Некоторые насмешки, брошенные ей вслед, были грубоваты, но беззлобны, поэтому молодая женщина сдерживалась, отвечая только грозящим пальцем и сморщенным носиком.
Солдат де Могуна был в лагере и следил за ее приближением, сузив глаза. Кэтрин объяснила, что ее прислал де Могун осмотреть ссадину от седла на спине его лошади.
– Тогда я об этом бы знал, – с подозрением буркнул седовласый наемник.
– Он специально заглянул ко мне по дороге в зал, – спокойно ответила молодая женщина, хотя сердце ее колотилось где-то у самого горла. – Откуда бы мне еще знать, куда он идет?
– Ну, ладно. Конь там. – Солдат резко махнул рукой в сторону высокого гнедого жеребца.
Стараясь выглядеть спокойно и деловито, Кэтрин подошла к лошади. Та покосилась на нее и слегка отпрянула в сторону.
– Давно он у сэра Рэндала?
Солдат пожал плечами.
– С середины прошлого лета.
– А до того он на каком ездил?
Молодая женщина обошла вокруг лошади, делая вид, что разглядывает ее спину. Краешком глаза ей удалось заметить узду и седло, которые лежали неподалеку, завернутые в одеяло, чтобы не пачкались о землю.
– Зачем тебе это знать?
– Чтобы заговор подействовал.
Наемник презрительно фыркнул, выразив свое отношение к этому заявлению, но все же ответил:
– Жеребец каштановой масти с белыми пятнами.
– А седло то же?
Солдат поискал глазами и махнул в один из углов. Кэтрин послушно направилась туда и наклонилась. Между полированным деревом и кожей проглядывала обтяжка седла – зеленая с бахромой из красных кистей.
Молодая женщина уставилась на нее с чувством острого разочарования. Она была так уверена… Кэтрин потрогала одну из кистей, а затем, чтобы создать видимость необходимого осмотра, взглянула на изнанку.
– В чем дело? – поинтересовался солдат.
Под пальцами Кэтрин была грубая коровья шкура, черно-белая, как ей и запомнилось, только несколько более потертая.
– Нет, ничего, – сказала она и выпрямилась, вытирая руку о платье. – Сэр Рэндал, кажется, пользовался зеленым щитом с красным крестом, не так ли?
– И что?
– Был щит или нет?
Солдат нехотя кивнул.
– Он раскололся в битве. А тебе-то что?
– Я объясню, – сказал Рэндал де Могун, подходя к коновязи. Его движения казались небрежными, но в них таилась опасность. – Это попытка вмешаться в дела, которые лучше было бы оставить в покое. Не так ли, госпожа повитуха?
Кэтрин почувствовала, как внезапно ослабели ее ноги. Сердце бешено заколотилось. Она отчаянно надеялась, что Ричард все-таки разыскал Годарда.
– Не понимаю, о чем вы. Я ищу Оливера, вот и все, – проговорила она. Не нужно было смотреть в лицо наемника, чтобы понять, насколько слабо ее оправдание.
– Она сказала, что ваша лошадь больна и вы попросили полечить ее, – заявил солдат и сделал шаг в сторону, отрезая путь к бегству. Мужчины стояли теперь справа и слева.
– Она и мальчишка – единственные, кто остался в живых в Пенфосе, – бросил де Могун через плечо и, насупившись, уставился на Кэтрин. – Оливер просветил меня. Он был страшно горд, этот дурак.
– Это был ты. – Голос молодой женщины дрожал. Де Могун вздернул брови.
– Это ты так заявляешь, но к чьим словам прислушается закон? – Он погладил бороду, делая вид, что раздумывает. – Есть где поторговаться. Сейчас прилив, река высока. Прогулка к причалу все уладит.
Перед внутренним взором Кэтрин промелькнули останки Рогезы де Бейвиль: куски белой плоти, выловленной со дна реки. Ее рука лежала на сумке, и ремень не был затянут. Она просунула внутрь руку по запястье, отступила на шаг и предостерегающе сказала:
– Люди знают, где я. Они поднимут тревогу и обвинят тебя.
– Тебя здесь не было, – фыркнул де Могун. – Никто из нас и в глаза тебя не видел.
Он расставил руки и шагнул к ней.
– Ты ушла в город принимать роды и не вернулась.
Он стремительно кинулся на нее, но Кэтрин отпрыгнула, одновременно ударив ножом так, как учил ее Оливер. Де Могун невольно завопил от неожиданности и боли. Из глубоко рассеченной руки закапала кровь. Он зарычал и схватился за меч.
