Я превратилась в Фому неверующего. Стоит только закрыть глаза – сразу представляются горячие ванны, бикини и сцены, которые могут происходить разве что в порнофильме дрянного пошиба. Причем, что самое неприятное, – Коннор неизменно исполняет главные роли, в то время как его лидирующая партнерша – Хани-Милашка (никогда не видела эту девицу, но в моих фантазиях она как две капли воды похожа на Барби, что, думаю, недалеко от истины). Неприятно сомневаться в близком человеке, но, учитывая, какое нас разделяет расстояние, все может случиться. Как представлю его с другой женщиной, наизнанку выворачивает. Коннор Маклин принадлежит мне. Он мой уже тринадцать лет. Его тело – моя собственность: я холила ее, мяла, гладила и облизывала примерно (специально подсчитала на калькуляторе) сорок четыре процента своей жизни. Это моя территория, я взрастила ее, точно клумбу с нежными тропическими цветами. И если кто-то другой сунулся с лейкой в мои оранжереи, тогда они мне больше не нужны. Правда в том, что, когда Коннор уезжал, у меня и в мыслях не было, что он способен изменить, однако Кери заронила семя сомнений в благодатную почву.
Лелея недобрые мысли и, по обыкновению, упрекая себя в нелепой подозрительности к человеку, который до недавнего времени был мне ближе отца с матерью, сегодня поговорила с Коннором. Судите сами:
– Ну как, Кон, попробовал у себя в Америке что-нибудь новенькое?
– Наподобие чего?
– Ну, какие-нибудь американские штучки?
«Не глупи! Горячие ванны, что же еще! Большие пенные ванны, в которых плещутся девицы!»
– А-а, ну да. Здесь очень большие порции. Если не поостерегусь, малышке будет за что ухватиться, когда я приеду. Пирелли и Келли угостили меня своими любимыми пончиками, и я ими буквально объедаюсь.
«Да что ты? Это, случайно, не те силиконовые тыквы, которые крепятся у них на грудной клетке?»
– А в отеле есть где заняться спортом? Поплавать, скажем, или поваляться в джакузи?
«Ну вот, все-таки произнесла».
– О да. Отличная штука. Тебе наверняка бы понравилось. Здесь принято устраивать вечеринки в бассейнах, все ходят в купальниках – я тоже побывал у пары-тройки друзей. Умора.
«Ага, я сейчас просто лопну от смеха. Ха-ха». Завести разговор о звездно-полосатых бикини у меня духу не хватило, так что я поспешно сменила тему:
– А с кем-нибудь из своих старых знакомых в последнее время, случайно, не общался?
«Или моих старых знакомых?»
– Да так, кое с кем. Надо было посоветоваться по работе с ребятами, узнать кое-что насчет шоу. Только дорого очень выходит из здешних отелей разговаривать. Тихий ужас.
– Да уж точно. Говорят, электронная почта обходится куда дешевле.
Я уже веду себя, как та противная женщина-полицейский из сериала про доблестных стражей порядка, которая пытается расколоть злостного нарушителя.
– Ага. Собственно, поэтому я и пишу тебе временами – на звонках экономлю. Только ведь ты не очень-то любишь сообщения получать. Ведь правда, мой Ангел. Не в твоем вкусе.
«Да уж, в отличие от этой дуры Кери Дивайн».
– Мне просто очень нравится слышать твой голос, Коннор.
– И мне твой, малыш; сразу забываешь обо всех горестях.
– Спасибо и на этом. – «Мне сейчас не до комплиментов, я хочу услышать ответы!» – А больше ты никому не писал?
– Например?
– Ну-у, я не знаю. Скажем, кому-нибудь; хлопотно все это: пока напишешь, пока дойдет, а тебе надо руки беречь, ты же у меня оператор как-никак. Вдруг связки растянешь, ха-ха.
Жалкая попытка, согласна: не умею людей подлавливать.
– Хм, ну хорошо. Ты об этом не волнуйся, малыш. Я никому, кроме тебя, не пишу, только по работе и все, так что как-нибудь обойдется, не растяну.
Вот так-так. Откровенная ложь; хотя вполне возможно, у него попросту вылетело из головы, что он посылал сообщение моей обольстительной подруге и секретничал с ней о горячих ваннах и прочем. А как запросто рассказывает о вечеринке в бассейне, будто речь идет о боулинг-клубе! Да, во мне пробуждается подозрительность. Вы думаете, я мыслю нелогично?
