Из всех ее детей эти двое были ей особенно дороги; она знала, что умрет, если лишится их. Да, зачахнет и погибнет! Однако старалась не подать виду, что ей страшно, наоборот, отважно подтолкнула сынишек к Бегли.
Он оглядел их с видом знатока. Оба походили на Мема. Отличить одного от другого было положительно невозможно. И впрямь похожи как две капли воды. Цветом кожи они были чуть-чуть светлее и матери, и отца. Эдакий добротный табачный цвет. Головы у обоих правильной формы, с мягкой порослью, похожей на черные бархатные шапочки. Глаза у обоих темно-карие, губы изогнутые, полные, но совсем не вывороченные. По-детски выпученные животики поддерживались сильными ногами, особое оснащение, похожее по малолетству на червячков, свидетельствовало об их принадлежности к мужскому полу. У обоих была горделивая осанка, унаследованная от матери, и ее же воинственная посадка головы.
Они без страха подошли к гостю, повинуясь его жесту.
– Славные ребятки, – проговорил он, ощупывая их бархатные тельца. – Безупречные, вон как ладно скроены! Да, мистер Максвелл, от таких я бы не отказался. Я уже вижу их в роли диковин Хай Пайнза: то-то разинут рты мои гости! Я бы обрядил их в красные кафтанчики с медными пуговицами. У меня есть слуга, который научил бы их танцевать джигу. Вот была бы потеха для гостей! Сколько вы за них просите?
Хаммонд успел вернуться на свое место и теперь, вцепившись в край стола, напряженно следил за отцом. Максвелл сидел развалясь, с блуждающей улыбкой.
– Скажем, так: на сотню больше, чем любая сумма, которую вы проявите готовность предложить, мистер Бегли. Дело в том, что они действительно не продаются. Мне хочется показывать их гостям точно так же, как это собираетесь делать вы, мистер Бегли, хоть и без медных пуговиц, и без джиги. Раз они могли бы стать изюминкой Хай Пайнза, то почему бы им не быть ею в Фалконхерсте? К тому же я обещал их матери не продавать близнецов. У нее бы разыгралась мигрень и случилась ужасная истерика, а мы бы голодали не меньше месяца. Лукреция Борджиа у нас на особом положении, и я должен кое в чем идти на уступки. Я обещал ей и Хаму, что не продам их, так что увольте.
Лукреция Борджиа облегченно перевела дух. Теперь, когда опасность миновала, она была готова позволить чужаку сколько угодно разглядывать и тискать ее сыновей.
– Она такая превосходная кухарка, что я приобрел бы и ее в придачу, – признался Бегли, восхищенно глядя на Лукрецию Борджиа.
Максвелл покачал головой, Хаммонд прыснул.
– Она не продается, мистер Бегли. – Он вскочил и обнял кухарку за талию. – Лукреция Борджиа – это Фалконхерст, а Фалконхерст – Лукреция Борджиа. – Он вспомнил, как крепко прижимался к ней после смерти матери, сколько слез пролил у нее на груди. – Лукрецию Борджиа мы никогда не продадим!
– Боюсь, что на сей счет мы не договоримся, мистер Бегли. – Максвелл жестом выпроводил Лукрецию Борджиа вместе с близнецами и продолжал: – Лучше скажите, каковы ваши намерения по части моего товара. Я покажу вам самые лучшие экземпляры. Мне не хотелось бы, чтобы вы тратили ваше драгоценное время на осмотр сомнительного материала. Итак, ваши намерения?
– Я собирался прикупить двух-трех негров на развод. У нас в Хай Пайнзе много хороших негритянок. Почему-то у нас родятся почти сплошь одни девочки, поэтому возникла нехватка в производителях. Я всегда ищу возможность улучшить свое поголовье, а для этого не найти ничего лучше, чем ваши фалконхерстские негры. От парней, купленных у вас в Новом Орлеане пару лет назад, я уже получил славных детенышей, после чего продал их в Луизиану шурину.
– Надеюсь, ваш шурин не станет использовать их на сахарной плантации, – сказал Максвелл, хмурясь. Он не для того выращивал негров, чтобы те гибли на рубке сахарного тростника.
– Где там! Они – гордость его плантации! Он только и делает, что хвастается ими. Зато я теперь остался без производителей, потому и приехал.
– Тогда прошу в гостиную. – Максвелл встал, вытер рот кружевной салфеткой и сказал Хаммонду: – Достань-ка мои племенные книги. Хочу показать мистеру Бегли свой первосортный товар, а его следует сначала подобрать по книгам.
– Да, папа, сейчас, – Хаммонд поспешил выполнить отцовское поручение. – Ты, видимо, имеешь в виду чистокровных фалконхерстских ребят: Дабни, Крауна, Тусала?
