Эх, да он почти и не изменился со школы – разве что стал еще привлекательнее. Он добрый, веселый; и сейчас мне кажется, он был моей второй половиной – да только обидела я его, а теперь даже отыскать не могу, чтобы извиниться. Однажды я разуверилась в нем, совершенно безосновательно, и сейчас его больше… больше нет со мной.
Выдыхаю еще одно облачко – снова вспомнила о Конноре, так и вижу его лицо. Где он сейчас? Встречу ли его когда-нибудь? Помнит ли он меня или заново постигает искусство флирта и ухаживаний? Как жить, если больше не суждено прильнуть к его губам и обнять его? Как избавиться от воспоминаний, которые причиняют столько боли? Зачем я так глупо поступила?
Я вроде бы понимаю, что подразумевают под словом «переболеть». Кажется, что все случилось слишком быстро – у меня даже не было времени подумать и оценить ситуацию. А сейчас слишком поздно.
«Тринадцать лет отбросила одним махом, – горестно размышляю я. – Разве такое возможно? Не знаю, как жить в одиночку. Допустим, я кого-нибудь встречу – да, и мы к сорока трем годам построим такие же отношения, какие были у меня с Коннором. Подумать страшно».
Смаргиваю слезу, соленая капля падает в воду с необыкновенно отчетливым плеском благодаря удивительной акустике в этом безмолвном стеклянном рае. На поверхности снова показывается ярко-оранжевая рыбка, возле нее в воду плюхается другая слеза.
– Прости, – шмыгая носом, говорю я. – Думала, уже все выплакала.
Рыба завихляла хвостом, направляясь к другой стене пруда. Потираю кулаком глаза, крепко сжимая зажатую в ладони монетку.
– Ух ты, да у меня фунт, – говорю я волшебному прудику. – Наверное, его хватит на самое сокровенное желание, как думаешь? Я бы могла слопать огромный шоколадный бисквит, а вот на тебя не жалко – так что выручи, пожалуйста. – Крепко сжимаю кулак. – Мне надо знать, где находится Коннор и что он счастлив. Конечно, я хочу, чтобы он вернулся – только это, видимо, невыполнимо. Пусть уйдет боль – и моя и его, и еще пусть человек, который для меня важнее всего на свете, поймет, что я его очень-очень люблю. Без него даже музыка звучит не так; даже если я включу самую лучшую песню на свете, даже если пойду на концерт «Джеймсов», – без него все не в радость.
Провожаю взглядом упавшую в воду монету и, крепко зажмурившись, загадываю, чтобы каким-нибудь, пока не известным науке, способом мое желание донеслось до ушей Коннора Маклина.
– Что, детка, жизнь не радует? – Неожиданно рядом возникает обеспокоенное лицо хозяйки кофейни.
– Да нет, все нормально. – (Ну вот, уже начала напоминать себе отца.) – Просто немного устала.
– Ай-ай, уморилась, – кивает она. – То-то я смотрю, лица на тебе нет.
Премного благодарна. Знаете, иногда откровенность режет по уху.
– Слышь, дочка, пока то да се, я еще минут десять не закроюсь. Так ты присядь, отдохни. Там есть скамейки, – машет рукой куда-то в глубь парников, – тихо, удобно, и никто не помешает. Поразмысли о своем, чуток полегчает – и то хорошо.
Вяло улыбаюсь, киваю.
– Да, пожалуй, вы правы. Что-то за последние дни совсем вымоталась. Сяду, передохну.
Напоследок погладив меня по руке, женщина уходит, а я, обогнув прудик, направляюсь по широкой, обсаженной папоротником дорожке. Войдя во второй купол, закрываю глаза и глубоко вдыхаю блаженный цветочный аромат. Под ногами хрустят комочки затвердевшей земли, звук бегущей воды гонит дурные мысли, и голова сразу становится свежее. Бог знает, как это сейчас кстати после зубодробилки последних дней.
Дорожка сворачивает к почти доверху заваленным листвой скамейкам. Остановившись у пышного папоротника возле ближайшей скамьи, протягиваю руку и касаюсь прохладных листьев. Закрываю глаза и втягиваю в себя пряный воздух. Жаль, так и не научилась йоговскому циркулярному дыханию – никак не получается найти верный ритм, поэтому ограничусь простым вдохом и выдохом. Неожиданно почудилась музыка, я даже глаза выпучила от удивления: уж не подводит ли меня рассудок. Оглядываюсь по сторонам – никого, но ведь я явственно слышала пение. Странно, неужели доброхотная бабуля из кофейни? Никогда бы не подумала, что у нее такие современные вкусы, ведь это…
«Джеймс». Кто-то поет песню «Джеймсов».
