Ворчала одна повариха, потому что он лежал близко от ее кухни. Но я замечала, что она то и дело поглядывала на него и качала головой, удивляясь, что Ланс еще жив. Как-то ясным днем посреди бабьего лета она ворвалась с кухни, принеся с собой аромат свежего воздуха и только что скошенной травы.
– Чтобы он окреп, фермеры принесли ему кукурузную куклу, – объявила женщина, забираясь на стул и подвешивая талисман на один из крючьев в стене. Я кивнула в знак благодарности и посмотрела на древний символ завершения сбора урожая. Все, от языческой крестьянки до христианки-монахини, переживали за Ланса и вливали в него капли своей энергии, которая поддерживала его жизнь. Мне пришло в голову, что по-своему они любят его не меньше моего.
И тогда я почувствовала на себе его взгляд: легкий, как ласку на щеке. Я повернулась, но голубые глаза не закрылись, а впитывали мое присутствие с тихой торжественностью.
«Боже, – подумала я, – а что, если он ненавидит меня за все, что я сказала перед его уходом?» Эта мысль заставила мое сердце заледенеть, и я посмотрела на него, едва осмеливаясь дышать.
Подобие улыбки коснулось сначала его глаз, потом полных, чувственных губ, наполовину скрытых бородой. Не говоря ни слова, я схватила его руку и прижалась губами к нашим сплетенным пальцам. Ни один из нас не проронил ни звука, не отвел Глаз, но годы страха и разлуки растаяли в этом молчаливом продолжительном взгляде. Ужас и ноша потери умчались прочь, осталось лишь знание, что наша любовь не умрет никогда. Одна-единственная слеза скатилась с моей щеки.
– Хороший знак, – радостно проговорила Бригита, вставая между мною и залом. Она принесла мне чашу с бульоном, но вместо того, чтобы дать ее мне, склонилась над Лансом, приподняла его голову с подушки и поднесла чашу к его губам. – Давайте-ка подкрепимся, сэр.
Он выпил немного, потом снова откинулся на подушку и закрыл глаза. Но перед тем, как уснуть, нашел мою руку, и мы просидели с ним рядом весь вечер.
Так началось долгое выздоровление. Мало-помалу раны заживали, от ссадин от медвежьих когтей остались лишь едва приметные шрамы, а повязка из корня окопника со временем помогла срастись сломанным ребрам. Сначала он был рад просто лежать без сна: смотреть на огонь или слушать, как я говорю о разных пустяках – о том, какого кабана принес из леса Иронсид, о том, что скоро должен вернуться Артур, и о встрече Гарета с Иронсидом.
Дни шли друг за другом, и Лансу уже не терпелось сесть в кровати, и вскоре его постель стали окружать друзья и соратники – каждый спешил сообщить какую-то новость за то время, пока он отсутствовал. Я по-прежнему сидела рядом, когда вокруг начинали сгущаться тени ночи, и приходила, чтобы провести минуту-другую наедине сразу после пробуждения. А в остальном жизнь начинала входить в нормальную колею. Когда приехал Артур, Ланс, хотя и осторожно, был уже способен ходить.
– Лучшее зрелище за долгие годы, – воскликнул муж, бросаясь к опиравшемуся на палку Лансу. – Не могу сказать, как это для всех нас отрадно!
– Для меня не меньше, – ответил рыцарь, пытаясь преклонить колени.
– Ни в коем случае! – вскричал Артур. – Ты хоть наполовину и уморил себя голодом, но все еще слишком велик, чтобы я мог тебя легко поднять. – На секунду мне показалось, что муж хлопнет друга по спине, но очевидная слабость бретонца заставила его руку остановиться, и вместо этого он обнял Ланса за плечи. – Давай садись со мной за стол и расскажи, где пропадал все это время.
Этой темы никто другой еще не касался, и, когда я села рядом с Артуром, у меня возникло двойственное чувство: любопытство подхлестывало узнать, где он был и что делал и что сам из этого помнил. Но удовольствие просто находиться с ним рядом и опасение, что он может припомнить, что источником всех его бед послужила я, заставляли надеяться, что Ланс сохранит молчание. Но Ланс только покачал головой.