Кэтрин закричала изо всех сил. Второй солдат схватил ее за руку и, как и хозяин, тоже получил глубокую, до самой кости, рану. Но тут просвистел меч. Молодая женщина метнулась в бок, пытаясь уклониться. Удар пришелся по сумке и рассек ее. Все содержимое – мешочки, бинты, горшочки с бальзамами и мазями и небольшой образок Святой Маргариты – рассыпалось по покрытой соломой земле. Самый кончик меча чиркнул по ребрам и, хотя боли не было, Кэтрин почувствовала, как по ее боку хлынула горячая кровь. Она снова закричала, и на этот раз ей ответил громкий мужской рев.
Меч снова блеснул в воздухе, но теперь удар был отведен другим клинком. Мелькнул огромный посох, и кто-то охнул, получив удар под дых. Оливер и Годард, успела подумать Кэтрин, покачнулась и упала. В ноздри ударил запах соломы и навоза. Очень хотелось закрыть глаза и дать миру исчезнуть. «Вставай! – велела она себе. – Беги, пока не поздно!»
Теперь, когда она привстала, опираясь на руки и колени, пришла боль: горячая, рвущая, жгучая боль. Значит, она еще жива. Кэтрин слышала крики, топот бегущих ног. Чья-то рука тронула ее за плечо, и в лицо заглянули женские, широко распахнутые от страха глаза.
– Это молодая повитуха! Она ранена! Помоги мне, – крикнула женщина через плечо своей спутнице.
Обе женщины поставили Кэтрин на ноги и помогли добраться до палатки, где уложили на соломенную циновку.
Рэндал де Могун отбил удар Оливера с такой силой, что от клинков полетели искры. Пока рыцарь уклонялся от мелких осколков, де Могун схватил чью-то оседланную лошадь, взвалился поперек ее спины и вонзил шпоры в бока. Оливер попытался было перехватить повод, но мгновенно отдернул руку, чтобы не подставить ее под удар меча. Лошадь взвилась. Наемник, которому больше никто не мешал, проскакал через двор и вылетел в открытые ворота, оставив стражей стоять в немом изумлении.
Воспользовавшись общей суматохой и замешательством, большинство людей Рэндала де Могуна тоже сумели ускользнуть, как только до них долетел слух о том, что произошло. Зато дюжему солдату пришлось остаться, потому что Годард сумел обхватить его, швырнул на землю и уселся сверху.
– Не убивай его, – выдохнул Оливер. – Ему придется спеть песенку графу.
– Постараюсь, – пробурчал Годард, – но не обещаю. Оливер кивнул и, спрятав в ножны меч, побежал к палатке, перед которой маячили женщины.
Кэтрин лежала с пепельным лицом. Ее глаза почернели от боли, платье было пропитано кровью от подмышки до бедер. Он опустился рядом с ней на колени.
– Господи, только тебе хватило бы упрямства и глупости сунуться в логово жестокого наемника, каков Рэндал де Могун!
Голос Оливера дрожал, а рука, которой он вытащил кинжал, чтобы разрезать зеленую шерсть, тряслась.
– Мне понадобится новое платье, – улыбнулась одними губами Кэтрин.
– По-моему, тебе прежде всего нужны новые мозги. Честное слово, ты убьешь меня, если только сама не умрешь раньше!
Рыцарь быстро разорвал платье и рубашку. При виде раны, нанесенной мечом де Могуна, его охватило облегчение, но одновременно и тревога. Порез был длинный и не слишком глубокий. Насколько Оливер мог судить, никаких жизненно важных органов задето не было, да и кровь уже сочилась не слишком сильно. Но рану следовало зашить, причем поскорее. А то потом грозит горячка или столбняк: то и другое может привести к смерти.
Поблагодарив женщин за заботу, он завернул Кэтрин в свой плащ и понес ее через двор обратно к дому. Она слабым голосом говорила, что именно нужно смешать, чтобы унять боль и промыть рану. Чтобы зашить ее, послали за лекарем графа Роберта.
– Я хотела только взглянуть на обивку седла, чтобы узнать, не из шкуры ли она черно-белой коровы. Я думала, что он далеко, в зале.
– Он заходил в зал, но не задержался там. – Оливер держал ее руки в своих. Если бы они были не такими холодными! – Он только хотел узнать по поводу новых наконечников для копий, которые я обещал ему, когда закажу себе. Только он ушел, как появился Годард и передал сообщение Ричарда. Твое счастье, что мы тут же помчались за де Могуном в лагерь.
– Граф прикажет его искать?
– Безусловно, – сказал Оливер, но слово это отдавало горечью. Рыцарь знал, насколько мала вероятность того, что Рэндала де Могуна схватят. Армия графа Роберта была почти готова покинуть Бристоль, чтобы разбить лагерь под Винчестером и затем Лондоном. На поиски разбойника не оставалось ни времени, ни людей. Граф, пожалуй, как истинный философ решит, что его бегство всех устраивает.