– Этот юноша неплохо разбирается в неграх, – похвалил Максвелл сына. – Иногда мне начинает казаться, что он обогнал по этой части меня самого.
Лукреция Борджиа подслушивала, припав ухом к двери. Окончательно успокоившись, Она любовно отвесила каждому сыну по шлепку по голой попке.
– Сегодня у вас на завтрак вафли с патокой, – объявила она. – У нас праздник: ни вас, ни меня не продадут. Масса Хам прикипел к вам душой, а как сказал масса Уоррен, масса Хам разбирается в неграх получше остальных. Это в его-то возрасте!
Глава XVII
Понедельник свято соблюдался в Фалконхерсте как день стирки. Обычно рано поутру к кухонной двери подходила прачка Ненси, приглашенная Лукрецией Борджиа позавтракать. Лишь по случаю большой стирки бедняжка Ненси удостаивалась чести отведать кушаний для белых в Большом доме. Лукреция Борджиа знала, чем лучше она ее накормит, тем большую требовательность сможет потом проявить. Сама она не опускалась до стирки, но внимательно следила за работой Ненси. В результате белье в Фалконхерсте было чище, чем где-либо еще в целом свете. Простыни и наволочки сияли белизной, рубашки Максвеллов были тщательно отутюжены; не менее скрупулезному обращению подвергались белые крахмальные передники самой Лукреции Борджиа – предмет особой заботы старательной Ненси.
В то утро в понедельник Ненси уписывала за длинным кухонным столом овсянку и бекон, когда внезапно вошел Хаммонд в сопровождении раба-квартерона – кожа у миловидного юноши была цвета кофе с молоком. Лукреция Борджиа только что налила себе очередную чашку кофе и собиралась предаться с Ненси сплетням – вот главное средство, с помощью которого она держала руку на пульсе всех событий на плантации.
Появление Хаммонда было в связи с этим очень некстати.
– Что вам нужно, масса Хам, Одри? – Задавая незваным гостям этот нетерпеливый вопрос, она в сердцах прогнала от стола одного из своих близнецов.
– Мы с Одри отправляемся на реку. Хотим искупаться в омуте. Сделай-ка нам сандвичей, чтобы мы не возвращались сюда обедать. Отец отпустил нас, потому что сам поехал с Мемом на лесной участок, где мне нечего делать.
Ей очень не хотелось отпускать его к омуту, однако она не посмела воспротивиться самому Максвеллу. Тем не менее никто не мешал ей поделиться своими опасениями.
– Там слишком глубоко. Можно в два счета утонуть. Вы уверены, что хорошо плаваете, масса Хам?
Своих сыновей-близнецов она любила, в Хаммонде же просто души не чаяла. Зато Одри – паренька чуть старше Хаммонда, несколько лет подряд остававшегося его товарищем по играм, – она презирала. Отчасти это объяснялось тем, что Хаммонд проводил в его обществе больше времени, чем в ее, отчасти завистью, которую вызывала у нее его светлая кожа. Сказывалась тут и излишняя для мальчика миловидность Одри. Волосы у него были слишком длинными и кудрявыми, щеки слишком гладкими, глаза опушены чрезмерно густыми ресницами, а губы чрезмерно пухлыми и красными.
– Я научил массу Хама плавать, Лукреция Борджиа, так что теперь он хороший пловец. – Одри адресовал Лукреции Борджиа обворожительную улыбку, продемонстрировав безупречные зубы.
Она тоже улыбнулась, но вложила в свою улыбку изрядную дозу презрения.
– Погоди, вот взгромоздишься на аукционный помост в Новом Орлеане – там и будешь лыбиться! Не знаю только, кто на тебя польстится. У тебя еще нет потомства, а пора бы! Если хозяин и сумеет тебя продать, то только как изнеженного домашнего мальчишку, в котором нет соку, чтобы заделать потомство.
– Соку во мне хоть отбавляй, мисс Лукреция Борджиа, мэм, и не только его. – Он похлопал себя по причинному месту, возбудив в Лукреции Борджиа законное любопытство.
– А потомства нет как нет, – не сдавалась она.
– Потому что у меня нет на это времени. Я играю с массой Хамом и не успеваю покрывать девок. Ничего, вот получу от массы Максвелла девку – она у меня и глазом не успеет моргнуть, как забеременеет.
– Где тебе! – отмахнулась она. – Неженка ты, вот кто! Ничего, ты у меня дождешься. Сдается мне, ты учишь массу Хама не только плаванию.