– Я начал с поисков чего-то – то ли души, то ли смысла жизни, после стольких лет сейчас уже не могу ясно вспомнить. Но не отправился в Египет, где такими исканиями занимаются в пустыне. Я сделал другую, не худшую вещь – удалился в дремучий лес. Там почти так же опасно, и человек не менее оторван от людей. Но какие бы духовные вопросы я перед собой ни ставил, прежде всего необходимо было выжить. Может быть, я заболел или сошел с ума, но одна мысль, что я могу встретить другое человеческое существо, приводила меня в ужас, и я углубился в чащу, спал в пещерах и выходил из них только по ночам. Из того времени я мало что помню, кроме медведя. Это была огромная разъяренная самка, решившая, что я слишком близко подошел к ее детенышам. Она ударила меня в бок, и прежде, чем я успел подняться на ноги, заключила в свои смертельные объятия… – Ланс содрогнулся и криво улыбнулся мне. – Определенно не такие дружеские, как у танцующего медведя в Карлионе.
Жалость на мгновение пронзила меня, и я поняла, что он не может знать, что несчастное животное уже мертво.
– А потом… потом я ничего не помню, пока не оказался здесь, в Камелоте, и не подумал, что вознесся на небо, о котором говорят христиане.
– Так добро пожаловать, мой друг. – Артур поднял рог с вином и провозгласил тост: – За пару замечательных соратников, которые отправились искать приключения во славу Круглого Стола, а нашли кузена. За вновь обретенную после возвращения моего помощника целостность Братства. За мир на юге, где за союзными племенами наблюдают новые управляющие. И за наше будущее – чтобы все мы продолжали расти и процветать.
Все выпили за это, хотя сама я проглотила больше воды, чем вина, которым щедро делился со всеми Кэй. Пришел конец долгому мучительному испытанию. Это было счастливым началом новой жизни не только для меня и Ланса, но и для всего Братства.
16
МОЗАИКА
Я никогда не видела знаменитых стеклянных мозаик, о которых рассказывал Паломид, никогда не любовалась плывущими в воздухе или сияющими золотом картинами. Но я жила подле радуг и умела восхищаться, когда зимний луг, тронутый первыми лучами весеннего солнца, превращался в целую гамму ослепительных красок… Годы после возвращения Артура из Франции и появления в Камелоте живого Ланселота показались мне прожитыми в самом сердце такого сияния, и даже еще ярче.
Весной после визита Артура к Кловису Бедивер уехал на континент, чтобы представлять нас при тамошнем дворе и присматривать за безопасностью границ Бретани.
– Он всегда был моим лучшим дипломатом, – заметил Артур, когда однорукий воин помахал нам на прощание с палубы судна, отплывающего от шумной лондонской пристани.
Кроме Мерлина, твой самый верный друг, подумала я. Именно такой посланник нам и нужен был на континенте, где после выходки Гавейна с римским послом о нас сложилось совсем не лестное мнение.
– После отъезда Бедивера Мордред места себе не находит, – заметил Ланс неделю спустя.
Мы были в саду императорского дворца, и я пыталась отформовать грушу у развалин южной стены. Я чтила обет, данный богам, и позволяла бретонцу сохранять между нами ту дистанцию, которая была угодна ему. Он казался тише и задумчивее, чем перед исчезновением, но между нами по-прежнему существовало доверие и взаимопонимание. Лучшего друга или вернейшего защитника нечего было и желать. И хотя наша любовь по-прежнему теплилась, мы оба вели себя очень осторожно, чтобы не позволить вспыхнуть страсти.
– Я подумал, что Артур мог бы принять участие в воспитании Мордреда, – добавил Ланс.
– Мне бы этого тоже очень хотелось. – Я отошла назад, оглядела наш труд и вздохнула: – Несбыточная мечта… рассчитывать, что Артур признает мальчика.
– Что ж, в этих обстоятельствах это, может быть, и понятно, – как всегда, Ланселот говорил уклончиво. Поведал или нет Артур секрет рождения Мордреда своему помощнику – об этом темноволосый бретонец никогда не говорил прямо.
Я кивнула, вспомнив, что ответил мне муж, когда я впервые упрекнула его за то, что он не интересуется сыном: «Ах, девочка, не проси меня быть всем для каждого, и я не потребую этого от тебя». Винить лучшего в западных землях короля за то, что он недостаточно хороший отец, наверное, неразумно.
– Может быть, мне удастся восполнить пробел, – предложил Ланс. – Поскольку Гарет вот-вот станет воином, мне потребуется новый оруженосец, а Мордред подает лучшие надежды, чем его брат, и жаль будет, если его образование оборвется и он не сможет стоять рядом с верховным королем.