Робкий исполнитель тихо мурлычет себе под нос, хотя слова можно разобрать с легкостью. До боли знакомая мелодия плывет по влажному воздуху, окутывая меня как покрывалом. Я неуверенно, будто во сне иду на звук, навстречу последним, стихающим нотам моей любимой песни.
Огибаю большой мягкий куст папоротника и вижу – он. Сидит на выкрашенной белым железной скамейке, и его выжидающий взгляд устремлен на меня. На глаза навернулись слезы: стою, затаив дыхание, и молча его рассматриваю. По сей день прекрасно помню, в чем был Коннор, когда я увидела его впервые; и вот передо мной он, тринадцать лет спустя – чуть постарше; быть может, более опрятный, утонченный и взыскательный к одежде, но под курткой все-таки виднеется новая футболка с «Джеймсами». Зеркала его души утомлены от страданий, которые довелось ему пережить по моей вине. А в остальном – все тот же Коннор, только, пожалуй, умудренный опытом. Жизнь преподнесла ему несколько безжалостных уроков – как, впрочем, и мне, – но он хорош, как и прежде, и все так же неотразим.
– Коннор, – обращаюсь к нему, едва переведя дух. – Как ты здесь очутился?
– Просто знал, что ты здесь обязательно объявишься, – ласково мурлычет он.
– Откуда?..
«Ну же, девочка, придумай что-нибудь пооригинальнее».
Он пожимает широкими плечами, на которые я никогда не могла налюбоваться.
– Мы же давно вместе, я хорошо тебя изучил. Малыш, я нисколько не сомневался, что ты придешь сюда, – это так же верно, как и то, что ты проснулась с больной головой и заплаканными глазами, однако все равно нашла в себе силы сделать прическу и выпотрошить пачку шоколадных хлопьев в поисках какого-нибудь сувенирчика.
Смотрю на него – а в голову просто не лезет ничего сносного, так и стою молча.
– Я знал, что ты подберешь на сегодня практичную, яркую обувь – поднять боевой дух.
Мы оба опускаем глаза и смотрим на мои баскетбольные ботинки из кожи буйвола – бордовые с розово-серебристыми завитками. Сердце колотится как бешеное – вот-вот вырвется из груди.
– Потом ты, как обычно, пошла на работу и превосходно сделала свое дело, потому что ты – само совершенство.
«Значит, не поленился настроить приемник». Опускаю глаза, не в силах вынести его пристального взгляда.
– Слушатели тебя обожают. Прекрасно их понимаю: ты веселая, забавная и на доброе слово не скупишься. И любвеобильности в тебе через край.
Я вскидываю голову.
– Послушай, Коннор, если ты о том случае с французом, то мне очень жаль…
Он жестом останавливает меня.
– Я знаю, мой Энджел.
Он так ласково ко мне обратился, что в душе забрезжила слабая надежда. Затаив дыхание, жду, что же он скажет дальше – никаких «но».
– Я вижу тебя насквозь, знаю, как самого себя. Может, за последние месяцы мы перестали замечать духовное сродство, да и с предложением я поторопился – оставил тебя один на один со своими мыслями.
– Да уж, мысли – наш главный враг, – перебиваю его.
– И язык. Ты слишком много говоришь, – отвечает он.
Тут по его губам пробегает улыбка – тень улыбки, хотя и этого мне достаточно, чтобы растаять.
– А с другой стороны, недаром же тебя зовут «Энджелом в эфире»; я тобой страшно горд.
– Да как же? Ведь я все испортила, – хрипло возражаю я.
Коннор молчит. Тягостное безмолвие растягивается на целую вечность. У меня слезы готовы брызнуть из глаз, но тут он кивает – хоть и медленно, зато уверенно.
– Верно. Я пытался жить в этом городе и не видеться с тобой – и не смог. Мне известно о тебе все: куда идешь, что делаешь – все мысли только о тебе. Ты половина моей жизни, половина меня.
Сглатываю подступивший к горлу ком и, с трудом сдерживая рыдания, закрываю лицо руками.
– Ох, Коннор, неужели ты?..
– Знаешь, я просто подумал: чего ради обрекать себя на безрадостное существование, если можно жить в полную силу, с тобой? Что скажешь?
Что скажу?! Черт, да я сейчас вообще неспособна говорить и думать. Голова ничего не соображает, я устала от всего, в моих слезных железах столько жидкости, что на все минеральные источники Шотландской возвышенности хватит. Я разрываюсь на части, и только одна вещь, один человек, одна любовь способны избавить меня от нестерпимой боли.