Кроме того, имеется седой солдат – второе лицо а отряде, которого можно допросить и сделать козлом отпущения.
Выражение глаз Кэтрин подтвердило рыцарю, что молодая женщина верит не больше него в то, что Рэндал де Могун предстанет перед судом. Оливер отвернулся и с ненавистью проговорил:
– Зачем только я вообще привлек к нему внимание графа?!
– Ты не знал.
– Я знал таких же, как он. Я мог потерять тебя из-за давно выветрившегося чувства какого-то дурацкого долга.
Его палец нежно скользнул по щеке Кэтрин.
– Но ты не потерял меня и не потеряешь, – горячо сказала она, приподнимаясь чуть выше на подушку. На бескровном лице ярко темнели горящие глаза. – Дни Рэндала де Могуна сочтены. А наши нет.
Молодая женщина притянула лицо Оливера к своему и крепко поцеловала, чтобы показать, сколько в ней еще жизни. В этом объятии и застал их лекарь графа Роберта, который пришел с иглой и ниткой.
– Я не хочу уходить, – сказал Оливер.
Он сидел на краю ее ложа и топал ногой, чтобы поудобнее сел острый башмак. Тепло весеннего солнца сочилось сквозь занавес на двери и отбрасывало золотистые искры на волоски, пробивающиеся у его запястий.
Кэтрин поудобнее оперлась на подушку, чувствуя, как неприятно натянулась кожа на зарубцевавшейся ране. С момента стычки с де Могуном прошло шесть недель, но рана все еще болела, хотя заживала хорошо, шрам по-прежнему выделялся темно-красным рубцом на бледной коже. Несколько первых дней после нападения молодая женщина действительно чувствовала себя очень плохо: она не стояла на пороге смерти, но сильный жар мучил бредовыми, бессмысленными снами, в которых за ней гнался безликий человек на гнедой лошади. Когда горячка спала, Кэтрин поняла, что слаба, как новорожденный ягненок, и только теперь потихоньку начала снова обретать свое истинное, здоровое «я».
Когда солдата де Могуна заставили говорить, он поведал страшную повесть ужасных зверств и убийств. Бандой рыскавших, как волки, наемников был разрушен не только Пенфос, но и еще несколько мелких деревенек. Гавейн и Рогеза де Бейвиль тоже пали их жертвой.
– Я не хочу, чтобы ты уходил.
Кэтрин положила руку на спину Оливера, ощутив сквозь льняную рубашку теплоту его тела.
– Тогда я не уйду.
Он обернулся, навалился сверху, тщательно стараясь не задеть раненый бок, и несколько минут они целовались и шалили. Он сжал бедра и чуть соскользнул, она подняла ноги и обхватила его ими, почти уже не играя. Он застонал было и едва не поддался искушению, но тут же вздохнул, сел и запустил пальцы в волосы.
– Ну, видишь, что ты наделала? Разве так провожают мужчину в дорогу?
– Только так, – хихикнула Кэтрин. – Тем скорее ты вернешься домой, чтобы получить все остальное.
– Я и не подозревал в тебе подобной жестокости.
– Любовь всегда жестока, – сказала Кэтрин не совсем в шутку.
– И не всегда благосклонна, – парировал он и наклонился, чтобы завязать шнурки.
– Я прибавлю на дорожку еще кое-что, – продолжила Кэтрин, разглядывая согнутую спину рыцаря. – Обещаю, что, когда ты вернешься, мы обвенчаемся.
Оливер так резко выпрямился и так быстро повернулся, что молодая женщина расслышала щелчок позвонков в его шее за мгновение до того, как тот вздрогнул от боли.
– Господи, да это только насыпало соли на рану!
– Почему?
– Потому что я хочу вернуться, еще не успев уехать, и сам не знаю, сколько буду отсутствовать на этот раз. – Рыцарь потер шею. – Эта проклятая кровопролитная война все тянется и ползет, как лишившийся ног прокаженный. Лондонцы ненавидят Матильду. Я не виню их, если учесть, как она с ними обошлась. Эта женщина не имеет ни малейшего понятия о дипломатии. Каждая взятая крепость ненадежна и доставляет только лишние трудности. По-моему, граф Роберт теряет волосы не только из-за возраста и мудрости: он наверняка выдирает их целыми прядями из-за глупости сестры!
Рыцарь покачал головой и с отчаянием уставился на Кэтрин.
– Но я связан с ее делом. Что мне остается?!
