Приложение/, однако с 1970 года ни разу не арестовывался. Считается поставщиком и распространителем наркотиков среди молодых состоятельных «клиентов». Этот вывод подтверждается и наблюдениями, проведенными нашим детективным агентством /см. Приложение «Б»/.[28] Наше агентство оценивает прибыли Фагана от перепродажи наркотиков до 500 %. «Клиенты» платят ему такие деньги взамен гарантий их полной анонимности и безопасности.
Де Кордоба принялся рассматривать фотографии.На первой из них была изображена поразительно красивая темноволосая девушка лет примерно двадцати, входящая в дверь ночного клуба. Полковник сразу узнал Иден ван Бюрен. Рядом с ней, обняв ее за талию, шел высокий, поджарый молодой человек. На вид он был лет на восемь старше своей спутницы. Лицо открытое, приятное. Он казался галантным преуспевающим ухажером.Следующим был крупнозернистый черно-белый снимок, сделанный через окно при помощи телескопического объектива. На нем – сидящая на краю ванны обнаженная по пояс Иден; у нее изящное тело и маленькие груди. Здесь же, в ванной комнате, и ее приятель. Набирает шприц.Третья фотография, очевидно, делалась через несколько минут после предыдущей. Та же ванная комната. Только теперь молодой человек просто наблюдал. Волнистые темные волосы девушки частично скрыли лицо, так как в этот момент она наклонила голову, сосредоточившись на игле, которую вводила в сгиб левой руки. В зубах девушка держала конец жгута, туго перетягивавшего ее руку выше локтя.Она казалась такой угловатой. Такой трогательной.Де Кордоба закрыл папку и взглянул на Майю Дюран. Она напряженно наблюдала за ним.– Спасибо, что показали мне это.– Это ведь меняет дело, не правда ли?– Да. Возможно. – Он вернул ей папку. – Этот человек, Фаган… Он все еще крутится вокруг Иден?– Нет, – тихо проговорила Майя. – Он покончил с собой в начале этого года.Де Кордоба посмотрел ей в глаза. Ее лицо было все так же спокойно.– Понятно, – устало сказал он. – Ну, а Аддисонова болезнь?– Мерседес хотела скрыть правду. Она боялась, что вы откажетесь. У Иден никогда не было ни Аддисоновой болезни, ни каких-либо других заболеваний. Иден наркоманка. Глава третьяКУЗНИЦА Май, 1924 Сан-Люк
Наступило время перемен. И чудес.Таких, как дедушкин новый «форд» – предмет всеобщего восхищения. В Сан-Люке больше ни у кого нет автомобиля. Дедушка везет всех их к морю, на пляж; она сидит впереди, у папы на коленях, и чуть не лопается от гордости; за ними поднимается шлейф пыли; люди, раскрыв рты, смотрят им вслед.Дедушкин кинотеатр «Тиволи» – настоящий дворец грез.А кузница папы, над которой они живут, ну прямо-таки врата Ада. Когда он бьет молотом по раскаленному металлу, его мускулы блестят от пота. Искры брызжут в разные стороны. А когда он открывает заслонки печи, она видит бушующее и ревущее там пламя и в ужасе убегает прочь.И вот Мерседес объявляют, что она будет ходить в школу.Отвести девочку в школу в ее первый день учебы поручают тете Луизе. Не сказать, что Мерседес очень уж любит свою тетушку. Но, когда та оставляет ее в переполненном классе среди незнакомых детей, малышка растерянно смотрит, как удаляется широкая спина тети Луизы, и у нее на глазах выступают слезы.Школа представляет собой квадратное тускло-коричневое здание с колоколенкой, над которой возвышается ржавый железный крест. А рядом расположена посыпанная песком площадка для игр с растущей на ней старой липой, ствол которой весь покрыт нацарапанными на нем бесчисленными инициалами учащихся.Это церковно-приходская школа; занятия в ней ведут угрюмые монахини, и только директор здесь – мужчина. В их методике преподавания главное место занимает дисциплина, особенно телесные наказания. Старшие сестры наиболее склонны к рукоприкладству.Однажды сестра Юфимия, словно фурия, набрасывается на Мерседес и начинает бить ее по лицу своими огрубевшими руками, пока девочка, визжа, не сжимается в комок. Ей больно, она не знает, в чем провинилась. Ее еще никогда не били. Она порывается убежать.