Она знала только, что ей неприятны его бурные эмоции, привычка тискать Ги, пока тот не начинал плакать, то, как временами высокомерно смотрел он на дедушку, как бы презирая старика за приверженность верности и чести.
Риваж не был женат. Их всегда тепло принимала его экономка. В тот их приезд они увидели Риважа лишь поздно вечером. Он появился в шляпе с красной кокардой и трехцветным шарфом вокруг талии; громко засмеялся, увидев их удивленные лица.
– Сейчас все мы должны быть актерами, – сказал он, – даже такой аристократ, как ты, Гастон. Мы должны играть роль, чтобы выжить.
– Не бойся, – прошептал ей потом отец, – Анри всегда был пылким либералом, но он лояльный человек, надежный друг, он поможет нам благополучно выехать из страны.
Уже тогда она подумала, что отец был слишком доверчив, не замечал плохих сторон человека, которого называл другом.
Наступил последний день. В то утро они должны были уезжать, багаж был уже упакован, карета ждала их. Мадемуазель Жюли, вся в слезах, целовала их на прощанье, когда они услышали топот ног, стук молотка о входную дверь и похолодели от ужаса. Ворвались люди, размахивая красными колпаками, арестовали, предъявив обвинение в измене, их тихого отца, который никогда никому не причинил вреда, который всегда был доволен жизнью среди книг с занятиями поэзией, музыкальными концертами с друзьями. В стороне стоял доктор Риваж, заложив рук за трехцветный пояс, и молча улыбался. Тогда Изабелла поняла, что это было его рук дело, это он предал их. Таил ли он ревность в душе, зависть, скрытую глубоко в сердце, к их отцу за то, что тот пользовался привилегиями, недостижимыми для него, и чей благородный гений так часто затмевал его скромные успехи? Хотя полной уверенности у Изабеллы не было, в душе осталась рана: это невозможно забыть.
Им не позволили даже проститься с отцом. Его вырвали из рук детей, а один из тех людей, громадный неуклюжий грубиян, повернул Изабеллу так, чтобы она могла видеть, как отца втаскивали на повозку, чтобы увезти навстречу смерти.
– Смотри, маленькая гражданка, смотри хорошенько, что ждет врагов Республики.
Он сделал бесстыдный жест, и ей показалось, что она увидела зловещую тень гильотины, услышала стук падающего лезвия. Изабелла в ужасе представила себе, как покатилась… покатилась голова… Она закрыла глаза.
Когда Изабелла вновь их открыла, мадемуазель Жюли держала ее за руку.
– Послушайте меня, вы оба должны уехать, немедленно покинуть Париж, не теряя ни минуты, – шептала гувернантка. – Есть люди, готовые излить свою ненависть даже на детей. Жан-Пьер увезет вас. Быстро переоденьтесь. Вы должны выглядеть, как его внуки. У нас есть подходящие документы, немного денег, он отвезет вас к морю и посадит на корабль. Вот здесь у меня записано имя вашего дяди, брата вашей матери. Я знаю, что ваш отец уже писал ему, но в эти ужасные времена только милостивый Господь может знать, дошло ли письмо.
Потом была дорога. Их сердца переставали биться у каждой заставы, но они ехали все дальше и дальше. Был еще тот тревожный момент, когда стражник вытащил Изабеллу из экипажа.
– Она вовсе не ребенок, не крестьянская девчонка, а взрослая женщина. – Грубые руки нащупали маленькую грудь под шершавой курткой, но Жан-Пьер отшвырнул стражника со словами:
– Она моя внучка, говорю тебе. Разве не видел я собственными глазами, как ее извлекали из чрева моей дочери? Убери от нее свои грязные лапы! – и так ударил наглеца, что тот упал навзничь прямо в грязь под громкий хохот своих товарищей, в то время как их экипаж стремительно удалялся.
Пора захлопнуть дверь за этими воспоминаниями и думать только о будущем, которое, впрочем, представлялось достаточно мрачным. Изабелла уже собиралась закрыть створку окна, как услышала пение, очень тихое, но приятное. Прислушавшись, она начала различать слова:
Ты принеси мою любовь,
О, ветер с моря.
Взошла луна и были мы вдвоем,
Но слишком рано он ушел.
О, горе, горе.
Верни любимого ко мне,
О, ветер с моря…
Песня затихала вдали. Послышались легкая возня и хихиканье, наверное, одна из служанок выбежала в ночную тьму, чтобы встретиться со своим возлюбленным.
