Если уж на то пошло, это ты развратила меня, а не я тебя!Мерседес сделала удивленные глаза.– Это каким же образом?– Здесь, в монастыре, у меня никогда не было любовницы. Я никогда ни с кем не спала каждую ночь. Я никогда никого не любила!– А меня, значит, ты любишь? – склонив набок голову, спросила Мерседес.– Ты же знаешь, что я тебя боготворю!Мерседес некоторое время пристально смотрела на монашку, затем ее взгляд начал теплеть. Она протянула к Матильде руки, и та с рыданиями бросилась в ее объятия.– Ну не надо, – принялась успокаивать подругу Мерседес. – Я ведь только шутила с тобой.– Иногда ты бываешь такой жестокой! – уткнувшись в ее плечо, всхлипнула Матильда. – Мы вовсе не лесбиянки!– Мы просто очень на них похожи, – криво усмехнувшись, проговорила Мерседес. – А ты бы предпочла заниматься любовью с мужчиной, если бы у тебя была такая возможность?– Нет!– И я нет.– Но ты еще влюбишься, – шмыгнула носом Матильда. – Ведь меня ты не любишь по-настоящему. Придет день, и ты встретишь своего избранника. И тогда ты обо мне забудешь.– А он будет уметь делать все то, что умеешь ты?– Сама его научишь. Скажешь, что тебя научила этому одна монашка.Мерседес ласково погладила Матильду по щеке.– Извини, я не хотела тебя обидеть. Просто я не нахожу себе места. Мне так хочется что-нибудь сделать для Испании…– Знаю.– И, возможно, я немного ревновала.Матильда удивленно подняла свое курносое лицо.– К чему?– К этой куче обломков, – сказала Мерседес, кивая на развалины монастыря.Матильда уставилась на нее широко раскрытыми глазами, затем рассмеялась.– Чудная ты.Солнце медленно опускалось в море. Вокруг них протянулись пурпурные тени. В золотистых лучах заката Мерседес казалась особенно красивой.– Я люблю тебя, – прошептала Матильда. – Может быть, я и tortillera, но ты нет. Ты… ты просто Мерседес.– О, мне очень даже нравится быть tortillera. – Она просунула руку под блузку Матильды и нежно сжала ее пышную грудь. Они стояли и смотрели друг другу в глаза. Мерседес стала осторожно ласкать пальцами сосок монашки, пока он не затвердел и из груди женщины не вырвался стон блаженства. – Пойдем домой, – тихо проговорила она, целуя Матильду в губы. – И посмотрим, хорошо ли я усвоила твои уроки.
В четверг Мерседес, как всегда, вернулась с почты к обеду. Она сразу же поняла, что Матильды дома нет.Кончита сидела на кухне. Ее лицо было печальным, но она уже не плакала.– Забрали Матильду, – отрешенно сказала она Мерседес.– О Боже, нет! Кто?– Милиционеры. Головорезы. Не знаю кто…– Как они выглядели?– Да не разбираюсь я в их формах и знаках различия…– А анархистские значки у них были?– У некоторых. Но никого из них я раньше не встречала. Они сказали, что ищут реакционеров. Должно быть, кто-то донес на Матильду. Не знаю, на кого и подумать.Мерседес похолодела.– Куда они ее повезли?– Так они и расскажут! Всего человек десять забрали. Даже старого Луиса Квадрени, приятеля твоего деда.Мерседес стало так дурно, что она опустилась на стул и невидящими глазами уставилась на мать.– Так что же произошло?– Все эти массовые аресты они проводят в отместку за погром, учиненный националистами в какой-то деревушке в провинции Аликанте. – Лицо Кончиты избороздили глубокие морщины, словно события этого утра в одночасье лишили его красоты и нежности. – Они приехали на грузовике. Такие молодые, совсем еще мальчики. Мальчики с лицами убийц. У одного из них был список. И они начали облаву. В наш дом пришли пятеро этих бандитов. Они знали, кого ищут. Да еще увидели наверху алтарь, который она там соорудила. Они приволокли ее сюда и стали допрашивать. Никаких бумаг или документов, которые доказывали бы ее принадлежность к Церкви, у нее не было, но ее волосы… и этот, ну, ты же знаешь, монашеский вид, бледная кожа…– Да-да, – сухо подтвердила Мерседес.