Сестра Юфимия не дает ей даже встать.– Вся в отца! – шипит монахиня. Ее мясистая физиономия почти касается личика ребенка. – Мятежный дух и непокорное сердце. Сие есть грех! Смири гордыню, дитя, если не хочешь гореть в геенне огненной.Весь день Мерседес заливается слезами. Впредь она постарается избегать сестру Юфимию, чтобы не провоцировать ее на новые вспышки гнева. Но ум-то не спрячешь. Она лучшая ученица в классе, и не только по чтению и письму, но и по арифметике и географии.И, что особенно важно – по катехизису. Теперь она сидит на самой первой парте.Пролетает первый школьный год.И вот в один прекрасный день – это происходит за несколько недель до ее первого причастия – сестра Каталина отводит Мерседес в сторонку. Из всех монахинь девочка считает ее самой лучшей.– В следующем году я уже не буду учить тебя, – ласково говорит сестра Каталина. На лице Мерседес отображается разочарование. – Ты будешь обо мне скучать?– Да, сестра.– Я уже старая, Мерседес. Настало время удалиться на покой, дабы остаток дней посвятить молитвам и раздумьям о царствии небесном. Но, если хочешь, ты можешь иногда навещать меня в монастыре.Мерседес кивает.– Господь наградил тебя разумом, Мерседес. Когда-нибудь и ты, возможно, станешь сестрой во Христе, – перебирая четки, мягко говорит сестра Каталина. – Вот как Юфимия. Или как я. И, может быть, ты тоже будешь учить детишек здесь, в этой самой школе. Тебе бы этого хотелось, а?Мерседес снова кивает.– Но, хотя сейчас ты еще дитя малое, придет день, и ты станешь женщиной. А для женщины ум далеко не самое главное. Гораздо важнее непорочность. И смирение. Твоя душа чиста, Мерседес, незапятнанна. Она – словно белоснежный лист бумаги, на котором тебе еще только предстоит написать историю своей жизни. Ты меня понимаешь?– Да, сестра Каталина.– Когда-то и сатана был красив и весел. И преисполнен талантами. Но гордыня сгубила его. И он погряз во грехе и стал отвратителен, уродлив. Давным-давно – тебя тогда еще и на свете не было – твой отец совершил страшный грех. Грех, который, словно черное пятно, лег на его душу.– А что он сделал? – испуганно спрашивает девочка.– Такую мерзость, – с неожиданной страстью в голосе шепчет монахиня, – что и говорить-то об этом нельзя.– Ну что он сделал? – настаивает Мерседес. Сестра Каталина кладет руку на детское плечико.– За это он уже наказан. Господь поразил его, сделав калекой, дабы каждый это видел. И, пока он не раскается, не будет ему прощения. Он обречен нести свой грех в себе. Всегда.Мерседес смотрит на нее широко раскрытыми глазами. Сердце стучит так, что аж больно.– Смотри, Мерседес. – Монахиня трясет девочку за плечо. – Остерегайся. Помни, что все, что ты напишешь на белоснежном листе своей души, останется там навсегда, до самого дня Страшного Суда. И тогда ангел, отмечающий добрые дела и грехи человека, расскажет Господу Богу, что ты написала, и Господь решит, вознесешься ли ты на небеса или гореть тебе в аду. Дрожа от страха, Мерседес спрашивает:– Папа будет гореть в аду?Сестра Каталина убирает с плеча девочки руку.– Если он раскается и вернется в лоно Церкви, то спасет свою душу. Если же нет, никакая сила на свете не сможет смыть с него того пятна. Оно с ним навсегда, черное и отвратительное.Мерседес вспоминает бушующее и ревущее пламя в печи отцовской кузницы. Она знает: папа никогда не раскается и никогда не вернется в лоно Церкви. В ее детское сознание вползает страх.Свое первое причастие она принимает в декабре. Вся в белом. Апрель, 1925 Сан-Люк