Погрозив Одри пальцем, она направилась к плетеной корзине. Вывалив из нее грязное белье, тут же принялась сортировать простыни. С омерзением отбросив две простынки с раскладушки, на которой ночевал в спальне Хаммонда Одри, она внимательно осмотрела четыре простыни, принадлежавшие Хаммонду и Уоррену, а затем положила конец трапезе Ненси словами:
– Принеси-ка дождевой воды, налей ее в большой котел и разожги огонь. Нечего тянуть! Очисти свою тарелку, ноги в руки – и за дело!
Ненси еще не закончила завтракать, но она отлично знала, что Лукреции Борджиа лучше не перечить, особенно когда та не в духе – достаточно было взглянуть на поджатые губы кухарки и ее прищуренные глаза. Ненси вскочила и метнулась к двери. Близнецы, путавшиеся у Хаммонда в ногах, отпустили его штанины и затеяли было возню на куче грязного белья, но Лукреция Борджиа образумила их звучными шлепками и отшвырнула в противоположный угол, где они теперь терли глаза и надрывно всхлипывали.
Схватив одну из больших простыней, Лукреция Борджиа шагнула к юношам.
– Почему ты не спишь в своей постели, Одри? – Ее глаза метали молнии.
– Именно в ней я и сплю, Лукреция Борджиа, мэм, – ответил Одри, запинаясь. Он запирался, но его все больше охватывал страх.
Она в гневе перевела взгляд на Хаммонда. Он был хозяйским сыном, белым, в отношении которого надлежало проявлять почтительность, однако она была непреклонна.
– Это правда, масса Хаммонд, сэр?
– Святая правда, Лукреция Борджиа! Одри спит на раскладушке, а я – в своей постели.
– Я никому не позволю меня обманывать, даже вам, масса Хаммонд, сэр! Если я не выношу лжи от белых, то тем более не дам обманывать меня какому-то цветному! К тому же меня не проведешь. Не на ту напали! Думаете, разворошили постель Одри и замели следы? Я каждое утро убираю ваши постели. Что же я вижу: постель Одри не тронута, подушка не примята, зато большая постель перевернута вверх дном, на обеих подушках следы голов! – Она впилась глазами в обоих лгунов, готовая их испепелить. Молчание стало невыносимым. – А тут еще вот это! – Она показала на пятно на простыни. – И это! – Она нашла еще одно пятно. – Вот я и спрашиваю: чем вы занимаетесь по ночам, если спите вместе?
Она ждала ответа, но его не последовало. Тогда она подскочила к Одри и отвесила ему оплеуху. Удар был таким сокрушительным, что парень не устоял на ногах. Оказавшись на полу, он пустил слезу.
– Не будь вы белым, да к тому же сыном массы Уоррена, я бы и Вас не пощадила! – крикнула она Хаммонду. – Можете не отвечать, чем вы занимаетесь, – я сама все знаю. Это дурно, это грязь! Знаете, что вас ждет, если не перестанете?
Хаммонд попятился. Он не опасался, что Лукреция Борджиа поднимет на него руку, как на Одри, но ее гнев заставлял и его корчиться от страха.
– Мы ничего такого не делаем, Лукреция Борджиа! Просто мы с Одри иногда спим вместе. Мы любим поболтать.
– Если бы вы только болтали!.. Нашли дурочку! То, что вы делаете, – дурно. От этого вы станете идиотами. Это ненормально, плохо. Я бы поговорила с вашим отцом, но знаю, что это его слишком расстроит. Он так рассердится, что велит отстегать паршивца Одри, чтобы у него на спине не осталось ни клочка мяса. Вас он тоже не пощадит, масса Хаммонд.
– Пощадит, если ты будешь держать язык за зубами. – Хаммонд повесил голову, а потом робко поднял на Лукрецию Борджиа глаза. – Папа не станет стегать Одри. Одри – очень ценный цветной, красавчик, папа уже задумал отправить его на аукцион со следующим же невольничьим караваном. В Новом Орлеане за него дадут хорошую цену. Такого нельзя метить рубцами. Если он поднимется на помост с порченой шкурой, мы выручим за него на полтысячи меньше.
– Ниггеры, ниггеры, ниггеры… У вас одно на уме, масса Хаммонд! Сколько можно взять за того, сколько за этого… Пора вам поразмыслить еще кое о чем.
Она отбросила простыню с выразительными пятнами и присела за стол, пригласив Хаммонда занять место напротив. Ее гнев улегся, и следующие ее слова, при всей их суровости, прозвучали уже без злобы. Она даже взяла его руку в свою.