Снова наступила тишина. Изабелла закрыла окно и оглядела комнату. На кровати лежал плед в темно-зеленую и серую клетку с тонкой красной полоской. Конечно, путешественник с корабля не стал предметом грез юной девушки, но все равно она легонько погладила плед. В момент ее одиночества и отчаяния он проявил доброту, отогрев ей сердце. Улегшись в постель, она натянула плед на себя и прижалась к нему щекой.
Внизу, в столовой, сэр Джошуа развалился в кресле с высокой спинкой, вытянув к огню ноги в сапогах. Глаза его были прикрыты, в руках он держал рюмку прекрасного французского коньяка. Он не упускал случая купить бочонок-другой контрабандного вина, хотя проводил в жизнь законы, безжалостно преследовавшие контрабандистов. Французское кружево на платье его жены и многое другое, что являлось предметом зависти всех его лондонских знакомых, попало к нему тем же путем.
Его жена сидела по другую сторону камина, праздно сложив руки на коленях и придумывая, как бы получше сказать ему теперь, когда Венецию отослали в постель, о том, что ее беспокоило. Ее муж мог быть непредсказуемым, и она гадала о том, как он намерен решить проблему детей, которых бурное море жизни прибило к их порогу.
Августа Бриджез была внучкой торговца из Йоркшира, начавшего с двенадцати ткацких станков в нескольких хижинах и ставшего впоследствии владельцем собственной фабрики, на которой вырабатывали тонкое шерстяное сукно. Своего единственного сына он воспитал джентльменом, о чем пожалел, когда молодой человек отдалился от деревенского образа жизни отца и вложил унаследованное им богатство в знаменитый банк. Старик не возражал против свадьбы внучки с одним из мелкопоместных дворян, предки которого издавна владели здесь землей. После замужества Августа стала уверенно подниматься по социальной лестнице. На ее приданое был куплен дом в богатом квартале Лондона. Сэр Джошуа был не слишком приятным в обществе человеком, но в политических кругах считали, что он подает надежды. А она безжалостно использовала его самого и его коллег на своих вечерних приемах, где подавали вкусные блюда, превосходное вино и беседа была утонченной. Августа была уверена, что через несколько лет, когда пора будет вводить Венецию в общество, она сможет убедить своего упрямого мужа попасть в Карлтон-Хаус, в кружок, который группировался вокруг принца Уэльского и его светских подхалимов. Она уже видела свою дочь графиней, и этим амбициозным устремлениям не должна помешать бледная французская девчонка, красота и осанка, очарование и достоинство которой были заметны даже в нищенских отрепьях, но, к сожалению, полностью отсутствовали у ее собственной дочери.
Августа наклонилась и похлопала мужа по колену:
– Что ты собираешься делать с ними, Джошуа? – спросила она.
– Что делать с ними? А что я должен с ними делать, скажи Бога ради? Выгнать их из дому? И тогда через несколько дней каждый дурак между Райем и Дувром будет говорить о них.
Она поднялась, взяла у него бокал и наполнила его из графина, стоявшего на столе.
– Мы могли бы распустить слухи… – неуверенно проговорила она.
– Какие же? – Он полюбовался жидкостью в бокале, сверкавшей в свете огня, пылавшего в камине, потом оценивающе пригубил коньяк. – Чепуха все это. Прохиндеи в округе знают, как вынюхивать такие вещи. – Его голос немного смягчился. – Ты знаешь, Гусси, девочка необыкновенно похожа на Клариссу. Такой та была до того, как сбежала с этим французским щеголем.
Его жена нахмурилась. Она знала, что в глубине души муж обожал свою сестру, даже, как ей казалось, слишком. Узнав о ее побеге, он впал в глубокую дикую ярость. Было время, когда она сильно ревновала его к девушке, ненавидела ее за красоту и обаяние. Это было лишним напоминанием о ее собственной заурядной внешности, с чем она не могла смириться, несмотря на преимущества, которые ей давали деньги ее деда.
Она быстро сказала:
– Девочка может обладать внешностью матери, но боюсь, она унаследовала и ее своенравие. Она слишком самоуверенна для такого юного возраста. За ней придется присматривать.
Джошуа искоса взглянул на жену.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Не кажется ли тебе, что нам следует побольше узнать о них, Джошуа? Ты уверен, что Кларисса была действительно замужем за этим своим виконтом?