– Я попыталась сказать им, что она моя двоюродная сестра, но они прямо спросили ее, является ли она монахиней. – Зеленые глаза Кончиты были сухими, но казалось, что она плачет. – И, конечно, она не смогла отречься от своей веры, Мерче. Не смогла. Стоило ей только сказать: «Нет, я не монахиня», и они отпустили бы ее. Но она лишь… улыбнулась. Я всегда считала ее девицей не из слабых – прости, Господи, – но никакие думала, что она может быть такой храброй. Представляешь, улыбнулась им в лицо и отказалась отречься от веры.– А ведь она даже не давала еще монашеских обетов.– Да… Несколько недель назад ты спросила ее, гордится ли она тем, что творят на юге фашисты. Теперь я хочу спросить тебя: ты гордишься тем, что сделали сегодня твои товарищи?– Это ошибка, – сухо произнесла Мерседес. Она почувствовала себя ужасно неловко. – Они не сделают ей ничего плохого. Я найду ее.– Ты никогда больше не увидишь ее, – резко возразила Кончита.– Анархисты в Палафружеле узнают, из чьего дома ее забрали. Я сейчас же отправлюсь туда. Мы ее вытащим.– Из их-то лап? – Кончита неожиданно зло рассмеялась. – Ты что, так плохо их знаешь? Они бы и меня забрали, не будь я женой Франческа. Хочешь знать, что заявил мне один из них? «Такой женщине, как ты, должно быть стыдно укрывать врага нашей страны». Если Матильда враг страны, Мерче, то мне такой страны не надо. Можете взять ее себе, ты и твой отец!– Страна тут ни при чем, – уставившись на свои руки, проговорила Мерседес. – Не могут же все без исключения акции, предпринимаемые государством, быть справедливыми. Это просто невозможно.– О Господи, избавь меня от этой идеологии! – не выдержала Кончита. Казалось, в ее душе произошел какой-то надлом. – Я выносила тебя под сердцем, Мерче, хотя ты для меня была лишь позором. Я рожала тебя в муках, растила тебя. Но, когда ты начала впитывать в себя всю эту анархистскую заразу своего отца, я пришла в ужас. Как если бы увидела, что ты пьешь человеческую кровь. Но я позволила убедить себя, что так для тебя будет лучше. И не вмешивалась в твое «образование». И теперь я спрашиваю себя, что же из тебя получилось. Я хочу знать, какими выросли все вы, дети Испании. Безжалостными. Безмозглыми. Кровопийцами. Существами, у которых вместо душ одни только революционные теории.– Но ведь идет война! – закричала вдруг Мерседес, сверкая глазами. – Нечего тут сидеть и читать мне нотации о милосердии! Ты что, мама, не слушаешь радио? Не читаешь газет? Разве ты не знаешь, с каким врагом мы столкнулись? Не знаешь, кто ополчился против нас?– Я знаю только, что Испания погрязла во грехе, – устало сказала Кончита. – И ты часть его, Мерседес.Некоторое время Мерседес пристально смотрела на мать, затем встала.– Я еду в Палафружель искать Матильду, – бросила она и выбежала из дома.Сидя как на иголках в шедшем в Палафружель автобусе, она изо всех сил старалась побороть в себе желание помолиться. Произошла ошибка, ужасная ошибка. Они в этом сами убедятся, как только Матильда раскроет свой глупый рот. Они сразу поймут, что она не могла быть ничьим врагом.Однако в Палафружеле лидер местных анархистов понятия не имел, где находится Матильда. Карлос Ромагоса, старый товарищ Франческа, лишь беспомощно развел руками.– Эти аресты проводили не анархисты, – сказал он. – Вполне возможно, что они нацепили на себя анархистские значки, но, скорее всего, это были троцкисты или марксисты. Они часто совершают убийства, прикрываясь нашими именами, чтобы всю ответственность можно было свалить на нас.Мерседес почувствовала, как от страха у нее сжалось сердце.– Убийства?– Я бы не стал слишком надеяться, Мерче, – угрюмо проговорил Карлос. – Особенно если она была монахиней. Люди, которые делают это, настоящие зверюги. Бывшие уголовники и Бог знает кто еще. Они неуправляемы. Убийства доставляют им удовольствие. До войны они даже анархистов убивали.– Куда они могли ее увезти?Ромагоса почесал бороду.– В поле. Или на берег моря. Куда-нибудь подальше. Когда ее взяли?– В девять утра.