На это молодая женщина ответить не могла, поэтому просто обвила руками шею Оливера и прижалась щекой к его щеке.
– Что бы ты сейчас ни думал, это не может длиться вечно. Я хотела всего лишь повеселить тебя разговором о свадьбе, а заставила только нахмуриться.
– Нет. Без тебя и без мыслей о тебе я давно бы уже сошел с ума.
Они поцеловались, снова обнялись, но утро все сильнее вступало в свои права, и им поневоле приходилось разомкнуть руки.
– Ты станешь леди Паскаль, титулованной особой без земель, – попытался пошутить рыцарь.
– Могу прожить и без них, – улыбнулась Кэтрин, слегка пожав плечами, и подумала, разглядывая своего нареченного из-под прикрытых ресниц, что ей это проще, чем Оливеру. – Только я знаю, как раздражает тебя, что в твоем замке сидит чужак и выдаивает твоих вассалов.
Рыцарь встал, нырнул в подкольчужник и потянулся за доспехами.
– Эшбери не принадлежал бы мне, будь мой брат жив. Я охотно признаю это. Но теперь, когда он мертв, наследство переходит ко мне.
– Но ведь Эшбери стало принадлежать вашему роду по праву победивших? – осмелилась поинтересоваться Кэтрин. – Разве твой дед или прадед не появились в Англии вместе с Завоевателем?
– Нет, – покачал головой Оливер. – Моего прадеда звали Осмунд, сын Леофрика, а Эшбери принадлежал нашему роду с незапамятных времен. Осмунд присягнул на верность Завоевателю и женился на благородной норманнке Николь де Паскаль. Затем, поскольку в моду вошло все французское, а жить хотелось, он взял фамилию жены и крестил сыновей норманнскими именами. Мои волосы как у настоящего сакса, – добавил рыцарь, потянув себя за светлую прядь. – Эшбери принадлежит мне по праву рождения.
– Почему ты не говорил мне этого прежде? – с любопытством спросила Кэтрин.
– Не было повода, – пожал плечами Оливер. – В нашей семье не принято делиться с посторонними. Мы горды, но только для себя. Точнее, – тут губы рыцаря скривились, – нужно было сказать, для меня, поскольку я единственный Паскаль и единственный Осмундссон. Других не осталось.
Кэтрин задумчиво кивнула. Гордость хранилась для себя, поскольку шла об руку со стыдом. После Завоевания сменилось уже три поколения знати, жившей под властью франкоговорящих выходцев из Нормандии. Правда, потомки их воспитывались английскими кормилицами, поэтому как сыновья, так и дочери говорили на обоих языках, но французский был языком двора, и показывать сколько-нибудь основательные знания английского считалось вульгарным. Саксы были крестьянами, торговцами, изредка наемниками. Любой из них, осмелившийся открыто признать, что владеет хоть небольшим богатством, сталкивался с подозрением и часто с преследованиями. Человеку же благородному публично признаться в саксонском происхождении было то же, что бросить вызов своим сеньорам. Древнее кровь. Более сильные притязания, основанные на наследственном праве, а не грабеже.
Свои выводы молодая женщина оставила при себе. Было бы жестоко говорить о них вслух. Оливер наверняка сам думает точно так же. Что толку в словах? Вместо этого она с улыбкой заметила:
– Наши дети будут настоящими дворняжками. Уэльс и Бретань от меня, Англия и Нормандия от тебя.
ГЛАВА 17
СЕНТЯБРЬ, 1141 ГОД
В утренней дымке позднего лета молодой мужчина чистил коня, ловко работая скребницей, пока гнедая шкура жеребца не засверкала, как темная вода. Он был обнажен по пояс и отлично осведомлен о восхищенных взглядах, которые две молодые прачки, задержавшиеся на подъеме от реки, бросали в его сторону. Мужчина, давно избалованный подобным вниманием, им подыгрывал: делал вид, что совершенно не замечает женщин, зато до предела напрягал тугие мышцы руки.
Рассыпавшиеся по плечам черные волосы обрамляли классические черты лица, которое вовсе не казалось женственным, благодаря сильной прямой челюсти и шраму на одной из скул. У мужчины были узкие темные глаза, гибкая грация куницы, а всегда державшаяся наготове улыбка открыла ему больше дверей и причаровала больше юбок, чем он мог вспомнить.
Он слышал, как хихикают и громко перешептываются женщины, пытаясь привлечь его внимание. Мужчина отвернулся от коня, нагнулся за рубашкой и, все еще якобы пребывая в полнейшем неведении, встал к ним лицом. Он прекрасно знал, что их глаза немедленно скользнут к тонкой линии черных курчавых волос, выбивавшейся из-под шнурка штанов и к выпуклости чуть ниже, свидетельствующей о том, что он очень хорошо одарен природой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Солдат де Могуна был в лагере и следил за ее приближением, сузив глаза. Кэтрин объяснила, что ее прислал де Могун осмотреть ссадину от седла на спине его лошади.