– Вероятно. Насколько мне известно, он был дьявольски гордым, – Джошуа сощурил глаза. – Ты это имела в виду: распустить слух, что они низкого происхождения, незаконнорожденные?
– Ну, доказательств ведь нет? Если они в самом деле те, за кого себя выдают, то как же остальные родственники? Почему они их бросили, позволили ехать к нам за милостью? Ведь мальчик имеет права наследника?
– Ты себе не представляешь, что там творится, моя дорогая. Там хозяин теперь – палач, и люди ни за грош расстаются со своими головами, помоги им Господь!
Он пристально смотрел на пляшущие языки пламени. Августа, конечно, была неглупа. Если бы эти двое считались внебрачными детьми ее сестры, он мог бы позаботиться о них, но не в ущерб своей собственной жене и детям, разумеется. Эта мысль, учитывая сложившееся затруднительное положение, нравилась ему. Но было что-то в этой девочке. Он подумал о Клариссе, такой красивой и своенравной. Она ускользнула от него, когда он уже думал, что завладел ее любовью. Отбросив горькие, неприятные воспоминания, сэр Джошуа мрачно сказал:
– Верно и то, что дела пойдут теперь нелегко. Уже поговаривают о военном налоге, как будто недостаточно вытряхнули денег из наших карманов. В городе хаос. Пиит утверждает, что все будет кончено за несколько месяцев, но по-моему, он выдает желаемое за действительное. Он всегда был миролюбивым человеком. Я разговаривал кое с кем из тех, кто был там и уехал в последнюю минуту. Они рассказали мне, что во Франции забирают в солдаты всех мужчин, которые могут ходить и носить оружие, так что я не обольщаюсь.
– Я ведь и о тебе думаю, Джош, – вкрадчиво продолжала жена. – Нас ждут большие расходы через год-два, когда нужно будет вывозить в свет Венецию, и потом, еще необходимо подумать о Джеймсе.
– Этот дьявол доведет меня до крайности, – заворчал ее муж. – Мой отец выдрал бы меня как следует, если бы я сделал хотя бы половину того, что позволяет себе этот парень.
Обожаемому сыну Августы было семнадцать лет, он вел разгульную жизнь, наслаждаясь первым годом учебы в Оксфорде, и, следовательно, находился в очень плохих отношениях с отцом.
– Он ведь еще мальчик, Джош, ты должен быть снисходительным, и потом, у него появилось несколько важных друзей.
– Молодые распутники, которым лишь бы сорить деньгами, такие же беспутные, как и он. Этот мальчишка не успокоится, пока не выпьет всю мою кровь, помяни мое слово.
Он встал и поставил бокал на стол.
– Гусси, с девчонкой разберись сама. Ведь можно оставить ее здесь? Пусть работает в доме под руководством миссис Бедфорд. Через несколько лет она сможет сама зарабатывать себе на жизнь. Не могу же я ввести ее в общество, если у нее нет ни единого пенни за душой?
– Ты даешь ей хорошее пристанище. Она должна это осознать и быть благодарной. А как насчет мальчика?
– Он выглядит слабым. Пошлем его в местную школу на год или два. А нет, так определю его к Нику Форесту. Он вечно жалуется, что ему нужен помощник вести записи. Мальчишка должен понимать, как ему повезло. Я ведь не посылаю его пасти овец. Не думаю, чтобы Нелл понимала по-французски, а, старушка? – и он пошевелил ногой большую собаку.
Сэр Джошуа зевнул и потянулся, довольный принятым решением, восхищаясь своим великодушием и радуясь, что уладил проблему, час или два тому назад казавшуюся досадной и требующей затрат, тогда как и без того хватает забот.
– Черт, пойду спать. Дорога из Лондона была ужасной. Карета все время увязала в грязи, и кучеру приходилось слезать и подталкивать ее плечом, чтобы вытащить.
Августа взяла два подсвечника, оставленных для них на столе в холле, и пошла вверх по лестнице впереди мужа, довольная тем, как Джошуа принял во внимание ее мнение и выдал его за свое. За много лет она научилась убеждать его думать так, как она считала нужным.