Ромагоса посмотрел на часы.– Скорее всего, она уже мертва.У Мерседес засосало под ложечкой.– О Господи! Они не посмеют расправиться с ней без суда и следствия!Он смерил ее каким-то странным взглядом.– Неужели ты не понимаешь, что творится вокруг, Мерче?– Карлос, дай мне машину, – взмолилась она.– И как ты собираешься искать свою монашку между Палафружелем и Жероной? Ты что, ясновидящая? Подожди-ка здесь. Я кое-кому позвоню.Карлос вышел, а дрожащая от волнения Мерседес осталась в его кабинете. Ее воображение рисовало страшные картины. Матильда. Мерседес представила, как какой-нибудь сопливый убийца срывает с несчастной юбку и с издевательским гоготом раздвигает ее белые бедра… Матильда.Минут через десять Ромагоса вернулся.– Беда в том, что в этой сраной войне чуть ли не каждый говнюк считает себя самостоятельной воюющей стороной, – с горечью выругался он. – И ни одна падла не знает, кто, кого и где убивает.– Ну ты выяснил хоть что-нибудь? – в отчаянии бросилась к нему Мерседес.– Возможно. Говорят, сегодня днем видели, как какой-то грузовик ехал в сторону Мас Болет. Очевидно, это то место, где в последнее время они приводят в исполнение приговоры своих «судов». – Ромагоса подошел к ней. – Но я поеду с тобой. Не хочу отпускать тебя туда одну.Он взял автомат и вызвал тощего сморщенного милиционера-анархиста по имени Перон, который явился с винтовкой в руках. Все вместе они сели в защитного цвета древний «ситроен» с анархистским флажком на капоте и выехали из Палафружеля.– Все еще рвешься на войну? – спросил сидевший за рулем Ромагоса. – Потерпи маленько. Нельзя же оставлять мать одну. Твой отец работает за десятерых на благо Республики. Так что будь довольна и этим.– Может, они все еще ждут приказа, – думая о своем, проговорила Мерседес. – Может, они сначала их допросят.– Может, – пробурчал себе под нос Ромагоса. – Укрывая эту монашку, вы сильно рисковали. Эти маньяки могли вообще всех вас забрать.Они замолчали, но по выражению лица Карлоса Ромагоса Мерседес видела, что он не питает надежды найти Матильду живой. Ее охватило ужасное предчувствие непоправимой беды.Солнце стояло высоко. Был чудесный день. Над землей висела легкая дымка. Природа изнывала от жары. Дорога на Мас Болет лежала через богатые крестьянские угодья золотых пшеничных полей и оливковые рощи. Тут и там стояли стога убранного сена. Под лучами палящего солнца начали жухнуть листья виноградной лозы, но гроздья ягод наливались янтарным соком и тяжелели. Мерседес казалось, что все это ей снится.Говоря «Мас Болет», Ромагоса имел в виду не маленькую деревушку, носящую это имя, а заброшенное поместье восемнадцатого века, давшее название расположенному в двух километрах от него селению.Поместье стояло на каменистом холме, на который взбиралась давно заросшая травой грунтовая дорога. Главное здание все еще представляло собой довольно крепкое сооружение, несмотря на то что уже семьдесят лет у него отсутствовала крыша. Массивные стены были сложены из местного темно-коричневого камня, а сбоку высоко в небо поднималась видимая издалека круглая сторожевая башня.Осторожно ведя одной рукой «ситроен», другой Ромагоса придерживал лежащий у него на коленях автомат. Однако поместье оказалось пустым, на просторном дворе не было ни людей, ни машин. Когда они остановились и выбрались из автомобиля, у Мерседес тревожно замерло сердце. Кругом стояла гнетущая тишина. Держа в руках винтовку и глядя себе под ноги, Перон медленно обошел двор, затем указал пальцем на землю. Карлос и Мерседес направились к нему. На траве виднелись свежие следы от колес тяжелого грузовика, которые вели вокруг дома.Не говоря ни слова, они стали обходить постройку: мужчины взяли оружие на изготовку. На заднем дворе они почувствовали тошнотворный запах.– Вот здесь они их и уничтожают, – безразлично сказал Перон, кивая на три холмика почерневшей земли. – Сваливают в кучу и сжигают. А сверху землицей присыпают – и все дела. Зимой пойдут дожди и все смоет. Одни скелеты останутся.