Они пришли в Сан-Люк через несколько дней после ее седьмого дня рождения.Трое солдат guardia civil с карабинами за плечами. Они искали жившего в деревне фабричного рабочего Бертрана Кантарелла.Возможно, будет перестрелка.С выскакивающим из груди сердцем Мерседес бежала следом за ними. Посмотреть.Бертран заперся в своем доме. Ему крикнули, чтобы он выходил, но он отказался. Тогда гвардейцы взломали дверь. На улице начал собираться народ. Солдаты взяли в руки карабины и вошли внутрь.Минуту спустя Бертрана вывели во двор. Гвардейцы снова повесили свои карабины за плечи. Никакой стрельбы так и не было. Правда, нос и губы Кантарелла были в крови, так что выглядел он довольно-таки странно. На руки ему надели наручники. С двух сторон на нем повисли его визжащая жена и плачущий ребенок. Один из солдат грубо оттолкнул их и, чтобы они больше не приближались, наставил на них дуло своей винтовки.У Мерседес заболел живот, так сильно, что ей хотелось побыстрее убежать домой. Но она не могла. Она вцепилась в юбку какой-то женщины и как завороженная смотрела на происходящее.Прибыл четвертый гвардеец. Он вошел в дом Бертрана и принялся выбрасывать на улицу вещи. Мерседес и остальные собравшиеся стояли и молчали. Трое солдат пустили между собой по кругу сигаретку и завели разговор о корриде. Бертран угрюмо поглядывал на жену и ребенка, стоявших возле кучи их добра.Лицо его жены выражало неприкрытый ужас и горе.Стулья, одежда, стол, кое-какая посуда. Особо и выбрасывать было нечего. Вскоре все это валялось на улице.Затем солдаты повели Бертрана вниз по дороге. Их причудливые фуражки возвышались над его непокрытой головой. Какая-то женщина, обняв дочку и сына, потащила их прочь. Кто-то пытался помочь жене Кантарелла собрать пожитки.Какое же преступление совершил Бертран? Этот вопрос Мерседес задала своему деду, который стоял на площади и болтал с другими стариками.– Не твоего ума дело, – ответил Баррантес. – Иди-ка лучше поиграй со своими кроликами.– Но они выбросили на улицу все его вещи.– Нам чертовски повезло, что мы имеем сильное правительство, – сказал лавочник приятелям. – Эти негодяи даже хотели убить короля.– Бертран?– Ну, не Бертран, конечно, – улыбнулся дедушка, – но те люди, которые придерживаются таких же взглядов. Что еще остается делать властям? – Он многозначительно ткнул пухлым пальцем внучку в плечо. – Вот, Мерче, так и скажи своему папаше.Мерседес побежала домой. Отец работал в кузнице, мама стояла рядом и что-то ему говорила. Она выглядела бледной и встревоженной.– А Бертран плохой? – спросила отца девочка.– Нет, просто он бедный. Когда ты вырастешь, Мерче, ты поймешь, что бедные люди редко бывают плохими. И что плохие люди редко бывают бедными. – Огромными руками папа посадил дочку к себе на колени. Его синие глаза блестели. – Сан-Люк – это тихая заводь. Но таких Сан-Люков тысячи. И есть еще города, в которых живут миллионы людей. Великая смута затевается в этих городах и деревнях. Словно поднимается могучая морская волна. Придет день, и эта волна обрушится на Испанию. И смоет с нашей земли всю несправедливость, все горе, всю нищету.– Франческ, довольно, – раздраженно перебила его мама, протягивая к Мерседес свои тонкие руки. Отец рассмеялся и выпустил девочку. Мама подняла ее и крепко прижала к себе. – О Господи, – с трудом проговорила она. – Ты становишься такой тяжелой, моя маленькая принцесса. Не знаю, смогу ли я донести тебя наверх.Как оказалось, смогла. А вот обсуждать Бертрана Кантарелла и его поступки она категорически отказалась. У Мерседес от всего этого остался на душе какой-то странный неприятный осадок. Прежде ей и в голову не приходило, что дверь можно выломать. Когда дверь была на замке, она всегда чувствовала себя в полной безопасности. Неужели и их дверь тоже кто-то может выломать?Мерседес Эдуард росла проказливым ребенком. Она была очень миленькой и подавала все признаки того, что со временем станет настоящей красавицей. Ее огромные черные глаза светились незаурядным умом. Волосы были длинные, густые и черные как смоль. Они не завивались кудряшками, а ниспадали толстыми волнистыми прядями, которые папа называл змеями Медузы.Она понятия не имела о тех страшных событиях, что, словно волны, прокатывались по Каталонии и по всей Испании. Да и как она могла знать? В семь лет Мерседес едва ли хоть раз выезжала за пределы Сан-Люка.