.. Бельгии. В котором говорилось - дескать, Германия, получила "надежную информацию", будто Франция намерена напасть на нее через Бельгию. А поскольку бельгийская армия французов остановить не сумеет, то Германия вынуждена "в целях самосохранения предвосхитить вражеское нападение" и ввести войска в Бельгию. Если та согласится, немцы обещают уйти с ее территории после войны и возместить убытки. А если не согласится, то "будет считаться врагом" Германии.
Ответ на ультиматум Вены премьер Пашич дал очень примирительный. Он принял все условия, кроме пункта об участии Австро-Венгрии в следствии на сербской территории и в наказании виновных. Но этот пункт и невозможно было принять. Формально - потому что он нарушал суверенитет Сербии. А фактически из-за того, что за терактом и в самом деле стояли высокопоставленные авантюристы из сербской армии. Пашич это знал. И знал, что австрийцы это знают - в их руках были все исполнители. Поэтому и принятие указанного пункта Сербию от удара не избавляло - она сразу получила бы новый ультиматум, по результатам следствия. И давала согласие на собственную оккупацию в порядке наказания со стороны Австрии. Однако и тут Пашич выкрутился - по совету Николая II он предлагал передать расследование международному трибуналу в Гааге, и Сербия обещала подчиниться его решению. Ведь трибунал мог свести вопрос к персональной ответственности заговорщиков, а покровители Сербии успели бы сорганизоваться и не допустить ее уничтожения как государства.
Но посол Гизль инструкции имел четкие. Придрался к тому, что хоть что-то не принято и покинул Белград. В Берлине, кстати, узнав текст ответа, были разочарованы. Кайзер счел, что "полнейшая капитуляция налицо" и желанный предлог для войны исчез. Впрочем, все же советовал "оккупировать Белград, чтобы заставить сербов выполнить свое обещание" и дать войскам "моральное удовлетворение". Англия и Россия склоняли Вену к переговорам на базе сербского ответа. Однако посол в Петербурге Сапари получил инструкции "вести разговоры, ни к чему не обязывающие, отделываясь общими местами". А формальностями Австрия решила пренебречь и все же нанести удар.
К сожалению, кризис выявил и всю непрочность союзных связей Антанты. Англия, например, от просьб Сазонова и Пуанкаре сделать официальное заявление, которое однозначно определило бы ее позицию, долго уклонялась. Грей действовал вполне в духе традиций британской дипломатии воздерживаться от определенных обязательств - и повторял: "Мы должны сохранять полнейшую свободу действий исходя из сложившихся обстоятельств в развитии настоящего кризиса". Но на самом деле, единой позиции в британском руководстве в это время и не было, шла борьба нескольких точек зрения. Большинство предпочло бы вообще остаться в стороне от европейской войны. На это было настроено и общественное мнение. Причем глава лондонских Ротшильдов, связанных с австрийскими Ротшильдами, использовал все свое влияние и финансовые вливания, чтобы самые популярные газеты, вплоть до "Таймс", активизировали пропаганду невмешательства. И если бы германо-австрийская агрессия была нацелена только против Сербии и России, то Британия скорее всего и не вмешалась бы. Но все более отчетливо проступало другое направление агрессии - на Запад. Российский посол докладывал из Лондона: "Англию страшит не столько австро-венгерская гегемония на Балканах, сколько мировая гегемония Германии".
И часть политиков приходила к выводу, что воевать придется. В Британии только что завершились летние маневры флота с участием резервистов, но первый морской лорд Баттенберг и первый лорд адмиралтейства Черчилль, пока еще на свой страх и риск, отдали приказ резервистов по домам не распускать и корабли по местам мирной дислокации не рассредоточивать - чтобы "дипломатическая ситуация не определила военно-морскую". То бишь чтобы не оказаться неготовыми перед внезапным нападением. Однако большинство в правительстве не разделяло их опасений. И немцы, кстати, расценили колебания Англии по-своему - Бетман-Гольвег сделал откровенное предложение купить ее нейтралитет. Заведомо подразумевалось, что война будет с Францией - еще абсолютно не причастной к "сербскому вопросу", и Берлин обещал, что при невмешательстве Британии он не позволит себе приобретений за счет собственно французской территории. Ну а колонии, дескать, могут стать предметом раздела. Тут немцы, конечно, допустили грубую ошибку. На такое Англия не пошла, и помощник подсекретаря британского МИДа А. Кроу прокомментировал: "Единственный вывод, который необходимо сделать, что эти предложения дискредитируют тех государственных деятелей, которые их выдвинули".