Как жаль, что Коннор не может быть здесь, на виду, чтобы я знала, чем он занимается или хотя бы с кем. Вот ведь номер: и я еще собираюсь за него выходить! Да разве такое возможно, если у меня уже сейчас возникает потребность надеть на него поводок (не подумайте каких-нибудь сальностей) и привязать к ближайшему столбу, чтобы не спускать с него глаз. Какая паранойя! Уж поверьте, это совсем не в моем характере – просто обстоятельства слишком быстро изменились. Я впервые оказываюсь в подобной ситуации: в последний раз я чувствовала себя такой беспомощной и напуганной, когда впервые вошла в двери школы Святой Бригитты, где у меня не было ни одной близкой души (и где в самом скором времени обрела свою любовь).
Я все это говорю к тому, чтобы вы не подумали, что раз мы обсуждаем вопрос неверности, то я размышляю об этом каждый день. Вовсе нет. Иногда я прекращаю беспокоиться, что Коннор мне изменит, и переключаюсь на страхи по поводу неизбежного краха моей карьеры. Да, невеселые мысли. А ведь когда-то жизнь была прекрасна и удивительна. Сейчас же такое чувство, будто стоит мне решить одну проблему, как за углом уже подстерегает другая, чтобы бросить семя тревог и волнений, взрастив очередной седой волос на моей голове. Как бы такими темпами не стать к тридцати годам этакой бодрящейся бабулькой вроде нашей Глэдис.
Кстати говоря, раскрутив столь противоречивую тему, она втихую смылась в больницу, где на благотворительных началах навещает больных. Я же, предвкушая завершение мучительной для меня темы, приветствую последнего на сегодняшний день слушателя.
– А-а, Тирон, старый приятель, – радостно чирикаю я, когда Митлоуф, в последний раз хлопнув крылом, стремительно улетает из эфира. – Как поживаешь?
Взглянув на часы, думаю: «Так, без четверти три. Вполне возможно, их отпустили пораньше переодеться на физкультуру – только положа руку на сердце что-то не верится». Ладно, пусть хоть сегодня передохнет – не буду про школу спрашивать.
Тирон, шмыгнув носом, тихо вздыхает.
– Мать загуляла от отца, – печально говорит он. – Поэтому он и ушел.
Смотрю на Дэна – тот ободряюще улыбается.
– А сколько тебе тогда было? – мягко спрашиваю я.
– Да маленький совсем. Лет шесть, но я помню, как они скандалили и дрались. А мой брат постарше, он мне потом и рассказал, из-за чего все вышло-то. Мать связалась с братом нашего отца, там была мощная заварушка, и он загремел в тюрягу, так что наш старик ушел, а мамуля спилась. Теперь и не просыхает.
Потянув носом, затаила дыхание.
Пьющая мать. «Что рассказать тебе о пьющих родителях? – думаю с холодком. – Мало от меня толку, парень, раз я в свои двадцать девять до сих пор не нашла средство, как вылечить собственного отца, который дряхлеет на глазах». Переброситься впечатлениями о приступах дурного расположения духа, о несчастных случаях и мелких неприятностях? Жаловаться друг другу, сколь мучительно больно видеть, как человек, которого тебя учили уважать и кем должен бы, по сути, гордиться, опускается, превращаясь в слюнявую, ссущую под себя развалину? Какой смысл? Этот мальчик ищет ответов, которых, к сожалению, я не знаю; и, как ни стыдно признаться, у меня просто не достанет мужества так же, как он, во всеуслышание заявить о своих неприятностях. Даже перед такой скромной аудиторией. Мне остается лишь, виновато прикусив язычок, слушать его рассказ, будто обращенный к самому себе.
– Обманывать плохо, – продолжает с твердой уверенностью в голосе. – Она погано поступила с отцом, а навредила-то в конечном счете себе. Я, может, еще мал, но уже могу разобрать, что хорошо, а что плохо. Если бы не мать, мы жили бы вместе, и дядя бы нас навещал, и все было бы отлично.
Как-то мне не верится, что в семье Тирона когда-нибудь воцарился бы порядок, и все-таки согласно хмыкаю, стараясь хоть немного ободрить парня.
– Я бы никогда не стал обманывать свою девушку. Никогда.
– А у тебя есть девчонка, Тирон?
Не отвечает. Ох, какая же я тупица – корю себя за глупость. Конечно, нет у него девчонки. Откуда ей взяться, если он всю жизнь мечется: то от матери-пьяницы убегает, то школу прогуливает, да и от дворовых мальчишек покоя нет – где тут найдешь время пригласить девушку на свидание или потерять голову от любви. Растяпа ты, Энджел.