Родную деревню она изучила вдоль и поперек, знала каждый темный закоулок, каждую дверь, каждую извилистую улочку. Могла сразу сказать, кто где живет, что делает.Она никогда не испытывала любви к Сан-Люку, никогда не считала его красивым, но он действительно был красив, и она любила его подсознательно, хотя поняла это только тогда, когда было уже слишком поздно. А пока она жила лишь сегодняшним днем и с жадностью ждала наступления дня завтрашнего.На школьном дворе Леонард Корнадо, который был одним из самых сильных мальчишек в классе и которому уже почти исполнилось одиннадцать лет, сказал ребятам, что Бертрана убили.– Ему к шее привязали свинцовую гирю и сбросили в море, – заявил он, сидя на нижней ветке росшего в дальнем конце двора дерева. Эта ветка служила ему своеобразным троном, с которого Леонард обычно вершил суд над своими одноклассниками. При этом он любил демонстрировать свои мускулы. – Во, видали? – Сейчас он закатал рукав рубашки и напряг бицепс. Бицепс впечатляюще округлился.– А почему они это сделали? – спросила Мерседес.– Больно ты любопытная, – осклабился Леонард. Он был веснушчатым мальчишкой с карими глазами и хитрой улыбкой. Показывая ребятам бицепс на другой руке, он, подражая позе Адониса, коснулся сжатой в кулак рукой своего носа. Поглазеть на представление подошли еще три девочки. Все девчонки в классе были очарованы Леонардом Корнадо. Даже Мерседес немного симпатизировала ему. Их всегда тянуло к нему, особенно когда он демонстрировал свою мускулатуру.– И все-таки почему? – не отставала Мерседес.– Потому что он маленький вонючий Ленин, вот почему. Такой же, как кое-кто еще, кого мы прекрасно знаем. – Одна из девочек хихикнула и подтолкнула локтем подружку. – Вот так поступают с анархистами, – продолжал Леонард. – Гирю на шею – и в море. Они камнем идут на дно, захлебываются и тонут. А потом рыбы выедают у них глаза. Именно этого анархисты и заслуживают. – Он подставил девочкам напряженный бицепс. – Пощупайте. Как сталь!Девочки, ахая и трепеща от волнения, принялись ощупывать твердый, слегка побелевший мускул. Двое ребят тоже последовали их примеру.Леонард подмигнул.– А хотите пощупать кое-что еще такое же твердое?– Не хами, Леонард, – сказал один из мальчишек. Все прекрасно понимали, что за этим последует. Девочки, широко раскрыв глаза, придвинулись поближе.– Давай, – подбодрила одна из них. Леонард расстегнул ширинку и сунул в нее руку.– Вот, полюбуйтесь!Девочки разом взвизгнули.– Убери, ты, свинья, – крикнул все тот же мальчик. Но остальные во все глаза смотрели, как Леонард гордо массирует свое «мужское достоинство». Его пенис увеличился в размерах и затвердел, на нем проступили вены.– Фу, какая гадость! – презрительно сказала Фина, старшая из девочек. Ей было десять.– Вовсе нет. – Леонард одарил ее похотливым взглядом. – Это очень вкусненькая сосисочка. Кто-нибудь хочет попробовать? – Он повернулся к Фине. – Давай ты, Фина. Я знаю, тебе понравится.– Размечтался! – Фина возмущенно вскинула свой курносый носик и тряхнула косичками. – Да меня вырвет.– Не вырвет, – нетерпеливо заверил ее Леонард. У него заблестели глаза. – Ну давай же!Остальные стали дружно подбадривать. Фина ухмыльнулась и наклонилась вперед.Отвернувшись, Мерседес побрела через школьный двор. Это она уже видела. Леонарду было все равно, кто сосет его «сосиску», мальчик или девочка, и Мерседес отлично знала, чем все это закончится. Ей было неинтересно.Что действительно занимало ее, так это мысль о том, что кого-то могут сбросить в море с гирей на шее. И он захлебнется и утонет. А потом рыбы выедят у него глаза.Хотя Леонард ведь врун. Он сказал это, просто чтобы напугать ее. Такое не может случиться.Но Мерседес сама видела выломанную дверь дома Бертрана и его разгромленное жилище. Она видела, как, избитый, он истекает кровью. «Такое не может случиться» – эта фраза ее почему-то больше не убеждала.