– Тогда я об этом бы знал, – с подозрением буркнул седовласый наемник.
– Он специально заглянул ко мне по дороге в зал, – спокойно ответила молодая женщина, хотя сердце ее колотилось где-то у самого горла. – Откуда бы мне еще знать, куда он идет?
– Ну, ладно. Конь там. – Солдат резко махнул рукой в сторону высокого гнедого жеребца.
Стараясь выглядеть спокойно и деловито, Кэтрин подошла к лошади. Та покосилась на нее и слегка отпрянула в сторону.
– Давно он у сэра Рэндала?
Солдат пожал плечами.
– С середины прошлого лета.
– А до того он на каком ездил?
Молодая женщина обошла вокруг лошади, делая вид, что разглядывает ее спину. Краешком глаза ей удалось заметить узду и седло, которые лежали неподалеку, завернутые в одеяло, чтобы не пачкались о землю.
– Зачем тебе это знать?
– Чтобы заговор подействовал.
Наемник презрительно фыркнул, выразив свое отношение к этому заявлению, но все же ответил:
– Жеребец каштановой масти с белыми пятнами.
– А седло то же?
Солдат поискал глазами и махнул в один из углов. Кэтрин послушно направилась туда и наклонилась. Между полированным деревом и кожей проглядывала обтяжка седла – зеленая с бахромой из красных кистей.
Молодая женщина уставилась на нее с чувством острого разочарования. Она была так уверена… Кэтрин потрогала одну из кистей, а затем, чтобы создать видимость необходимого осмотра, взглянула на изнанку.
– В чем дело? – поинтересовался солдат.
Под пальцами Кэтрин была грубая коровья шкура, черно-белая, как ей и запомнилось, только несколько более потертая.
– Нет, ничего, – сказала она и выпрямилась, вытирая руку о платье. – Сэр Рэндал, кажется, пользовался зеленым щитом с красным крестом, не так ли?
– И что?
– Был щит или нет?
Солдат нехотя кивнул.
– Он раскололся в битве. А тебе-то что?
– Я объясню, – сказал Рэндал де Могун, подходя к коновязи. Его движения казались небрежными, но в них таилась опасность. – Это попытка вмешаться в дела, которые лучше было бы оставить в покое. Не так ли, госпожа повитуха?
Кэтрин почувствовала, как внезапно ослабели ее ноги. Сердце бешено заколотилось. Она отчаянно надеялась, что Ричард все-таки разыскал Годарда.
– Не понимаю, о чем вы. Я ищу Оливера, вот и все, – проговорила она. Не нужно было смотреть в лицо наемника, чтобы понять, насколько слабо ее оправдание.
– Она сказала, что ваша лошадь больна и вы попросили полечить ее, – заявил солдат и сделал шаг в сторону, отрезая путь к бегству. Мужчины стояли теперь справа и слева.
– Она и мальчишка – единственные, кто остался в живых в Пенфосе, – бросил де Могун через плечо и, насупившись, уставился на Кэтрин. – Оливер просветил меня. Он был страшно горд, этот дурак.
– Это был ты. – Голос молодой женщины дрожал. Де Могун вздернул брови.
– Это ты так заявляешь, но к чьим словам прислушается закон? – Он погладил бороду, делая вид, что раздумывает. – Есть где поторговаться. Сейчас прилив, река высока. Прогулка к причалу все уладит.
Перед внутренним взором Кэтрин промелькнули останки Рогезы де Бейвиль: куски белой плоти, выловленной со дна реки. Ее рука лежала на сумке, и ремень не был затянут. Она просунула внутрь руку по запястье, отступила на шаг и предостерегающе сказала:
– Люди знают, где я. Они поднимут тревогу и обвинят тебя.
– Тебя здесь не было, – фыркнул де Могун. – Никто из нас и в глаза тебя не видел.
Он расставил руки и шагнул к ней.
– Ты ушла в город принимать роды и не вернулась.
Он стремительно кинулся на нее, но Кэтрин отпрыгнула, одновременно ударив ножом так, как учил ее Оливер. Де Могун невольно завопил от неожиданности и боли. Из глубоко рассеченной руки закапала кровь. Он зарычал и схватился за меч.