Ромагоса отошел на несколько шагов в сторону, затем остановился и, помедлив немного, позвал:– Сюда!Сознание Мерседес помутилось. Казалось, все это происходит не с ней, а с кем-то другим. Казалось, ноги стали чужими и несут ее помимо воли.Яма в покрасневшей от крови земле. Метр в ширину, метра три в длину. Вокруг валяется несколько старых заступов. Яма засыпана только наполовину. Там, где осела земля, проступили очертания человеческих конечностей. Чей-то затылок. Торчащая мужская рука, короткие пальцы растопырены.– Заставили их копать себе могилу, – произнес Ромагоса. – А потом в ней же их и перестреляли. Не потрудились даже по-человечески похоронить. Будешь смотреть дальше?Мерседес, ничего не отвечая, стала как в тумане слезать в полузасыпанную яму. Внезапно она поняла, что стоит на чьих-то ногах. К горлу подступила тошнота. Упав на колени, она запустила руки в землю и медленно, безвольно мотая головой, словно обезумев, начала счищать грязь с чьего-то лица.– Боже! Перон, помоги ей.Солдат тяжело вздохнул и, взяв заступ, полез в яму. Копнув пару раз, он раздраженно выругался и, отбросив лопату, начал рыть руками.Они работали молча. Ромагоса стоял и курил сигарету, время от времени насвистывая мотивчик популярной песни. Мерседес наткнулась на поросшее щетиной лицо мужчины – глаза закрыты, рот забит землей. Какое-то время она тупо смотрела на него, затем принялась рыть дальше. Следующим было лицо старика, бородатое, с залысинами. Глаза приоткрыты.– Вот женщина, – услышала она голос Перона. Мерседес обернулась. Ромагоса выбросил окурок и наклонился, заглядывая в яму.Матильда лежала на боку, повернув лицо к небу. Ее бедра были прижаты телом другого покойника. На спине платья – платья, которое подарила ей Кончита, – запеклась кровь. Перон осторожно очистил от грязи ее лицо.– Застрелена, по крайней мере, четырьмя выстрелами. Очевидно, из револьвера. Это она?Мерседес кивнула. Мертвые глаза Матильды были широко раскрыты. Рот словно застыл в отчаянном крике. Лицо перекошено гримасой злости и негодования. Негнущиеся конечности казались такими тяжелыми, будто они были отлиты из бронзы.– Окоченела, – проговорил Перон, когда Мерседес попыталась высвободить тело Матильды из-под лежащего на нем трупа. – В течение суток она будет как деревянная. Лучше оставь ее в покое. Все равно ты ей уже ничем не поможешь, верно же?– Верно, – дрожащими губами прошептала Мерседес. Она почувствовала, как где-то внутри нее рождается душераздирающий вопль. – Уже… ничем… не-по-мо-гу…– Эй, эй, этого не надо. – Взяв Мерседес под мышки, Перон поднял ее на ноги. Она словно остолбенела, потом широко раскрыла рот и завыла, так горестно, так безутешно, что, казалось, у нее вот-вот разорвется сердце.Отчаявшись привести ее в чувство, Перон и Ромагоса, проклиная все на свете, вытащили Мерседес из могилы. Горе ослепило и парализовало ее.– Я понятия не имел, что это ее подружка, – отдуваясь, проговорил Карлос. – Она сказала, что просто разыскивает какую-то монашку, которую они приютили.– Похоже, она в шоке.Поддерживая Мерседес с двух сторон, они старались успокоить ее, но рвущим душу рыданиям, казалось, не было конца. Она замолкала лишь на несколько мгновений, чтобы судорожно глотнуть воздуха, и снова сотрясалась в истошном вопле. Все, что она держала в себе, все, что она отрицала, – все хлынуло из нее, словно в результате каких-то неистовых, безумных родовых схваток.– Ладно, – сказал наконец Ромагоса. – Давай посадим ее в машину и отвезем домой.На полпути к Сан-Люку Мерседес неожиданно замолчала и, откинувшись на спинку сиденья, блуждающим взором уставилась в окно. Мужчины переглянулись и пожали плечами.Матильда смеется. Матильда плачет в ее объятиях. Матильда ласкает ее в темноте. Матильда, которая так боялась своего будущего… Казалось, только теперь Мерседес поняла, как сильно она любила эту странную монашку.И только теперь осознала, какой бессердечной, какой жестокой, какой невнимательной она была по отношению к ней.Она так ни разу и не сказала ей: «Я люблю тебя». Даже ее мертвому телу, лежащему в этой ужасной могиле.Все кончилось. Мерседес почувствовала такую вселенскую безысходность, словно Мас Болет стал концом ее собственной жизни и это она сама лежит в окровавленной земле.