Но однажды вечером Бертран вернулся. Сначала Мерседес подумала, что он пьяный. Он медленно шел через деревенскую площадь, обнимая себя руками, словно охапку старого тряпья, которая в любой момент готова рассыпаться. Затем луч света из окна упал ему на лицо. Оно было серое и раздувшееся, как карнавальная маска. Один глаз залеплен спекшейся кровью.Мерседес со всех ног бросилась в кузницу и заплетающимся от волнения языком рассказала родителям об увиденном. Папа, мрачный и молчаливый, отправился искать Бертрана, а мама уложила ее в постель. Мерседес упросила ее оставить зажженную свечу, так как в каждой тени ей чудилось обезображенное лицо этого несчастного человека.Утром Бертран и его семья покинули Сан-Люк и больше уже не вернулись.По словам тетки Жозефины, работавшей в булочной, все это было связано с долгосрочной забастовкой на фабрике, где работал Бертран. Он, сообщила Жозефина, пытался испортить дорогостоящую машину, и Массагуэры, хозяева фабрики, страшно разозлились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Де Кордоба принялся рассматривать фотографии.На первой из них была изображена поразительно красивая темноволосая девушка лет примерно двадцати, входящая в дверь ночного клуба. Полковник сразу узнал Иден ван Бюрен. Рядом с ней, обняв ее за талию, шел высокий, поджарый молодой человек. На вид он был лет на восемь старше своей спутницы. Лицо открытое, приятное. Он казался галантным преуспевающим ухажером.Следующим был крупнозернистый черно-белый снимок, сделанный через окно при помощи телескопического объектива. На нем – сидящая на краю ванны обнаженная по пояс Иден; у нее изящное тело и маленькие груди. Здесь же, в ванной комнате, и ее приятель. Набирает шприц.Третья фотография, очевидно, делалась через несколько минут после предыдущей. Та же ванная комната. Только теперь молодой человек просто наблюдал. Волнистые темные волосы девушки частично скрыли лицо, так как в этот момент она наклонила голову, сосредоточившись на игле, которую вводила в сгиб левой руки. В зубах девушка держала конец жгута, туго перетягивавшего ее руку выше локтя.Она казалась такой угловатой. Такой трогательной.Де Кордоба закрыл папку и взглянул на Майю Дюран. Она напряженно наблюдала за ним.– Спасибо, что показали мне это.– Это ведь меняет дело, не правда ли?– Да. Возможно. – Он вернул ей папку. – Этот человек, Фаган… Он все еще крутится вокруг Иден?– Нет, – тихо проговорила Майя. – Он покончил с собой в начале этого года.Де Кордоба посмотрел ей в глаза. Ее лицо было все так же спокойно.– Понятно, – устало сказал он. – Ну, а Аддисонова болезнь?– Мерседес хотела скрыть правду. Она боялась, что вы откажетесь. У Иден никогда не было ни Аддисоновой болезни, ни каких-либо других заболеваний. Иден наркоманка. Глава третьяКУЗНИЦА Май, 1924 Сан-Люк
Наступило время перемен. И чудес.Таких, как дедушкин новый «форд» – предмет всеобщего восхищения. В Сан-Люке больше ни у кого нет автомобиля. Дедушка везет всех их к морю, на пляж; она сидит впереди, у папы на коленях, и чуть не лопается от гордости; за ними поднимается шлейф пыли; люди, раскрыв рты, смотрят им вслед.Дедушкин кинотеатр «Тиволи» – настоящий дворец грез.А кузница папы, над которой они живут, ну прямо-таки врата Ада. Когда он бьет молотом по раскаленному металлу, его мускулы блестят от пота. Искры брызжут в разные стороны. А когда он открывает заслонки печи, она видит бушующее и ревущее там пламя и в ужасе убегает прочь.И вот Мерседес объявляют, что она будет ходить в школу.Отвести девочку в школу в ее первый день учебы поручают тете Луизе. Не сказать, что Мерседес очень уж любит свою тетушку. Но, когда та оставляет ее в переполненном классе среди незнакомых детей, малышка растерянно смотрит, как удаляется широкая спина тети Луизы, и у нее на глазах выступают слезы.Школа представляет собой квадратное тускло-коричневое здание с колоколенкой, над которой возвышается ржавый железный крест. А рядом расположена посыпанная песком площадка для игр с растущей на ней старой липой, ствол которой весь покрыт нацарапанными на нем бесчисленными инициалами учащихся.Это церковно-приходская школа; занятия в ней ведут угрюмые монахини, и только директор здесь – мужчина. В их методике преподавания главное место занимает дисциплина, особенно телесные наказания. Старшие сестры наиболее склонны к рукоприкладству.