– В вашем возрасте, масса Хаммонд, сэр, вы уже можете прогнать этого бездельника. Вы выросли, вам скоро шестнадцать лет, так зачем вам в спальне дурацкий черномазый, вечно таскающийся за вами по пятам? Пора положить этому конец. Пускай Одри отправляется обратно в барак. Придется мне поговорить с вашим отцом, раскрыть ему глаза.
– Но ты же не скажешь ему об Одри и обо мне, Лукреция Борджиа? Иначе он ужасно вспылит!
Она покачала головой:
– Я не хочу вас позорить, тем более перед отцом. Хотя поговорить с ним мне все равно надо.
– Спасибо, что меня не выдашь. – Он стиснул руку Лукреции Борджиа. – Хочешь, открою секрет? Я тебя очень люблю, Лукреция Борджиа.
– Нечего подлизываться! – Противореча себе, она потрепала его по щеке.
– И Одри не выдавай! Я не хочу, чтобы его забили до полусмерти. Он тоже хороший негр.
– Ладно, – согласилась она. – Только обещайте мне, что ничего подобного больше не повторится. Это для вашей же пользы, масса Хаммонд, сэр. Сейчас я заверну вам сандвичи. Идите плавайте, если вам так хочется, но когда ваш отец вернется, я с ним обязательно поговорю.
– О чем? – снова испугался Хаммонд.
– О том, что пришла пора многое здесь изменить.
– Скажи, что ты имеешь в виду!
– Предоставьте это мне, масса Хаммонд, сэр. Я не хочу навлекать на вас беду. Так и быть, пускай и Одри пока не знакомится с кнутом, хотя я бы не возражала, если б его шкуру малость подпортили. Такой красавчик знает, сколько за него могут отвалить, поэтому позволяет себе невесть что. А мое дело – защитить вас, масса Хаммонд, сэр. Я вовсе не хочу, чтобы с моим мальчиком случилась беда.
Он обошел стол и обнял Лукрецию Борджиа:
– Ты так добра ко мне, Лукреция Борджиа!
Она потрепала его по руке:
– А как же иначе, масса Хаммонд, сэр! Ведь у вас нет матери, кто же за вами присмотрит? Одна старая Лукреция Борджиа и осталась. Ничего, уж я позабочусь о моем мальчике.
Она встала, подошла к хлебнице, взяла каравай и принялась его кромсать.
– Если вы собрались купаться в омуте, то лучше и впрямь прихватите с собой Одри. Одному там опасно. Только зарубите себе на носу: чтобы больше никаких глупостей, не то ваш отец все узнает.
Она заглянула в чулан, где хранились окорока. Хаммонд покосился на перепуганного Одри.
– Она все знает, – прошептал тот.
– Да. С нашими забавами теперь покончено. У проклятой Лукреции Борджиа и на затылке есть глаза. Она знает все, что творится в Фалконхерсте.
Шепот прекратился. Лукреция Борджиа возвратилась из чулана и взялась делать сандвичи, не жалея масла. Завернув свои изделия в белую салфетку, сложила их в корзинку, которую вручила Одри, грозно помахав пальцем перед самым его носом. Он бросился вон из кухни с пепельным от страха лицом. Хаммонд чувствовал себя увереннее, зная, что ему ничего не угрожает. Он не сомневался, что сердобольная Лукреция Борджиа ни за что его не выдаст.
Она вышла следом за ним на крыльцо, прихватив корзину с грязным бельем.
– Вода закипела, Ненси?
Прачка изобразила крайнюю степень озабоченности.
– И не забудь про мыло. Оно лежит в чулане, на верхней полке. Три хорошенько! Если увижу, что белье не отстирано добела, одна ленивая корова схлопочет по шее.
Зная, что обедать вернется один Максвелл, она особенно постаралась ему угодить. Ей была неведома старая поговорка, согласно которой путь к сердцу мужчины лежит через его желудок, но она по опыту убедилась, что с сытым и довольным мужчиной говорить куда проще, чем с голодным. Не довольствуясь привычным фалконхерстским блюдом – жареным цыпленком, она нафаршировала молодую курочку тестом, шалфеем, тимьяном и чабером и в таком виде зажарила, добавив мелкий белый картофель. Зная вкусы хозяина, не забыла и о коровьем горохе и вдобавок о ломтиках окорока; на десерт был испечен пирог с орехом пеканом. Последнее блюдо, к которому прилагались еще воздушные бисквиты и мед, предназначалось для него одного.
При звуке открываемой двери она сделала стойку, зная, что сейчас войдет Мем, сопровождавший хозяина этим утром. Мема уже ждал только что смешанный пунш, который он поспешно отнес хозяину в гостиную. Потом Мем возвратился за второй порцией, чему Лукреция Борджиа была только рада: она знала, что пунш сделает Максвелла податливее.