Россия в данный период тоже вела себя чрезвычайно осторожно. У царя в течение нескольких дней шли непрерывные совещания с Сазоновым, с военным министром Сухомлиновым и морским - Григоровичем, с начальником Генштаба Янушкевичем. Николай опасался спровоцировать столкновение собственными военными приготовлениями, и меры предпринимались лишь предварительные. 25.7 были отозваны из отпусков офицеры. А 26.7, когда Австрия разорвала отношения с Сербией, царь согласился на подготовку к частичной мобилизации. Но только к частичной - соответствующие мероприятия начинались в Киевском, Казанском, Московском и Одесском округах. Но не в Варшавском, который граничил с Австро-Венгрией и одновременно с Германией. И пока разрешались только подготовительные мероприятия, а не сама мобилизация. Николай все еще не терял надежды на мирный исход и пытался использовать свою, как он считал, личную дружбу с "кузеном Вилли". Одну за другой слал ему телеграммы, умоляя помешать австрийцам "зайти слишком далеко".
На самом же деле ни сдержанность Англии, ни сдержанность России уже ничего не определяли. Все решалось в Берлине. Германский посол Лихневский впоследствии признавал: "Конечно, достаточно было одного намека из Берлина, чтобы побудить графа Бертольда, успокоившись на сербском ответе, удовлетвориться дипломатическим успехом. Этого намека, однако, не последовало. Напротив, настаивали на войне". Кайзер уже закусил удила, его пометки на полях докладов в это время приобретают почти "ленинский" стиль: "Ага, обычный обман!", "Он лжет!", "Грей - лживая собака", "Болтовня!", "предатели-славяне", "предатели-англичане", а на предупреждениях Сазонова, что Россия не оставит Сербию на растерзание - "Что ж, валяйте" и "Это как раз то, что нужно!" Бертольду он пишет: "Славяне рождены для того, чтобы повиноваться!" А министр Ягов успокаивал Вену: "По существу, Россия теперь небоеспособна".
И колебания царя как раз и становились для кайзера лучшим доказательством слабости России. Причем казалось, что вся Германия стремится убедить в этом себя и свою союзницу. Из Петербурга шли доклады посла и военного атташе, что царь боится войны, что "в русской армии настроение больного кота" и она "планирует не решительное наступление, а постепенное отступление, как в 1812 г.". Немецкая пресса вопила о "полном разложении" в России. Поэтому разногласия в германском руководстве тоже существовали, но другого рода, чем в Петербурге или Лондоне. Мольтке требовал от Конрада: "Всякая потерянная минута усиливает опасность положения, давая преимущества России. Отвергните мирные предложения Великобритании. Европейская война - это единственный шанс на спасение Австро-Венгрии. Поддержка Германии вам абсолютно обеспечена". А канцлер Бетман-Гольвег, наоборот, за 2 дня направил в Вену 6 телеграмм, чтобы не отказывались безоговорочно от любых мирных предложений, а делали вид, что собираются их рассмотреть, иначе "будет трудно возложить на Россию вину за пожар в Европе". И Бертольд разводил руками - кто же, мол, возглавляет германское правительство, Бетман или Мольтке?
28.7 Австро-Венгрия объявила Сербии войну. Британский посол докладывал: "В Вене царило такое всеобщее настроение, что сообщения вызвали всеобщее ликование, толпы народа заполонили улицы, распевая патриотические песни до утра". То же происходило и в Будапеште. Царила атмосфера настоящего праздника, горожане устраивали патриотическое гуляния, а дамы засыпали цветами и знаками внимания военных, которым предстояло пойти и побить проклятых сербов. В принципе такая война воспринималась как недолгая, и конечно же, заведомо успешная прогулка. К наступлению австрийцы были еще не готовы, но 29.7 началась бомбардировка Белграда кораблями Дунайской флотилии и батареями крепости Землин, расположенной на другом берегу Дуная.