– Мне кажется, мне кажется… – начинаю я дрожащим голосом.
И тут у меня чуть разрыв сердца не случился: Коннор протягивает ко мне такую родную руку и касается моих пальцев. Кровь ударила в голову, взметнулась, как праздничный салют в небе.
– О Боже, – стенаю, – мне лучше присесть.
Я опускаюсь на скамейку, и Коннор нежно притягивает меня к себе. Прижимаюсь к нему, устраиваюсь калачиком и пытаюсь расслабиться в его теплых объятиях. Как же здорово вдвоем: я отлично вписалась под его бочок, а его рука уютно пристроилась на моих плечах. Вдыхаю знакомый аромат: да, я дома – «старые ботиночки», как всегда, пришлись впору.
– Все будет хорошо, не волнуйся. Присядь. – Говорит он, приподнимая левой рукой мой подбородок. – Потому что я вернулся.
– Больше никогда тебя не отпущу, – улыбаюсь я: забавно, мы заговорили словами тех, чьи песни свели нас когда-то. – С тобой и музыка слаще.
Эпилог
ТЕПЕРЬ НАМ НЕКУДА СПЕШИТЬ
– Леди и джентльмены, я рад представить вашему вниманию звезд нового сериала «Долливуд, или Бюст-шоу»: Трули, Хани, Пирелли, Феррари и Келли.
– А также актрис второго плана: Титьки, Сиськи и Буфера, – прыскает Мег, поддевая меня локотком.
– Тише там, – хихикаю я при виде девочек, гордо выплывающих на сцену грудью вперед, и, хлопая в ладоши, как цирковой тюлень ластами, облегченно вздыхаю: обошлось-таки без звездно-полосатых бикини.
Мы сидим на премьере уже отснятого фильма, которому давно прочили стать лидером сентябрьских кассовых сборов. За те полгода, что девочки снимались в Америке, все они в той или иной мере погрелись в лучах славы – за исключением разве что Хани и Пирелли, которые по большей части занимались тем, что согревали в своих объятиях охочих до клубнички продюсеров. Надо отметить, что относительный успех этих самоотверженных девушек творил настоящие чудеса. Надо оговориться, что, кроме возни на койке за кулисами, Трули блеснула в рекламной кампании «Доктора Пеппера», Феррари предложили сняться в массовке для одного из сериалов – отпрысков «Спасателей Малибу», а Келли подписала контракт на роль в следующем фильме Тома Хэнкса, где она сыграет роскошную красотку из Англии. Нашей умнице придется выучить целых три реплики; что ж, предоставьте в ее распоряжение следующие полгода, и она продекламирует их, будто заправская актриса.
По правую руку от Мег пристроился Дэн, мой личный друг и звукорежиссер. Он не сводит влюбленных карих глаз со своей соседки, а та, запрокинув голову, заходится громоподобным смехом, отчаянно стараясь не создавать шума, хотя по уровню децибел Мег заметно превосходит гиену с мегафоном. Ласково склонившись к ней, восхищенный обожатель чмокает нашу толстушку в щеку.
– Ты куда симпатичнее всех тех красоток, вместе взятых, крошка моя, – слышу его шепот.
– Ах ты, мой пампушечка, – фыркает Мег, игриво похлопывая его по коленке. – И талия у меня больше, чем у них всех, вместе взятых.
Влюбленные прыскают со смеху, а я сижу рядом и радостно улыбаюсь. Мег обрела наконец свою половину. Эти двое, надо признать, здорово спелись: она обожает цветы, сердечки и очаровательных плюшевых мишек; он крепко сохранил в сердце материнскую ласку и любит получать в подарок девчачьи безделушки: цветы, сердечки и мишек. Письменный стол моего звукорежиссера теперь больше похож на магазин игрушек; того и гляди, здание воспарит – так много у него воздушных шариков.
Склоняюсь вперед и подмигиваю отцу, который сидит возле Дэна в сплошном ряду красных кресел кинотеатра. Папуля при всем желании неспособен меня увидеть: Глэдис закрывает ему ладонью глаза.
– Тебе лучше на это не смотреть, – кряхтит она, с неодобрением поглядывая на сцену. – Так недолго и с сердечным приступом свалиться.
