков и готова продолжать. Главное, чтобы он не ленился.
Вместо того чтобы пресечь фамильярность и поставить ее на место, Уоррен Максвелл рассмеялся и шлепнул ее по заднему месту.
– Его зовут Агамемнон, но мы называем его Мемнон, а то и просто Мем. Он – слуга в доме.
Вообще-то он ничего, только иногда лентяйничает. Нужно, чтобы рядом с ним был кто-то, кто приводил бы его в чувство. Старуху Мерси мы вернем в хижину, а тебя поселим на кухне. В том случае, конечно, если ты действительно такая умелая кухарка, как расписывал мистер Перри.
– Я хорошо готовлю, – похвасталась она. – Даже отлично. Вот увидите!
– Поглядим. – Максвелл вынул из кармана большие серебряные часы. – Пора ехать. Одно запомни, Лукреция Борджиа. Я – хозяин добрый, но только в том случае, если ниггер делает так, как я ему говорю. У нас в Фалконхерсте не торопятся хвататься за кнут, но в случае чего могут и выпороть. Я велю – ты выполняешь – вот и вся наука. Не огрызаться, не препираться, не дерзить. Многого я не требую.
Она зашагала с ними в ногу, чуть отступив от Максвелла. Отстать она не боялась: она была такой же длинноногой, как Мемнон, и без труда обогнала бы Максвелла. Не прошли они и нескольких шагов, а ей уже понадобилось задать белому вопрос-другой.
– Прошу прощения, сэр, позвольте вас кое о чем спросить.
Он кивнул, отмечая про себя, что она знакома с хорошими манерами.
– Как прикажете к вам обращаться, сэр? Вас зовут мистер Максвелл. Значит, мне называть вас «масса Максвелл, сэр»?
– Ты будешь служить в господском доме, так что можешь называть меня по имени: масса Уоррен. Только не забывай про «сэра». Это необходимо для пущей уважительности. В Фалконхерсте ты станешь называть мою жену «миссис Софи, мэм». У нас есть сын. Он славный паренек, но еще мальчишка. Его зовут Хаммонд. Обращайся к нему «молодой масса Хам».
Теперь у нее была семья. Стряпать для них будет нетрудно – всего-то муж с женой да сын. Служба будет ей в радость, да и Мем подсобит в случае чего.
Возможно, ей дадут в помощь судомойку. Непроясненным оставался всего один вопрос.
– Вы говорите, что мы отправляемся на плантацию Фалконхерст. Можно спросить, что там выращивают? Хлопок, как у нас в Элм Гроув?
Он с усмешкой покачал головой:
– Если бы мы были хлопководами, то жили бы впроголодь. Нет, Лукреция Борджиа, у нас не хлопковая плантация. То есть хлопок у нас есть, но только для того, чтобы люди не сидели без дела. Почвы истощились и уже не дают сносного урожая. Вместо хлопка мы выращиваем негров. Каждый год мы продаем новый урожай чернокожих. За них можно выручить больше, чем за хлопок, а дальше будет еще лучше. Сейчас всем только подавай негров. Так что наша культура – это негры.
– Вы выращиваете их на продажу?
– Ты ничего не забыла? – прикрикнул он.
– Масса Уоррен, сэр, – спохватилась она.
– Так-то лучше. Смотри не забывайся. Да, именно на продажу. Получим от негритянки пару добрых сосунков – и с рук долой. Негров мы держим дольше: каждый производитель должен дать нам примерно двадцать голов потомства.
У Лукреции Борджиа упало сердце. Значит, и ее продадут, как только она даст хозяину потомство? Впрочем, довод против этого предположения находился под рукой: если она проявит себя сносной кухаркой, ее не захотят продавать. А в своих способностях она не сомневалась.
– И со слугами из господского дома вы поступаете так же, масса Уоррен, сэр? Их вы тоже продаете?
