- Да, Верной Браун на этом концерте в
"Карнеги-холл" показал класс.
- А как тебе Крупа на ударных?
- Нектар для слуха. А уж возбуждает... Так бы и нырнула с тобой в постель.
- Мне не до постели. Бессонница. И потом, ты забыла, что мы сейчас частные
детективы?
- Мне куда больше нравится роль любимой женщины.
- А как же хлеб насущный? На одну любовь не проживешь.
- Я тебе заплачу.
- Ишь ты! И много?
- Ну, в пересчете на хлеб насущный.., полбатона.
- Да я стою целого батона!
- Вообще-то, тебе настоящая цена - батон, два рогалика и булочка из отрубей.
Бобби любил ее красивый грудной голос, перед которым не устоит ни один
мужчина. В наушниках он звучал прямо как ангельское воркование. Живи она в
тридцатые-сороковые годы - эпоху биг-бендов, - из нее вышла бы отличная джазовая
певица. Конечно, если бы у нее еще был слух. Пританцовывает она что надо, а вот
поет так, что уши вянут. Когда, слушая старые записи Маргарет Уайтинг, сестер
Эндрюс, Розмари Клуни или Марион Хаттон, Джулия начинала подпевать, Бобби
выскакивал из комнаты: он слишком любил музыку.
- Что там Расмуссен поделывает? - спросила Джулия.
Бобби взглянул на левый дисплей, подключенный к камерам внутреннего
наблюдения в здании корпорации. Расмуссен думал, что ему удалось вывести камеры
из строя, но он ошибался: за ним следили уже не одну неделю, все его махинации
записывались на видеопленку.
- Томми торчит у терминала в кабинете Джорджа Аккройда.
Аккройд был директором проекта "Кудесник".
Бобби перевел взгляд на другой дисплей, подключенный к компьютеру Аккройда, и
добавил:
- Только что переписал последний файл "Кудесника" на свою дискету.
Расмуссен выключил компьютер в кабинете Аккройда.
Правый дисплей в отсеке автофургона погас.
- Есть, - сказал Бобби. - Теперь "Кудесник" у него в кармане.
- Гад ползучий. Вот небось торжествует. Бобби склонился к левому дисплею и
внимательно рассматривал черно-белое изображение Расмуссена у компьютера.
- Похоже, улыбается, - сообщил он.
- Скоро ему будет не до улыбочек.
- Хочешь пари? - предложил Бобби. - Как по-твоему, что он станет делать
дальше? Дождется конца дежурства и преспокойно уйдет или смоется прямо сейчас?
- Сейчас. Или чуть позже. Побоится, что его застукают с флоппи-дисками. А
сейчас тишь да гладь.
- Пари не получится. Я тоже так думаю. Человек на экране монитора
зашевелился, но с кресла не встал. Он только устало откинулся на спинку, зевнул
и протер глаза.
- Отдыхает. Собирается с силами, - рассказывал Бобби.
- Давай-ка еще послушаем музыку, пока он прохлаждается.
- И правда, - согласился Бобби и скомандовал:
- Музыка.
Зазвучала пьеса Глена Миллера "В ударе".
В сумрачном кабинете Аккройда Том Расмуссен встал, опять зевнул, потянулся и
направился к большому окну, выходившему на Майклсон-драйв - улицу, где стоял
автофургон Бобби.
Если бы Бобби перебрался в кабину водителя, он бы мог полюбоваться на темный
силуэт в окне, за которым стоит настольная лампа. Это Расмуссен смотрел на
ночной город. Но Бобби остался на месте: ему и на мониторе все хорошо видно.
В наушниках по-прежнему звучала мелодия Глена Миллера. Знаменитое место:
оркестр снова и снова повторяет одну и ту же фразу, все тише, тише, почти совсем
затихает - и вдруг, грянув во всю мощь, начинает пьесу заново.
Расмуссен отвернулся от окна и бросил взгляд на камеру под потолком. Он
глядел прямо в глаза Бобби, как будто чувствовал слежку. Ухмыльнувшись, он
двинулся к камере.
- Стоп, музыка, - сказал Бобби. Оркестр Миллера моментально замолк. - Что он
задумал? - удивился Бобби.
- Что-нибудь серьезное? - спросила Джулия. Расмуссен с той же ухмылочкой
остановился прямо перед камерой. Он достал из кармана листок бумаги, развернул
его и поднес к объективу. На бумаге заглавными буквами было напечатано: "ПОКА,
ПРИДУРОК".
- Да, дело серьезное, - пробормотал Бобби.
- Очень?
- Что-то не пойму.
