Уставясь в стену, она вводит себе наркотик. Затем запрокидывает назад голову, закрывает глаза и чуть слышно выдыхает:– О-о, кайф!Она принимается рассматривать свои руки. Надо бы колоться в какие-нибудь другие места, а то здесь у нее уже все вены разворочены. Чем только она ни ширялась – и растолченные таблетки диконала, и амфетамины, и черт знает какое еще дерьмо! Впредь она будет колоть себя в пах, там тоже есть вены. Их везде полно.Она видит, как Иден неуверенно встает с кресла и, словно лунатик, бредет к дивану, опускается на него и откидывается на подушки.Донне хорошо. Просто чудесно. Лучше, чем полет. Лучше, чем секс. Она медленно плывет в золотистых сумерках. Высоко-высоко. Подобно ангелу.Донна открывает глаза и видит Расти Фагана. Он таращится на Иден.– Пришел. – Донна несколько раз кивает головой. – Завидуешь, а? Я бы отдала свою левую сиську, чтобы снова испытать первый укол.– Только это тебя и заводит, – говорит Расти. – Проблемы были?– Не-а. Ширнулась как миленькая.– Хорошо. Вот. – Он достает из кармана несколько купюр и сует их Донне. Взяв деньги, она принимается пересчитывать их. – А сейчас можешь убираться.Но Донна не спешит. В этой суперкомфортабельной лачуге так приятно балдеть. Беверли-Хиллз! Кругом зелень, ни смога, ни машин. И, к тому же, здесь есть тысяча и одна симпатичная вещица, которую могла бы прихватить с собой девушка, имеющая пристрастие к наркоте. Всякие дорогие безделушки, которые можно будет легко загнать. Должна же, в конце концов, Донна думать о следующих дозах.Донна шатается по комнате, выискивая глазами подходящую вещь. Она находит ее на столе и, как только Расти отворачивается, незаметно хватает. Пресс-папье. Великолепная работа. Донна подносит его к свету. В хрустальном шаре навеки заточена стеклянная бабочка.Она ухмыляется. Баккара или что-то в этом роде. За такую вещичку можно выручить сотню «зеленых» – вполне достаточно, чтобы прокайфовать целую неделю. Пресс-папье исчезает у нее в кармане.– Я же сказал, чтобы ты убиралась.Глаза у Расти жестокие, наполненные злобой. Этот взгляд знаком Донне. Если она сейчас не отвалит, он ее ударит. Слава Богу, хоть пресс-папье успела взять.– Ладно, ладно, иду. – Она передергивает плечами и подходит к Иден. Под действием наркотика выражение лица девушки сделалось спокойным и безмятежным. Ее волосы черными змеями свернулись вокруг бледного лица. Губы темно-красные. На щеках играет чахоточный румянец. У нее изумительная кожа. Брови и ресницы черные и густые. Она кажется иностранкой. Похожа на испанскую цыганку. Никогда в жизни Донна не видела ее такой умиротворенной.Донна с трудом сдерживает в себе желание прикоснуться к ней.Это святое. Сегодня у Иден появился новый возлюбленный, с которым не сможет сравниться ни один мужчина. Ближе него у нее уже никого не будет. И никому, насколько знала Донна, не удавалось преодолеть тот барьер, который был теперь в ней, ту стену, которой она себя окружила. Но и к себе она уже никого не пустит. Никого.Странная девчонка. Со своими деньгами, политикой, лошадьми. Со своими маршами протеста и заумными словами. Странная, взбалмошная кукла.– Приятных сновидений, – тихо произносит Донна, затем кивает Фагану и уходит.