«Держи карман шире, – радостно думаю я, – папа теперь здоров как бык – и все благодаря Глэдис». После приступа он ни капли в рот не взял, если не считать особых случаев, когда ему позволяется пропустить рюмочку красненького в честь победы «Мазеруэлл». Не хочу оскорблять чувства преданных фанатов этой доблестной команды, однако я рада, что папуля не болеет за «Мэн юнайтед». По иронии судьбы именно футбол сыграл решающую роль в сближении стариков: папа обнаружил, что у Глэдис есть годовой абонемент на все игры «Мазеруэлл». Разве он мог устоять?
Коннор, недолго побыв в Шотландии, после неудачного сюрприза вернулся в Лос-Анджелес – но не раньше, чем я отпросилась на пару недель и взяла билет на самолет. Самой не верится, что З. Г. без возражений меня отпустил в самый разгар страды, когда от желающих принять участие в нашей программе не стало отбоя. Как видно, на этой радиостанции мне теперь все будет сходить с рук. Кстати говоря, мы с Дэном дослужились до печенья с прослойкой из джема (нередко и в шоколадной глазури).
Хотелось бы мне слукавить, что «Энерджи-FM» встала в один ряд с такими гигантами, как «Радио-1», да только это было бы все равно что сравнивать плюшевую тапочку с туфельками от Джимми Чу. И все-таки за последний год мы сильно выросли. Хиты прошлого теперь проскакивают реже, гостей пруд пруди – многие прибывают на собственных сверкающих автомобилях и держат в банках довольно внушительные счета. С каждым днем на нашу волну настраиваются все новые и новые слушатели, а З. Г. даже позволил себе инвестировать в рекламу часть корпоративного бюджета на гольф. Пару дней назад, когда мы с Мег вышли из «Заводного апельсина» и поднялись на улицу, нас встретило мое лицо размером в четыре фута. Оно висело рядом с плакатом Сюзи Макгуайр, точно конкурируя с ней за звание «Мисс ослепительная улыбка». «Энджел Найтс – «Ангел в эфире», – гласила крупная надпись золотыми буквами. Зубы у меня были такие длинные, что брови наверх поползли от удивления, а в самом снимке я узнала подретушированный вариант того кадра, где я засветилась с голыми ляжками (впрочем, это дело прошлое).
Постоянные слушатели по-прежнему с нами, хотя дозвониться в последнее время стало куда сложнее: что поделаешь – цена популярности. Впрочем, у Тирона есть мой персональный номер, и парень регулярно звонит, чтобы поделиться новостями на личном фронте. Не каждый день – ведь и в школе надо успевать. Недавно он перешел в выпускной класс и две недели назад организовал первую в истории Глазго группу поддержки терпящих унижение от местного хулиганья школьников. Проект, который спонсирует некий французский певец, в свое время натерпевшийся обид от сверстников, обещает получить самое широкое распространение. Желающие ввести подобную схему у себя приглашают Тирона и в другие школы. На следующую пятницу мы записали его к себе на интервью – пока не стал слишком известным для такой радиостанции, как «Энерджи-FM».
Дидье Лафит – на пике своей популярности; теперь дает интервью глазом не моргнув (ах, как вспомню эти глаза – только держись). Когда мы ездили в Бордо навестить маму, Дидье с Коннором помирились: мой единственный и неповторимый плюнул на самолюбие и поблагодарил французскую диковинку за помощь в раскрутке моего шоу. С тех пор наш знаменитый друг записал новый сингл под названием «Анжелика», который с момента своего выхода в свет уверенно занимает лидирующие позиции чартов.
Матушка… что ж, она в своем репертуаре. Так же предвзято судит о людях и ведет жизнь юной кокотки, отказываясь принимать тот факт, что ей уже под шестьдесят, – в общем, все по-старому. Между прочим, они с Коннором заключили перемирие: когда мы виделись в последний раз, я пригрозила подарить мамочке внуков, если после всех неприятностей, которые приключились с нами при ее непосредственном вмешательстве, она хотя бы не притворится, что ей по душе мой молодой человек. И самое главное – по большому секрету – мамуля прощена за то, что бросила нас с отцом. Наверное, Дидье был прав: все обернулось к лучшему. Поражаюсь, как зрело я начала рассуждать; тридцать лет – не шутка.
Кери Дивайн раздулась до двадцать пятого размера, покрылась прыщами, ее бросили все ухажеры, и теперь она ночует под мостом и рыщет по помойкам в поисках пропитания. Конечно, я все это выдумала: ничего такого не произошло, только те из вас, кто верит в карму, согласятся, что ей не помешало бы воздать по заслугам. А так я слышала о блудной подруженьке, когда она ушла из «Звезды» и устроилась в очередные «светские бредни» в Лондоне. И знаете кем? Ресторанным критиком. Уму непостижимо.