И тут же понял: да, очень. В ночи загремели выстрелы - Бобби расслышал их
даже в наушниках. Стенки фургона были пробиты бронебойными пулями.
- Бобби! - крикнула Джулия, услышав в наушниках стрельбу.
- Сматывайся, малышка! Гони! - заорал Бобби. Он сорвал наушники, бросился
навзничь и вжался в пол.
Глава 3
Фрэнк Поллард перебегал от улицы к улице, от переулка к переулку, срезал путь
по газонам возле спящих домов. В одном дворе на него бросилась огромная черная
собака с желтыми глазами. Она с лаем погналась за ним, а когда он примерился
перемахнуть через дощатый забор, ухватила за штанину. Сердце заходилось, в горле
першило от сухого холодного воздуха. Ныли ноги. Сумка, точно набитая железом,
оттягивала правую руку. Каждый шаг отдавался в запястье и плечевом суставе
глухой болью. Но Фрэнк не останавливался, не оборачивался. Он знал, что по пятам
следует неутомимое чудовище. Один взгляд назад - и Фрэнк обратится в камень.
Он перебежал через улицу, на которой в этот час не было ни одной машины, и
припустил по дорожке, ведущей к другому жилому комплексу. Через ворота он влетел
во двор, в центре которого находился пустой бассейн со скошенными,
потрескавшимися цементными бортиками.
Двор не освещался, но глаза Фрэнка уже привыкли к темноте, а то бы он
непременно свалился в бассейн. Где же укрыться? Найти бы помещение, в котором
жильцы стирают белье. Если взломать замок, можно отсидеться там.
Бегство давалось Фрэнку нелегко: он был грузноват и здорово выбился из сил.
Ему позарез надо было передохнуть, а заодно собраться с мыслями.
Пробегая мимо дома, Фрэнк заметил, что кое-где двери квартир на первом этаже
открыты, криво висят на сломанных петлях. Стекла окон выбиты, а те, что уцелели,
потрескались; в некоторых зияли дыры. Трава на газонах пожухла, как ветхий
пергамент, засохли кустарники, увядшая пальма угрожающе покосилась. Дома были
заброшены и ожидали сноса.
Фрэнк поднялся по разрушающимся цементным ступеням и очутился в дальнем конце
двора. Оглянулся. Человек - или нелюдь, - который его преследовал, все не
показывался. Задыхаясь, Фрэнк вскарабкался на балкон второго этажа и принялся
искать незапертую квартиру. Наконец он увидел распахнутую дверь. Дверь
покоробилась, петли ходили с трудом, но почти без скрипа. Фрэнк проскользнул
внутрь и захлопнул дверь.
Его обступила смолистая, бездонная темнота. В окна лился мертвенно-серый
сумрак, но от этого в комнате не было светлее.
Фрэнк напряг слух.
Тишина. Такая же бездонная, как мрак квартиры.
Фрэнк крадучись двинулся к ближайшему окну, которое выходило на балкон и во
двор. В раме торчало лишь несколько острых осколков. Битое стекло хрустело и
позвякивало под ногами.
Осторожно, стараясь не продрать кроссовки и не шуметь, Фрэнк приблизился к
окну. Замер. Опять прислушался.
Ни звука.
Из-за зубчатых осколков в раме потянуло холодом - словно в квартиру потекло
ледяное естество недовоплотившегося призрака. В сумраке изо рта Фрэнка вылетали
бледные струи дыхания.
Мертвая тишина стояла уже десять секунд. Двадцать. Тридцать. Минуту.
Неужели спасся?
Фрэнк отвернулся было от окна и тут услышал шаги. В другом конце двора. На
дорожке, ведущей с улицы. Жесткие подошвы постукивали по цементу, стук глухим
эхом отлетал от оштукатуренных стен.
Фрэнк застыл на месте. Он дышал ртом - боялся, что преследователь, чуткий,
как рысь, услышит его сопение.
Во дворе незнакомец остановился. После долгого затишья опять раздались шаги.
Эхо множилось. Понять на слух, куда направляется незнакомец, было теперь трудно.
Кажется, медленно идет по кромке бассейна к лестнице, по которой Фрэнк взобрался
на второй этаж.
Шаги стучали четко, мерно, деловито, как часы, отсчитывающие секунды до
назначенного часа, когда стальное лезвие гильотины ухнет вниз.
Глава 4
Пули просаживали металлические бока автофургона. От каждого выстрела машина
взвизгивала, как живая. Стреляли очередями. Стояла такая неистовая пальба, будто
машину обстреливали из двух пулеметов. Бобби Дакота лежал на полу и возносил к
небу исступленные молитвы в надежде, что Всевышний обратит на него внимание.