Услыхав его шаги в столовой, она заглянула туда и увидела, как он с улыбкой ждет, пока Мем расставит на столе его любимые блюда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Он оглядел их с видом знатока. Оба походили на Мема. Отличить одного от другого было положительно невозможно. И впрямь похожи как две капли воды. Цветом кожи они были чуть-чуть светлее и матери, и отца. Эдакий добротный табачный цвет. Головы у обоих правильной формы, с мягкой порослью, похожей на черные бархатные шапочки. Глаза у обоих темно-карие, губы изогнутые, полные, но совсем не вывороченные. По-детски выпученные животики поддерживались сильными ногами, особое оснащение, похожее по малолетству на червячков, свидетельствовало об их принадлежности к мужскому полу. У обоих была горделивая осанка, унаследованная от матери, и ее же воинственная посадка головы.
Они без страха подошли к гостю, повинуясь его жесту.
– Славные ребятки, – проговорил он, ощупывая их бархатные тельца. – Безупречные, вон как ладно скроены! Да, мистер Максвелл, от таких я бы не отказался. Я уже вижу их в роли диковин Хай Пайнза: то-то разинут рты мои гости! Я бы обрядил их в красные кафтанчики с медными пуговицами. У меня есть слуга, который научил бы их танцевать джигу. Вот была бы потеха для гостей! Сколько вы за них просите?
Хаммонд успел вернуться на свое место и теперь, вцепившись в край стола, напряженно следил за отцом. Максвелл сидел развалясь, с блуждающей улыбкой.
– Скажем, так: на сотню больше, чем любая сумма, которую вы проявите готовность предложить, мистер Бегли. Дело в том, что они действительно не продаются. Мне хочется показывать их гостям точно так же, как это собираетесь делать вы, мистер Бегли, хоть и без медных пуговиц, и без джиги. Раз они могли бы стать изюминкой Хай Пайнза, то почему бы им не быть ею в Фалконхерсте? К тому же я обещал их матери не продавать близнецов. У нее бы разыгралась мигрень и случилась ужасная истерика, а мы бы голодали не меньше месяца. Лукреция Борджиа у нас на особом положении, и я должен кое в чем идти на уступки. Я обещал ей и Хаму, что не продам их, так что увольте.
Лукреция Борджиа облегченно перевела дух. Теперь, когда опасность миновала, она была готова позволить чужаку сколько угодно разглядывать и тискать ее сыновей.
– Она такая превосходная кухарка, что я приобрел бы и ее в придачу, – признался Бегли, восхищенно глядя на Лукрецию Борджиа.
Максвелл покачал головой, Хаммонд прыснул.
– Она не продается, мистер Бегли. – Он вскочил и обнял кухарку за талию. – Лукреция Борджиа – это Фалконхерст, а Фалконхерст – Лукреция Борджиа. – Он вспомнил, как крепко прижимался к ней после смерти матери, сколько слез пролил у нее на груди. – Лукрецию Борджиа мы никогда не продадим!
– Боюсь, что на сей счет мы не договоримся, мистер Бегли. – Максвелл жестом выпроводил Лукрецию Борджиа вместе с близнецами и продолжал: – Лучше скажите, каковы ваши намерения по части моего товара. Я покажу вам самые лучшие экземпляры. Мне не хотелось бы, чтобы вы тратили ваше драгоценное время на осмотр сомнительного материала. Итак, ваши намерения?
– Я собирался прикупить двух-трех негров на развод. У нас в Хай Пайнзе много хороших негритянок. Почему-то у нас родятся почти сплошь одни девочки, поэтому возникла нехватка в производителях. Я всегда ищу возможность улучшить свое поголовье, а для этого не найти ничего лучше, чем ваши фалконхерстские негры. От парней, купленных у вас в Новом Орлеане пару лет назад, я уже получил славных детенышей, после чего продал их в Луизиану шурину.
– Надеюсь, ваш шурин не станет использовать их на сахарной плантации, – сказал Максвелл, хмурясь. Он не для того выращивал негров, чтобы те гибли на рубке сахарного тростника.
– Где там! Они – гордость его плантации! Он только и делает, что хвастается ими. Зато я теперь остался без производителей, потому и приехал.
– Тогда прошу в гостиную. – Максвелл встал, вытер рот кружевной салфеткой и сказал Хаммонду: – Достань-ка мои племенные книги. Хочу показать мистеру Бегли свой первосортный товар, а его следует сначала подобрать по книгам.
– Да, папа, сейчас, – Хаммонд поспешил выполнить отцовское поручение. – Ты, видимо, имеешь в виду чистокровных фалконхерстских ребят: Дабни, Крауна, Тусала?
