Мне представилась шикарная возможность подняться на следующую ступеньку карьеры, и без боя сдаваться нельзя – особенно учитывая, что до тридцатилетней отметки на нелегком подъеме в гору жизни – четыре раза педалями крутануть. Не то чтобы меня это слишком беспокоило – по правде говоря, я почти и не задумываюсь о возрасте. Но все-таки, согласитесь, тридцать – уже некий рубеж, и потерять любимую работу (пусть до вершины еще долго карабкаться) – не лучший подарочек к юбилею.
Добегаю до конца Байрс-роуд, бросаюсь наперерез снующему в обоих направлениях транспорту на Большой Западной дороге и, перейдя на трусцу (специально замедляю шаг), бегу вверх по Куин-Маргаретс-драйв к цели своего назначения. Останавливаюсь с торца Дворца Киббл перевести дух и отдышаться – так запыхалась, что даже пополам складываюсь, дабы хоть как-то прийти в себя. Подумать только, всего-то двадцать девять, а уже неспособна пробежать пятьсот метров без напряга. Мысленно замечаю: при удобном случае надо бы себя в форму привести – так жить не годится. Для начала куплю новенькие кроссовки. А что? Необходимая спортивная экипировка.
– Пожелай мне удачи, волшебный пруд, – тихонько шепчу возносящемуся над изгородью стеклянному куполу и, решительно перейдя дорогу, захожу в здание.
Жаль, не догадалась надеть шпильки или хотя бы деловой костюм: едва я приблизилась к секретарю в вестибюле и натянула на лицо самую свою вежливую улыбочку, она меня одарила взглядом, способным повергнуть в ужас бесстрашного Рэмбо.
– Я могу вам чем-нибудь помочь, мадам? – спрашивает она, недоверчиво оглядывая меня с ног до головы.
– Да, – радостно чирикаю в ответ, незаметно стирая полоску выступившего над губой пота. – Мне необходимо встретиться с Дидье Лафитом.
Шаркаю ногой в удобном растоптанном ботинке и снимаю какую-то пушинку с рукава обтягивающего, связанного резинкой свитера.
– Кто его хочет видеть?.. – спрашивает она после настораживающей паузы.
«Изможденная, потная, отчаявшаяся незнакомка».
– Э… Энджел. Энджел Найтс.
– Энджел? Это ваше настоящее имя, мадам?
Нахалка.
– Д… да, настоящее. А что, небожителей сюда не пускают? Ха-ха.
Как она посмотрела – точно меня только что вырвало прямо на ее стол. Закусив губу, повторяю свое имя и фамилию.
– Мистер Лафит вас ожидает, мисс Найтс?
– Ну, нет, не совсем. Но уверена, он будет рад. Так он здесь? – спрашиваю срывающимся от волнения голосом.
Нет уж, я вытяну – сил бы только хватило.
– Мне не позволено разглашать информацию, мадам. Если вам не назначено, я не имею права вас пропустить.
«Ну, пожалуйста, – готова завыть я, – пожалуйста, пропустите. Я должна с ним встретиться. Вы не знаете, насколько это для меня важно».
– Правила на то и установлены, чтобы их нарушать – было бы желание, – лукаво подмигиваю я. – Вы не останетесь внакладе.
– Спасибо, однако, я взяток не беру, мисс Найтс. А теперь, если вас не ждут, будьте добры, закройте дверь с другой стороны.
Мелькнула шальная мысль топнуть ногой и закатить скандал, но решаю воздержаться. Упрямо остаюсь. Секретарь всеми силами пытается меня игнорировать. Правда, когда под рукой у тебя только селектор, ручка, блокнот и пачка рисовых мини-тарталеток, сделать это несколько затруднительно.
Наконец, постучав ручкой по столу и вздохнув с наигранным раздражением, она подает голос:
– Фанатка, что ли?
– Нет! – отвечаю я, покоробившись от такой мысли и силясь перекричать вдруг поднявшийся за моей спиной галдеж. – Хорошо, скажем так: мне нравится Дидье Лафит, хоть и не в том смысле. Мне просто надо с ним встретиться и переговорить. Это очень важно, очень, очень, очень важно.