– Нет, если мы ими довольны. Скажем, Мемнона я пока не продаю, хотя иногда угрожаю продать, если он не перестанет лениться. И Мерси не продавал; сейчас она состарилась и будет доживать свои годы в Фалконхерсте. Я торгую только молодняком – теми, за кого можно получить хорошие деньги. Ладно, поболтали, и будет. Не проявляй излишнего любопытства. Мне не нужны пронырливые негры, которые суют нос во все мои дела. Лучше поторапливайся.
Они подошли к фургону. Семеро подростков уже расселись внутри на полу. Максвелл велел Лукреции Борджиа положить узел под сиденье. Мемнон получил наказ караулить сзади, чтобы никто из ребятишек не выпрыгнул на ходу и не рванул домой. Лукреции Борджиа предстояло сидеть рядом с Максвеллом на козлах. Уже одно это было привилегией. Остальные тряслись на полу фургона, Мемнон ехал сзади, свесив ноги.
Она проводила взглядом плантацию Элм Гроув, мысленно прощаясь с насаженным на шест черепом, якобы принадлежавшим Большому Джему, с миссис Маклин, махавшей им рукой с веранды, с аллеей, ведущей к дороге. Это место так долго было ее домом, что у нее защемило сердце. Здесь ее ценили по достоинству, здесь она вкусила власть.
Знакомство с Фалконхерстом было делом будущего, но ей стоило только взглянуть на нового хозяина, чтобы отбросить все сомнения. Все будет как нельзя лучше! Она преднамеренно допустила в разговоре с ним фамильярность. Это было проверкой. Он отреагировал хорошо: отповедью, а не наказанием. С таким у нее не будет хлопот, тем более что она знала, как умаслить белого господина.
Фургон выехал на дорогу. Элм Гроув превратился просто в рощицу, на глазах исчезающую из виду. Она не знала, далеко ли до Фалконхерста, доберутся ли они туда к исходу дня. Только чувствовала сильное утомление, так как целый день простояла столбом и перенервничала во время аукциона. Хотелось одного: свернуться калачиком и забыться сном.
Время от времени она оборачивалась, чтобы отчитать кого-нибудь из рыдающих детей. Старший, Рико, стоически перенес удар судьбы; Кемп и Захария тоже старались держаться, зато Сэмми и Крикет оплакивали разлуку с матерями.
– Не могу больше выносить их скулеж, Лукреция Борджиа! Если ты не заставишь их заткнуться, я отделаю их вот этим кнутом. Я знаю, что им хочется к маме, но какое мне до этого дело? Угомони их, иначе я за себя не отвечаю! – взвился Максвелл.
Первым ей под руку попался Сэмми.
– Если тебе хочется поплакать, то сейчас я тебе покажу, что такое настоящее горе! – С этими словами она отвесила ему пару оплеух. – Лучше замолчи, не то еще схлопочешь.
Дотянуться до Крикет она не сумела, но наказание, постигшее Сэмми, привело в чувство всех без исключения: страх перед тяжелой рукой Лукреции Борджиа перевесил тоску по дому. Плач сменился шмыганьем. Немного погодя воцарилась полная тишина.
Максвелл остался доволен.
– Кажется, ты знаешь, как обращаться с ниггерами, Лукреция Борджиа.
– Так и есть, сэр, масса Максвелл, сэр. Еще бы не знать! Всю жизнь только и делала, что раздавала им тумаки. – Она сжала для наглядности кулак. – Мою тяжелую руку они долго помнят. Мне ниггеры не смеют дерзить, масса Уоррен, сэр.
Он одобрительно кивнул. Некоторое время к скрипу колес не примешивалось посторонних звуков. Потом Рико затянул мотив без слов, остальные стали вторить ему. К моменту, когда фургон въехал в чугунные ворота плантации Куртни-Хаммонда, все дети забыли про недавние слезы.
Лукреция Борджиа удивленно разглядывала витые ворота, длинную аллею и белеющую в отдалении усадьбу с колоннами.
– Вот это да, масса Уоррен, сэр! Это и есть плантация Фалконхерст? – Великолепие усадьбы застало ее врасплох.