Сыпались осколки металла. Экран компьютера разлетелся вдребезги, за ним второй.
Индикаторы погасли, и отсек освещался только снопами янтарных, зеленых, багровых
и серебристых искр, рассыпавшихся из электронной аппаратуры и кабелей,
изувеченных пулями со стальной оболочкой. Битое стекло, щепки, обломки
пластмассы, обрывки бумаги носились в воздухе, летели в Бобби. Но страшнее всего
был грохот. Бобби казалось, что его заточили в огромную железную бочку и банда
ражих громил, очумевших от наркоты, молотит по ней цепями. Бобби так их и видел,
этих амбалов с крепкими шеями, шерстистыми бородищами и яркими татуировками на
предплечье, изображающими жуткий человеческий череп. Какое там "на предплечье" -
на лице! Здоровенные, как Тор, бог викингов, только глаза горящие, шалые.
Бобби вообще отличался живым воображением. Он считал это своим достоинством.
Но, сколько он ни ломал голову, как выйти из этой переделки, воображение не
помогало.
Пальба не прекращалась. Бобби удивлялся: как это в него до сих пор не попали.
Он точно ковер расстелился на полу и мечтал совсем расплющиться. Только, как ни
пластайся, задницу не убережешь: все равно заденут.
Собираясь на задание, он даже не вспомнил об оружии - не тот случай. По
крайней мере, на первый взгляд. В "бардачке" лежал револьвер, но туда не
сунешься. Да и что такое револьвер против пары автоматов?
Стрельба смолкла.
Тишина после адского грохота и треска показалась такой плотной, что Бобби
решил, что он оглох.
В отсеке пахло горячим металлом, перегоревшими приборами, горелой изоляцией,
бензином. Должно быть, пробили бензобак. Двигатель все еще пыхтел, а из
развороченного оборудования брызгали искры. Так... Шансов взлететь на воздух у
него куда больше, чем выиграть в лотерею пятьдесят миллионов долларов.
Надо сматываться. Но как? Если он выскочит из фургона, то угодит прямо под
автоматный огонь - противники только того и ждут. Лежать на полу в темном отсеке
и надеяться, что нападавшие уйдут, даже не полюбопытствовав, как он там? Но
фургон того и гляди вспыхнет, как костер, в который плеснули горючего, и Бобби
изжарится за милую душу.
Бобби вообразил, как он выпрыгивает из фургона, падает, сраженный автоматной
очередью, и судорожно дергается на асфальте в предсмертной агонии, точно
поломанная марионетка на спутавшихся ниточках. Но еще яснее он представлял, как
с него слезает кожа, опаленная языками пламени, как пузырится и дымится плоть,
мигом вспыхивают волосы, плавятся глаза, чернеют зубы, как огонь пожирает его
язык, выжигает горло, добирается до легких...
Беда с этим живым воображением.
Внезапно он почувствовал, что начинает задыхаться от паров бензина. Бобби
приподнялся.
Тут снаружи донесся гудок автомобиля и рычание мотора. К фургону полным ходом
мчалась какая-то машина.
Раздался крик, вновь загремели выстрелы.
Бобби опять растянулся на полу. Что за черт? Кого это там несет? И вдруг
понял: Джулию, вот кого! Джулия иногда действовала внезапно, как сама природа, -
налетала как буря, разила как молния, раскалывающая грозовое небо. Ведь он же
велел ей убираться! А она, значит, не послушала. Так бы и дал ей пинка, но нет:
грех пинать такую славную попку.
Глава 5
Фрэнк попятился от разбитого окна, стараясь ступать одновременно с человеком
во дворе: если под ногами звякнет битое стекло, тот не услышит. Фрэнк сообразил,
что комната, в которой он находится, была когда-то гостиной. Теперь тут пусто -
если не считать осколков, оставленных жильцами или попавших сюда после их
отъезда. Поэтому Фрэнку удалось прокрасться через комнату в прихожую без лишнего
шума и ни на что по дороге не наткнуться.
В прихожей было темно, словно в логове хищника. Пахло плесенью и мочой. Фрэнк
поспешно прошел мимо какой-то двери и, повернув направо, оказался в другой
комнате. Подошел к окну, за которым виднелась пустая улица в свете фонаря. В
этом окне стекло было выбито напрочь, даже осколки не торчали из рамы.
За спиной раздался шорох.
Фрэнк едва сдержал крик. Обернулся и уставился в темноту.
Ложная тревога. Должно быть, вдоль стены, по сухим листьям или обрывкам
бумаги шмыгнула крыса.