– Excusez-moi, – раздается из холла грудной, шелковистый голос с почти музыкальной французской интонацией.
В голове проносится: он!
– Мистер Лафит, – вспыхивает секретарь, заговаривая с направляющейся прямо к ее столику знаменитостью. – Я пыталась остановить эту женщину и оградить вас от лишнего беспокойства. – И добавляет, закатывая глаза: – Очередная фанатка.
– Я не фанатка! – огрызаюсь я – мозг вовремя не отреагировал и не успел дать команду заткнуть рот. – То есть я, конечно… уф.
Неожиданно он оказывается рядом; темные с поволокой глаза пристально вглядываются в мое раскрасневшееся лицо. Я тихо присвистываю, пытаясь сохранять равновесие – вдруг затряслись коленки.
– Она не фанатка, – решительно заявляет красавец, и его горячее дыхание обжигает мне щеку.
Ух, ты. Если бы этот воздух можно было набрать в бутылку, я стала бы миллионершей. Но тут замечаю – звезда по-прежнему с любопытством меня разглядывает, точно некое произведение модерниста.
– Я не хотела оскорбить вас, – еле слышно, с блуждающей на губах нервозной улыбочкой начинаю я. – Все объясняется гораздо проще: я пришла не за автографом, а по другой причине – только и всего.
Господи, еще путаннее, пожалуй, выразиться невозможно.
– Прикажете избавиться от?.. – начинает было секретарша и тут же умолкает, как по мановению волшебной палочки.
Дидье Лафит поднимает руку и резко ее одергивает:
– Тихо! Пожалуйста.
Хм… Мастерски. И представления не имела, что можно так красиво заставить человека умолкнуть. Смотрю на него как зачарованная: вот он вскидывает голову, густые волосы рассыпаются по плечам – черные, блестящие, они ярко контрастируют с белой отглаженной рубашкой. Заодно подмечаю, что цвет волос у него тот же, что и у Коннора, только гораздо выразительнее. Быстро опускаю глаза, и взгляд приковывают его длинные ноги в джинсах, мускулистые бедра и ниже – начищенные до блеска ботинки. Черт, я сюда не за тем пришла; нечего знаменитостей разглядывать. Откровенно говоря, моя слишком бурная реакция на мегазвезду может обуславливаться тем фактом, что у меня не было нормального (нет надобности уточнять) секса почти два месяца – вот и взыграли гормоны. Отвешиваю себе хорошенькую оплеуху в метафорическом смысле слова. «У тебя здесь профессиональный интерес, Энджел, чисто профессиональный». Но какой он все-таки притягательный.
– Да, верно. Дело в том, что, – громко говорю я, заставляя себя смотреть в смуглое от загара лицо Дидье Лафита, – я хотела с вами поговорить, Дидье, потому что…
– Я вас знаю, – вдруг перебивает он, опуская руку мне на плечо.
– Знаете? – переспрашиваю я, от испуга чуть не проглотив язык.
– Знаете? – уточняет секретарь, медленно окрашиваясь в сочную зелень.
– Oui, oui, je vous connais. Ваше лицо мне знакомо.
Хмурюсь, морща нос, а плечи так и леденеют под его крепкими пальцами.
– Вы вчера приходили на презентацию моего нового альбома, – кивает он. – На вас были… необычные туфли.
Когда, наконец, мне удается совладать с языком, я умудряюсь выдавить писклявое «да».
«Он заметил мои туфли. Дидье Лафит заметил меня и даже мои туфли». Я знала, что он меня засек, но и представления не имела, что столь знаменитый человек мог запомнить какую-то непримечательную незнакомку настолько подробно, – согласитесь, для парня это нечто выдающееся. Я же говорила, счастливые туфли. Надо, когда вернусь, вытащить их из дальнего угла, куда я зашвырнула их со злости после той неудачной презентации. И еще делаю в уме заметку на память: купить семь пар таких же – по одной на каждый день недели.