Кэтрин закричала изо всех сил. Второй солдат схватил ее за руку и, как и хозяин, тоже получил глубокую, до самой кости, рану. Но тут просвистел меч. Молодая женщина метнулась в бок, пытаясь уклониться. Удар пришелся по сумке и рассек ее. Все содержимое – мешочки, бинты, горшочки с бальзамами и мазями и небольшой образок Святой Маргариты – рассыпалось по покрытой соломой земле. Самый кончик меча чиркнул по ребрам и, хотя боли не было, Кэтрин почувствовала, как по ее боку хлынула горячая кровь. Она снова закричала, и на этот раз ей ответил громкий мужской рев.
Меч снова блеснул в воздухе, но теперь удар был отведен другим клинком. Мелькнул огромный посох, и кто-то охнул, получив удар под дых. Оливер и Годард, успела подумать Кэтрин, покачнулась и упала. В ноздри ударил запах соломы и навоза. Очень хотелось закрыть глаза и дать миру исчезнуть. «Вставай! – велела она себе. – Беги, пока не поздно!»
Теперь, когда она привстала, опираясь на руки и колени, пришла боль: горячая, рвущая, жгучая боль. Значит, она еще жива. Кэтрин слышала крики, топот бегущих ног. Чья-то рука тронула ее за плечо, и в лицо заглянули женские, широко распахнутые от страха глаза.
– Это молодая повитуха! Она ранена! Помоги мне, – крикнула женщина через плечо своей спутнице.
Обе женщины поставили Кэтрин на ноги и помогли добраться до палатки, где уложили на соломенную циновку.
Рэндал де Могун отбил удар Оливера с такой силой, что от клинков полетели искры. Пока рыцарь уклонялся от мелких осколков, де Могун схватил чью-то оседланную лошадь, взвалился поперек ее спины и вонзил шпоры в бока. Оливер попытался было перехватить повод, но мгновенно отдернул руку, чтобы не подставить ее под удар меча. Лошадь взвилась. Наемник, которому больше никто не мешал, проскакал через двор и вылетел в открытые ворота, оставив стражей стоять в немом изумлении.
Воспользовавшись общей суматохой и замешательством, большинство людей Рэндала де Могуна тоже сумели ускользнуть, как только до них долетел слух о том, что произошло. Зато дюжему солдату пришлось остаться, потому что Годард сумел обхватить его, швырнул на землю и уселся сверху.
– Не убивай его, – выдохнул Оливер. – Ему придется спеть песенку графу.
– Постараюсь, – пробурчал Годард, – но не обещаю. Оливер кивнул и, спрятав в ножны меч, побежал к палатке, перед которой маячили женщины.
Кэтрин лежала с пепельным лицом. Ее глаза почернели от боли, платье было пропитано кровью от подмышки до бедер. Он опустился рядом с ней на колени.
– Господи, только тебе хватило бы упрямства и глупости сунуться в логово жестокого наемника, каков Рэндал де Могун!
Голос Оливера дрожал, а рука, которой он вытащил кинжал, чтобы разрезать зеленую шерсть, тряслась.
– Мне понадобится новое платье, – улыбнулась одними губами Кэтрин.
– По-моему, тебе прежде всего нужны новые мозги. Честное слово, ты убьешь меня, если только сама не умрешь раньше!
Рыцарь быстро разорвал платье и рубашку. При виде раны, нанесенной мечом де Могуна, его охватило облегчение, но одновременно и тревога. Порез был длинный и не слишком глубокий. Насколько Оливер мог судить, никаких жизненно важных органов задето не было, да и кровь уже сочилась не слишком сильно. Но рану следовало зашить, причем поскорее. А то потом грозит горячка или столбняк: то и другое может привести к смерти.
Поблагодарив женщин за заботу, он завернул Кэтрин в свой плащ и понес ее через двор обратно к дому. Она слабым голосом говорила, что именно нужно смешать, чтобы унять боль и промыть рану. Чтобы зашить ее, послали за лекарем графа Роберта.
– Я хотела только взглянуть на обивку седла, чтобы узнать, не из шкуры ли она черно-белой коровы. Я думала, что он далеко, в зале.
– Он заходил в зал, но не задержался там. – Оливер держал ее руки в своих. Если бы они были не такими холодными! – Он только хотел узнать по поводу новых наконечников для копий, которые я обещал ему, когда закажу себе. Только он ушел, как появился Годард и передал сообщение Ричарда. Твое счастье, что мы тут же помчались за де Могуном в лагерь.
– Граф прикажет его искать?
– Безусловно, – сказал Оливер, но слово это отдавало горечью. Рыцарь знал, насколько мала вероятность того, что Рэндала де Могуна схватят. Армия графа Роберта была почти готова покинуть Бристоль, чтобы разбить лагерь под Винчестером и затем Лондоном. На поиски разбойника не оставалось ни времени, ни людей. Граф, пожалуй, как истинный философ решит, что его бегство всех устраивает.