– Не-а, – наконец отвечает мой юный собеседник. – Нет у меня подружки… Только если бы я нашел себе кого, она была бы такая же, как ты.
Дэн ухмыляется и посылает воздушный поцелуй через стекло.
– У нее был бы такой же голос, и она во всем бы тебя напоминала: хорошая, веселая и такая же умница. Уж я бы обходился с ней, как с принцессой, точно говорю.
– Знаешь, Тирон, этой девушке здорово повезет, если она тебя встретит. Надеюсь, ты со мной согласен?
Он иронично хмыкает в трубку, и я одергиваю себя: оставь снисходительность. Этот паренек, быть может, знает о жизни побольше, чем твоя Кери, – после всего, что ему довелось пережить к четырнадцати годам. Он поддержки и честности ищет, а не пустых диджейских отмазок.
– Энджел, а у тебя есть парень? – вдруг спрашивает Тирон, застав меня врасплох.
– У меня? – в замешательстве покусываю щеку.
«В конце концов, что тут такого?»
– Да, Тирон, – отвечаю я, – у меня есть близкий человек. Мы уже долго вместе, тринадцать лет. Только он на время уехал работать за границу, так что потихоньку привыкаю обходиться без него.
– На время за границу, – вторит он. – Но ведь ты ждешь его, да?
– Конечно, жду, – смеюсь я. – Незачем мне его обманывать.
– Ну да, я так и думал: ты хорошая, – радостно отвечает паренек. – Не такая, как моя мамаша. Ни с кем по чести не поступит, только жизнь людям портит. У нее теперь новый приятель, представляешь? И что с того? Другие ухажеры к ней толпами ходят. Врет мне, говорит – друзья. Думает, я не знаю, что они там трахаются.
Дэн затыкает рот кулаком, я подавляю вздох.
– Наверное, это немного личное, Тирон, но все равно спасибо, ты много важного сказал.
– Ерунда, – шмыгает носом. – В общем, когда я стану взрослым, буду верен, чтобы близким не делать больно. От этого самому только хуже. И хочу, чтобы твой парень тебе не изменял, Энджел.
– Я тоже этого хочу, Тирончик, – отвечаю, невесело улыбаясь. – Очень хочу.
Через час за мной заедет машина из транспортного парка Дидье, а мне катастрофически нечего надеть. Вы поймите, когда простую девушку забирают на шикарном авто, она имеет все основания впасть в ступор на почве одежды. Одно дело, когда тебя подвозит грубый пузатый таксист-курилка на допотопном «мондео» с засаленным салоном, а другое… Я видела, на каких машинах ездит Дидье со своими людьми, и, поверьте мне, в бесплатных объявлениях про такие не печатают. Я просто не имею права подводить секс-символ Франции: ему, в конце концов, надо репутацию блюсти. Кроме того, любая оплошность в одежде тут же станет достоянием Мари-Пьер, а через нее дойдет и до Дельфины. Моей матушке не нужно лучшего оправдания, чтобы отречься от нерадивой дочери. Дидье пообещал мне роскошь – извиняюсь, Роскошь, – а значит, я должна ответить ему тем же, не правда ли? Кошмар.
Стою голая в ванной, глазею на себя в зеркало и пытаюсь вообразить, как бы поступила в подобной ситуации Кери. Наконец с досадой понимаю, что ей на моем месте вообще ничего не пришлось бы делать; просто побрызгаться духами, нанести на лицо пару мазков дорогой косметики и подобрать в гардеробе что-нибудь из своего дизайнерского туалета. Подобные свидания у нее семь раз в неделю, а иногда и чаще, так что в отличие от меня ей не приходится работать с таким «сырцом».
Втягиваю живот (чтобы зеркало не пугать) и пытаюсь подобным же образом втянуть бедра, свою «проблемную зону», как, наверное, окрестили бы их специалисты по культуре фигуры, пишущие в женских журнальчиках. Должна признать простую истину: бедра втянуть нельзя – по крайней мере, изнутри и без помощи шгантского пылесоса.
– Брось, Энджел, пустая затея, – говорю зеркалу, тыча пальцем в свою болезненную физиономию. – Ты не Кери Дивайн и никогда ею не будешь. Ну, разве что, если проведешь три месяца на дыбе, пожевывая сельдереи в качестве утешения.