Часть I
Люсьен
1801
Глава 1
Изабелла проснулась, как всегда рано, и сразу же поняла по солнечному лучу, добравшемуся до ее постели через незавешенное окно, что наступает еще одно чудесное утро. Настроение у нее было радостное, хотя Богу известно, что для этого не было особых причин. Ничего не изменилось вокруг, но все же это был ее день рождения. Сегодня ей исполнялось девятнадцать, и пусть за все годы, проведенные в Хай-Уиллоуз никто не обращал на это внимание и не поздравлял ее, кроме Ги, да и тот в последние два года забывал это делать, для нее наступил, может и глупо так думать, особенный день.
Изабелла встала с постели и подошла к окну, слегка поеживаясь от холода в своей тонкой ситцевой ночной рубашке, все еще полная безрассудной уверенности, что должно произойти нечто, способное навсегда разрушить серую монотонность ее будничного существования.
«Бывают и приятные моменты», – сказала она сама себе, наливая в таз воду и сбрасывая ночное одеяние. Ее дядя и тетя с кузиной Венецией и ненавистным кузеном Джеймсом еще находились в Лондоне, хотя стояла уже середина июня. Обычно они быстро сбегали от жары и неприятных запахов столицы, но от них еще не было никаких вестей, а это значило, что она свободна еще на некоторое время.
Странно, как ее жизнь оказалась расколотой на две части. В те месяцы, когда семья приезжала в поместье, она играла роль спокойной, робкой, покорной девушки, живущей щедротами своего благодетеля, о чем постоянно напоминал острый язычок ее тетки. Но когда они уезжали в Лондон, Изабелла, выполнив свои многочисленные обязанности, получала у снисходительной миссис Бедфорд разрешение погулять. Некоторые девушки в округе, дочери соседей фермеров и торговцев, также иногда отпускались на волю. Тогда у нее появились друзья, пусть они и были людьми, которых тетя Августа презрительно называла низким сословием. Друзья, чья преданность поддерживала ее в несчастьях тех первых лет.
Это было идеальное утро для прогулки к морю верхом на Джуно. Вряд ли больше представится такой случай, ведь сэр Джошуа запрещал ей ездить на его лошадях, когда находился в Хай-Уиллоуз. Он был самого низкого мнения о способности какой бы то ни было молодой женщины ездить верхом на чем-либо, кроме клячи, идущей иноходью. Она отбросила выцветшее ситцевое платье и достала бриджи Ги, которые она перешила для себя. К счастью, за последние несколько лет из тщедушного маленького мальчика он превратился в крепкого семнадцатилетнего парня, почти шести футов ростом, а она так и осталась хрупкой и очень стройной. Бриджи были сильно поношены, но Изабелла их починила. Она застегнула пояс на своей тонкой талии, надела белую рубашку с оборками и старый кожаный жилет, который выкрала из помятого кованого сундука, когда помогала делать уборку на чердаке. И его она подогнала по своей фигуре. Пара сапог из мягкой кожи была добыта из того же источника. Они оказались слишком велики, но, набив их бумагой, Изабелла исправила и этот недостаток.
Девушка проскользнула по черной лестнице, боясь, как бы ее не увидели из кухни. Миссис Бедфорд, слава Богу, обычно не выходила из своей комнаты до семи, но настроение повара было трудно предсказать. Выйдя через дверь в садовой ограде, она побежала к конюшне. Джейсон, младший конюх, был одним из ее самых верных друзей. Насвистывая что-то, он разбирал в кладовой каретную упряжь из меди и кожи.
– Рано же вы проснулись, мисс, – весело сказал Джейсон. – Вы – пташка яркая и ранняя. – Он понимающе подмигнул ей. – Хотите взять Джуно?
– Пожалуйста, Джейсон! Может быть, это последняя возможность.
– Да-а, – он оглядел ее сверху донизу, – воображаю себе, что произошло бы, если бы ее светлость увидела вас в этом костюме.
Джейсон усмехнулся, и она сверкнула глазами ему в ответ:
– Но она же не увидит, а ты ей не скажешь, правда?
– Нет, само собой, это меня не касается. Но не думаю, что мне понравилось бы, если бы моя сестра разгуливала, одетая, как мальчишка.
– У тебя нет сестры, и потом, я не смогла бы управиться с Джуно, если бы надела юбку, ты ведь знаешь.