– Этот юноша неплохо разбирается в неграх, – похвалил Максвелл сына. – Иногда мне начинает казаться, что он обогнал по этой части меня самого.
Лукреция Борджиа подслушивала, припав ухом к двери. Окончательно успокоившись, Она любовно отвесила каждому сыну по шлепку по голой попке.
– Сегодня у вас на завтрак вафли с патокой, – объявила она. – У нас праздник: ни вас, ни меня не продадут. Масса Хам прикипел к вам душой, а как сказал масса Уоррен, масса Хам разбирается в неграх получше остальных. Это в его-то возрасте!
Глава XVII
Понедельник свято соблюдался в Фалконхерсте как день стирки. Обычно рано поутру к кухонной двери подходила прачка Ненси, приглашенная Лукрецией Борджиа позавтракать. Лишь по случаю большой стирки бедняжка Ненси удостаивалась чести отведать кушаний для белых в Большом доме. Лукреция Борджиа знала, чем лучше она ее накормит, тем большую требовательность сможет потом проявить. Сама она не опускалась до стирки, но внимательно следила за работой Ненси. В результате белье в Фалконхерсте было чище, чем где-либо еще в целом свете. Простыни и наволочки сияли белизной, рубашки Максвеллов были тщательно отутюжены; не менее скрупулезному обращению подвергались белые крахмальные передники самой Лукреции Борджиа – предмет особой заботы старательной Ненси.
В то утро в понедельник Ненси уписывала за длинным кухонным столом овсянку и бекон, когда внезапно вошел Хаммонд в сопровождении раба-квартерона – кожа у миловидного юноши была цвета кофе с молоком. Лукреция Борджиа только что налила себе очередную чашку кофе и собиралась предаться с Ненси сплетням – вот главное средство, с помощью которого она держала руку на пульсе всех событий на плантации.
Появление Хаммонда было в связи с этим очень некстати.
– Что вам нужно, масса Хам, Одри? – Задавая незваным гостям этот нетерпеливый вопрос, она в сердцах прогнала от стола одного из своих близнецов.
– Мы с Одри отправляемся на реку. Хотим искупаться в омуте. Сделай-ка нам сандвичей, чтобы мы не возвращались сюда обедать. Отец отпустил нас, потому что сам поехал с Мемом на лесной участок, где мне нечего делать.
Ей очень не хотелось отпускать его к омуту, однако она не посмела воспротивиться самому Максвеллу. Тем не менее никто не мешал ей поделиться своими опасениями.
– Там слишком глубоко. Можно в два счета утонуть. Вы уверены, что хорошо плаваете, масса Хам?
Своих сыновей-близнецов она любила, в Хаммонде же просто души не чаяла. Зато Одри – паренька чуть старше Хаммонда, несколько лет подряд остававшегося его товарищем по играм, – она презирала. Отчасти это объяснялось тем, что Хаммонд проводил в его обществе больше времени, чем в ее, отчасти завистью, которую вызывала у нее его светлая кожа. Сказывалась тут и излишняя для мальчика миловидность Одри. Волосы у него были слишком длинными и кудрявыми, щеки слишком гладкими, глаза опушены чрезмерно густыми ресницами, а губы чрезмерно пухлыми и красными.
– Я научил массу Хама плавать, Лукреция Борджиа, так что теперь он хороший пловец. – Одри адресовал Лукреции Борджиа обворожительную улыбку, продемонстрировав безупречные зубы.
Она тоже улыбнулась, но вложила в свою улыбку изрядную дозу презрения.
– Погоди, вот взгромоздишься на аукционный помост в Новом Орлеане – там и будешь лыбиться! Не знаю только, кто на тебя польстится. У тебя еще нет потомства, а пора бы! Если хозяин и сумеет тебя продать, то только как изнеженного домашнего мальчишку, в котором нет соку, чтобы заделать потомство.
– Соку во мне хоть отбавляй, мисс Лукреция Борджиа, мэм, и не только его. – Он похлопал себя по причинному месту, возбудив в Лукреции Борджиа законное любопытство.
– А потомства нет как нет, – не сдавалась она.
– Потому что у меня нет на это времени. Я играю с массой Хамом и не успеваю покрывать девок. Ничего, вот получу от массы Максвелла девку – она у меня и глазом не успеет моргнуть, как забеременеет.
– Где тебе! – отмахнулась она. – Неженка ты, вот кто! Ничего, ты у меня дождешься. Сдается мне, ты учишь массу Хама не только плаванию.