Живот виновато обвисает. Спасибо хоть бедра не могут расслабиться больше, чем уже расслабились с тех пор, как мне перевалило за двадцать. Может, мне через десять дней и стукнет тридцатник, это еще не повод считать себя неудачницей. Тридцать лет в наше время – не полжизни, а только, можно сказать, начало. В пример можно привести массу выдающихся людей и знаменитостей, кому за тридцать: Кайли Миноуг, Джиннифер Анистон, Николь Кидман. Я не секс-символ их калибра, понятно, но пора хотя бы самой научиться принимать Энджел Найтс такой, какая она есть, с ее внешностью и талантами, и прекратить оплакивать ту, какой она никогда не будет. Черт побери, да я могла бы стать такой же шикарной красоткой, как Кери, Трули и Хани-Милашка (бикини на ремешках никогда на себя не напялю), и все же моя задача – оставаться собой. Мы с Дэном прочли в «Звезде» совет, как полюбить себя; «Будь естественной», – гласил он. Итак, да здравствует девственная красота, сегодня вечером я буду самой собой.
Три бритвенных пореза, несчастный случай с горячим воском, несколько тонн косметики, тюбик геля для волос, и – я сама естественность. Натягиваю зимородково-синюю юбочку из шелка длиной по колено, в тон ей – приталенный топик в обтяжку с прозрачными креповыми рукавами плюс туфли цвета морской волны с заостренными носками на таких высоких каблуках, чтобы казалось, что ноги от ушей растут, но и передвигаться можно было бы без риска для жизни. От привычных клейких иголочек на голове решила отойти и уложила волосы мягкими локонами, обрамляющими мордашку, поэтому выражение лица у меня теперь, как у хитрюги Кери – разве что подбородок не дотягивает. Мельком взглянув на часы, решаю немедленно удалить эту громадину с запястья – на фоне моего очаровательно-утонченного облика часы кажутся грубыми и вычурными, годящимися только под спортивный костюм. Присаживаюсь на краешек дивана и тупо смотрю телевизор, поджидая, когда у подъезда посигналит машина, и упражняясь в искусстве битья баклуш.
– Карета подана, мадемуазель, – улыбается Дидье, кивая копной блестящих черных волос в сторону серебристого лимузина.
– Ух ты. – Переливчато засмеявшись, мелкими шажочками направляюсь к передней дверце.
– Нет, наши места сзади, – улыбается он. – Впереди сидит только шофер.
– Ах да, конечно, всегда путаюсь, куда садиться, когда приходится ездить в лимузинах. Прости.
Чувствую себя последней девчонкой-дурехой – устраиваюсь в салоне, тут же провалившись в пышный диван. Это не машина, а какой-то остров на колесах. Да в такую штуку можно вместить целиком мою квартиру, «пежо» Коннора и гараж на два автомобиля. Чего здесь только нет! Телевизоры, бутылки шампанского, целый ряд сверкающих бокалов, канапе. Не говоря уже о диванах из кремовой кожи, замаскированных под сиденья, ковриках из овечьих шкур и – Бог ты мой! – это что, джакузи?
– Много друзей пригласил? – смеюсь я, пробуя рукой диван и утопая в складках мягкой кожи.
– Никого, – отвечает Дидье, устраиваясь в закутке напротив и протягивая руку к бутылке шампанского. – Сегодня у нас будет вечер на двоих.
– Как, а где же верное сопровождение?
Он смеется, и взгляд его тут же смягчается.
– Обойдемся без них. Только я, Дидье Лафит, и моя очаровательная подруга и наставница, Энджел Найтс. Надеюсь, ты не пожалеешь.
– Какая скукотища, – хихикаю я, заливаясь румянцем.
Дверца с мягким щелчком затворяется, и как по волшебству на переднем сиденье появляется шофер.
– Да смотри не филонь, а то рассоримся.
– Ах, да вы крепкий орешек, – отвечает Дидье, поднимая на меня глаза с поволокой.
У него безупречные брови.
– Люблю преодолевать трудности.