Таким образом Ланселот стал наставником моего приемного сына. Наблюдая, как он помогает мальчишке оттачивать удар, править клинок или поправлять лошадиную сбрую, я думала, уж не мечтает ли Ланс о том дне, когда его собственный сын Галахад подрастет для таких уроков.
По окончании встречи рыцарей Круглого Стола в Лондоне поженились Линетта и Гарет. Нимю благословила невесту так же, как благословляла меня перед нашей с Артуром свадьбой, а Катбад, который стал теперь своим человеком при дворе, руководил церемонией. Мы распахнули ворота дворца для всех желающих, поскольку конюший был в Братстве любимцем, а отец Линетты – хранителем земель, и каждый в Лондоне мечтал стать другом невесты.
Я стояла у фонтана и, приветствуя гостей, с гордостью думала, что при нашем правлении Лондон превратился из гниющей развалины в процветающий центр Британии. Хотя Артур и запрещал саксам пользоваться бухтой, опасаясь, что их суда станут привозить оружие и сеять мятеж, варвары вели себя достаточно мирно. Многие пришли на свадьбу и, когда начались танцы, присоединились к остальным гостям. В центре невеста-сорванец уворачивалась от Гарета, а тот наклонялся, стараясь ее поцеловать. Потом она взвизгнула от восторга, когда юноша поднял ее на руки и понес в покои. Есть такие вещи, пришло мне на ум, которые никогда не меняются.
Мы зимовали в Лондоне, отчасти потому, что Артур хотел завершить восстановление башни Цезаря, которая венчала холм в дальнем конце городской стены. Я надеялась, что он оставит все, как есть; раньше, когда он укреплял стены, из земли извлекли череп, и друиды немедленно объявили, что он принадлежал их древнему богу Брану. Они до сих пор косо на нас посматривали, упрекая в осквернении святыни и непочтении. Но Артур решил все же обезопасить башню. И, учитывая то, что она доминировала и над водным пространством, и над прилегающими землями, я не могла его за это осуждать.
С наступлением весны мы решили выполнить обещание и нанести визит Веххе в его владениях в Восточной Англии. Ланселоту не терпелось снова попасть в Джойс Гард и узнать, как там поживали без него, пока он был в лесах. Поэтому Артур дал ему прелестного молодого жеребца по имени Инвиктус, и мы проводили Ланса по Эрмин-стрит, а сами повернули на восток к Колчестеру.
Мордред и Синрик тоже поехали с нами. И хотя мы с Артуром и овладели основами саксонского языка, все же произвели заложника в ранг переводчика.
Не доезжая Колчестера, мы остановились в Госбеке, где в разгаре была ежегодная ярмарка. Сюда, в Восточную Англию, саксы могли привозить товары, и рынок ломился от вещей с континента так же, как и от средиземноморских товаров, которые сюда доставляли по суше с причалов Лондона.
Не только товары, но и продавцы были самого разного происхождения, что придавало всей картине необыкновенную живописность. Белокурые шведы и светлокожие англы выставляли великолепные изделия из золота. Смуглолицый грек расхваливал местным жителям оливковое масло и сушеные финики, а те и понятия не имели о жарких странах, откуда взялись эти товары. Дальше предлагали египетские украшения из бронзы, расцвеченные голубой эмалью. И сами мы произвели некоторый фурор, когда появился Паломид с оруженосцем в тюрбане и с ловчим соколом на боевой перчатке.
Я посмотрела на Мордреда и Синрика – одного такого темного, другого светловолосого, – которые то заигрывали с девчонкой, то перебрасывались между собой шутками, и внезапно подумала: если повезет, таким и будет наше будущее, когда саксы и кельты отбросят опасения и взглянут друг на друга как братья.
Потом мы забрались по крутой дороге в Колчестерскую крепость, полюбовались развалинами огромного римского храма и под сенью статуи Цезаря съели своих устриц.
– Не правда ли, удивительно, – размышлял Артур, рассматривая тронутое временем лицо. – Мерлин мне как-то рассказывал, что Клавдий был заикающимся, скрюченным ученым и вовсе не хотел быть императором. Однако здесь, в Колчестере, из него сделали бога.
Я поймала на себе косой взгляд мужа.
– Не хотела бы я делаться императрицей, если вместе с этим званием приходит божественность, – и мы оба рассмеялись.