Лос-Анджелес
– Сегодня ночью она приходила сюда, – сказал Фагану Гнилой.– Ах вот как.– Около четырех утра. Умоляла дать ей дозу. Плакала, вся дрожала.– Надеюсь, ты не наделал никаких глупостей? – почти ласково проговорил Расти.– Успокойся. Ты ведь мне запретил, верно?– Верно, запретил. – Расти щелкнул пальцами. – Давай.Шаркая ногами, Гнилой поплелся в другую комнату, закрыв за собой дверь на ключ. Расти так и не знал, где он прячет свой товар. Гнилой был скрытным, как крыса. Ладно, подумал Фаган, в один прекрасный день он просто вышибет эту дверь к чертовой матери и застукает Гнилого возле его потайной норы. И тот от страха в штаны наложит.Гнилой вернулся и протянул ему пакетик с несколькими дозами.– Я чувствую себя полным дерьмом, из-за того что мне пришлось отказать чувихе, которую ломало у меня на крыльце.– Да? – Расти прошел в кухню и взвесил порошок на стоящих среди грязной посуды пластмассовых весах.– И для моего бизнеса это нехорошо. – Покрасневшими, слезящимися глазками Гнилой наблюдал за Расти. – И так уже ходят слухи, что я ненадежный партнер. Скоро от меня все клиенты начнут разбегаться.– Слушай, Гнилой, такие клиенты, как у тебя, уже никуда не смогут разбежаться. У меня получилось двадцать пять граммов, правильно?– Правильно. Товар первоклассный. – Гнилой искоса взглянул на Расти. – Не пойму, мужик, и как тебе удается уживаться с собственной совестью?– С чем уживаться? – В голосе Расти послышалась тихая угроза. – Кажется, это ты раньше продавал ей наркоту, разве нет?– Да. Но я никогда не поступал с ней так, как поступаешь ты. Не трахал ее. И не сажал на иглу.– Я? Сажал ее на иглу? Ты что думаешь, ей для этого нужно было особое приглашение?– Нет, не думаю. Но и превращать ее в свою рабыню тоже не нужно.Расти свернул купюры в трубочку и ткнул ею, словно дулом пистолета, в Гнилого.– Не лезь не в свои дела, говнюк.– Да я…– Иден родилась, чтобы стать наркоманкой. И ни я, ни ты ничего с этим не можем поделать. Она нуждается в помощи. И я ее защищаю, оберегаю ее интересы. Пытаюсь оградить ее от всяких неприятностей. Секешь?– А то, что она в четыре часа утра колотится в ломке, это не неприятности?– Я был занят.– Не сомневаюсь. – Гнилой снова искоса посмотрел на Расти. Не нравился ему этот подонок.Видя, что происходило с Иден в последние дни, Гнилой чувствовал, что его используют в какой-то грязной игре. И, хотя торговцы наркотиками и их клиенты обычно не склонны к взаимному состраданию, он не мог избавиться от мучительных угрызений совести и жалости к девчонке, которая в Беверли-Хиллз сходит с ума в ожидании, когда ей принесут очередную дозу.– Где ты берешь свой товар? – как бы между прочим спросил Расти, разглядывая героин.Гнилой пожал плечами.– Это тебя не касается. Понадобится еще, позвони.– Не хочешь рассказывать, а?– Не хочу.Все еще держа деньги в руках, Расти, сощурив глаза, угрожающе уставился на Гнилого.– Я ведь могу тебя и обидеть. Скручу, как теленка, а яйца засуну вон в тот миксер.– За что? Думаешь, тебе удастся подкатить к крутым ребятам?– Может быть. Если буду знать, кто они.– Не выйдет. Они цветные, Расти. Они не захотят иметь с тобой дело. А попробуешь их искать, получишь «перышко» под ребро.– Вы, «копченые», всегда ходите с ножами, а? – улыбнулся Расти. Он сунул деньги Гнилому, и тот запихнул их в карман. – Мы еще поговорим об этом. Ну да ладно, спасибо, что помог.– Угу, пожалуйста.Когда они пошли к двери, Расти положил руку на хилое плечо Гнилого и слегка сдавил пальцами его недоразвитую шейную мышцу.– Если я узнаю, что ты хоть что-нибудь дал Иден – пусть это даже будут таблетки от головной боли, – я в самом деле засуну твои яйца в миксер. – Он надавил сильнее. Гнилой взвыл от боли и, извиваясь, попытался вырваться. Расти держал его, как рыбу на крючке. – Запомни это. Ничего ей не давать. Ни-че-го. Понял меня?Истошный вопль Гнилого был красноречивее любого ответа.Постоянно маневрируя в потоке машин, Расти погнал свою «альфа-ромео» в Беверли-Хиллз, покачивая головой в такт спокойному ритму музыки Ахмеда Джамала.Он въехал в ворота ранчо, приветственно махнул рукой Мигелю Фуэнтесу и покатил к дому. Он знал, что здесь его ожидает буря.Самая страшная ломка у наркоманов наступает после суток ожидания. Иден ждала с пяти часов вчерашнего вечера, когда Расти ушел раздобыть ей дозу. И не вернулся. Сейчас было почти четыре. Она будет рыдать, умоляя его дать ей героин.Но это очень возбуждало. Именно в такие минуты она готова была на все. И Расти уже решил, что он заставит ее делать, прежде чем отдаст ей наркотик.