Свет меркнет, зал утих, нервы натянуты как струны:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Выдыхаю еще одно облачко – снова вспомнила о Конноре, так и вижу его лицо. Где он сейчас? Встречу ли его когда-нибудь? Помнит ли он меня или заново постигает искусство флирта и ухаживаний? Как жить, если больше не суждено прильнуть к его губам и обнять его? Как избавиться от воспоминаний, которые причиняют столько боли? Зачем я так глупо поступила?
Я вроде бы понимаю, что подразумевают под словом «переболеть». Кажется, что все случилось слишком быстро – у меня даже не было времени подумать и оценить ситуацию. А сейчас слишком поздно.
«Тринадцать лет отбросила одним махом, – горестно размышляю я. – Разве такое возможно? Не знаю, как жить в одиночку. Допустим, я кого-нибудь встречу – да, и мы к сорока трем годам построим такие же отношения, какие были у меня с Коннором. Подумать страшно».
Смаргиваю слезу, соленая капля падает в воду с необыкновенно отчетливым плеском благодаря удивительной акустике в этом безмолвном стеклянном рае. На поверхности снова показывается ярко-оранжевая рыбка, возле нее в воду плюхается другая слеза.
– Прости, – шмыгая носом, говорю я. – Думала, уже все выплакала.
Рыба завихляла хвостом, направляясь к другой стене пруда. Потираю кулаком глаза, крепко сжимая зажатую в ладони монетку.
– Ух ты, да у меня фунт, – говорю я волшебному прудику. – Наверное, его хватит на самое сокровенное желание, как думаешь? Я бы могла слопать огромный шоколадный бисквит, а вот на тебя не жалко – так что выручи, пожалуйста. – Крепко сжимаю кулак. – Мне надо знать, где находится Коннор и что он счастлив. Конечно, я хочу, чтобы он вернулся – только это, видимо, невыполнимо. Пусть уйдет боль – и моя и его, и еще пусть человек, который для меня важнее всего на свете, поймет, что я его очень-очень люблю. Без него даже музыка звучит не так; даже если я включу самую лучшую песню на свете, даже если пойду на концерт «Джеймсов», – без него все не в радость.
Провожаю взглядом упавшую в воду монету и, крепко зажмурившись, загадываю, чтобы каким-нибудь, пока не известным науке, способом мое желание донеслось до ушей Коннора Маклина.
– Что, детка, жизнь не радует? – Неожиданно рядом возникает обеспокоенное лицо хозяйки кофейни.
– Да нет, все нормально. – (Ну вот, уже начала напоминать себе отца.) – Просто немного устала.
– Ай-ай, уморилась, – кивает она. – То-то я смотрю, лица на тебе нет.
Премного благодарна. Знаете, иногда откровенность режет по уху.
– Слышь, дочка, пока то да се, я еще минут десять не закроюсь. Так ты присядь, отдохни. Там есть скамейки, – машет рукой куда-то в глубь парников, – тихо, удобно, и никто не помешает. Поразмысли о своем, чуток полегчает – и то хорошо.
Вяло улыбаюсь, киваю.
– Да, пожалуй, вы правы. Что-то за последние дни совсем вымоталась. Сяду, передохну.
Напоследок погладив меня по руке, женщина уходит, а я, обогнув прудик, направляюсь по широкой, обсаженной папоротником дорожке. Войдя во второй купол, закрываю глаза и глубоко вдыхаю блаженный цветочный аромат. Под ногами хрустят комочки затвердевшей земли, звук бегущей воды гонит дурные мысли, и голова сразу становится свежее. Бог знает, как это сейчас кстати после зубодробилки последних дней.
Дорожка сворачивает к почти доверху заваленным листвой скамейкам. Остановившись у пышного папоротника возле ближайшей скамьи, протягиваю руку и касаюсь прохладных листьев. Закрываю глаза и втягиваю в себя пряный воздух. Жаль, так и не научилась йоговскому циркулярному дыханию – никак не получается найти верный ритм, поэтому ограничусь простым вдохом и выдохом. Неожиданно почудилась музыка, я даже глаза выпучила от удивления: уж не подводит ли меня рассудок. Оглядываюсь по сторонам – никого, но ведь я явственно слышала пение. Странно, неужели доброхотная бабуля из кофейни? Никогда бы не подумала, что у нее такие современные вкусы, ведь это…
«Джеймс». Кто-то поет песню «Джеймсов».