И в этот же день германскому послу в Брюсселе фон Белову был доставлен пакет с ультиматумом Бельгии. Но вскрыть его следовало позже, по особому указанию. А Франции и России Бетман-Гольвег направил угрожающие ноты. В Париж - что "военные приготовления, которые Франция собирается начать, вынуждают Германию объявить состояние угрозы войны". А нота в Петербург "очень серьезно уведомляла", что "если Россия будет продолжать свои военные приготовления, даже не приступая к мобилизации", то эти меры "заставят нас мобилизоваться, и тогда едва ли удастся избежать европейской войны". В общем, стало ясно, что Германия опять задирает соседей и ищет предлога для ссоры.
Лишь тогда, с 29.7, начали происходить сдвиги в позиции стран Антанты. Грей предложил новый план урегулирования - "занятие Австро-Венгрией части сербской территории в качестве залога" с последующим посредничеством великих держав. Намекая, что при отказе даже от такого варианта возможно более решительное вмешательство Англии. Черчилль приказал флоту перебазироваться на север, в Скапа-Флоу, чтобы корабли были подальше от баз немецких миноносцев и подводных лодок, и уговорил премьера Асквита подписать приказ о "предварительном военном положении". Хотя в целом мнение правительства еще не определилось. На очередную просьбу Пуанкаре "сказать свое слово" Англия не отреагировала. Асквит, докладывая королю, пояснял: "Кабинет считает, что вопрос, если он возникнет, скорее вопрос политики, чем законных обязательств". А сотрудник МИДа А. Кроу рассуждал: "Англия не могла участвовать в большой войне, ибо это означало отказ от независимости" - под независимостью понималось следование собственным интересам, а не союзническим.
Во Франции правительственный кабинет заседал непрерывно. Начальник Генштаба Жоффр, еще в отсутствие президента и премьера, провел подготовительные меры к началу мобилизации, убеждал привести войска в готовность и занять позиции на границе. Положение усугублялось тем, что по французским законам солдатам предоставлялись отпуска на время жатвы! И половина армии разъехалась по деревням. Жоффр докладывал, что немцы могут начать вторжение без единого выстрела: "Любое промедление с мобилизацией во Франции будет означать, что начало войны пройдет с потерей французской территории". Но даже такие сторонники войны, как Пуанкаре, когда эта война грозила из теоретических рассуждений обратиться в реальность, растерялись. Снова вставали призраки Седана, и казалось необходимым использовать все шансы на мир. Убедить в своем миролюбии Англию - чтобы не бросила в беде, Италию - чтобы не ударила в спину. Поэтому Жоффру разрешили лишь отозвать солдат из отпусков и мобилизовать 5 приграничных корпусов. Но одновременно приказали отвести их на 10 км от границы. Чтобы случайный выстрел не спровоцировал конфликт и чтобы доказать миру - Франция атаковать первой не будет.
Сходная ситуация была и в Петербурге. Правда, после объявления Австрией войны сербам царь согласился на частичную мобилизацию. Однако это оказалось невозможным. В Генштабе существовали планы частичной мобилизации против Турции, против Швеции, но не против Австро-Венгрии. И не по какой-то оплошности, как это порой представляют малокомпетентные авторы,- просто военные специалисты и политики отлично знали, что в одиночку, без Германии, Вена против России не выступит. А сама Россия нападать на Австрию не собиралась. Вариант частичной мобилизации рассматривался на заседании правительства в 1912 г., и точку в обсуждении тогда поставил премьер Коковцов. Он сказал, что это просто не имеет смысла, потому что враги, если уж захотят придраться, то все равно придерутся. "Наши противники расценят как саму войну все наши подготовительные действия, как бы мы их ни назвали - мобилизация остается мобилизацией".