Несколько лет тому назад она однажды попросила у тети дать ей подходящую одежду и позволить ездить верхом по утрам, как она всегда это делала дома, но получила уничтожающий ответ: нищим не стоит надеяться на то, что они получат все, что им вздумается, и ей следует привыкать к совсем другой жизни, чем та, которой она жила прежде. Больше Изабелла не напоминала о своей просьбе, но тайком поступала по-своему, хотя во всем этом был острый привкус опасности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Риваж не был женат. Их всегда тепло принимала его экономка. В тот их приезд они увидели Риважа лишь поздно вечером. Он появился в шляпе с красной кокардой и трехцветным шарфом вокруг талии; громко засмеялся, увидев их удивленные лица.
– Сейчас все мы должны быть актерами, – сказал он, – даже такой аристократ, как ты, Гастон. Мы должны играть роль, чтобы выжить.
– Не бойся, – прошептал ей потом отец, – Анри всегда был пылким либералом, но он лояльный человек, надежный друг, он поможет нам благополучно выехать из страны.
Уже тогда она подумала, что отец был слишком доверчив, не замечал плохих сторон человека, которого называл другом.
Наступил последний день. В то утро они должны были уезжать, багаж был уже упакован, карета ждала их. Мадемуазель Жюли, вся в слезах, целовала их на прощанье, когда они услышали топот ног, стук молотка о входную дверь и похолодели от ужаса. Ворвались люди, размахивая красными колпаками, арестовали, предъявив обвинение в измене, их тихого отца, который никогда никому не причинил вреда, который всегда был доволен жизнью среди книг с занятиями поэзией, музыкальными концертами с друзьями. В стороне стоял доктор Риваж, заложив рук за трехцветный пояс, и молча улыбался. Тогда Изабелла поняла, что это было его рук дело, это он предал их. Таил ли он ревность в душе, зависть, скрытую глубоко в сердце, к их отцу за то, что тот пользовался привилегиями, недостижимыми для него, и чей благородный гений так часто затмевал его скромные успехи? Хотя полной уверенности у Изабеллы не было, в душе осталась рана: это невозможно забыть.
Им не позволили даже проститься с отцом. Его вырвали из рук детей, а один из тех людей, громадный неуклюжий грубиян, повернул Изабеллу так, чтобы она могла видеть, как отца втаскивали на повозку, чтобы увезти навстречу смерти.
– Смотри, маленькая гражданка, смотри хорошенько, что ждет врагов Республики.
Он сделал бесстыдный жест, и ей показалось, что она увидела зловещую тень гильотины, услышала стук падающего лезвия. Изабелла в ужасе представила себе, как покатилась… покатилась голова… Она закрыла глаза.
Когда Изабелла вновь их открыла, мадемуазель Жюли держала ее за руку.
– Послушайте меня, вы оба должны уехать, немедленно покинуть Париж, не теряя ни минуты, – шептала гувернантка. – Есть люди, готовые излить свою ненависть даже на детей. Жан-Пьер увезет вас. Быстро переоденьтесь. Вы должны выглядеть, как его внуки. У нас есть подходящие документы, немного денег, он отвезет вас к морю и посадит на корабль. Вот здесь у меня записано имя вашего дяди, брата вашей матери. Я знаю, что ваш отец уже писал ему, но в эти ужасные времена только милостивый Господь может знать, дошло ли письмо.
Потом была дорога. Их сердца переставали биться у каждой заставы, но они ехали все дальше и дальше. Был еще тот тревожный момент, когда стражник вытащил Изабеллу из экипажа.
– Она вовсе не ребенок, не крестьянская девчонка, а взрослая женщина. – Грубые руки нащупали маленькую грудь под шершавой курткой, но Жан-Пьер отшвырнул стражника со словами:
– Она моя внучка, говорю тебе. Разве не видел я собственными глазами, как ее извлекали из чрева моей дочери? Убери от нее свои грязные лапы! – и так ударил наглеца, что тот упал навзничь прямо в грязь под громкий хохот своих товарищей, в то время как их экипаж стремительно удалялся.
Пора захлопнуть дверь за этими воспоминаниями и думать только о будущем, которое, впрочем, представлялось достаточно мрачным. Изабелла уже собиралась закрыть створку окна, как услышала пение, очень тихое, но приятное. Прислушавшись, она начала различать слова:
Ты принеси мою любовь,
О, ветер с моря.
Взошла луна и были мы вдвоем,
Но слишком рано он ушел.
О, горе, горе.
Верни любимого ко мне,
О, ветер с моря…
Песня затихала вдали. Послышались легкая возня и хихиканье, наверное, одна из служанок выбежала в ночную тьму, чтобы встретиться со своим возлюбленным.