– Я вообще-то хотел с вами поговорить, но вы скрылись, так и не дождавшись своей очереди, – добавляет он с ласковой ноткой в голосе.
– Ах, это. Да, простите. Мне пришлось… Возникли чрезвычайные обстоятельства.
– Ничего страшного, – успокаивает он меня.
Да, он явно не смущается, когда надо прервать собеседника. Вот, значит, каково быть знаменитым, когда рядом всегда целая ватага людей, готовых мгновенно исполнить любую твою прихоть тех самых людей, которые сейчас столпились вокруг нас, как армия безликих штурмовиков.
– Vraiment никаких проблем, – заверяет он, я нервозно перетаптываюсь с ноги на ногу. – И я хотел вас увидеть.
Дыхание перехватило. Стою, уткнувшись в пол: странно, ну очень странно. Я стою в полуметре от самого Дидье Лафита, и он, если я что-нибудь в чем-нибудь понимаю, со мной откровенно заигрывает. Нет, ну, может быть у кого-то, скажем, у Кери, такие случаи происходят сплошь и рядом, но я за многие годы уже настолько привыкла к Коннору, что мне кажется диким, когда со мной кто-то флиртует. А особенно такой выдающийся мужчина.
– Я тоже хотела с вами встретиться, – отвечаю я, втайне негодуя, что находчивость меня подвела.
Секретарь громко всхрюкивает.
– Вот мы и увиделись, – улыбается Лафит, и его белоснежные зубы ослепительно вспыхивают в свете висящих над головой люстр.
Он протягивает ладонь для рукопожатия, как я подумала, но вдруг крепко стискивает мои пальцы, притягивает меня к себе и целует в щеку. По правде говоря, в обе щеки. Господи, я чуть не описалась. Ну и дела!
– Enchante, – шепчет он, горячо дыша в мое ухо: у меня даже мурашки побежали от шеи до самых пят. – Enchante, Энджел Найтс.
Услышав свое имя, чувствую – голова моментально раздулась и стала размером с призовой арбуз. Дидье Лафит назвал меня по имени. Я знаменита. Подумать только, знаменита! Пока я тут сижу в Глазго и жалуюсь на скуку – мол, не слушает меня народ, – на материке, во Франции, успела образоваться целая фэн-группа! Ну и дела. Я даже не подозревала, что наш сигнал покрывает такое расстояние.
Только было я собралась предложить Дидье свой автограф, как он говорит:
– У меня есть номер вашего телефона.
Ах, вот оно что: а ларчик просто открывался. Ну конечно, у него есть мой номер. Я же сама всю неделю названивала его подручным – видно, одно сообщение все-таки прошло. Надо же, а я-то размечталась; даже смешно – тоже мне, знаменитость выискалась.
– Вот как… Значит, вы прослушали мои сообщения.
Тут его лицо омрачается, и Дидье Лафит качает головой:
– Нет, я не получал никаких сообщений. Вы разве звонили?
«Да я чуть телефон не сломала».
– А-а, ну да. Так, звякнула пару раз. Ничего, пустяки. Так, теперь я вообще ничего не понимаю.
Откуда же он тогда меня знает и даже сказал, будто у него есть мой номер, если не благодаря моим звонкам? У поп-звезд, конечно, имеются свои осведомители, но сами-то они ни за кем не шпионят, насколько я понимаю.
– Я вас сразу узнал, по фотографии, – добавляет он, еще более усилив мое недоумение, – по той фотографии, которую ваша милая матушка показывала мне во Франции.
«Милая матушка»? Месье меня явно с кем-то перепутал. Моя матушка кто угодно, только далеко не «милая». Однако он, как видно, сам нисколько не сомневается, да и фамилию мою назвал верно. Странно, что у Дельфины остались мои фотографии. И тем более невероятно, что она не стесняется – или не стыдится? – показывать их знакомым «Надо же, дожили. Дельфина мной возгордилась», – самонадеянно улыбаясь, думаю я.