Вжимаюсь в упругую спинку дивана – таким напряженным вдруг стал его взгляд. Мало того, что авто само по себе потрясает воображение, так и человек, который сидит со мной на заднем сиденье, обладает страшной притягательностью. Мы одни, только он и я, и никаких телохранителей. Да, конечно, в машине находится водитель, но его не видно за темной перегородкой-ширмой, которая поднялась, едва мы отъехали. Мы наедине в тихом, замкнутом пространстве – даже не по себе становится. Неожиданно перед глазами встало лицо Коннора: что бы он подумал, увидев меня в лимузине со знаменитым во всей Европе секс-символом? Может, мой суженый и плещется в горячих бассейнах, зато у нас есть своя собственная джакузи в этой до нелепости шикарной машине. Неожиданно мне вдруг стало стыдно – не только потому, что я купаюсь в непозволительной для себя роскоши, а потому что не поделилась с Коннором своими планами на вечер. Наверное, стоит посвятить вас во вторую половину произошедшего не далее как этим утром разговора:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Лелея недобрые мысли и, по обыкновению, упрекая себя в нелепой подозрительности к человеку, который до недавнего времени был мне ближе отца с матерью, сегодня поговорила с Коннором. Судите сами:
– Ну как, Кон, попробовал у себя в Америке что-нибудь новенькое?
– Наподобие чего?
– Ну, какие-нибудь американские штучки?
«Не глупи! Горячие ванны, что же еще! Большие пенные ванны, в которых плещутся девицы!»
– А-а, ну да. Здесь очень большие порции. Если не поостерегусь, малышке будет за что ухватиться, когда я приеду. Пирелли и Келли угостили меня своими любимыми пончиками, и я ими буквально объедаюсь.
«Да что ты? Это, случайно, не те силиконовые тыквы, которые крепятся у них на грудной клетке?»
– А в отеле есть где заняться спортом? Поплавать, скажем, или поваляться в джакузи?
«Ну вот, все-таки произнесла».
– О да. Отличная штука. Тебе наверняка бы понравилось. Здесь принято устраивать вечеринки в бассейнах, все ходят в купальниках – я тоже побывал у пары-тройки друзей. Умора.
«Ага, я сейчас просто лопну от смеха. Ха-ха». Завести разговор о звездно-полосатых бикини у меня духу не хватило, так что я поспешно сменила тему:
– А с кем-нибудь из своих старых знакомых в последнее время, случайно, не общался?
«Или моих старых знакомых?»
– Да так, кое с кем. Надо было посоветоваться по работе с ребятами, узнать кое-что насчет шоу. Только дорого очень выходит из здешних отелей разговаривать. Тихий ужас.
– Да уж точно. Говорят, электронная почта обходится куда дешевле.
Я уже веду себя, как та противная женщина-полицейский из сериала про доблестных стражей порядка, которая пытается расколоть злостного нарушителя.
– Ага. Собственно, поэтому я и пишу тебе временами – на звонках экономлю. Только ведь ты не очень-то любишь сообщения получать. Ведь правда, мой Ангел. Не в твоем вкусе.
«Да уж, в отличие от этой дуры Кери Дивайн».
– Мне просто очень нравится слышать твой голос, Коннор.
– И мне твой, малыш; сразу забываешь обо всех горестях.
– Спасибо и на этом. – «Мне сейчас не до комплиментов, я хочу услышать ответы!» – А больше ты никому не писал?
– Например?
– Ну-у, я не знаю. Скажем, кому-нибудь; хлопотно все это: пока напишешь, пока дойдет, а тебе надо руки беречь, ты же у меня оператор как-никак. Вдруг связки растянешь, ха-ха.
Жалкая попытка, согласна: не умею людей подлавливать.
– Хм, ну хорошо. Ты об этом не волнуйся, малыш. Я никому, кроме тебя, не пишу, только по работе и все, так что как-нибудь обойдется, не растяну.
Вот так-так. Откровенная ложь; хотя вполне возможно, у него попросту вылетело из головы, что он посылал сообщение моей обольстительной подруге и секретничал с ней о горячих ваннах и прочем. А как запросто рассказывает о вечеринке в бассейне, будто речь идет о боулинг-клубе! Да, во мне пробуждается подозрительность. Вы думаете, я мыслю нелогично?
Как жаль, что Коннор не может быть здесь, на виду, чтобы я знала, чем он занимается или хотя бы с кем. Вот ведь номер: и я еще собираюсь за него выходить! Да разве такое возможно, если у меня уже сейчас возникает потребность надеть на него поводок (не подумайте каких-нибудь сальностей) и привязать к ближайшему столбу, чтобы не спускать с него глаз. Какая паранойя! Уж поверьте, это совсем не в моем характере – просто обстоятельства слишком быстро изменились. Я впервые оказываюсь в подобной ситуации: в последний раз я чувствовала себя такой беспомощной и напуганной, когда впервые вошла в двери школы Святой Бригитты, где у меня не было ни одной близкой души (и где в самом скором времени обрела свою любовь).