Снова наступила тишина. Изабелла закрыла окно и оглядела комнату. На кровати лежал плед в темно-зеленую и серую клетку с тонкой красной полоской. Конечно, путешественник с корабля не стал предметом грез юной девушки, но все равно она легонько погладила плед. В момент ее одиночества и отчаяния он проявил доброту, отогрев ей сердце. Улегшись в постель, она натянула плед на себя и прижалась к нему щекой.
Внизу, в столовой, сэр Джошуа развалился в кресле с высокой спинкой, вытянув к огню ноги в сапогах. Глаза его были прикрыты, в руках он держал рюмку прекрасного французского коньяка. Он не упускал случая купить бочонок-другой контрабандного вина, хотя проводил в жизнь законы, безжалостно преследовавшие контрабандистов. Французское кружево на платье его жены и многое другое, что являлось предметом зависти всех его лондонских знакомых, попало к нему тем же путем.
Его жена сидела по другую сторону камина, праздно сложив руки на коленях и придумывая, как бы получше сказать ему теперь, когда Венецию отослали в постель, о том, что ее беспокоило. Ее муж мог быть непредсказуемым, и она гадала о том, как он намерен решить проблему детей, которых бурное море жизни прибило к их порогу.
Августа Бриджез была внучкой торговца из Йоркшира, начавшего с двенадцати ткацких станков в нескольких хижинах и ставшего впоследствии владельцем собственной фабрики, на которой вырабатывали тонкое шерстяное сукно. Своего единственного сына он воспитал джентльменом, о чем пожалел, когда молодой человек отдалился от деревенского образа жизни отца и вложил унаследованное им богатство в знаменитый банк. Старик не возражал против свадьбы внучки с одним из мелкопоместных дворян, предки которого издавна владели здесь землей. После замужества Августа стала уверенно подниматься по социальной лестнице. На ее приданое был куплен дом в богатом квартале Лондона. Сэр Джошуа был не слишком приятным в обществе человеком, но в политических кругах считали, что он подает надежды. А она безжалостно использовала его самого и его коллег на своих вечерних приемах, где подавали вкусные блюда, превосходное вино и беседа была утонченной. Августа была уверена, что через несколько лет, когда пора будет вводить Венецию в общество, она сможет убедить своего упрямого мужа попасть в Карлтон-Хаус, в кружок, который группировался вокруг принца Уэльского и его светских подхалимов. Она уже видела свою дочь графиней, и этим амбициозным устремлениям не должна помешать бледная французская девчонка, красота и осанка, очарование и достоинство которой были заметны даже в нищенских отрепьях, но, к сожалению, полностью отсутствовали у ее собственной дочери.
Августа наклонилась и похлопала мужа по колену:
– Что ты собираешься делать с ними, Джошуа? – спросила она.
– Что делать с ними? А что я должен с ними делать, скажи Бога ради? Выгнать их из дому? И тогда через несколько дней каждый дурак между Райем и Дувром будет говорить о них.
Она поднялась, взяла у него бокал и наполнила его из графина, стоявшего на столе.
– Мы могли бы распустить слухи… – неуверенно проговорила она.
– Какие же? – Он полюбовался жидкостью в бокале, сверкавшей в свете огня, пылавшего в камине, потом оценивающе пригубил коньяк. – Чепуха все это. Прохиндеи в округе знают, как вынюхивать такие вещи. – Его голос немного смягчился. – Ты знаешь, Гусси, девочка необыкновенно похожа на Клариссу. Такой та была до того, как сбежала с этим французским щеголем.
Его жена нахмурилась. Она знала, что в глубине души муж обожал свою сестру, даже, как ей казалось, слишком. Узнав о ее побеге, он впал в глубокую дикую ярость. Было время, когда она сильно ревновала его к девушке, ненавидела ее за красоту и обаяние. Это было лишним напоминанием о ее собственной заурядной внешности, с чем она не могла смириться, несмотря на преимущества, которые ей давали деньги ее деда.
Она быстро сказала:
– Девочка может обладать внешностью матери, но боюсь, она унаследовала и ее своенравие. Она слишком самоуверенна для такого юного возраста. За ней придется присматривать.
Джошуа искоса взглянул на жену.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Не кажется ли тебе, что нам следует побольше узнать о них, Джошуа? Ты уверен, что Кларисса была действительно замужем за этим своим виконтом?