Однажды сестра Юфимия, словно фурия, набрасывается на Мерседес и начинает бить ее по лицу своими огрубевшими руками, пока девочка, визжа, не сжимается в комок. Ей больно, она не знает, в чем провинилась. Ее еще никогда не били. Она порывается убежать.Сестра Юфимия не дает ей даже встать.– Вся в отца! – шипит монахиня. Ее мясистая физиономия почти касается личика ребенка. – Мятежный дух и непокорное сердце. Сие есть грех! Смири гордыню, дитя, если не хочешь гореть в геенне огненной.Весь день Мерседес заливается слезами. Впредь она постарается избегать сестру Юфимию, чтобы не провоцировать ее на новые вспышки гнева. Но ум-то не спрячешь. Она лучшая ученица в классе, и не только по чтению и письму, но и по арифметике и географии.И, что особенно важно – по катехизису. Теперь она сидит на самой первой парте.Пролетает первый школьный год.И вот в один прекрасный день – это происходит за несколько недель до ее первого причастия – сестра Каталина отводит Мерседес в сторонку. Из всех монахинь девочка считает ее самой лучшей.– В следующем году я уже не буду учить тебя, – ласково говорит сестра Каталина. На лице Мерседес отображается разочарование. – Ты будешь обо мне скучать?– Да, сестра.– Я уже старая, Мерседес. Настало время удалиться на покой, дабы остаток дней посвятить молитвам и раздумьям о царствии небесном. Но, если хочешь, ты можешь иногда навещать меня в монастыре.Мерседес кивает.– Господь наградил тебя разумом, Мерседес. Когда-нибудь и ты, возможно, станешь сестрой во Христе, – перебирая четки, мягко говорит сестра Каталина. – Вот как Юфимия. Или как я. И, может быть, ты тоже будешь учить детишек здесь, в этой самой школе. Тебе бы этого хотелось, а?Мерседес снова кивает.– Но, хотя сейчас ты еще дитя малое, придет день, и ты станешь женщиной. А для женщины ум далеко не самое главное. Гораздо важнее непорочность. И смирение. Твоя душа чиста, Мерседес, незапятнанна. Она – словно белоснежный лист бумаги, на котором тебе еще только предстоит написать историю своей жизни. Ты меня понимаешь?– Да, сестра Каталина.– Когда-то и сатана был красив и весел. И преисполнен талантами. Но гордыня сгубила его. И он погряз во грехе и стал отвратителен, уродлив. Давным-давно – тебя тогда еще и на свете не было – твой отец совершил страшный грех. Грех, который, словно черное пятно, лег на его душу.– А что он сделал? – испуганно спрашивает девочка.– Такую мерзость, – с неожиданной страстью в голосе шепчет монахиня, – что и говорить-то об этом нельзя.– Ну что он сделал? – настаивает Мерседес. Сестра Каталина кладет руку на детское плечико.– За это он уже наказан. Господь поразил его, сделав калекой, дабы каждый это видел. И, пока он не раскается, не будет ему прощения. Он обречен нести свой грех в себе. Всегда.Мерседес смотрит на нее широко раскрытыми глазами. Сердце стучит так, что аж больно.– Смотри, Мерседес. – Монахиня трясет девочку за плечо. – Остерегайся. Помни, что все, что ты напишешь на белоснежном листе своей души, останется там навсегда, до самого дня Страшного Суда. И тогда ангел, отмечающий добрые дела и грехи человека, расскажет Господу Богу, что ты написала, и Господь решит, вознесешься ли ты на небеса или гореть тебе в аду. Дрожа от страха, Мерседес спрашивает:– Папа будет гореть в аду?Сестра Каталина убирает с плеча девочки руку.– Если он раскается и вернется в лоно Церкви, то спасет свою душу. Если же нет, никакая сила на свете не сможет смыть с него того пятна. Оно с ним навсегда, черное и отвратительное.Мерседес вспоминает бушующее и ревущее пламя в печи отцовской кузницы. Она знает: папа никогда не раскается и никогда не вернется в лоно Церкви. В ее детское сознание вползает страх.Свое первое причастие она принимает в декабре. Вся в белом. Апрель, 1925 Сан-Люк