Я все это говорю к тому, чтобы вы не подумали, что раз мы обсуждаем вопрос неверности, то я размышляю об этом каждый день. Вовсе нет. Иногда я прекращаю беспокоиться, что Коннор мне изменит, и переключаюсь на страхи по поводу неизбежного краха моей карьеры. Да, невеселые мысли. А ведь когда-то жизнь была прекрасна и удивительна. Сейчас же такое чувство, будто стоит мне решить одну проблему, как за углом уже подстерегает другая, чтобы бросить семя тревог и волнений, взрастив очередной седой волос на моей голове. Как бы такими темпами не стать к тридцати годам этакой бодрящейся бабулькой вроде нашей Глэдис.
Кстати говоря, раскрутив столь противоречивую тему, она втихую смылась в больницу, где на благотворительных началах навещает больных. Я же, предвкушая завершение мучительной для меня темы, приветствую последнего на сегодняшний день слушателя.
– А-а, Тирон, старый приятель, – радостно чирикаю я, когда Митлоуф, в последний раз хлопнув крылом, стремительно улетает из эфира. – Как поживаешь?
Взглянув на часы, думаю: «Так, без четверти три. Вполне возможно, их отпустили пораньше переодеться на физкультуру – только положа руку на сердце что-то не верится». Ладно, пусть хоть сегодня передохнет – не буду про школу спрашивать.
Тирон, шмыгнув носом, тихо вздыхает.
– Мать загуляла от отца, – печально говорит он. – Поэтому он и ушел.
Смотрю на Дэна – тот ободряюще улыбается.
– А сколько тебе тогда было? – мягко спрашиваю я.
– Да маленький совсем. Лет шесть, но я помню, как они скандалили и дрались. А мой брат постарше, он мне потом и рассказал, из-за чего все вышло-то. Мать связалась с братом нашего отца, там была мощная заварушка, и он загремел в тюрягу, так что наш старик ушел, а мамуля спилась. Теперь и не просыхает.
Потянув носом, затаила дыхание.
Пьющая мать. «Что рассказать тебе о пьющих родителях? – думаю с холодком. – Мало от меня толку, парень, раз я в свои двадцать девять до сих пор не нашла средство, как вылечить собственного отца, который дряхлеет на глазах». Переброситься впечатлениями о приступах дурного расположения духа, о несчастных случаях и мелких неприятностях? Жаловаться друг другу, сколь мучительно больно видеть, как человек, которого тебя учили уважать и кем должен бы, по сути, гордиться, опускается, превращаясь в слюнявую, ссущую под себя развалину? Какой смысл? Этот мальчик ищет ответов, которых, к сожалению, я не знаю; и, как ни стыдно признаться, у меня просто не достанет мужества так же, как он, во всеуслышание заявить о своих неприятностях. Даже перед такой скромной аудиторией. Мне остается лишь, виновато прикусив язычок, слушать его рассказ, будто обращенный к самому себе.
– Обманывать плохо, – продолжает с твердой уверенностью в голосе. – Она погано поступила с отцом, а навредила-то в конечном счете себе. Я, может, еще мал, но уже могу разобрать, что хорошо, а что плохо. Если бы не мать, мы жили бы вместе, и дядя бы нас навещал, и все было бы отлично.
Как-то мне не верится, что в семье Тирона когда-нибудь воцарился бы порядок, и все-таки согласно хмыкаю, стараясь хоть немного ободрить парня.
– Я бы никогда не стал обманывать свою девушку. Никогда.
– А у тебя есть девчонка, Тирон?
Не отвечает. Ох, какая же я тупица – корю себя за глупость. Конечно, нет у него девчонки. Откуда ей взяться, если он всю жизнь мечется: то от матери-пьяницы убегает, то школу прогуливает, да и от дворовых мальчишек покоя нет – где тут найдешь время пригласить девушку на свидание или потерять голову от любви. Растяпа ты, Энджел.
– Не-а, – наконец отвечает мой юный собеседник. – Нет у меня подружки… Только если бы я нашел себе кого, она была бы такая же, как ты.
Дэн ухмыляется и посылает воздушный поцелуй через стекло.
– У нее был бы такой же голос, и она во всем бы тебя напоминала: хорошая, веселая и такая же умница. Уж я бы обходился с ней, как с принцессой, точно говорю.