Кроме того, имеется седой солдат – второе лицо а отряде, которого можно допросить и сделать козлом отпущения.
Выражение глаз Кэтрин подтвердило рыцарю, что молодая женщина верит не больше него в то, что Рэндал де Могун предстанет перед судом. Оливер отвернулся и с ненавистью проговорил:
– Зачем только я вообще привлек к нему внимание графа?!
– Ты не знал.
– Я знал таких же, как он. Я мог потерять тебя из-за давно выветрившегося чувства какого-то дурацкого долга.
Его палец нежно скользнул по щеке Кэтрин.
– Но ты не потерял меня и не потеряешь, – горячо сказала она, приподнимаясь чуть выше на подушку. На бескровном лице ярко темнели горящие глаза. – Дни Рэндала де Могуна сочтены. А наши нет.
Молодая женщина притянула лицо Оливера к своему и крепко поцеловала, чтобы показать, сколько в ней еще жизни. В этом объятии и застал их лекарь графа Роберта, который пришел с иглой и ниткой.
– Я не хочу уходить, – сказал Оливер.
Он сидел на краю ее ложа и топал ногой, чтобы поудобнее сел острый башмак. Тепло весеннего солнца сочилось сквозь занавес на двери и отбрасывало золотистые искры на волоски, пробивающиеся у его запястий.
Кэтрин поудобнее оперлась на подушку, чувствуя, как неприятно натянулась кожа на зарубцевавшейся ране. С момента стычки с де Могуном прошло шесть недель, но рана все еще болела, хотя заживала хорошо, шрам по-прежнему выделялся темно-красным рубцом на бледной коже. Несколько первых дней после нападения молодая женщина действительно чувствовала себя очень плохо: она не стояла на пороге смерти, но сильный жар мучил бредовыми, бессмысленными снами, в которых за ней гнался безликий человек на гнедой лошади. Когда горячка спала, Кэтрин поняла, что слаба, как новорожденный ягненок, и только теперь потихоньку начала снова обретать свое истинное, здоровое «я».
Когда солдата де Могуна заставили говорить, он поведал страшную повесть ужасных зверств и убийств. Бандой рыскавших, как волки, наемников был разрушен не только Пенфос, но и еще несколько мелких деревенек. Гавейн и Рогеза де Бейвиль тоже пали их жертвой.
– Я не хочу, чтобы ты уходил.
Кэтрин положила руку на спину Оливера, ощутив сквозь льняную рубашку теплоту его тела.
– Тогда я не уйду.
Он обернулся, навалился сверху, тщательно стараясь не задеть раненый бок, и несколько минут они целовались и шалили. Он сжал бедра и чуть соскользнул, она подняла ноги и обхватила его ими, почти уже не играя. Он застонал было и едва не поддался искушению, но тут же вздохнул, сел и запустил пальцы в волосы.
– Ну, видишь, что ты наделала? Разве так провожают мужчину в дорогу?
– Только так, – хихикнула Кэтрин. – Тем скорее ты вернешься домой, чтобы получить все остальное.
– Я и не подозревал в тебе подобной жестокости.
– Любовь всегда жестока, – сказала Кэтрин не совсем в шутку.
– И не всегда благосклонна, – парировал он и наклонился, чтобы завязать шнурки.
– Я прибавлю на дорожку еще кое-что, – продолжила Кэтрин, разглядывая согнутую спину рыцаря. – Обещаю, что, когда ты вернешься, мы обвенчаемся.
Оливер так резко выпрямился и так быстро повернулся, что молодая женщина расслышала щелчок позвонков в его шее за мгновение до того, как тот вздрогнул от боли.
– Господи, да это только насыпало соли на рану!
– Почему?
– Потому что я хочу вернуться, еще не успев уехать, и сам не знаю, сколько буду отсутствовать на этот раз. – Рыцарь потер шею. – Эта проклятая кровопролитная война все тянется и ползет, как лишившийся ног прокаженный. Лондонцы ненавидят Матильду. Я не виню их, если учесть, как она с ними обошлась. Эта женщина не имеет ни малейшего понятия о дипломатии. Каждая взятая крепость ненадежна и доставляет только лишние трудности. По-моему, граф Роберт теряет волосы не только из-за возраста и мудрости: он наверняка выдирает их целыми прядями из-за глупости сестры!
Рыцарь покачал головой и с отчаянием уставился на Кэтрин.
– Но я связан с ее делом. Что мне остается?!
На это молодая женщина ответить не могла, поэтому просто обвила руками шею Оливера и прижалась щекой к его щеке.