– К тому же, – добавляет он, – вы в жизни гораздо привлекательнее, чем отзывалась о вас ваша матушка. Мне действительно нравятся ваши формы.
Образ Дельфины, показывающей незнакомцам бесчисленные фотографии своей дочери-красавицы, тут же развеялся.
– Простите, – говорю я, виновато склонив голову, – одного никак не могу понять. Как вам на глаза могла попасть фотография из тех, что хранит моя мать?
– О, пардон. Перед самой поездкой сюда я навещал свою маман в Бордо И ваша матушка показала мне фотографию, чтобы я мог узнать вас при встрече, – радостно объясняет Дидье Лафит, будто считая свое пребывание в доме моей матери вполне естественным.
«Ой, только ради Бога, не говори, что ты ее любовник. А то меня сейчас стошнит».
Секретарша сидит, навострив свои заостренные ведьминские ушки, изо всех сил стараясь разобрать что-нибудь из нашего разговора. Штурмовики от нетерпения попрыгивают вокруг своего хозяина, как готовые высыпаться из стручка горошины.
– Простите, я плохо говорю по-английски; должно быть, я совсем вас запутал, – с улыбкой извиняется звезда – как видно, его не оставило безучастным мое хмурое молчаливое раздумье.
Вот он снова берет меня за руку – у него мягкая ладонь и гораздо прохладнее моей, поскольку мои железы уже давно зашкалило от переработки.
– Н-нет, вы прекрасно говорите, – с запинкой возражаю я. – Не сочтите меня тугодумкой, но я что-то никак в толк не возьму.
– Тугодумкой, – смеется он.
Веселый он гораздо симпатичнее, какой-то простой и более домашний, что ли.
– Тугодумка. Отличное словечко. Да, я вижу, вы действительное, здорово подтянете меня по английскому.
– Я?
– Оui. Мне ваша матушка специально дала ваш телефон. У меня мама тоже живет в Бордо – так вот, они с Дельфиной лучшие подруги. Когда я заехал повидаться, Дельфина попросила, чтобы я разыскал вас, когда буду в Глазго, и вы мне поможете с английским. Я собирался позвонить, но закрутился.
Кивает, намекая на штурмовиков. С улыбкой закатываю глаза: понятно, не так-то просто быть фантастически популярным секс-символом. Без единого слова Дидье щелкает пальцами, и как по волшебству в его ладони появляется небольшая карточка, поданная услужливой рукой. «Ап!» – и из цилиндра выскакивает кролик: трюки почище, чем у любого фокусника. Медленно перевожу взгляд с его улыбающегося лица на блестящую визитку в своей ладони и снова на лицо. Телефон Дидье Лафита. Номер личного мобильного телефона Дидье Лафита. Так, моя мамуля и его маман – лучшие подруги… Может, рухнуть прямо здесь на пушистые ковры, а когда приду в чувство, все снова станет как у нормальных людей?
– Didier, allons-y, – раздается настойчивый голос за его спиной.
Певец, не оборачиваясь и сразу посерьезнев, кивает головой и ласково говорит:
– Мне сказали, что нам уже пора.
– Oui, j'ai compris.
– Ну конечно, как я мог забыть. Вы ведь француженка, Анжелика.
– Наполовину, – неохотно уточняю я.
– Зато дважды красавица.
Удивляюсь, как я не упала, когда Дидье склонился ко мне и нежно поцеловал в обе щеки, обжигая кожу горячими губами. Я как ошарашенная отвожу в сторону глаза, поймав на себе убийственный взгляд ненавистной секретарши. Если бы у меня с собой были петарды, я бы устроила настоящий фейерверк прямо здесь, в вестибюле. Мамуля знакома с Дидье Лафитом. И, что самое важное, наконец-то она потрудилась сделать что-нибудь мне во благо, и благодаря ей мне сейчас проще простого подружиться с так необходимой знаменитостью. Теперь мы знакомы, он знает, что я работаю на радио и имею самое непосредственное отношение к шоу-бизнесу, и его это нисколько не напрягает. Даже не верится! Я спасена; меня не уволят, и моя передача станет легендарной. Считай, интервью уже в кармане. Здравствуй, звездность, вот и я! Но сначала обязательно позвоню мамуле и отблагодарю ее.