Он засмеялся и покачал головой:
– Ничего похожего! Эта плантация принадлежит двоюродному брату моей жены. Она из рода Хаммондов, а это знатный народец. Фалконхерст – местечко попроще, зато удобное. Я мечтаю выстроить себе новый дом, но пока и старый неплох. Для того чтобы потягаться с кузеном Куртни, я должен захлебнуться в неграх.
Куртни-Хаммонд поджидал гостя на веранде. Сбежав со ступенек, он сперва осмотрел подростков в фургоне, а затем отдал должное Лукреции Борджиа.
– Славное приобретение, кузен Уоррен!
– Говорят, она к тому же отменно стряпает.
– Положите ее в сарае, вместе со остальными? – осведомился Куртни.
– Нет, думаю приковать ее к Мемнону. Всем остальным, кроме молокососов, я тоже надену кандалы. Как бы еще не бросились наутек!
– Я не убегу, масса Уоррен, сэр, – подала голос Лукреция Борджиа. – Куда мне бежать?
– Тебя никто не спрашивает! – ощерился Максвелл. – Захочу – и закую. Я всегда так поступаю с рабами в первую ночь. С тобой тоже не хочу рисковать, Лукреция Борджиа. Уж больно ты сообразительна.
Лукреция Борджиа поняла, что перегнула палку. Не желая быть наказанной за болтливость, она прикусила язык и хранила молчание, пока они объезжали длинный сарай. Затем вместе с детьми и Мемом покинула фургон. Седовласый негр взялся распрягать лошадей. Куртни-Хаммонд оказался тут как тут. Подмигивая Уоррену, он произнес:
– Миссис Хаммонд этого не одобрила бы, но если вам, кузен Уоррен, захочется взять эту невольницу себе в постель на ночь, то это можно устроить. Хороша! Такая с радостью составит вам компанию. Я бы сам от нее не отказался.
Уоррен покачал головой:
– Ей предстоит спать с Мемноном, пускай к нему и привыкает. К тому же от нее попахивает. Хватит с меня того, что я все это время просидел с ней бок о бок на облучке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
– Масса Максвелл, сэр, – повторяла она про себя, принимая приветствия подруг. – Масса Уоррен, сэр. – Ей неведомо почему казалось, что она станет звать его по имени. Ведь она будет служанкой в Большом доме. Участь загнанной рабыни, гнущей спину на хлопковой плантации, ей не грозила. Разве станет здравомыслящий белый господин отсчитывать тысячу двести долларов за рабыню, которую собирается затем погубить непосильным трудом?
Масса Уоррен, сэр… Звучит неплохо. Ей не терпелось познакомиться с ним поближе. Что желаете на ужин, масса Уоррен, сэр, жареного цыпленка или свинину? Что вам подать, сливочные бисквиты или вафли?
Она схватила узелок со своим небогатым имуществом. Испытание осталось позади. Она не ожидала, что выйдет из такой переделки осчастливленной.
– Слушаюсь, сэр, масса Уоррен, сэр, – прошептала она.
Глава XIV
Стук аукционного молотка и громогласные восклицания мистера Перри стихли, а это свидетельствовало о завершении торгов. Остался лишь смутный ропот: Синклер принимал по очереди новых владельцев чернокожих невольников уже в конюшне, куда переместился со всеми своими принадлежностями. По просьбе покупателя он называл одно или несколько имен. Рабы откликались, подходили к столу, и Синклер выписывал купчую, после чего принимал деньги. Это была купля-продажа в чистом виде: уплатив, белый становился безраздельным хозяином новой вещи – раба. Сам раб не имел права выражать свое отношение к происходящему: будучи просто движимым имуществом, он волей-неволей мирился с новым хозяином, как мирится с хомутом лошадь. Превосходя лошадь разумом, он, однако, оставался таким же животным, поскольку точно так же продавался за деньги. И не считался человеком. Маленькое отличие – здесь торговали двуногим скотом.