Погрозив Одри пальцем, она направилась к плетеной корзине. Вывалив из нее грязное белье, тут же принялась сортировать простыни. С омерзением отбросив две простынки с раскладушки, на которой ночевал в спальне Хаммонда Одри, она внимательно осмотрела четыре простыни, принадлежавшие Хаммонду и Уоррену, а затем положила конец трапезе Ненси словами:
– Принеси-ка дождевой воды, налей ее в большой котел и разожги огонь. Нечего тянуть! Очисти свою тарелку, ноги в руки – и за дело!
Ненси еще не закончила завтракать, но она отлично знала, что Лукреции Борджиа лучше не перечить, особенно когда та не в духе – достаточно было взглянуть на поджатые губы кухарки и ее прищуренные глаза. Ненси вскочила и метнулась к двери. Близнецы, путавшиеся у Хаммонда в ногах, отпустили его штанины и затеяли было возню на куче грязного белья, но Лукреция Борджиа образумила их звучными шлепками и отшвырнула в противоположный угол, где они теперь терли глаза и надрывно всхлипывали.
Схватив одну из больших простыней, Лукреция Борджиа шагнула к юношам.
– Почему ты не спишь в своей постели, Одри? – Ее глаза метали молнии.
– Именно в ней я и сплю, Лукреция Борджиа, мэм, – ответил Одри, запинаясь. Он запирался, но его все больше охватывал страх.
Она в гневе перевела взгляд на Хаммонда. Он был хозяйским сыном, белым, в отношении которого надлежало проявлять почтительность, однако она была непреклонна.
– Это правда, масса Хаммонд, сэр?
– Святая правда, Лукреция Борджиа! Одри спит на раскладушке, а я – в своей постели.
– Я никому не позволю меня обманывать, даже вам, масса Хаммонд, сэр! Если я не выношу лжи от белых, то тем более не дам обманывать меня какому-то цветному! К тому же меня не проведешь. Не на ту напали! Думаете, разворошили постель Одри и замели следы? Я каждое утро убираю ваши постели. Что же я вижу: постель Одри не тронута, подушка не примята, зато большая постель перевернута вверх дном, на обеих подушках следы голов! – Она впилась глазами в обоих лгунов, готовая их испепелить. Молчание стало невыносимым. – А тут еще вот это! – Она показала на пятно на простыни. – И это! – Она нашла еще одно пятно. – Вот я и спрашиваю: чем вы занимаетесь по ночам, если спите вместе?
Она ждала ответа, но его не последовало. Тогда она подскочила к Одри и отвесила ему оплеуху. Удар был таким сокрушительным, что парень не устоял на ногах. Оказавшись на полу, он пустил слезу.
– Не будь вы белым, да к тому же сыном массы Уоррена, я бы и Вас не пощадила! – крикнула она Хаммонду. – Можете не отвечать, чем вы занимаетесь, – я сама все знаю. Это дурно, это грязь! Знаете, что вас ждет, если не перестанете?
Хаммонд попятился. Он не опасался, что Лукреция Борджиа поднимет на него руку, как на Одри, но ее гнев заставлял и его корчиться от страха.
– Мы ничего такого не делаем, Лукреция Борджиа! Просто мы с Одри иногда спим вместе. Мы любим поболтать.
– Если бы вы только болтали!.. Нашли дурочку! То, что вы делаете, – дурно. От этого вы станете идиотами. Это ненормально, плохо. Я бы поговорила с вашим отцом, но знаю, что это его слишком расстроит. Он так рассердится, что велит отстегать паршивца Одри, чтобы у него на спине не осталось ни клочка мяса. Вас он тоже не пощадит, масса Хаммонд.
– Пощадит, если ты будешь держать язык за зубами. – Хаммонд повесил голову, а потом робко поднял на Лукрецию Борджиа глаза. – Папа не станет стегать Одри. Одри – очень ценный цветной, красавчик, папа уже задумал отправить его на аукцион со следующим же невольничьим караваном. В Новом Орлеане за него дадут хорошую цену. Такого нельзя метить рубцами. Если он поднимется на помост с порченой шкурой, мы выручим за него на полтысячи меньше.
– Ниггеры, ниггеры, ниггеры… У вас одно на уме, масса Хаммонд! Сколько можно взять за того, сколько за этого… Пора вам поразмыслить еще кое о чем.
Она отбросила простыню с выразительными пятнами и присела за стол, пригласив Хаммонда занять место напротив. Ее гнев улегся, и следующие ее слова, при всей их суровости, прозвучали уже без злобы. Она даже взяла его руку в свою.
– В вашем возрасте, масса Хаммонд, сэр, вы уже можете прогнать этого бездельника. Вы выросли, вам скоро шестнадцать лет, так зачем вам в спальне дурацкий черномазый, вечно таскающийся за вами по пятам? Пора положить этому конец. Пускай Одри отправляется обратно в барак. Придется мне поговорить с вашим отцом, раскрыть ему глаза.