– Наконец-то я встретился с Энджел Найтс, – говорит он, – доброй и прекрасной медсестрой.
– Прекрасной? – радостно переспрашиваю я. – Ну не настолько я…
«Минуточку, монсеньор, одну petit минуточку, вы сказали медсестрой?»
С лица моментально исчезает улыбка, словно сменная мозаичная картинка.
– У вас очень важная работа, – кивает Дидье Лафит, отмахиваясь, – не то, что вся эта музыкальная индустрия.
– Ах да. – На лице появляется болезненная гримаса. – Только, по правде говоря…
– Ну так как, Анжелика, – спрашивает он, запуская руки в карманы джинсов. – Я вам позвоню завтра, можно?
– Да, – ни мгновения не раздумывая, отвечаю я.
– И тогда мы, как это у вас называется, «прошвырнемся»? И вы расскажете мне все о работе медсестры.
– Медсестры, – повторяю, едва шевеля губами.
Милая Дельфина, старая лживая стерва! Гордая матушка – ха, держите карман шире. Выискала какую-то дурацкую фотку и показывает ее своим подружкам, хвастается дочуркой. А вот сказать, чем ее единственный ребенок зарабатывает себе на жизнь, кишка тонка. Он считает меня медсестрой – ну и влипла. Теперь уж точно его на передачу не заманишь – разве что если разговор будет идти о спецодежде медсестер и государственной службе здравоохранения. Пока я выискиваю словечки позабористее, коими непременно одарю мамочку, едва доберусь до телефона, Дидье, легко взмахнув на прощание ладонью, разворачивается и мягкой пружинистой походкой выходит на улицу, где стоит наготове лимузин. Штурмовики, шагающие за ним по пятам, рассаживаются в целый конвой автомобилей сопровождения с затемненными стеклами, и вся кавалькада исчезает в ночи.
– Это был Дидье Лафит, – радостно улыбаюсь секретарю, которая спешно изготавливает куклу вуду, чтобы потом втыкать в нее иголки.
Тут мы, быть может, не слишком последовательны в описании событий, но, согласитесь, из таких моментов надо извлекать максимум.
– Я знаю, – отвечает она, с поддельно любезной улыбочкой. – М-м, если хотите, я могла бы помочь с уроками.
– Ну, разумеется, вы очень пригодитесь, – фыркаю я, вышагивая к двери, как павлин, развернувший хвост. – Спасибо за предложение. Если монсеньор захочет узнать, что такое грубая высокомерная злыдня, я знаю, кого показать ему как пример.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Добегаю до конца Байрс-роуд, бросаюсь наперерез снующему в обоих направлениях транспорту на Большой Западной дороге и, перейдя на трусцу (специально замедляю шаг), бегу вверх по Куин-Маргаретс-драйв к цели своего назначения. Останавливаюсь с торца Дворца Киббл перевести дух и отдышаться – так запыхалась, что даже пополам складываюсь, дабы хоть как-то прийти в себя. Подумать только, всего-то двадцать девять, а уже неспособна пробежать пятьсот метров без напряга. Мысленно замечаю: при удобном случае надо бы себя в форму привести – так жить не годится. Для начала куплю новенькие кроссовки. А что? Необходимая спортивная экипировка.
– Пожелай мне удачи, волшебный пруд, – тихонько шепчу возносящемуся над изгородью стеклянному куполу и, решительно перейдя дорогу, захожу в здание.
Жаль, не догадалась надеть шпильки или хотя бы деловой костюм: едва я приблизилась к секретарю в вестибюле и натянула на лицо самую свою вежливую улыбочку, она меня одарила взглядом, способным повергнуть в ужас бесстрашного Рэмбо.