Лукреция Борджиа нетерпеливо ждала в своем стойле прихода нового владельца. При появлении Максвелла перед столом Синклера у нее отлегло было от сердца, но через мгновение душа снова ушла в пятки: ее имя все не называлось. Видимо, она стала не единственным его сегодняшним приобретением и замыкала список. Ей предстояло томиться, дожидаясь, пока он оплатит все остальные покупки.
Лукреция Борджиа все больше удивлялась, рассматривая тех, кого приобрел ее новый хозяин: все они были еще детьми. Четверых парнишек, от восьми до четырнадцати лет, она отлично знала. По правде говоря, они были лучшими среди юной поросли Элм Гроув. Старший, Рико, – настоящий красавчик с хорошей осанкой; и немудрено – ведь ей хорошо известно, что его отцом был Большой Джем. От того же отца происходил и Кемп, паренек на пару лет младше Рико. Относительно происхождения других двоих, Захарии и Сэмми, Лукреция Борджиа была уже не так уверена, однако она порадовалась зоркости своего нового хозяина.
Этой четверкой приобретения Максвелла не ограничивались: он купил также трех девочек-подростков, опять-таки сняв самые сливки. Старшей из трех, Лу-Мери, было тринадцать лет; сама миссис Маклин имела на нее виды как на будущую горничную, так она была хороша и сметлива. Светлокожая Мами была младше Лу-Мери; она появилась на свет благодаря совокуплению негритянки с одним из двоюродных братьев мистера Маклина, следствием чего стали длинные волнистые локоны, вызывавшие у Лукреции Борджиа жгучую зависть. Самая молоденькая, Крикет, была всего лишь восьмилетним ребенком, но все говорило за то, что она вырастет красоткой. Лукреция Борджиа готова была рукоплескать умению Максвелла отобрать самый лучший товар. Собственно, уже то, что он не поскупился на нее, лучшую из лучших, говорило в его пользу. Да, у этого плантатора явно наметанный глаз.
Удивление же ее объяснялось просто: Максвелл скупал детей. Они были слишком юны, чтобы работать, способствуя благоденствию плантации. Максимум, где можно было использовать таких сопляков, так это на уборке в доме, вручив им по швабре. Зачем на плантации лишние рты? Лукреция Борджиа склонялась к мысли, что дети достались Максвеллу по дешевке, но с другой стороны, он не походил на любителя дешевизны. Скажем, за нее он не пожалел тысячу двести долларов, и при этом глазом не моргнул. Возможно, продолжала она рассуждать, его поголовье поредело, сам он уже не в тех годах, чтобы производить потомство, вот и усматривает выход в приобретении подростков. Никакого другого объяснения она не могла придумать. Оставалось надеяться, что на плантации для нее найдется хотя бы один видный молодой мужчина.
Ее разочарование никак не проходило: семерых детей собрали в кучу, про нее же так и не вспомнили. Приятель Максвелла, господин по имени Том, расплатился за Джубо и увел его. Максвелла же и след простыл. Лукреция Борджиа нервничала. Уж не возникли ли осложнения, не передумал ли он? Полагая, что он все-таки купил ее, она успокоилась было, теперь же, оставаясь невостребованной, снова не находила себе места. Остальные покупатели бойко разбирали приобретенных ими невольниц. Лукреция Борджиа расставалась с ними с сожалением. Они-то знали, куда отправляются, у них были новые хозяева.
В конце концов она осталась одна во всей конюшне и уже ломала руки от отчаяния, когда Максвелл соизволил появиться снова. Теперь он направлялся прямиком к ней. Рядом с ним упруго шагал высокий цветной мужчина. Слава Богу, молодой!