Позже к ней вновь вернулись слезы. Она проплакала много часов подряд.Потом они с матерью молча сидели на кухне. За окном темнело. Мерседес подняла глаза и увидела, что мать смотрит на нее.– Ухожу, – безжизненным голосом проговорила она.– Знаю, – кивнула Кончита.– Грех это или нет, я ничего не могу с собой поделать. Ты была права, мама. Я часть этого греха. И я должна идти.– Знаю, – снова сказала Кончита. Глава восьмаяКОГТИ Весна, 1971 Тусон
Рассветы в юго-западной Аризоне теплые и сухие. А к середине утра палящее солнце уже высоко парит в необъятном безоблачном небе. Начинается жара.В доме Джоула Леннокса прохладно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
В четверг Мерседес, как всегда, вернулась с почты к обеду. Она сразу же поняла, что Матильды дома нет.Кончита сидела на кухне. Ее лицо было печальным, но она уже не плакала.– Забрали Матильду, – отрешенно сказала она Мерседес.– О Боже, нет! Кто?– Милиционеры. Головорезы. Не знаю кто…– Как они выглядели?– Да не разбираюсь я в их формах и знаках различия…– А анархистские значки у них были?– У некоторых. Но никого из них я раньше не встречала. Они сказали, что ищут реакционеров. Должно быть, кто-то донес на Матильду. Не знаю, на кого и подумать.Мерседес похолодела.– Куда они ее повезли?– Так они и расскажут! Всего человек десять забрали. Даже старого Луиса Квадрени, приятеля твоего деда.Мерседес стало так дурно, что она опустилась на стул и невидящими глазами уставилась на мать.– Так что же произошло?– Все эти массовые аресты они проводят в отместку за погром, учиненный националистами в какой-то деревушке в провинции Аликанте. – Лицо Кончиты избороздили глубокие морщины, словно события этого утра в одночасье лишили его красоты и нежности. – Они приехали на грузовике. Такие молодые, совсем еще мальчики. Мальчики с лицами убийц. У одного из них был список. И они начали облаву. В наш дом пришли пятеро этих бандитов. Они знали, кого ищут. Да еще увидели наверху алтарь, который она там соорудила. Они приволокли ее сюда и стали допрашивать. Никаких бумаг или документов, которые доказывали бы ее принадлежность к Церкви, у нее не было, но ее волосы… и этот, ну, ты же знаешь, монашеский вид, бледная кожа…– Да-да, – сухо подтвердила Мерседес.– Я попыталась сказать им, что она моя двоюродная сестра, но они прямо спросили ее, является ли она монахиней. – Зеленые глаза Кончиты были сухими, но казалось, что она плачет. – И, конечно, она не смогла отречься от своей веры, Мерче. Не смогла. Стоило ей только сказать: «Нет, я не монахиня», и они отпустили бы ее. Но она лишь… улыбнулась. Я всегда считала ее девицей не из слабых – прости, Господи, – но никакие думала, что она может быть такой храброй. Представляешь, улыбнулась им в лицо и отказалась отречься от веры.– А ведь она даже не давала еще монашеских обетов.– Да… Несколько недель назад ты спросила ее, гордится ли она тем, что творят на юге фашисты. Теперь я хочу спросить тебя: ты гордишься тем, что сделали сегодня твои товарищи?– Это ошибка, – сухо произнесла Мерседес. Она почувствовала себя ужасно неловко. – Они не сделают ей ничего плохого. Я найду ее.– Ты никогда больше не увидишь ее, – резко возразила Кончита.– Анархисты в Палафружеле узнают, из чьего дома ее забрали. Я сейчас же отправлюсь туда. Мы ее вытащим.