– Что бы ты сейчас ни думал, это не может длиться вечно. Я хотела всего лишь повеселить тебя разговором о свадьбе, а заставила только нахмуриться.
– Нет. Без тебя и без мыслей о тебе я давно бы уже сошел с ума.
Они поцеловались, снова обнялись, но утро все сильнее вступало в свои права, и им поневоле приходилось разомкнуть руки.
– Ты станешь леди Паскаль, титулованной особой без земель, – попытался пошутить рыцарь.
– Могу прожить и без них, – улыбнулась Кэтрин, слегка пожав плечами, и подумала, разглядывая своего нареченного из-под прикрытых ресниц, что ей это проще, чем Оливеру. – Только я знаю, как раздражает тебя, что в твоем замке сидит чужак и выдаивает твоих вассалов.
Рыцарь встал, нырнул в подкольчужник и потянулся за доспехами.
– Эшбери не принадлежал бы мне, будь мой брат жив. Я охотно признаю это. Но теперь, когда он мертв, наследство переходит ко мне.
– Но ведь Эшбери стало принадлежать вашему роду по праву победивших? – осмелилась поинтересоваться Кэтрин. – Разве твой дед или прадед не появились в Англии вместе с Завоевателем?
– Нет, – покачал головой Оливер. – Моего прадеда звали Осмунд, сын Леофрика, а Эшбери принадлежал нашему роду с незапамятных времен. Осмунд присягнул на верность Завоевателю и женился на благородной норманнке Николь де Паскаль. Затем, поскольку в моду вошло все французское, а жить хотелось, он взял фамилию жены и крестил сыновей норманнскими именами. Мои волосы как у настоящего сакса, – добавил рыцарь, потянув себя за светлую прядь. – Эшбери принадлежит мне по праву рождения.
– Почему ты не говорил мне этого прежде? – с любопытством спросила Кэтрин.
– Не было повода, – пожал плечами Оливер. – В нашей семье не принято делиться с посторонними. Мы горды, но только для себя. Точнее, – тут губы рыцаря скривились, – нужно было сказать, для меня, поскольку я единственный Паскаль и единственный Осмундссон. Других не осталось.
Кэтрин задумчиво кивнула. Гордость хранилась для себя, поскольку шла об руку со стыдом. После Завоевания сменилось уже три поколения знати, жившей под властью франкоговорящих выходцев из Нормандии. Правда, потомки их воспитывались английскими кормилицами, поэтому как сыновья, так и дочери говорили на обоих языках, но французский был языком двора, и показывать сколько-нибудь основательные знания английского считалось вульгарным. Саксы были крестьянами, торговцами, изредка наемниками. Любой из них, осмелившийся открыто признать, что владеет хоть небольшим богатством, сталкивался с подозрением и часто с преследованиями. Человеку же благородному публично признаться в саксонском происхождении было то же, что бросить вызов своим сеньорам. Древнее кровь. Более сильные притязания, основанные на наследственном праве, а не грабеже.
Свои выводы молодая женщина оставила при себе. Было бы жестоко говорить о них вслух. Оливер наверняка сам думает точно так же. Что толку в словах? Вместо этого она с улыбкой заметила:
– Наши дети будут настоящими дворняжками. Уэльс и Бретань от меня, Англия и Нормандия от тебя.
ГЛАВА 17
СЕНТЯБРЬ, 1141 ГОД
В утренней дымке позднего лета молодой мужчина чистил коня, ловко работая скребницей, пока гнедая шкура жеребца не засверкала, как темная вода. Он был обнажен по пояс и отлично осведомлен о восхищенных взглядах, которые две молодые прачки, задержавшиеся на подъеме от реки, бросали в его сторону. Мужчина, давно избалованный подобным вниманием, им подыгрывал: делал вид, что совершенно не замечает женщин, зато до предела напрягал тугие мышцы руки.
Рассыпавшиеся по плечам черные волосы обрамляли классические черты лица, которое вовсе не казалось женственным, благодаря сильной прямой челюсти и шраму на одной из скул. У мужчины были узкие темные глаза, гибкая грация куницы, а всегда державшаяся наготове улыбка открыла ему больше дверей и причаровала больше юбок, чем он мог вспомнить.
Он слышал, как хихикают и громко перешептываются женщины, пытаясь привлечь его внимание. Мужчина отвернулся от коня, нагнулся за рубашкой и, все еще якобы пребывая в полнейшем неведении, встал к ним лицом. Он прекрасно знал, что их глаза немедленно скользнут к тонкой линии черных курчавых волос, выбивавшейся из-под шнурка штанов и к выпуклости чуть ниже, свидетельствующей о том, что он очень хорошо одарен природой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56