– Знаешь, Тирон, этой девушке здорово повезет, если она тебя встретит. Надеюсь, ты со мной согласен?
Он иронично хмыкает в трубку, и я одергиваю себя: оставь снисходительность. Этот паренек, быть может, знает о жизни побольше, чем твоя Кери, – после всего, что ему довелось пережить к четырнадцати годам. Он поддержки и честности ищет, а не пустых диджейских отмазок.
– Энджел, а у тебя есть парень? – вдруг спрашивает Тирон, застав меня врасплох.
– У меня? – в замешательстве покусываю щеку.
«В конце концов, что тут такого?»
– Да, Тирон, – отвечаю я, – у меня есть близкий человек. Мы уже долго вместе, тринадцать лет. Только он на время уехал работать за границу, так что потихоньку привыкаю обходиться без него.
– На время за границу, – вторит он. – Но ведь ты ждешь его, да?
– Конечно, жду, – смеюсь я. – Незачем мне его обманывать.
– Ну да, я так и думал: ты хорошая, – радостно отвечает паренек. – Не такая, как моя мамаша. Ни с кем по чести не поступит, только жизнь людям портит. У нее теперь новый приятель, представляешь? И что с того? Другие ухажеры к ней толпами ходят. Врет мне, говорит – друзья. Думает, я не знаю, что они там трахаются.
Дэн затыкает рот кулаком, я подавляю вздох.
– Наверное, это немного личное, Тирон, но все равно спасибо, ты много важного сказал.
– Ерунда, – шмыгает носом. – В общем, когда я стану взрослым, буду верен, чтобы близким не делать больно. От этого самому только хуже. И хочу, чтобы твой парень тебе не изменял, Энджел.
– Я тоже этого хочу, Тирончик, – отвечаю, невесело улыбаясь. – Очень хочу.
Через час за мной заедет машина из транспортного парка Дидье, а мне катастрофически нечего надеть. Вы поймите, когда простую девушку забирают на шикарном авто, она имеет все основания впасть в ступор на почве одежды. Одно дело, когда тебя подвозит грубый пузатый таксист-курилка на допотопном «мондео» с засаленным салоном, а другое… Я видела, на каких машинах ездит Дидье со своими людьми, и, поверьте мне, в бесплатных объявлениях про такие не печатают. Я просто не имею права подводить секс-символ Франции: ему, в конце концов, надо репутацию блюсти. Кроме того, любая оплошность в одежде тут же станет достоянием Мари-Пьер, а через нее дойдет и до Дельфины. Моей матушке не нужно лучшего оправдания, чтобы отречься от нерадивой дочери. Дидье пообещал мне роскошь – извиняюсь, Роскошь, – а значит, я должна ответить ему тем же, не правда ли? Кошмар.
Стою голая в ванной, глазею на себя в зеркало и пытаюсь вообразить, как бы поступила в подобной ситуации Кери. Наконец с досадой понимаю, что ей на моем месте вообще ничего не пришлось бы делать; просто побрызгаться духами, нанести на лицо пару мазков дорогой косметики и подобрать в гардеробе что-нибудь из своего дизайнерского туалета. Подобные свидания у нее семь раз в неделю, а иногда и чаще, так что в отличие от меня ей не приходится работать с таким «сырцом».
Втягиваю живот (чтобы зеркало не пугать) и пытаюсь подобным же образом втянуть бедра, свою «проблемную зону», как, наверное, окрестили бы их специалисты по культуре фигуры, пишущие в женских журнальчиках. Должна признать простую истину: бедра втянуть нельзя – по крайней мере, изнутри и без помощи шгантского пылесоса.
– Брось, Энджел, пустая затея, – говорю зеркалу, тыча пальцем в свою болезненную физиономию. – Ты не Кери Дивайн и никогда ею не будешь. Ну, разве что, если проведешь три месяца на дыбе, пожевывая сельдереи в качестве утешения.
Живот виновато обвисает. Спасибо хоть бедра не могут расслабиться больше, чем уже расслабились с тех пор, как мне перевалило за двадцать. Может, мне через десять дней и стукнет тридцатник, это еще не повод считать себя неудачницей. Тридцать лет в наше время – не полжизни, а только, можно сказать, начало. В пример можно привести массу выдающихся людей и знаменитостей, кому за тридцать: Кайли Миноуг, Джиннифер Анистон, Николь Кидман. Я не секс-символ их калибра, понятно, но пора хотя бы самой научиться принимать Энджел Найтс такой, какая она есть, с ее внешностью и талантами, и прекратить оплакивать ту, какой она никогда не будет. Черт побери, да я могла бы стать такой же шикарной красоткой, как Кери, Трули и Хани-Милашка (бикини на ремешках никогда на себя не напялю), и все же моя задача – оставаться собой. Мы с Дэном прочли в «Звезде» совет, как полюбить себя; «Будь естественной», – гласил он. Итак, да здравствует девственная красота, сегодня вечером я буду самой собой.