– Я могу вам чем-нибудь помочь, мадам? – спрашивает она, недоверчиво оглядывая меня с ног до головы.
– Да, – радостно чирикаю в ответ, незаметно стирая полоску выступившего над губой пота. – Мне необходимо встретиться с Дидье Лафитом.
Шаркаю ногой в удобном растоптанном ботинке и снимаю какую-то пушинку с рукава обтягивающего, связанного резинкой свитера.
– Кто его хочет видеть?.. – спрашивает она после настораживающей паузы.
«Изможденная, потная, отчаявшаяся незнакомка».
– Э… Энджел. Энджел Найтс.
– Энджел? Это ваше настоящее имя, мадам?
Нахалка.
– Д… да, настоящее. А что, небожителей сюда не пускают? Ха-ха.
Как она посмотрела – точно меня только что вырвало прямо на ее стол. Закусив губу, повторяю свое имя и фамилию.
– Мистер Лафит вас ожидает, мисс Найтс?
– Ну, нет, не совсем. Но уверена, он будет рад. Так он здесь? – спрашиваю срывающимся от волнения голосом.
Нет уж, я вытяну – сил бы только хватило.
– Мне не позволено разглашать информацию, мадам. Если вам не назначено, я не имею права вас пропустить.
«Ну, пожалуйста, – готова завыть я, – пожалуйста, пропустите. Я должна с ним встретиться. Вы не знаете, насколько это для меня важно».
– Правила на то и установлены, чтобы их нарушать – было бы желание, – лукаво подмигиваю я. – Вы не останетесь внакладе.
– Спасибо, однако, я взяток не беру, мисс Найтс. А теперь, если вас не ждут, будьте добры, закройте дверь с другой стороны.
Мелькнула шальная мысль топнуть ногой и закатить скандал, но решаю воздержаться. Упрямо остаюсь. Секретарь всеми силами пытается меня игнорировать. Правда, когда под рукой у тебя только селектор, ручка, блокнот и пачка рисовых мини-тарталеток, сделать это несколько затруднительно.
Наконец, постучав ручкой по столу и вздохнув с наигранным раздражением, она подает голос:
– Фанатка, что ли?
– Нет! – отвечаю я, покоробившись от такой мысли и силясь перекричать вдруг поднявшийся за моей спиной галдеж. – Хорошо, скажем так: мне нравится Дидье Лафит, хоть и не в том смысле. Мне просто надо с ним встретиться и переговорить. Это очень важно, очень, очень, очень важно.
– Excusez-moi, – раздается из холла грудной, шелковистый голос с почти музыкальной французской интонацией.
В голове проносится: он!
– Мистер Лафит, – вспыхивает секретарь, заговаривая с направляющейся прямо к ее столику знаменитостью. – Я пыталась остановить эту женщину и оградить вас от лишнего беспокойства. – И добавляет, закатывая глаза: – Очередная фанатка.
– Я не фанатка! – огрызаюсь я – мозг вовремя не отреагировал и не успел дать команду заткнуть рот. – То есть я, конечно… уф.
Неожиданно он оказывается рядом; темные с поволокой глаза пристально вглядываются в мое раскрасневшееся лицо. Я тихо присвистываю, пытаясь сохранять равновесие – вдруг затряслись коленки.
– Она не фанатка, – решительно заявляет красавец, и его горячее дыхание обжигает мне щеку.
Ух, ты. Если бы этот воздух можно было набрать в бутылку, я стала бы миллионершей. Но тут замечаю – звезда по-прежнему с любопытством меня разглядывает, точно некое произведение модерниста.
– Я не хотела оскорбить вас, – еле слышно, с блуждающей на губах нервозной улыбочкой начинаю я. – Все объясняется гораздо проще: я пришла не за автографом, а по другой причине – только и всего.
Господи, еще путаннее, пожалуй, выразиться невозможно.
– Прикажете избавиться от?.. – начинает было секретарша и тут же умолкает, как по мановению волшебной палочки.
Дидье Лафит поднимает руку и резко ее одергивает:
– Тихо! Пожалуйста.