– Из их-то лап? – Кончита неожиданно зло рассмеялась. – Ты что, так плохо их знаешь? Они бы и меня забрали, не будь я женой Франческа. Хочешь знать, что заявил мне один из них? «Такой женщине, как ты, должно быть стыдно укрывать врага нашей страны». Если Матильда враг страны, Мерче, то мне такой страны не надо. Можете взять ее себе, ты и твой отец!– Страна тут ни при чем, – уставившись на свои руки, проговорила Мерседес. – Не могут же все без исключения акции, предпринимаемые государством, быть справедливыми. Это просто невозможно.– О Господи, избавь меня от этой идеологии! – не выдержала Кончита. Казалось, в ее душе произошел какой-то надлом. – Я выносила тебя под сердцем, Мерче, хотя ты для меня была лишь позором. Я рожала тебя в муках, растила тебя. Но, когда ты начала впитывать в себя всю эту анархистскую заразу своего отца, я пришла в ужас. Как если бы увидела, что ты пьешь человеческую кровь. Но я позволила убедить себя, что так для тебя будет лучше. И не вмешивалась в твое «образование». И теперь я спрашиваю себя, что же из тебя получилось. Я хочу знать, какими выросли все вы, дети Испании. Безжалостными. Безмозглыми. Кровопийцами. Существами, у которых вместо душ одни только революционные теории.– Но ведь идет война! – закричала вдруг Мерседес, сверкая глазами. – Нечего тут сидеть и читать мне нотации о милосердии! Ты что, мама, не слушаешь радио? Не читаешь газет? Разве ты не знаешь, с каким врагом мы столкнулись? Не знаешь, кто ополчился против нас?– Я знаю только, что Испания погрязла во грехе, – устало сказала Кончита. – И ты часть его, Мерседес.Некоторое время Мерседес пристально смотрела на мать, затем встала.– Я еду в Палафружель искать Матильду, – бросила она и выбежала из дома.Сидя как на иголках в шедшем в Палафружель автобусе, она изо всех сил старалась побороть в себе желание помолиться. Произошла ошибка, ужасная ошибка. Они в этом сами убедятся, как только Матильда раскроет свой глупый рот. Они сразу поймут, что она не могла быть ничьим врагом.Однако в Палафружеле лидер местных анархистов понятия не имел, где находится Матильда. Карлос Ромагоса, старый товарищ Франческа, лишь беспомощно развел руками.– Эти аресты проводили не анархисты, – сказал он. – Вполне возможно, что они нацепили на себя анархистские значки, но, скорее всего, это были троцкисты или марксисты. Они часто совершают убийства, прикрываясь нашими именами, чтобы всю ответственность можно было свалить на нас.Мерседес почувствовала, как от страха у нее сжалось сердце.– Убийства?– Я бы не стал слишком надеяться, Мерче, – угрюмо проговорил Карлос. – Особенно если она была монахиней. Люди, которые делают это, настоящие зверюги. Бывшие уголовники и Бог знает кто еще. Они неуправляемы. Убийства доставляют им удовольствие. До войны они даже анархистов убивали.– Куда они могли ее увезти?Ромагоса почесал бороду.– В поле. Или на берег моря. Куда-нибудь подальше. Когда ее взяли?– В девять утра.Ромагоса посмотрел на часы.– Скорее всего, она уже мертва.У Мерседес засосало под ложечкой.– О Господи! Они не посмеют расправиться с ней без суда и следствия!Он смерил ее каким-то странным взглядом.– Неужели ты не понимаешь, что творится вокруг, Мерче?– Карлос, дай мне машину, – взмолилась она.– И как ты собираешься искать свою монашку между Палафружелем и Жероной? Ты что, ясновидящая? Подожди-ка здесь. Я кое-кому позвоню.Карлос вышел, а дрожащая от волнения Мерседес осталась в его кабинете. Ее воображение рисовало страшные картины. Матильда. Мерседес представила, как какой-нибудь сопливый убийца срывает с несчастной юбку и с издевательским гоготом раздвигает ее белые бедра… Матильда.Минут через десять Ромагоса вернулся.– Беда в том, что в этой сраной войне чуть ли не каждый говнюк считает себя самостоятельной воюющей стороной, – с горечью выругался он. – И ни одна падла не знает, кто, кого и где убивает.– Ну ты выяснил хоть что-нибудь? – в отчаянии бросилась к нему Мерседес.