Робкий исполнитель тихо мурлычет себе под нос, хотя слова можно разобрать с легкостью. До боли знакомая мелодия плывет по влажному воздуху, окутывая меня как покрывалом. Я неуверенно, будто во сне иду на звук, навстречу последним, стихающим нотам моей любимой песни.
Огибаю большой мягкий куст папоротника и вижу – он. Сидит на выкрашенной белым железной скамейке, и его выжидающий взгляд устремлен на меня. На глаза навернулись слезы: стою, затаив дыхание, и молча его рассматриваю. По сей день прекрасно помню, в чем был Коннор, когда я увидела его впервые; и вот передо мной он, тринадцать лет спустя – чуть постарше; быть может, более опрятный, утонченный и взыскательный к одежде, но под курткой все-таки виднеется новая футболка с «Джеймсами». Зеркала его души утомлены от страданий, которые довелось ему пережить по моей вине. А в остальном – все тот же Коннор, только, пожалуй, умудренный опытом. Жизнь преподнесла ему несколько безжалостных уроков – как, впрочем, и мне, – но он хорош, как и прежде, и все так же неотразим.
– Коннор, – обращаюсь к нему, едва переведя дух. – Как ты здесь очутился?
– Просто знал, что ты здесь обязательно объявишься, – ласково мурлычет он.
– Откуда?..
«Ну же, девочка, придумай что-нибудь пооригинальнее».
Он пожимает широкими плечами, на которые я никогда не могла налюбоваться.
– Мы же давно вместе, я хорошо тебя изучил. Малыш, я нисколько не сомневался, что ты придешь сюда, – это так же верно, как и то, что ты проснулась с больной головой и заплаканными глазами, однако все равно нашла в себе силы сделать прическу и выпотрошить пачку шоколадных хлопьев в поисках какого-нибудь сувенирчика.
Смотрю на него – а в голову просто не лезет ничего сносного, так и стою молча.
– Я знал, что ты подберешь на сегодня практичную, яркую обувь – поднять боевой дух.
Мы оба опускаем глаза и смотрим на мои баскетбольные ботинки из кожи буйвола – бордовые с розово-серебристыми завитками. Сердце колотится как бешеное – вот-вот вырвется из груди.
– Потом ты, как обычно, пошла на работу и превосходно сделала свое дело, потому что ты – само совершенство.
«Значит, не поленился настроить приемник». Опускаю глаза, не в силах вынести его пристального взгляда.
– Слушатели тебя обожают. Прекрасно их понимаю: ты веселая, забавная и на доброе слово не скупишься. И любвеобильности в тебе через край.
Я вскидываю голову.
– Послушай, Коннор, если ты о том случае с французом, то мне очень жаль…
Он жестом останавливает меня.
– Я знаю, мой Энджел.
Он так ласково ко мне обратился, что в душе забрезжила слабая надежда. Затаив дыхание, жду, что же он скажет дальше – никаких «но».
– Я вижу тебя насквозь, знаю, как самого себя. Может, за последние месяцы мы перестали замечать духовное сродство, да и с предложением я поторопился – оставил тебя один на один со своими мыслями.
– Да уж, мысли – наш главный враг, – перебиваю его.
– И язык. Ты слишком много говоришь, – отвечает он.
Тут по его губам пробегает улыбка – тень улыбки, хотя и этого мне достаточно, чтобы растаять.
– А с другой стороны, недаром же тебя зовут «Энджелом в эфире»; я тобой страшно горд.
– Да как же? Ведь я все испортила, – хрипло возражаю я.
Коннор молчит. Тягостное безмолвие растягивается на целую вечность. У меня слезы готовы брызнуть из глаз, но тут он кивает – хоть и медленно, зато уверенно.
– Верно. Я пытался жить в этом городе и не видеться с тобой – и не смог. Мне известно о тебе все: куда идешь, что делаешь – все мысли только о тебе. Ты половина моей жизни, половина меня.
Сглатываю подступивший к горлу ком и, с трудом сдерживая рыдания, закрываю лицо руками.
– Ох, Коннор, неужели ты?..
– Знаешь, я просто подумал: чего ради обрекать себя на безрадостное существование, если можно жить в полную силу, с тобой? Что скажешь?
Что скажу?! Черт, да я сейчас вообще неспособна говорить и думать. Голова ничего не соображает, я устала от всего, в моих слезных железах столько жидкости, что на все минеральные источники Шотландской возвышенности хватит. Я разрываюсь на части, и только одна вещь, один человек, одна любовь способны избавить меня от нестерпимой боли.