Они пришли в Сан-Люк через несколько дней после ее седьмого дня рождения.Трое солдат guardia civil с карабинами за плечами. Они искали жившего в деревне фабричного рабочего Бертрана Кантарелла.Возможно, будет перестрелка.С выскакивающим из груди сердцем Мерседес бежала следом за ними. Посмотреть.Бертран заперся в своем доме. Ему крикнули, чтобы он выходил, но он отказался. Тогда гвардейцы взломали дверь. На улице начал собираться народ. Солдаты взяли в руки карабины и вошли внутрь.Минуту спустя Бертрана вывели во двор. Гвардейцы снова повесили свои карабины за плечи. Никакой стрельбы так и не было. Правда, нос и губы Кантарелла были в крови, так что выглядел он довольно-таки странно. На руки ему надели наручники. С двух сторон на нем повисли его визжащая жена и плачущий ребенок. Один из солдат грубо оттолкнул их и, чтобы они больше не приближались, наставил на них дуло своей винтовки.У Мерседес заболел живот, так сильно, что ей хотелось побыстрее убежать домой. Но она не могла. Она вцепилась в юбку какой-то женщины и как завороженная смотрела на происходящее.Прибыл четвертый гвардеец. Он вошел в дом Бертрана и принялся выбрасывать на улицу вещи. Мерседес и остальные собравшиеся стояли и молчали. Трое солдат пустили между собой по кругу сигаретку и завели разговор о корриде. Бертран угрюмо поглядывал на жену и ребенка, стоявших возле кучи их добра.Лицо его жены выражало неприкрытый ужас и горе.Стулья, одежда, стол, кое-какая посуда. Особо и выбрасывать было нечего. Вскоре все это валялось на улице.Затем солдаты повели Бертрана вниз по дороге. Их причудливые фуражки возвышались над его непокрытой головой. Какая-то женщина, обняв дочку и сына, потащила их прочь. Кто-то пытался помочь жене Кантарелла собрать пожитки.Какое же преступление совершил Бертран? Этот вопрос Мерседес задала своему деду, который стоял на площади и болтал с другими стариками.– Не твоего ума дело, – ответил Баррантес. – Иди-ка лучше поиграй со своими кроликами.– Но они выбросили на улицу все его вещи.– Нам чертовски повезло, что мы имеем сильное правительство, – сказал лавочник приятелям. – Эти негодяи даже хотели убить короля.– Бертран?– Ну, не Бертран, конечно, – улыбнулся дедушка, – но те люди, которые придерживаются таких же взглядов. Что еще остается делать властям? – Он многозначительно ткнул пухлым пальцем внучку в плечо. – Вот, Мерче, так и скажи своему папаше.Мерседес побежала домой. Отец работал в кузнице, мама стояла рядом и что-то ему говорила. Она выглядела бледной и встревоженной.– А Бертран плохой? – спросила отца девочка.– Нет, просто он бедный. Когда ты вырастешь, Мерче, ты поймешь, что бедные люди редко бывают плохими. И что плохие люди редко бывают бедными. – Огромными руками папа посадил дочку к себе на колени. Его синие глаза блестели. – Сан-Люк – это тихая заводь. Но таких Сан-Люков тысячи. И есть еще города, в которых живут миллионы людей. Великая смута затевается в этих городах и деревнях. Словно поднимается могучая морская волна. Придет день, и эта волна обрушится на Испанию. И смоет с нашей земли всю несправедливость, все горе, всю нищету.– Франческ, довольно, – раздраженно перебила его мама, протягивая к Мерседес свои тонкие руки. Отец рассмеялся и выпустил девочку. Мама подняла ее и крепко прижала к себе. – О Господи, – с трудом проговорила она. – Ты становишься такой тяжелой, моя маленькая принцесса. Не знаю, смогу ли я донести тебя наверх.Как оказалось, смогла. А вот обсуждать Бертрана Кантарелла и его поступки она категорически отказалась. У Мерседес от всего этого остался на душе какой-то странный неприятный осадок. Прежде ей и в голову не приходило, что дверь можно выломать. Когда дверь была на замке, она всегда чувствовала себя в полной безопасности. Неужели и их дверь тоже кто-то может выломать?Мерседес Эдуард росла проказливым ребенком. Она была очень миленькой и подавала все признаки того, что со временем станет настоящей красавицей. Ее огромные черные глаза светились незаурядным умом. Волосы были длинные, густые и черные как смоль. Они не завивались кудряшками, а ниспадали толстыми волнистыми прядями, которые папа называл змеями Медузы.Она понятия не имела о тех страшных событиях, что, словно волны, прокатывались по Каталонии и по всей Испании. Да и как она могла знать? В семь лет Мерседес едва ли хоть раз выезжала за пределы Сан-Люка.Родную деревню она изучила вдоль и поперек, знала каждый темный закоулок, каждую дверь, каждую извилистую улочку. Могла сразу сказать, кто где живет, что делает.Она никогда не испытывала любви к Сан-Люку, никогда не считала его красивым, но он действительно был красив, и она любила его подсознательно, хотя поняла это только тогда, когда было уже слишком поздно. А пока она жила лишь сегодняшним днем и с жадностью ждала наступления дня завтрашнего.На школьном дворе Леонард Корнадо, который был одним из самых сильных мальчишек в классе и которому уже почти исполнилось одиннадцать лет, сказал ребятам, что Бертрана убили.