Купленные двадцать пять граммов порошка он разделил на пятьдесят частей, четыре из которых лежали сейчас у него в кармане. Выйдя из машины, Расти спрашивал себя, не пришло ли время поднять цену.Был прекрасный день. Над головой синело безоблачное небо. Казалось, даже смог несколько рассеялся.Из конюшни на него таращился конь Иден, и Расти дружески поцокал ему языком. Он чувствовал себя великолепно.Фаган взошел на крыльцо, но не успел и дотронуться до двери, как она распахнулась настежь.– Ты где пропадал? – в бешенстве прошипела Иден, стоя на пороге с наполовину пустой бутылкой вина в руке. Она была в стельку пьяна, но все равно ее переполняла злоба, а хрупкое тело била нервная дрожь. – Как ты мог так поступить со мной, Расти?– Ну извини. У меня были кое-какие проблемы.– Всю ночь? – Она с силой захлопнула за ним дверь. – И все утро? У тебя были проблемы всю ночь и все утро?– Видишь ли, машина сломалась…– Но ты же знал, что я жду!– Что-то с коробкой передач. Я всю ночь проторчал в автосервисе. Влетел на кругленькую сумму. А прихожу утром в контору – там вообще кошмар. Одна из наших девок грохнула целый обеденный сервиз. Здесь никакой страховки не хватит. Клиент собирается подавать на нас в суд. Представляешь, целый обеденный сервиз! Растяпа мексиканская, наверное, с похмелья…– Почему ты не позвонил? Как мог ты бросить меня в таком состоянии?– Ты не слушаешь, что ли? Я же говорю, что только полчаса назад уехал из конторы.Она стала похожей на маленького дикого зверька с оскаленными зубками.– Врун! Я чуть с ума не сошла! Я звонила все утро. Ты там даже не появлялся!– Скажи, сколько ты выпила за то время, что меня тут не было? От тебя воняет, как от винной бочки.– Мне пришлось идти самой. Я была в том месте на Манчестерской улице, но там никого не оказалось, ходила к Гнилому, но он сказал, что у него ничего нет. Так что мне ничего не оставалось, кроме как купить бутылку!– Я же предупреждал тебя, чтобы ты не пыталась сама достать наркоту, так ведь? Разве я не говорил тебе, что это опасно? Тебя могли ограбить или продать тебе какое-нибудь дерьмо, от которого можно загнуться.– Ради Бога! – Она уставилась на него из-под растрепанной челки. Свои изумрудные глаза и густые черные волосы Иден унаследовала от бабушки-испанки, которую она никогда в жизни даже не видела. Так она сказала Расти. – Ну давай же скорей!– А где «пожалуйста»?– Пожалуйста!– Ладно, так и быть, дам. – Осклабившись, он вытащил из кармана маленький пакетик. – Видишь?– Дай!Он отдернул руку.– Когда научишься разговаривать со мной ласково.– Сволочь!– Я не это имел в виду. – Расти на несколько секунд задумался. – Может быть, прежде чем ты ширнешься, нам стоит снять напряжение. Что скажешь?– О Господи, – прошептала Иден, стискивая зубы и закрывая глаза.– Если, конечно, ты не можешь предложить ничего лучшего, – ухмыльнулся он и расстегнул молнию ширинки. Его поза и выражение глаз говорили сами за себя.Она обреченно вздохнула и опустилась перед ним на колени.– Прекрасная мысль, – проговорил Расти. Он почувствовал, как ее мягкий язык ласкает его член. Он хорошо ее обучил.Немного погодя Фаган начал постанывать от удовольствия. Расставив нога и вцепившись руками в ее волосы, он методично покачивал взад-вперед бедрами.– Кусай! – прохрипел он. – Сильнее! О-о-о! Сильнее, Иден!Она услышала, как из его груди вырвался животный рык, как скрипнули его зубы, и приготовилась к тому, что должно было сейчас произойти. Расти изо всех сил протиснулся ей в рот, уперся в ее гортань. Иден начала давиться. Затем, издав нечленораздельный звериный рев, он кончил.Так он и застыл, крепко держа ее за волосы и не давая ей избавиться от заливающей горло спермы.Через некоторое время он наконец удовлетворенно вздохнул и выпустил ее. Рот Иден был полон, но, не решаясь выплюнуть и не в силах проглотить омерзительную жидкость, она выхватила у Расти пакетик с героином и, стараясь, чтобы ее не вырвало, побежала наверх в ванную.Чувствуя блаженную слабость, Расти посмотрел ей вслед. По крайней мере, это она могла делать как надо. Сегодня она выглядела отвратительно. Маленькая костлявая сука. А ведь когда-то ему казалось, что красивее нее он в жизни никого не видел, но теперь…
Иден воткнула иглу в вену, впрыснула наркотик, набрала в шприц крови и снова вернула ее в вену. Затем развязала жгут. Ее била неистовая дрожь. Она прислонилась спиной к холодному кафелю и, стиснув зубы, закрыла глаза, ожидая, когда придет кайф и избавит ее от этого невыносимого страдания.В окне ванной комнаты вырисовывался ее силуэт. Укрывшийся в саду фотограф сделал при помощи сверхмощного объектива очередные шесть снимков. И что-то аккуратно пометил в своем блокноте.