– Мне кажется, мне кажется… – начинаю я дрожащим голосом.
И тут у меня чуть разрыв сердца не случился: Коннор протягивает ко мне такую родную руку и касается моих пальцев. Кровь ударила в голову, взметнулась, как праздничный салют в небе.
– О Боже, – стенаю, – мне лучше присесть.
Я опускаюсь на скамейку, и Коннор нежно притягивает меня к себе. Прижимаюсь к нему, устраиваюсь калачиком и пытаюсь расслабиться в его теплых объятиях. Как же здорово вдвоем: я отлично вписалась под его бочок, а его рука уютно пристроилась на моих плечах. Вдыхаю знакомый аромат: да, я дома – «старые ботиночки», как всегда, пришлись впору.
– Все будет хорошо, не волнуйся. Присядь. – Говорит он, приподнимая левой рукой мой подбородок. – Потому что я вернулся.
– Больше никогда тебя не отпущу, – улыбаюсь я: забавно, мы заговорили словами тех, чьи песни свели нас когда-то. – С тобой и музыка слаще.
Эпилог
ТЕПЕРЬ НАМ НЕКУДА СПЕШИТЬ
– Леди и джентльмены, я рад представить вашему вниманию звезд нового сериала «Долливуд, или Бюст-шоу»: Трули, Хани, Пирелли, Феррари и Келли.
– А также актрис второго плана: Титьки, Сиськи и Буфера, – прыскает Мег, поддевая меня локотком.
– Тише там, – хихикаю я при виде девочек, гордо выплывающих на сцену грудью вперед, и, хлопая в ладоши, как цирковой тюлень ластами, облегченно вздыхаю: обошлось-таки без звездно-полосатых бикини.
Мы сидим на премьере уже отснятого фильма, которому давно прочили стать лидером сентябрьских кассовых сборов. За те полгода, что девочки снимались в Америке, все они в той или иной мере погрелись в лучах славы – за исключением разве что Хани и Пирелли, которые по большей части занимались тем, что согревали в своих объятиях охочих до клубнички продюсеров. Надо отметить, что относительный успех этих самоотверженных девушек творил настоящие чудеса. Надо оговориться, что, кроме возни на койке за кулисами, Трули блеснула в рекламной кампании «Доктора Пеппера», Феррари предложили сняться в массовке для одного из сериалов – отпрысков «Спасателей Малибу», а Келли подписала контракт на роль в следующем фильме Тома Хэнкса, где она сыграет роскошную красотку из Англии. Нашей умнице придется выучить целых три реплики; что ж, предоставьте в ее распоряжение следующие полгода, и она продекламирует их, будто заправская актриса.
По правую руку от Мег пристроился Дэн, мой личный друг и звукорежиссер. Он не сводит влюбленных карих глаз со своей соседки, а та, запрокинув голову, заходится громоподобным смехом, отчаянно стараясь не создавать шума, хотя по уровню децибел Мег заметно превосходит гиену с мегафоном. Ласково склонившись к ней, восхищенный обожатель чмокает нашу толстушку в щеку.
– Ты куда симпатичнее всех тех красоток, вместе взятых, крошка моя, – слышу его шепот.
– Ах ты, мой пампушечка, – фыркает Мег, игриво похлопывая его по коленке. – И талия у меня больше, чем у них всех, вместе взятых.
Влюбленные прыскают со смеху, а я сижу рядом и радостно улыбаюсь. Мег обрела наконец свою половину. Эти двое, надо признать, здорово спелись: она обожает цветы, сердечки и очаровательных плюшевых мишек; он крепко сохранил в сердце материнскую ласку и любит получать в подарок девчачьи безделушки: цветы, сердечки и мишек. Письменный стол моего звукорежиссера теперь больше похож на магазин игрушек; того и гляди, здание воспарит – так много у него воздушных шариков.
Склоняюсь вперед и подмигиваю отцу, который сидит возле Дэна в сплошном ряду красных кресел кинотеатра. Папуля при всем желании неспособен меня увидеть: Глэдис закрывает ему ладонью глаза.
– Тебе лучше на это не смотреть, – кряхтит она, с неодобрением поглядывая на сцену. – Так недолго и с сердечным приступом свалиться.
«Держи карман шире, – радостно думаю я, – папа теперь здоров как бык – и все благодаря Глэдис». После приступа он ни капли в рот не взял, если не считать особых случаев, когда ему позволяется пропустить рюмочку красненького в честь победы «Мазеруэлл». Не хочу оскорблять чувства преданных фанатов этой доблестной команды, однако я рада, что папуля не болеет за «Мэн юнайтед». По иронии судьбы именно футбол сыграл решающую роль в сближении стариков: папа обнаружил, что у Глэдис есть годовой абонемент на все игры «Мазеруэлл». Разве он мог устоять?