Хм… Мастерски. И представления не имела, что можно так красиво заставить человека умолкнуть. Смотрю на него как зачарованная: вот он вскидывает голову, густые волосы рассыпаются по плечам – черные, блестящие, они ярко контрастируют с белой отглаженной рубашкой. Заодно подмечаю, что цвет волос у него тот же, что и у Коннора, только гораздо выразительнее. Быстро опускаю глаза, и взгляд приковывают его длинные ноги в джинсах, мускулистые бедра и ниже – начищенные до блеска ботинки. Черт, я сюда не за тем пришла; нечего знаменитостей разглядывать. Откровенно говоря, моя слишком бурная реакция на мегазвезду может обуславливаться тем фактом, что у меня не было нормального (нет надобности уточнять) секса почти два месяца – вот и взыграли гормоны. Отвешиваю себе хорошенькую оплеуху в метафорическом смысле слова. «У тебя здесь профессиональный интерес, Энджел, чисто профессиональный». Но какой он все-таки притягательный.
– Да, верно. Дело в том, что, – громко говорю я, заставляя себя смотреть в смуглое от загара лицо Дидье Лафита, – я хотела с вами поговорить, Дидье, потому что…
– Я вас знаю, – вдруг перебивает он, опуская руку мне на плечо.
– Знаете? – переспрашиваю я, от испуга чуть не проглотив язык.
– Знаете? – уточняет секретарь, медленно окрашиваясь в сочную зелень.
– Oui, oui, je vous connais. Ваше лицо мне знакомо.
Хмурюсь, морща нос, а плечи так и леденеют под его крепкими пальцами.
– Вы вчера приходили на презентацию моего нового альбома, – кивает он. – На вас были… необычные туфли.
Когда, наконец, мне удается совладать с языком, я умудряюсь выдавить писклявое «да».
«Он заметил мои туфли. Дидье Лафит заметил меня и даже мои туфли». Я знала, что он меня засек, но и представления не имела, что столь знаменитый человек мог запомнить какую-то непримечательную незнакомку настолько подробно, – согласитесь, для парня это нечто выдающееся. Я же говорила, счастливые туфли. Надо, когда вернусь, вытащить их из дальнего угла, куда я зашвырнула их со злости после той неудачной презентации. И еще делаю в уме заметку на память: купить семь пар таких же – по одной на каждый день недели.
– Я вообще-то хотел с вами поговорить, но вы скрылись, так и не дождавшись своей очереди, – добавляет он с ласковой ноткой в голосе.
– Ах, это. Да, простите. Мне пришлось… Возникли чрезвычайные обстоятельства.
– Ничего страшного, – успокаивает он меня.
Да, он явно не смущается, когда надо прервать собеседника. Вот, значит, каково быть знаменитым, когда рядом всегда целая ватага людей, готовых мгновенно исполнить любую твою прихоть тех самых людей, которые сейчас столпились вокруг нас, как армия безликих штурмовиков.
– Vraiment никаких проблем, – заверяет он, я нервозно перетаптываюсь с ноги на ногу. – И я хотел вас увидеть.
Дыхание перехватило. Стою, уткнувшись в пол: странно, ну очень странно. Я стою в полуметре от самого Дидье Лафита, и он, если я что-нибудь в чем-нибудь понимаю, со мной откровенно заигрывает. Нет, ну, может быть у кого-то, скажем, у Кери, такие случаи происходят сплошь и рядом, но я за многие годы уже настолько привыкла к Коннору, что мне кажется диким, когда со мной кто-то флиртует. А особенно такой выдающийся мужчина.
– Я тоже хотела с вами встретиться, – отвечаю я, втайне негодуя, что находчивость меня подвела.
Секретарь громко всхрюкивает.
– Вот мы и увиделись, – улыбается Лафит, и его белоснежные зубы ослепительно вспыхивают в свете висящих над головой люстр.
Он протягивает ладонь для рукопожатия, как я подумала, но вдруг крепко стискивает мои пальцы, притягивает меня к себе и целует в щеку. По правде говоря, в обе щеки. Господи, я чуть не описалась. Ну и дела!