– Возможно. Говорят, сегодня днем видели, как какой-то грузовик ехал в сторону Мас Болет. Очевидно, это то место, где в последнее время они приводят в исполнение приговоры своих «судов». – Ромагоса подошел к ней. – Но я поеду с тобой. Не хочу отпускать тебя туда одну.Он взял автомат и вызвал тощего сморщенного милиционера-анархиста по имени Перон, который явился с винтовкой в руках. Все вместе они сели в защитного цвета древний «ситроен» с анархистским флажком на капоте и выехали из Палафружеля.– Все еще рвешься на войну? – спросил сидевший за рулем Ромагоса. – Потерпи маленько. Нельзя же оставлять мать одну. Твой отец работает за десятерых на благо Республики. Так что будь довольна и этим.– Может, они все еще ждут приказа, – думая о своем, проговорила Мерседес. – Может, они сначала их допросят.– Может, – пробурчал себе под нос Ромагоса. – Укрывая эту монашку, вы сильно рисковали. Эти маньяки могли вообще всех вас забрать.Они замолчали, но по выражению лица Карлоса Ромагоса Мерседес видела, что он не питает надежды найти Матильду живой. Ее охватило ужасное предчувствие непоправимой беды.Солнце стояло высоко. Был чудесный день. Над землей висела легкая дымка. Природа изнывала от жары. Дорога на Мас Болет лежала через богатые крестьянские угодья золотых пшеничных полей и оливковые рощи. Тут и там стояли стога убранного сена. Под лучами палящего солнца начали жухнуть листья виноградной лозы, но гроздья ягод наливались янтарным соком и тяжелели. Мерседес казалось, что все это ей снится.Говоря «Мас Болет», Ромагоса имел в виду не маленькую деревушку, носящую это имя, а заброшенное поместье восемнадцатого века, давшее название расположенному в двух километрах от него селению.Поместье стояло на каменистом холме, на который взбиралась давно заросшая травой грунтовая дорога. Главное здание все еще представляло собой довольно крепкое сооружение, несмотря на то что уже семьдесят лет у него отсутствовала крыша. Массивные стены были сложены из местного темно-коричневого камня, а сбоку высоко в небо поднималась видимая издалека круглая сторожевая башня.Осторожно ведя одной рукой «ситроен», другой Ромагоса придерживал лежащий у него на коленях автомат. Однако поместье оказалось пустым, на просторном дворе не было ни людей, ни машин. Когда они остановились и выбрались из автомобиля, у Мерседес тревожно замерло сердце. Кругом стояла гнетущая тишина. Держа в руках винтовку и глядя себе под ноги, Перон медленно обошел двор, затем указал пальцем на землю. Карлос и Мерседес направились к нему. На траве виднелись свежие следы от колес тяжелого грузовика, которые вели вокруг дома.Не говоря ни слова, они стали обходить постройку: мужчины взяли оружие на изготовку. На заднем дворе они почувствовали тошнотворный запах.– Вот здесь они их и уничтожают, – безразлично сказал Перон, кивая на три холмика почерневшей земли. – Сваливают в кучу и сжигают. А сверху землицей присыпают – и все дела. Зимой пойдут дожди и все смоет. Одни скелеты останутся.Ромагоса отошел на несколько шагов в сторону, затем остановился и, помедлив немного, позвал:– Сюда!Сознание Мерседес помутилось. Казалось, все это происходит не с ней, а с кем-то другим. Казалось, ноги стали чужими и несут ее помимо воли.Яма в покрасневшей от крови земле. Метр в ширину, метра три в длину. Вокруг валяется несколько старых заступов. Яма засыпана только наполовину. Там, где осела земля, проступили очертания человеческих конечностей. Чей-то затылок. Торчащая мужская рука, короткие пальцы растопырены.– Заставили их копать себе могилу, – произнес Ромагоса. – А потом в ней же их и перестреляли. Не потрудились даже по-человечески похоронить. Будешь смотреть дальше?Мерседес, ничего не отвечая, стала как в тумане слезать в полузасыпанную яму. Внезапно она поняла, что стоит на чьих-то ногах. К горлу подступила тошнота. Упав на колени, она запустила руки в землю и медленно, безвольно мотая головой, словно обезумев, начала счищать грязь с чьего-то лица.– Боже! Перон, помоги ей.