– Ему к шее привязали свинцовую гирю и сбросили в море, – заявил он, сидя на нижней ветке росшего в дальнем конце двора дерева. Эта ветка служила ему своеобразным троном, с которого Леонард обычно вершил суд над своими одноклассниками. При этом он любил демонстрировать свои мускулы. – Во, видали? – Сейчас он закатал рукав рубашки и напряг бицепс. Бицепс впечатляюще округлился.– А почему они это сделали? – спросила Мерседес.– Больно ты любопытная, – осклабился Леонард. Он был веснушчатым мальчишкой с карими глазами и хитрой улыбкой. Показывая ребятам бицепс на другой руке, он, подражая позе Адониса, коснулся сжатой в кулак рукой своего носа. Поглазеть на представление подошли еще три девочки. Все девчонки в классе были очарованы Леонардом Корнадо. Даже Мерседес немного симпатизировала ему. Их всегда тянуло к нему, особенно когда он демонстрировал свою мускулатуру.– И все-таки почему? – не отставала Мерседес.– Потому что он маленький вонючий Ленин, вот почему. Такой же, как кое-кто еще, кого мы прекрасно знаем. – Одна из девочек хихикнула и подтолкнула локтем подружку. – Вот так поступают с анархистами, – продолжал Леонард. – Гирю на шею – и в море. Они камнем идут на дно, захлебываются и тонут. А потом рыбы выедают у них глаза. Именно этого анархисты и заслуживают. – Он подставил девочкам напряженный бицепс. – Пощупайте. Как сталь!Девочки, ахая и трепеща от волнения, принялись ощупывать твердый, слегка побелевший мускул. Двое ребят тоже последовали их примеру.Леонард подмигнул.– А хотите пощупать кое-что еще такое же твердое?– Не хами, Леонард, – сказал один из мальчишек. Все прекрасно понимали, что за этим последует. Девочки, широко раскрыв глаза, придвинулись поближе.– Давай, – подбодрила одна из них. Леонард расстегнул ширинку и сунул в нее руку.– Вот, полюбуйтесь!Девочки разом взвизгнули.– Убери, ты, свинья, – крикнул все тот же мальчик. Но остальные во все глаза смотрели, как Леонард гордо массирует свое «мужское достоинство». Его пенис увеличился в размерах и затвердел, на нем проступили вены.– Фу, какая гадость! – презрительно сказала Фина, старшая из девочек. Ей было десять.– Вовсе нет. – Леонард одарил ее похотливым взглядом. – Это очень вкусненькая сосисочка. Кто-нибудь хочет попробовать? – Он повернулся к Фине. – Давай ты, Фина. Я знаю, тебе понравится.– Размечтался! – Фина возмущенно вскинула свой курносый носик и тряхнула косичками. – Да меня вырвет.– Не вырвет, – нетерпеливо заверил ее Леонард. У него заблестели глаза. – Ну давай же!Остальные стали дружно подбадривать. Фина ухмыльнулась и наклонилась вперед.Отвернувшись, Мерседес побрела через школьный двор. Это она уже видела. Леонарду было все равно, кто сосет его «сосиску», мальчик или девочка, и Мерседес отлично знала, чем все это закончится. Ей было неинтересно.Что действительно занимало ее, так это мысль о том, что кого-то могут сбросить в море с гирей на шее. И он захлебнется и утонет. А потом рыбы выедят у него глаза.Хотя Леонард ведь врун. Он сказал это, просто чтобы напугать ее. Такое не может случиться.Но Мерседес сама видела выломанную дверь дома Бертрана и его разгромленное жилище. Она видела, как, избитый, он истекает кровью. «Такое не может случиться» – эта фраза ее почему-то больше не убеждала.
Но однажды вечером Бертран вернулся. Сначала Мерседес подумала, что он пьяный. Он медленно шел через деревенскую площадь, обнимая себя руками, словно охапку старого тряпья, которая в любой момент готова рассыпаться. Затем луч света из окна упал ему на лицо. Оно было серое и раздувшееся, как карнавальная маска. Один глаз залеплен спекшейся кровью.Мерседес со всех ног бросилась в кузницу и заплетающимся от волнения языком рассказала родителям об увиденном. Папа, мрачный и молчаливый, отправился искать Бертрана, а мама уложила ее в постель. Мерседес упросила ее оставить зажженную свечу, так как в каждой тени ей чудилось обезображенное лицо этого несчастного человека.Утром Бертран и его семья покинули Сан-Люк и больше уже не вернулись.По словам тетки Жозефины, работавшей в булочной, все это было связано с долгосрочной забастовкой на фабрике, где работал Бертран. Он, сообщила Жозефина, пытался испортить дорогостоящую машину, и Массагуэры, хозяева фабрики, страшно разозлились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42