– Вероятно. Насколько мне известно, он был дьявольски гордым, – Джошуа сощурил глаза. – Ты это имела в виду: распустить слух, что они низкого происхождения, незаконнорожденные?
– Ну, доказательств ведь нет? Если они в самом деле те, за кого себя выдают, то как же остальные родственники? Почему они их бросили, позволили ехать к нам за милостью? Ведь мальчик имеет права наследника?
– Ты себе не представляешь, что там творится, моя дорогая. Там хозяин теперь – палач, и люди ни за грош расстаются со своими головами, помоги им Господь!
Он пристально смотрел на пляшущие языки пламени. Августа, конечно, была неглупа. Если бы эти двое считались внебрачными детьми ее сестры, он мог бы позаботиться о них, но не в ущерб своей собственной жене и детям, разумеется. Эта мысль, учитывая сложившееся затруднительное положение, нравилась ему. Но было что-то в этой девочке. Он подумал о Клариссе, такой красивой и своенравной. Она ускользнула от него, когда он уже думал, что завладел ее любовью. Отбросив горькие, неприятные воспоминания, сэр Джошуа мрачно сказал:
– Верно и то, что дела пойдут теперь нелегко. Уже поговаривают о военном налоге, как будто недостаточно вытряхнули денег из наших карманов. В городе хаос. Пиит утверждает, что все будет кончено за несколько месяцев, но по-моему, он выдает желаемое за действительное. Он всегда был миролюбивым человеком. Я разговаривал кое с кем из тех, кто был там и уехал в последнюю минуту. Они рассказали мне, что во Франции забирают в солдаты всех мужчин, которые могут ходить и носить оружие, так что я не обольщаюсь.
– Я ведь и о тебе думаю, Джош, – вкрадчиво продолжала жена. – Нас ждут большие расходы через год-два, когда нужно будет вывозить в свет Венецию, и потом, еще необходимо подумать о Джеймсе.
– Этот дьявол доведет меня до крайности, – заворчал ее муж. – Мой отец выдрал бы меня как следует, если бы я сделал хотя бы половину того, что позволяет себе этот парень.
Обожаемому сыну Августы было семнадцать лет, он вел разгульную жизнь, наслаждаясь первым годом учебы в Оксфорде, и, следовательно, находился в очень плохих отношениях с отцом.
– Он ведь еще мальчик, Джош, ты должен быть снисходительным, и потом, у него появилось несколько важных друзей.
– Молодые распутники, которым лишь бы сорить деньгами, такие же беспутные, как и он. Этот мальчишка не успокоится, пока не выпьет всю мою кровь, помяни мое слово.
Он встал и поставил бокал на стол.
– Гусси, с девчонкой разберись сама. Ведь можно оставить ее здесь? Пусть работает в доме под руководством миссис Бедфорд. Через несколько лет она сможет сама зарабатывать себе на жизнь. Не могу же я ввести ее в общество, если у нее нет ни единого пенни за душой?
– Ты даешь ей хорошее пристанище. Она должна это осознать и быть благодарной. А как насчет мальчика?
– Он выглядит слабым. Пошлем его в местную школу на год или два. А нет, так определю его к Нику Форесту. Он вечно жалуется, что ему нужен помощник вести записи. Мальчишка должен понимать, как ему повезло. Я ведь не посылаю его пасти овец. Не думаю, чтобы Нелл понимала по-французски, а, старушка? – и он пошевелил ногой большую собаку.
Сэр Джошуа зевнул и потянулся, довольный принятым решением, восхищаясь своим великодушием и радуясь, что уладил проблему, час или два тому назад казавшуюся досадной и требующей затрат, тогда как и без того хватает забот.
– Черт, пойду спать. Дорога из Лондона была ужасной. Карета все время увязала в грязи, и кучеру приходилось слезать и подталкивать ее плечом, чтобы вытащить.
Августа взяла два подсвечника, оставленных для них на столе в холле, и пошла вверх по лестнице впереди мужа, довольная тем, как Джошуа принял во внимание ее мнение и выдал его за свое. За много лет она научилась убеждать его думать так, как она считала нужным.
Часть I
Люсьен
1801
Глава 1
Изабелла проснулась, как всегда рано, и сразу же поняла по солнечному лучу, добравшемуся до ее постели через незавешенное окно, что наступает еще одно чудесное утро. Настроение у нее было радостное, хотя Богу известно, что для этого не было особых причин. Ничего не изменилось вокруг, но все же это был ее день рождения. Сегодня ей исполнялось девятнадцать, и пусть за все годы, проведенные в Хай-Уиллоуз никто не обращал на это внимание и не поздравлял ее, кроме Ги, да и тот в последние два года забывал это делать, для нее наступил, может и глупо так думать, особенный день.