По сравнению с Колчестером укрепление Веххи было маленьким и примитивным. Подобно большинству иммигрантов, переплывших Северное морс в утлых открытых суденышках, его люди взяли с собой одну лишь надежду на будущее. Вехха пробился вверх по реке и нашел место, одинаково удаленное и от римского города, и от британской фермы. Я заметила, что такие поселения, будь они вылеплены из глины на юге или, как у Веххи, построены на песчаной пустоши, пахнущей соленой топью и прибоем, всегда уединенны и замкнуты. Наверное, есть что-то в тевтонской душе, что требует такого окружения, чтобы ощутить себя дома.
Часовой наверху частокола заметил нас издалека, и, когда мы подъехали к воротам, нас встречал Вуффа, надменный сын Веххи.
– Отец умирает, – сразу же объявил он, как только мы оказались внутри массивных деревянных стен. – Он будет рад повидаться с вами.
Артур кивнул и соскочил с лошади, а Вуффа повернулся, так и не заметив моего присутствия. На секунду мне показалось, что меня вынудят присоединиться к другим женщинам в отдельных покоях. Но я взяла мужа под руку, высоко подняла голову и прошла с ним в зал несмотря на сердитые взгляды Вуффы. Вехха мог сколько угодно ссылать своих женщин на кухню, но я была верховной королевой Британии и твердо намеревалась выразить свое уважение шведу, раз он оказался на смертном одре. Разговоры стихли, когда мы проходили по двору: конюхи и судомойки смотрели на меня, как на привидение. Даже часовой, стоявший у главного входа в зал, моргнул, когда заметил, что за верховным королем в двери прошла женщина. Но умирающий швед обратил свои глаза сначала ко мне, и я заметила, что в них появилось подобие улыбки.
– Британская королева оказывает мне честь, – прошептал он и повернулся к Артуру.
Плотная фигура была едва различима под грудой шкур и одеял. Когда-то цветущее лицо походило на маску смерти, настолько оно оказалось изъеденным болезнью. Он протянул нам трясущуюся руку – пальцы выглядели бугристыми прутиками. Но в нем по-прежнему чувствовалась власть, и все окружавшие его: слуги, суетящиеся вокруг постели, и потчующие горячими отварами лекари знали, что он – могущественный вождь.
– Я сказал Вуффе, чтобы он всегда поддерживал Пендрагона, – заверил мужа умирающий, и тот, чтобы расслышать слова, вынужден был склониться над ложем. Пока они разговаривали, я осматривала зал.
Деревянные стены были увешаны знаменами и щитами. Я разглядела большую медвежью шкуру и множество волчьих. В очаге горело какое-то благородное дерево, и отблески огня мерцали на наконечниках копий, расставленных у двери, где воинам в случае необходимости было их удобно брать. У очага спали здоровые, лоснящиеся собаки, а одна, видимо, любимица Веххи, положила морду на лапы и не сводила глаз с хозяйского лица. Во всем укреплении это существо станет горевать больше всех, когда дух шведа расстанется с телом.
У кровати на подставке, словно крышка стола, стоял константинопольский серебряный поднос, который Артур подарил Веххе в знак благодарности за его верность. И я порадовалась, что раз уж швед не погиб в бою, то хоть умирает он, окруженный теплотой заботливых слуг, среди собранных сокровищ.
Силы Веххи угасали, и мы быстро покинули зал, вышли со двора и в подавленном молчании поскакали по тропинке вдоль реки. Там, где Дебен устремлялся к устью, он проносился под кручей.
– Он хочет, чтобы его похоронили вон там, – Артур указал на пронизываемую ветром вершину. – Его положат на корабль, на котором он пересек Северное море, а сверху насыплют могильный курган, чтобы грядущие поколения знали, кто основал династию.
Даже сейчас меня тревожила мысль, что утес Веххи – слишком печальное место для встречи с вечностью. Меня утешало, что я родилась британкой и не буду похоронена на одиноком берегу вдали от родины. Неважно, где развеют мой прах. Все равно я останусь дома, в Альбионе.
Мы провели лето с Марком и Изольдой в Корнуолле, остановившись в замке Дор, который приютился над одной из жемчужных бухт на корнуэльском побережье.
Изольда Корнуэльская была дочерью королевы Ирландии и женой ревнивого стареющего короля Марка. Красивая и властная, она вместе со своим любовником Тристаном, своей великой любовью, перевернула вверх дном все королевство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50