Всего-навсего крыса.
Фрэнк прислушался. Никаких шагов. Впрочем, сейчас его отделяют от незнакомца
стены и, возможно, глухая поступь преследователя сюда не долетает.
Он еще раз выглянул в окно. Внизу раскинулся газон, сухой, как песок, и
такого же цвета. Не лучшее место для приземления. Фрэнк бросил вниз сумку, и она
тяжело шлепнулась на газон. Содрогаясь при мысли о прыжке, Фрэнк вскарабкался на
подоконник, ухватился за пустую раму и замер в нерешительности.
Порыв холодного ветра пахнул ему в лицо, взъерошил волосы. Самый обычный
сквозняк, а не потустороннее дуновение, которое доносило неземные и нестройные
звуки флейты.
И вдруг за спиной Фрэнка гостиную, прихожую и его нынешнее убежище озарила
синяя вспышка. Грянул взрыв, задрожали стены. Воздух, взбитый ударной волной,
сгустился. Входная дверь разлетелась в щепки - Фрэнк слышал, как они посыпались
на пол в прихожей.
Фрэнк выпрыгнул из окна. Он приземлился на ноги, но колени подогнулись, и он
упал на пожухлую траву.
В тот же миг из-за угла показался огромный грузовик с деревянными бортами.
Водитель плавно переключил скорость и поехал по улице мимо дома. Фрэнка он не
заметил.
Фрэнк поднялся и, подхватив сумку, кинулся к грузовику. После поворота машина
еще не набрала скорость. Фрэнк одной рукой уцепился за откидной задний бортик,
подтянулся и вскочил на бампер.
Водитель прибавил газу. Фрэнк проводил взглядом обветшалый дом. Окна чернели,
как пустые глазницы. Загадочное синее мерцание не повторялось.
На следующем углу грузовик свернул направо и нырнул в дремотный сумрак ночи.
Фрэнк из последних сил цеплялся за кузов. Из-за сумки он мог держаться только
одной рукой. Но бросить сумку нельзя: вдруг ее содержимое поможет узнать, кто
он, откуда, от чего убегает.
Глава 6
Бежать? Спасаться? Значит, Бобби думает, что она вот так бросит его в беде и
пустится наутек? "Сматывайся, малышка! Гони!" Чего это он раскомандовался, как
будто она забитая покорная женушка, а не полноправный компаньон по сыскному
агентству? Она, между прочим, опытный детектив и сама решит, что ей делать.
Выдумал тоже - держать ее на подхвате. Как будто она не сумеет принять бой, если
придется жарко. Зла на него не хватает.
Джулия вспомнила симпатичное лицо мужа: веселые голубые глаза, курносый нос,
веснушки, пухлые губы, густые медово-золотистые волосы почти всегда всклокочены,
как у только что проснувшегося малыша. Так и съездила бы по этому курносому носу
- не очень сильно, только чтобы в голубых глазах выступили слезы. Вот тебе "беги
и спасайся!".
"Тойота" Джулии притаилась в плотной тени большого индийского лавра в дальнем
конце стоянки за корпусом корпорации. Как только Бобби почуял неладное, Джулия
завела двигатель. Выстрелы в наушниках еще не прозвучали, а она уже переключила
скорость, отпустила ручной тормоз, врубила фары и до упора отжала педаль
акселератора.
Джулия все звала и звала Бобби, но он молчал. Из наушников неслась только
дикая пальба. Потом и она оборвалась. Джулия сорвала наушники и швырнула на
заднее сиденье.
"Беги и спасайся"! Скажите, пожалуйста! На выезде со стоянки она отпустила
акселератор и одновременно левой ногой нажала тормозную педаль. "Тойота"
скользнула на дорожку, идущую вокруг здания, и съехала под уклон. Не дожидаясь,
пока машина выровняется, Джулия ударила по газам. Взвизгнули шины, взревел
мотор. Урча, завывая, грохоча, машина рванулась вперед.
Бобби, наверно, нечем отстреливаться. Он вообще легкомысленно относился к
оружию и брал его на дело только в тех случаях, когда им что-то могло угрожать.
А наблюдение за "Декодайном" на первый взгляд вполне безобидное занятие. Правда,
иногда и в делах по промышленному шпионажу приходится держать ухо востро, но
такой размазни, как Том Расмуссен, бояться было нечего. Тихий компьютерщик,
жадный до денег и умный, как дрессированный пес, который декламирует Шекспира,
расхаживая по канату. Не страшнее, чем какой-нибудь трусливый растратчик из
банка. Вернее, так казалось поначалу.
Зато Джулия прихватывала оружие на каждое дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46