Изабелла встала с постели и подошла к окну, слегка поеживаясь от холода в своей тонкой ситцевой ночной рубашке, все еще полная безрассудной уверенности, что должно произойти нечто, способное навсегда разрушить серую монотонность ее будничного существования.
«Бывают и приятные моменты», – сказала она сама себе, наливая в таз воду и сбрасывая ночное одеяние. Ее дядя и тетя с кузиной Венецией и ненавистным кузеном Джеймсом еще находились в Лондоне, хотя стояла уже середина июня. Обычно они быстро сбегали от жары и неприятных запахов столицы, но от них еще не было никаких вестей, а это значило, что она свободна еще на некоторое время.
Странно, как ее жизнь оказалась расколотой на две части. В те месяцы, когда семья приезжала в поместье, она играла роль спокойной, робкой, покорной девушки, живущей щедротами своего благодетеля, о чем постоянно напоминал острый язычок ее тетки. Но когда они уезжали в Лондон, Изабелла, выполнив свои многочисленные обязанности, получала у снисходительной миссис Бедфорд разрешение погулять. Некоторые девушки в округе, дочери соседей фермеров и торговцев, также иногда отпускались на волю. Тогда у нее появились друзья, пусть они и были людьми, которых тетя Августа презрительно называла низким сословием. Друзья, чья преданность поддерживала ее в несчастьях тех первых лет.
Это было идеальное утро для прогулки к морю верхом на Джуно. Вряд ли больше представится такой случай, ведь сэр Джошуа запрещал ей ездить на его лошадях, когда находился в Хай-Уиллоуз. Он был самого низкого мнения о способности какой бы то ни было молодой женщины ездить верхом на чем-либо, кроме клячи, идущей иноходью. Она отбросила выцветшее ситцевое платье и достала бриджи Ги, которые она перешила для себя. К счастью, за последние несколько лет из тщедушного маленького мальчика он превратился в крепкого семнадцатилетнего парня, почти шести футов ростом, а она так и осталась хрупкой и очень стройной. Бриджи были сильно поношены, но Изабелла их починила. Она застегнула пояс на своей тонкой талии, надела белую рубашку с оборками и старый кожаный жилет, который выкрала из помятого кованого сундука, когда помогала делать уборку на чердаке. И его она подогнала по своей фигуре. Пара сапог из мягкой кожи была добыта из того же источника. Они оказались слишком велики, но, набив их бумагой, Изабелла исправила и этот недостаток.
Девушка проскользнула по черной лестнице, боясь, как бы ее не увидели из кухни. Миссис Бедфорд, слава Богу, обычно не выходила из своей комнаты до семи, но настроение повара было трудно предсказать. Выйдя через дверь в садовой ограде, она побежала к конюшне. Джейсон, младший конюх, был одним из ее самых верных друзей. Насвистывая что-то, он разбирал в кладовой каретную упряжь из меди и кожи.
– Рано же вы проснулись, мисс, – весело сказал Джейсон. – Вы – пташка яркая и ранняя. – Он понимающе подмигнул ей. – Хотите взять Джуно?
– Пожалуйста, Джейсон! Может быть, это последняя возможность.
– Да-а, – он оглядел ее сверху донизу, – воображаю себе, что произошло бы, если бы ее светлость увидела вас в этом костюме.
Джейсон усмехнулся, и она сверкнула глазами ему в ответ:
– Но она же не увидит, а ты ей не скажешь, правда?
– Нет, само собой, это меня не касается. Но не думаю, что мне понравилось бы, если бы моя сестра разгуливала, одетая, как мальчишка.
– У тебя нет сестры, и потом, я не смогла бы управиться с Джуно, если бы надела юбку, ты ведь знаешь.
Несколько лет тому назад она однажды попросила у тети дать ей подходящую одежду и позволить ездить верхом по утрам, как она всегда это делала дома, но получила уничтожающий ответ: нищим не стоит надеяться на то, что они получат все, что им вздумается, и ей следует привыкать к совсем другой жизни, чем та, которой она жила прежде. Больше Изабелла не напоминала о своей просьбе, но тайком поступала по-своему, хотя во всем этом был острый привкус опасности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56