Лукреция Борджиа тотчас перевела взгляд с Максвелла на его спутника-негра. Тот был поразительно красив – красивее она отродясь не видывала: рослый, широкоплечий, не слишком черный, лет двадцати с небольшим. У него были почти классические черты лица, а губам, хоть и слегка припухлым, было бесконечно далеко до африканской вывороченности, как у Джубо. Волосы вьющиеся, глаза темно-карие, глубоко посаженные. Судя по виду, он обладал громадной физической силой, однако инстинкт подсказывал ей, что он не способен использовать свою мощь во вред другому. Вдобавок он был очень прилично одет – так опрятно не одевался в Элм Гроув ни один невольник. За несколько секунд она осмотрела его с головы до ног и осталась довольна осмотром. Наиболее многообещающим выглядело внушительное вздутие у него в штанах. Она уже предвкушала удовольствие от его близости – ведь он определенно превосходил как мужчина Большого Джема и Джубо, которые тоже отнюдь не были карликами.
Хозяин и слуга подошли к ней. Она подняла свой узелок, готовая следовать за ними. Максвелл улыбался. Она заметила, что сопровождающий его негр приятно удивлен ее обликом.
– Вот, купил для тебя отличную девку, Мемнон, – сказал Максвелл, хлопая его по спине. – Нам как раз нужна хорошая кухарка, а то наша Мерси стареет. Перри, аукционист, утверждал, что она как раз то, что нам нужно. Пускай спит с тобой на кухне. – Глядя на Лукрецию Борджиа, он спросил: – Нравится тебе этот молодец? Кстати, как тебя зовут? Что-то я не разобрал. Слишком увлекся торгами.
Лукреция Борджиа не знала, на который из заданных новым хозяином вопросов отвечать сначала. Видимо, сперва следует представиться.
– Лукреция Борджиа, сэр, – гордо отчеканила она по слогам. – Старый хозяин, еще до мистера Маклина, дал мне это имя. Он сказал: если я хорошо стряпаю, то, видать, не отравлю его, даже если буду носить такое прозвище. Уж и не знаю, что он имел в виду. – Она бесстрашно глянула на молодого негра. – А что до него, то он ничего себе, только с Лукрецией Борджиа ему долго не протянуть. Я живо вытяну из него все соки. Я уже подарила массе Маклину двух сосунков и готова продолжать. Главное, чтобы он не ленился.
Вместо того чтобы пресечь фамильярность и поставить ее на место, Уоррен Максвелл рассмеялся и шлепнул ее по заднему месту.
– Его зовут Агамемнон, но мы называем его Мемнон, а то и просто Мем. Он – слуга в доме.
Вообще-то он ничего, только иногда лентяйничает. Нужно, чтобы рядом с ним был кто-то, кто приводил бы его в чувство. Старуху Мерси мы вернем в хижину, а тебя поселим на кухне. В том случае, конечно, если ты действительно такая умелая кухарка, как расписывал мистер Перри.
– Я хорошо готовлю, – похвасталась она. – Даже отлично. Вот увидите!
– Поглядим. – Максвелл вынул из кармана большие серебряные часы. – Пора ехать. Одно запомни, Лукреция Борджиа. Я – хозяин добрый, но только в том случае, если ниггер делает так, как я ему говорю. У нас в Фалконхерсте не торопятся хвататься за кнут, но в случае чего могут и выпороть. Я велю – ты выполняешь – вот и вся наука. Не огрызаться, не препираться, не дерзить. Многого я не требую.
Она зашагала с ними в ногу, чуть отступив от Максвелла. Отстать она не боялась: она была такой же длинноногой, как Мемнон, и без труда обогнала бы Максвелла. Не прошли они и нескольких шагов, а ей уже понадобилось задать белому вопрос-другой.
– Прошу прощения, сэр, позвольте вас кое о чем спросить.
Он кивнул, отмечая про себя, что она знакома с хорошими манерами.
– Как прикажете к вам обращаться, сэр? Вас зовут мистер Максвелл. Значит, мне называть вас «масса Максвелл, сэр»?
– Ты будешь служить в господском доме, так что можешь называть меня по имени: масса Уоррен. Только не забывай про «сэра». Это необходимо для пущей уважительности. В Фалконхерсте ты станешь называть мою жену «миссис Софи, мэм». У нас есть сын. Он славный паренек, но еще мальчишка. Его зовут Хаммонд. Обращайся к нему «молодой масса Хам».