Солдат тяжело вздохнул и, взяв заступ, полез в яму. Копнув пару раз, он раздраженно выругался и, отбросив лопату, начал рыть руками.Они работали молча. Ромагоса стоял и курил сигарету, время от времени насвистывая мотивчик популярной песни. Мерседес наткнулась на поросшее щетиной лицо мужчины – глаза закрыты, рот забит землей. Какое-то время она тупо смотрела на него, затем принялась рыть дальше. Следующим было лицо старика, бородатое, с залысинами. Глаза приоткрыты.– Вот женщина, – услышала она голос Перона. Мерседес обернулась. Ромагоса выбросил окурок и наклонился, заглядывая в яму.Матильда лежала на боку, повернув лицо к небу. Ее бедра были прижаты телом другого покойника. На спине платья – платья, которое подарила ей Кончита, – запеклась кровь. Перон осторожно очистил от грязи ее лицо.– Застрелена, по крайней мере, четырьмя выстрелами. Очевидно, из револьвера. Это она?Мерседес кивнула. Мертвые глаза Матильды были широко раскрыты. Рот словно застыл в отчаянном крике. Лицо перекошено гримасой злости и негодования. Негнущиеся конечности казались такими тяжелыми, будто они были отлиты из бронзы.– Окоченела, – проговорил Перон, когда Мерседес попыталась высвободить тело Матильды из-под лежащего на нем трупа. – В течение суток она будет как деревянная. Лучше оставь ее в покое. Все равно ты ей уже ничем не поможешь, верно же?– Верно, – дрожащими губами прошептала Мерседес. Она почувствовала, как где-то внутри нее рождается душераздирающий вопль. – Уже… ничем… не-по-мо-гу…– Эй, эй, этого не надо. – Взяв Мерседес под мышки, Перон поднял ее на ноги. Она словно остолбенела, потом широко раскрыла рот и завыла, так горестно, так безутешно, что, казалось, у нее вот-вот разорвется сердце.Отчаявшись привести ее в чувство, Перон и Ромагоса, проклиная все на свете, вытащили Мерседес из могилы. Горе ослепило и парализовало ее.– Я понятия не имел, что это ее подружка, – отдуваясь, проговорил Карлос. – Она сказала, что просто разыскивает какую-то монашку, которую они приютили.– Похоже, она в шоке.Поддерживая Мерседес с двух сторон, они старались успокоить ее, но рвущим душу рыданиям, казалось, не было конца. Она замолкала лишь на несколько мгновений, чтобы судорожно глотнуть воздуха, и снова сотрясалась в истошном вопле. Все, что она держала в себе, все, что она отрицала, – все хлынуло из нее, словно в результате каких-то неистовых, безумных родовых схваток.– Ладно, – сказал наконец Ромагоса. – Давай посадим ее в машину и отвезем домой.На полпути к Сан-Люку Мерседес неожиданно замолчала и, откинувшись на спинку сиденья, блуждающим взором уставилась в окно. Мужчины переглянулись и пожали плечами.Матильда смеется. Матильда плачет в ее объятиях. Матильда ласкает ее в темноте. Матильда, которая так боялась своего будущего… Казалось, только теперь Мерседес поняла, как сильно она любила эту странную монашку.И только теперь осознала, какой бессердечной, какой жестокой, какой невнимательной она была по отношению к ней.Она так ни разу и не сказала ей: «Я люблю тебя». Даже ее мертвому телу, лежащему в этой ужасной могиле.Все кончилось. Мерседес почувствовала такую вселенскую безысходность, словно Мас Болет стал концом ее собственной жизни и это она сама лежит в окровавленной земле.
Позже к ней вновь вернулись слезы. Она проплакала много часов подряд.Потом они с матерью молча сидели на кухне. За окном темнело. Мерседес подняла глаза и увидела, что мать смотрит на нее.– Ухожу, – безжизненным голосом проговорила она.– Знаю, – кивнула Кончита.– Грех это или нет, я ничего не могу с собой поделать. Ты была права, мама. Я часть этого греха. И я должна идти.– Знаю, – снова сказала Кончита. Глава восьмаяКОГТИ Весна, 1971 Тусон
Рассветы в юго-западной Аризоне теплые и сухие. А к середине утра палящее солнце уже высоко парит в необъятном безоблачном небе. Начинается жара.В доме Джоула Леннокса прохладно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42