Тусон
Джоул Леннокс вернулся домой уже затемно. Он устал, нервы его напряжены. Перед тем как начать разгрузку, он выходит из своего пикапа, чтобы немного размяться.Осенний воздух подобен шампанскому, особенно по вечерам. Он освежает, но через подошвы ботинок еще чувствуется исходящее от земли тепло.Джоул оглядывается по сторонам. Ночная пустыня объята тишиной. Залитые лунным светом великаны-сагуаро – словно безмолвные часовые. Краем глаза он замечает тень совы, бесшумно скользнувшей сверху вниз за зазевавшимся грызуном.В пикапе кирпичи и мешки с цементом. Чтобы купить их, ему пришлось ехать в Финикс, поэтому он так поздно и вернулся. Неподалеку стоят дома соседей, так что не стоит афишировать, что в его жилище проводятся какие-то строительные работы.Джоул начинает перетаскивать содержимое пикапа в подвал. От физического напряжения он весь покрывается потом, но заставляет себя спокойно сосредоточиться на том, что еще предстоит сделать. Ему многое надо обдумать.Однако в голове у него хаос, и его будущая жертва то всплывает в его сознании, то пропадает вновь; глаза жжет, а кожа, кажется, потрескивает, когда по ней пробегает струйка пота. На мгновение его внимание рассеивается, и он спотыкается. Кирпичи каскадом с грохотом сыплются на землю.Усилием воли Джоул концентрирует внимание, его мышцы работают не спеша, флегматично.Пикап постепенно пустеет. В подвале растут аккуратные стопки кирпичей.Когда работа закончена, он спускается вниз и все внимательно осматривает. Кровать уже здесь. Именно такая, какая ему требуется: тяжелая, мрачная, железная кровать. Она стоит в углу, больше похожая на пыточный станок, чем на ложе для сна. Со стойками, через которые можно пропустить цепи.К ножкам кровати ему пришлось приварить металлические уголки, с помощью которых он болтами прикрутил ее к цементному полу. Теперь ее уже невозможно сдвинуть с места.Вокруг этой кровати и будут сложены стены. Джоул уже сделал разметку на полу.Завтра он начинает строительство.
Беверли-Хиллз
Иден открыла дверь. Ее глаза удивленно округлились, как будто она ожидала увидеть кого-то еще. Затем сузились.– Тебе чего, отец?– Привет, Иден, – без особой теплоты в голосе произнес Доминик ван Бюрен. – Ты не собираешься меня впустить?Иден уперлась рукой в косяк двери, явно преграждая Доминику проход.– Чего явился?– А что, разве отцу нужен какой-то особый повод, чтобы увидеть свою собственную дочь?– Ты же несколько месяцев даже не звонил мне. – Ее злые глаза уставились на него. – Должна же быть какая-то причина, чтобы ты решился оторваться от всех этих замечательных попоек в солнечной Санта-Барбаре. Так в чем дело?– Не надо быть такой грубой, Иден.– Я хочу знать, зачем ты сюда притащился, отец. Или я закрываю дверь.– Ну ладно, – изображая смирение, проговорил ван Бюрен. – Дело в том, что я твой отец, и я волнуюсь за тебя.– Волнуешься? – Иден так ядовито рассмеялась, что он непроизвольно поморщился.– Но и ты ведь могла позвонить мне, не так ли? – сказал Доминик, стараясь придать своему голосу максимум уверенности. – Телефонная связь-то двухсторонняя. Что с твоим ртом? – У Иден был очаровательный, чувственный рот, но сейчас ее нижняя губа припухла и на ней виднелась корка засохшей крови. – Кто это тебя?– Отец, сделай одолжение, уезжай домой.Ее глаза гневно сверкнули.– Ты еще мала, чтобы так разговаривать, Иден.– Почему ты не позвонил, прежде чем приехать? Это же глупо – взять и вот так просто заявиться!Он изучающе уставился на дочь. Ну и вид! Какая-то безвкусная, кричащая одежда и Бог знает какая прическа! Она могла бы быть восхитительно красивой, у нее была великолепная фигура, но сейчас она выглядела отвратительно.– Не знал, что должен записываться на прием к собственной дочери, – с горьким сарказмом произнес ван Бюрен. – Кто там у тебя?– Никого.– Тогда я вхожу. – Оттолкнув Иден, он перешагнул порог.– Как ты смеешь врываться сюда?! – закричала она, испепеляя его горящим взором. – Это мой дом! Мама подарила его мне. У тебя есть собственный дом! А сюда входить ты не имеешь права!– Я желаю знать, кто разбил тебе губу, – не обращая внимания на ее выкрики, заявил ван Бюрен.– О, черт! Да сама я это сделала. А теперь, пожалуйста, уходи!– Как это сама? Хочешь сказать, что сама себя ударила по зубам?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42