Теперь у нее была семья. Стряпать для них будет нетрудно – всего-то муж с женой да сын. Служба будет ей в радость, да и Мем подсобит в случае чего.
Возможно, ей дадут в помощь судомойку. Непроясненным оставался всего один вопрос.
– Вы говорите, что мы отправляемся на плантацию Фалконхерст. Можно спросить, что там выращивают? Хлопок, как у нас в Элм Гроув?
Он с усмешкой покачал головой:
– Если бы мы были хлопководами, то жили бы впроголодь. Нет, Лукреция Борджиа, у нас не хлопковая плантация. То есть хлопок у нас есть, но только для того, чтобы люди не сидели без дела. Почвы истощились и уже не дают сносного урожая. Вместо хлопка мы выращиваем негров. Каждый год мы продаем новый урожай чернокожих. За них можно выручить больше, чем за хлопок, а дальше будет еще лучше. Сейчас всем только подавай негров. Так что наша культура – это негры.
– Вы выращиваете их на продажу?
– Ты ничего не забыла? – прикрикнул он.
– Масса Уоррен, сэр, – спохватилась она.
– Так-то лучше. Смотри не забывайся. Да, именно на продажу. Получим от негритянки пару добрых сосунков – и с рук долой. Негров мы держим дольше: каждый производитель должен дать нам примерно двадцать голов потомства.
У Лукреции Борджиа упало сердце. Значит, и ее продадут, как только она даст хозяину потомство? Впрочем, довод против этого предположения находился под рукой: если она проявит себя сносной кухаркой, ее не захотят продавать. А в своих способностях она не сомневалась.
– И со слугами из господского дома вы поступаете так же, масса Уоррен, сэр? Их вы тоже продаете?
– Нет, если мы ими довольны. Скажем, Мемнона я пока не продаю, хотя иногда угрожаю продать, если он не перестанет лениться. И Мерси не продавал; сейчас она состарилась и будет доживать свои годы в Фалконхерсте. Я торгую только молодняком – теми, за кого можно получить хорошие деньги. Ладно, поболтали, и будет. Не проявляй излишнего любопытства. Мне не нужны пронырливые негры, которые суют нос во все мои дела. Лучше поторапливайся.
Они подошли к фургону. Семеро подростков уже расселись внутри на полу. Максвелл велел Лукреции Борджиа положить узел под сиденье. Мемнон получил наказ караулить сзади, чтобы никто из ребятишек не выпрыгнул на ходу и не рванул домой. Лукреции Борджиа предстояло сидеть рядом с Максвеллом на козлах. Уже одно это было привилегией. Остальные тряслись на полу фургона, Мемнон ехал сзади, свесив ноги.
Она проводила взглядом плантацию Элм Гроув, мысленно прощаясь с насаженным на шест черепом, якобы принадлежавшим Большому Джему, с миссис Маклин, махавшей им рукой с веранды, с аллеей, ведущей к дороге. Это место так долго было ее домом, что у нее защемило сердце. Здесь ее ценили по достоинству, здесь она вкусила власть.
Знакомство с Фалконхерстом было делом будущего, но ей стоило только взглянуть на нового хозяина, чтобы отбросить все сомнения. Все будет как нельзя лучше! Она преднамеренно допустила в разговоре с ним фамильярность. Это было проверкой. Он отреагировал хорошо: отповедью, а не наказанием. С таким у нее не будет хлопот, тем более что она знала, как умаслить белого господина.
Фургон выехал на дорогу. Элм Гроув превратился просто в рощицу, на глазах исчезающую из виду. Она не знала, далеко ли до Фалконхерста, доберутся ли они туда к исходу дня. Только чувствовала сильное утомление, так как целый день простояла столбом и перенервничала во время аукциона. Хотелось одного: свернуться калачиком и забыться сном.
Время от времени она оборачивалась, чтобы отчитать кого-нибудь из рыдающих детей. Старший, Рико, стоически перенес удар судьбы; Кемп и Захария тоже старались держаться, зато Сэмми и Крикет оплакивали разлуку с матерями.