Коннор, недолго побыв в Шотландии, после неудачного сюрприза вернулся в Лос-Анджелес – но не раньше, чем я отпросилась на пару недель и взяла билет на самолет. Самой не верится, что З. Г. без возражений меня отпустил в самый разгар страды, когда от желающих принять участие в нашей программе не стало отбоя. Как видно, на этой радиостанции мне теперь все будет сходить с рук. Кстати говоря, мы с Дэном дослужились до печенья с прослойкой из джема (нередко и в шоколадной глазури).
Хотелось бы мне слукавить, что «Энерджи-FM» встала в один ряд с такими гигантами, как «Радио-1», да только это было бы все равно что сравнивать плюшевую тапочку с туфельками от Джимми Чу. И все-таки за последний год мы сильно выросли. Хиты прошлого теперь проскакивают реже, гостей пруд пруди – многие прибывают на собственных сверкающих автомобилях и держат в банках довольно внушительные счета. С каждым днем на нашу волну настраиваются все новые и новые слушатели, а З. Г. даже позволил себе инвестировать в рекламу часть корпоративного бюджета на гольф. Пару дней назад, когда мы с Мег вышли из «Заводного апельсина» и поднялись на улицу, нас встретило мое лицо размером в четыре фута. Оно висело рядом с плакатом Сюзи Макгуайр, точно конкурируя с ней за звание «Мисс ослепительная улыбка». «Энджел Найтс – «Ангел в эфире», – гласила крупная надпись золотыми буквами. Зубы у меня были такие длинные, что брови наверх поползли от удивления, а в самом снимке я узнала подретушированный вариант того кадра, где я засветилась с голыми ляжками (впрочем, это дело прошлое).
Постоянные слушатели по-прежнему с нами, хотя дозвониться в последнее время стало куда сложнее: что поделаешь – цена популярности. Впрочем, у Тирона есть мой персональный номер, и парень регулярно звонит, чтобы поделиться новостями на личном фронте. Не каждый день – ведь и в школе надо успевать. Недавно он перешел в выпускной класс и две недели назад организовал первую в истории Глазго группу поддержки терпящих унижение от местного хулиганья школьников. Проект, который спонсирует некий французский певец, в свое время натерпевшийся обид от сверстников, обещает получить самое широкое распространение. Желающие ввести подобную схему у себя приглашают Тирона и в другие школы. На следующую пятницу мы записали его к себе на интервью – пока не стал слишком известным для такой радиостанции, как «Энерджи-FM».
Дидье Лафит – на пике своей популярности; теперь дает интервью глазом не моргнув (ах, как вспомню эти глаза – только держись). Когда мы ездили в Бордо навестить маму, Дидье с Коннором помирились: мой единственный и неповторимый плюнул на самолюбие и поблагодарил французскую диковинку за помощь в раскрутке моего шоу. С тех пор наш знаменитый друг записал новый сингл под названием «Анжелика», который с момента своего выхода в свет уверенно занимает лидирующие позиции чартов.
Матушка… что ж, она в своем репертуаре. Так же предвзято судит о людях и ведет жизнь юной кокотки, отказываясь принимать тот факт, что ей уже под шестьдесят, – в общем, все по-старому. Между прочим, они с Коннором заключили перемирие: когда мы виделись в последний раз, я пригрозила подарить мамочке внуков, если после всех неприятностей, которые приключились с нами при ее непосредственном вмешательстве, она хотя бы не притворится, что ей по душе мой молодой человек. И самое главное – по большому секрету – мамуля прощена за то, что бросила нас с отцом. Наверное, Дидье был прав: все обернулось к лучшему. Поражаюсь, как зрело я начала рассуждать; тридцать лет – не шутка.
Кери Дивайн раздулась до двадцать пятого размера, покрылась прыщами, ее бросили все ухажеры, и теперь она ночует под мостом и рыщет по помойкам в поисках пропитания. Конечно, я все это выдумала: ничего такого не произошло, только те из вас, кто верит в карму, согласятся, что ей не помешало бы воздать по заслугам. А так я слышала о блудной подруженьке, когда она ушла из «Звезды» и устроилась в очередные «светские бредни» в Лондоне. И знаете кем? Ресторанным критиком. Уму непостижимо.
Свет меркнет, зал утих, нервы натянуты как струны:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40