Три бритвенных пореза, несчастный случай с горячим воском, несколько тонн косметики, тюбик геля для волос, и – я сама естественность. Натягиваю зимородково-синюю юбочку из шелка длиной по колено, в тон ей – приталенный топик в обтяжку с прозрачными креповыми рукавами плюс туфли цвета морской волны с заостренными носками на таких высоких каблуках, чтобы казалось, что ноги от ушей растут, но и передвигаться можно было бы без риска для жизни. От привычных клейких иголочек на голове решила отойти и уложила волосы мягкими локонами, обрамляющими мордашку, поэтому выражение лица у меня теперь, как у хитрюги Кери – разве что подбородок не дотягивает. Мельком взглянув на часы, решаю немедленно удалить эту громадину с запястья – на фоне моего очаровательно-утонченного облика часы кажутся грубыми и вычурными, годящимися только под спортивный костюм. Присаживаюсь на краешек дивана и тупо смотрю телевизор, поджидая, когда у подъезда посигналит машина, и упражняясь в искусстве битья баклуш.
– Карета подана, мадемуазель, – улыбается Дидье, кивая копной блестящих черных волос в сторону серебристого лимузина.
– Ух ты. – Переливчато засмеявшись, мелкими шажочками направляюсь к передней дверце.
– Нет, наши места сзади, – улыбается он. – Впереди сидит только шофер.
– Ах да, конечно, всегда путаюсь, куда садиться, когда приходится ездить в лимузинах. Прости.
Чувствую себя последней девчонкой-дурехой – устраиваюсь в салоне, тут же провалившись в пышный диван. Это не машина, а какой-то остров на колесах. Да в такую штуку можно вместить целиком мою квартиру, «пежо» Коннора и гараж на два автомобиля. Чего здесь только нет! Телевизоры, бутылки шампанского, целый ряд сверкающих бокалов, канапе. Не говоря уже о диванах из кремовой кожи, замаскированных под сиденья, ковриках из овечьих шкур и – Бог ты мой! – это что, джакузи?
– Много друзей пригласил? – смеюсь я, пробуя рукой диван и утопая в складках мягкой кожи.
– Никого, – отвечает Дидье, устраиваясь в закутке напротив и протягивая руку к бутылке шампанского. – Сегодня у нас будет вечер на двоих.
– Как, а где же верное сопровождение?
Он смеется, и взгляд его тут же смягчается.
– Обойдемся без них. Только я, Дидье Лафит, и моя очаровательная подруга и наставница, Энджел Найтс. Надеюсь, ты не пожалеешь.
– Какая скукотища, – хихикаю я, заливаясь румянцем.
Дверца с мягким щелчком затворяется, и как по волшебству на переднем сиденье появляется шофер.
– Да смотри не филонь, а то рассоримся.
– Ах, да вы крепкий орешек, – отвечает Дидье, поднимая на меня глаза с поволокой.
У него безупречные брови.
– Люблю преодолевать трудности.
Вжимаюсь в упругую спинку дивана – таким напряженным вдруг стал его взгляд. Мало того, что авто само по себе потрясает воображение, так и человек, который сидит со мной на заднем сиденье, обладает страшной притягательностью. Мы одни, только он и я, и никаких телохранителей. Да, конечно, в машине находится водитель, но его не видно за темной перегородкой-ширмой, которая поднялась, едва мы отъехали. Мы наедине в тихом, замкнутом пространстве – даже не по себе становится. Неожиданно перед глазами встало лицо Коннора: что бы он подумал, увидев меня в лимузине со знаменитым во всей Европе секс-символом? Может, мой суженый и плещется в горячих бассейнах, зато у нас есть своя собственная джакузи в этой до нелепости шикарной машине. Неожиданно мне вдруг стало стыдно – не только потому, что я купаюсь в непозволительной для себя роскоши, а потому что не поделилась с Коннором своими планами на вечер. Наверное, стоит посвятить вас во вторую половину произошедшего не далее как этим утром разговора:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40