– Не могу больше выносить их скулеж, Лукреция Борджиа! Если ты не заставишь их заткнуться, я отделаю их вот этим кнутом. Я знаю, что им хочется к маме, но какое мне до этого дело? Угомони их, иначе я за себя не отвечаю! – взвился Максвелл.
Первым ей под руку попался Сэмми.
– Если тебе хочется поплакать, то сейчас я тебе покажу, что такое настоящее горе! – С этими словами она отвесила ему пару оплеух. – Лучше замолчи, не то еще схлопочешь.
Дотянуться до Крикет она не сумела, но наказание, постигшее Сэмми, привело в чувство всех без исключения: страх перед тяжелой рукой Лукреции Борджиа перевесил тоску по дому. Плач сменился шмыганьем. Немного погодя воцарилась полная тишина.
Максвелл остался доволен.
– Кажется, ты знаешь, как обращаться с ниггерами, Лукреция Борджиа.
– Так и есть, сэр, масса Максвелл, сэр. Еще бы не знать! Всю жизнь только и делала, что раздавала им тумаки. – Она сжала для наглядности кулак. – Мою тяжелую руку они долго помнят. Мне ниггеры не смеют дерзить, масса Уоррен, сэр.
Он одобрительно кивнул. Некоторое время к скрипу колес не примешивалось посторонних звуков. Потом Рико затянул мотив без слов, остальные стали вторить ему. К моменту, когда фургон въехал в чугунные ворота плантации Куртни-Хаммонда, все дети забыли про недавние слезы.
Лукреция Борджиа удивленно разглядывала витые ворота, длинную аллею и белеющую в отдалении усадьбу с колоннами.
– Вот это да, масса Уоррен, сэр! Это и есть плантация Фалконхерст? – Великолепие усадьбы застало ее врасплох.
Он засмеялся и покачал головой:
– Ничего похожего! Эта плантация принадлежит двоюродному брату моей жены. Она из рода Хаммондов, а это знатный народец. Фалконхерст – местечко попроще, зато удобное. Я мечтаю выстроить себе новый дом, но пока и старый неплох. Для того чтобы потягаться с кузеном Куртни, я должен захлебнуться в неграх.
Куртни-Хаммонд поджидал гостя на веранде. Сбежав со ступенек, он сперва осмотрел подростков в фургоне, а затем отдал должное Лукреции Борджиа.
– Славное приобретение, кузен Уоррен!
– Говорят, она к тому же отменно стряпает.
– Положите ее в сарае, вместе со остальными? – осведомился Куртни.
– Нет, думаю приковать ее к Мемнону. Всем остальным, кроме молокососов, я тоже надену кандалы. Как бы еще не бросились наутек!
– Я не убегу, масса Уоррен, сэр, – подала голос Лукреция Борджиа. – Куда мне бежать?
– Тебя никто не спрашивает! – ощерился Максвелл. – Захочу – и закую. Я всегда так поступаю с рабами в первую ночь. С тобой тоже не хочу рисковать, Лукреция Борджиа. Уж больно ты сообразительна.
Лукреция Борджиа поняла, что перегнула палку. Не желая быть наказанной за болтливость, она прикусила язык и хранила молчание, пока они объезжали длинный сарай. Затем вместе с детьми и Мемом покинула фургон. Седовласый негр взялся распрягать лошадей. Куртни-Хаммонд оказался тут как тут. Подмигивая Уоррену, он произнес:
– Миссис Хаммонд этого не одобрила бы, но если вам, кузен Уоррен, захочется взять эту невольницу себе в постель на ночь, то это можно устроить. Хороша! Такая с радостью составит вам компанию. Я бы сам от нее не отказался.
Уоррен покачал головой:
– Ей предстоит спать с Мемноном, пускай к нему и привыкает. К тому же от нее попахивает. Хватит с меня того, что я все это время просидел с ней бок о бок на облучке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36