– Но ты же не скажешь ему об Одри и обо мне, Лукреция Борджиа? Иначе он ужасно вспылит!
Она покачала головой:
– Я не хочу вас позорить, тем более перед отцом. Хотя поговорить с ним мне все равно надо.
– Спасибо, что меня не выдашь. – Он стиснул руку Лукреции Борджиа. – Хочешь, открою секрет? Я тебя очень люблю, Лукреция Борджиа.
– Нечего подлизываться! – Противореча себе, она потрепала его по щеке.
– И Одри не выдавай! Я не хочу, чтобы его забили до полусмерти. Он тоже хороший негр.
– Ладно, – согласилась она. – Только обещайте мне, что ничего подобного больше не повторится. Это для вашей же пользы, масса Хаммонд, сэр. Сейчас я заверну вам сандвичи. Идите плавайте, если вам так хочется, но когда ваш отец вернется, я с ним обязательно поговорю.
– О чем? – снова испугался Хаммонд.
– О том, что пришла пора многое здесь изменить.
– Скажи, что ты имеешь в виду!
– Предоставьте это мне, масса Хаммонд, сэр. Я не хочу навлекать на вас беду. Так и быть, пускай и Одри пока не знакомится с кнутом, хотя я бы не возражала, если б его шкуру малость подпортили. Такой красавчик знает, сколько за него могут отвалить, поэтому позволяет себе невесть что. А мое дело – защитить вас, масса Хаммонд, сэр. Я вовсе не хочу, чтобы с моим мальчиком случилась беда.
Он обошел стол и обнял Лукрецию Борджиа:
– Ты так добра ко мне, Лукреция Борджиа!
Она потрепала его по руке:
– А как же иначе, масса Хаммонд, сэр! Ведь у вас нет матери, кто же за вами присмотрит? Одна старая Лукреция Борджиа и осталась. Ничего, уж я позабочусь о моем мальчике.
Она встала, подошла к хлебнице, взяла каравай и принялась его кромсать.
– Если вы собрались купаться в омуте, то лучше и впрямь прихватите с собой Одри. Одному там опасно. Только зарубите себе на носу: чтобы больше никаких глупостей, не то ваш отец все узнает.
Она заглянула в чулан, где хранились окорока. Хаммонд покосился на перепуганного Одри.
– Она все знает, – прошептал тот.
– Да. С нашими забавами теперь покончено. У проклятой Лукреции Борджиа и на затылке есть глаза. Она знает все, что творится в Фалконхерсте.
Шепот прекратился. Лукреция Борджиа возвратилась из чулана и взялась делать сандвичи, не жалея масла. Завернув свои изделия в белую салфетку, сложила их в корзинку, которую вручила Одри, грозно помахав пальцем перед самым его носом. Он бросился вон из кухни с пепельным от страха лицом. Хаммонд чувствовал себя увереннее, зная, что ему ничего не угрожает. Он не сомневался, что сердобольная Лукреция Борджиа ни за что его не выдаст.
Она вышла следом за ним на крыльцо, прихватив корзину с грязным бельем.
– Вода закипела, Ненси?
Прачка изобразила крайнюю степень озабоченности.
– И не забудь про мыло. Оно лежит в чулане, на верхней полке. Три хорошенько! Если увижу, что белье не отстирано добела, одна ленивая корова схлопочет по шее.
Зная, что обедать вернется один Максвелл, она особенно постаралась ему угодить. Ей была неведома старая поговорка, согласно которой путь к сердцу мужчины лежит через его желудок, но она по опыту убедилась, что с сытым и довольным мужчиной говорить куда проще, чем с голодным. Не довольствуясь привычным фалконхерстским блюдом – жареным цыпленком, она нафаршировала молодую курочку тестом, шалфеем, тимьяном и чабером и в таком виде зажарила, добавив мелкий белый картофель. Зная вкусы хозяина, не забыла и о коровьем горохе и вдобавок о ломтиках окорока; на десерт был испечен пирог с орехом пеканом. Последнее блюдо, к которому прилагались еще воздушные бисквиты и мед, предназначалось для него одного.
При звуке открываемой двери она сделала стойку, зная, что сейчас войдет Мем, сопровождавший хозяина этим утром. Мема уже ждал только что смешанный пунш, который он поспешно отнес хозяину в гостиную. Потом Мем возвратился за второй порцией, чему Лукреция Борджиа была только рада: она знала, что пунш сделает Максвелла податливее.
Услыхав его шаги в столовой, она заглянула туда и увидела, как он с улыбкой ждет, пока Мем расставит на столе его любимые блюда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36