Но царь настаивал, чтобы мобилизация была только частичной. И начальник Генштаба Янушкевич доказывал, что если не мобилизовать Варшавский округ, останется неприкрытым как раз тот участок, где, по разведданным, должен быть сосредоточен ударный кулак австрийцев. И что если начать импровизированную частичную мобилизацию, это сломает все графики железнодорожных перевозок - и при необходимости объявить потом общую мобилизацию все окажется скомкано и перепутано. Тогда Николай решил пока вообще не приступать к мобилизации - ни к какой. Информация к нему стекалась самая противоречивая. Приходили обнадеживающие телеграммы от Вильгельма, посол Пурталес передавал, что Германия склоняет Вену к уступкам, и Австрия, вроде, соглашалась. Но тут же прикатилась упомянутая выше нота Бетман-Гольвега. Стало известно о бомбардировке Белграда, о придирках к Франции. А Вена после всех виляний наотрез отказалась от любого обмена мнениями с Россией.
И 30.7 царь отдал приказ о мобилизации. Но сразу и отменил. Потому что пришли еще несколько миролюбивых телеграмм Вильгельма, заявлявшего: "Я прилагаю последнее усилие, чтобы вынудить австрийцев действовать так, чтобы прийти к удовлетворительному пониманию между вами. Я тайно надеюсь, что Вы поможете мне в моих стремлениях сгладить трудности, которые могут возникнуть. Ваш искренний и преданный друг и брат Вилли". Особо кайзер просил не начинать военных приготовлений - это, мол, помешало бы его посредничеству. Царь направил ответ, сердечно благодаря за помощь и предлагая вынести конфликт на рассмотрение своего любимого детища Гаагской конференции. А Сазонов ринулся к Пурталесу, снова вырабатывать отправные точки для урегулирования. Но в следующих телеграммах кайзера тон вдруг сменился на куда более жесткий, фактически повторял ноту Бетмана. Австрия отказывалась от любых переговоров, и поступили доказательства, что она четко координирует действия с Берлином. А по разным каналам стекались сведения, что в самой Германии военные приготовления идут полным ходом. Об угрожающих перемещениях немецкого флота из Киля в Данциг на Балтике, о выдвижении к границе кавалерийских соединений - уже в полевой форме. А для мобилизации России и без того требовалось на 10 - 20 дней больше, чем Германии. И становилось ясно, что немцы просто морочат голову, желая выиграть еще и дополнительное время... Когда все выводы доложили царю, он задумался и сказал: "Это значит обречь на смерть сотни тысяч русских людей! Как не остановиться перед таким решением". Но потом, взвесив все аргументы, добавил: "Вы правы. Нам ничего другого не остается, как ожидать нападения. Передайте начальнику Генерального штаба мое приказание об общей мобилизации".
Она была объявлена 31.7. Причем сопровождалась заверениями МИДа, что будет остановлена в случае прекращения боевых действий и созыва конференции. Но Австрия ответила, что остановка военных операций невозможна, и объявила общую мобилизацию - против России. А кайзер, получив подходящую зацепку, отправил Николаю новую телеграмму, что теперь его посреднические усилия становятся "призрачными", и царь еще может предотвратить конфликт, если отменит все военные приготовления. Впрочем, ответа даже и не подразумевалось. Всего через час после отправки телеграммы Вильгельм торжественно въехал в Берлин и под восторженный рев толпы выступил с балкона, объявив, будто его "вынуждают вести войну". В Германии вводилось "военное положение" - что просто легализовывало приготовления, которые она вела уже неделю. И тотчас были направлены ультиматумы, опять в два адреса, Франции и России. Что любопытно, одновременно с ультиматумом был сразу заготовлен и текст объявления войны Франции. Под предлогом, что ее самолеты и дирижабли бомбили немецкие города. Зачем собирать правительство несколько раз, если все решено?
Да и сам ультиматум был соответствующий. Предписывалось в течение 18 часов ответить, останется ли Франция нейтральной в случае войны с Россией, а если да, то от нее требовалась... "передача Германии в залог крепостей Туль и Верден, которые сначала будут оккупированы, а после окончания войны возвращены". Тут уж даже посол в Париже фон Шен ошалел от такой наглости и по собственной инициативе ограничил ультиматум только требованием нейтралитета. Но французское правительство узнало и полный текст спецслужбы перехватили и расшифровали депешу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118