– Enchante, – шепчет он, горячо дыша в мое ухо: у меня даже мурашки побежали от шеи до самых пят. – Enchante, Энджел Найтс.
Услышав свое имя, чувствую – голова моментально раздулась и стала размером с призовой арбуз. Дидье Лафит назвал меня по имени. Я знаменита. Подумать только, знаменита! Пока я тут сижу в Глазго и жалуюсь на скуку – мол, не слушает меня народ, – на материке, во Франции, успела образоваться целая фэн-группа! Ну и дела. Я даже не подозревала, что наш сигнал покрывает такое расстояние.
Только было я собралась предложить Дидье свой автограф, как он говорит:
– У меня есть номер вашего телефона.
Ах, вот оно что: а ларчик просто открывался. Ну конечно, у него есть мой номер. Я же сама всю неделю названивала его подручным – видно, одно сообщение все-таки прошло. Надо же, а я-то размечталась; даже смешно – тоже мне, знаменитость выискалась.
– Вот как… Значит, вы прослушали мои сообщения.
Тут его лицо омрачается, и Дидье Лафит качает головой:
– Нет, я не получал никаких сообщений. Вы разве звонили?
«Да я чуть телефон не сломала».
– А-а, ну да. Так, звякнула пару раз. Ничего, пустяки. Так, теперь я вообще ничего не понимаю.
Откуда же он тогда меня знает и даже сказал, будто у него есть мой номер, если не благодаря моим звонкам? У поп-звезд, конечно, имеются свои осведомители, но сами-то они ни за кем не шпионят, насколько я понимаю.
– Я вас сразу узнал, по фотографии, – добавляет он, еще более усилив мое недоумение, – по той фотографии, которую ваша милая матушка показывала мне во Франции.
«Милая матушка»? Месье меня явно с кем-то перепутал. Моя матушка кто угодно, только далеко не «милая». Однако он, как видно, сам нисколько не сомневается, да и фамилию мою назвал верно. Странно, что у Дельфины остались мои фотографии. И тем более невероятно, что она не стесняется – или не стыдится? – показывать их знакомым «Надо же, дожили. Дельфина мной возгордилась», – самонадеянно улыбаясь, думаю я.
– К тому же, – добавляет он, – вы в жизни гораздо привлекательнее, чем отзывалась о вас ваша матушка. Мне действительно нравятся ваши формы.
Образ Дельфины, показывающей незнакомцам бесчисленные фотографии своей дочери-красавицы, тут же развеялся.
– Простите, – говорю я, виновато склонив голову, – одного никак не могу понять. Как вам на глаза могла попасть фотография из тех, что хранит моя мать?
– О, пардон. Перед самой поездкой сюда я навещал свою маман в Бордо И ваша матушка показала мне фотографию, чтобы я мог узнать вас при встрече, – радостно объясняет Дидье Лафит, будто считая свое пребывание в доме моей матери вполне естественным.
«Ой, только ради Бога, не говори, что ты ее любовник. А то меня сейчас стошнит».
Секретарша сидит, навострив свои заостренные ведьминские ушки, изо всех сил стараясь разобрать что-нибудь из нашего разговора. Штурмовики от нетерпения попрыгивают вокруг своего хозяина, как готовые высыпаться из стручка горошины.
– Простите, я плохо говорю по-английски; должно быть, я совсем вас запутал, – с улыбкой извиняется звезда – как видно, его не оставило безучастным мое хмурое молчаливое раздумье.
Вот он снова берет меня за руку – у него мягкая ладонь и гораздо прохладнее моей, поскольку мои железы уже давно зашкалило от переработки.
– Н-нет, вы прекрасно говорите, – с запинкой возражаю я. – Не сочтите меня тугодумкой, но я что-то никак в толк не возьму.
– Тугодумкой, – смеется он.
Веселый он гораздо симпатичнее, какой-то простой и более домашний, что ли.
– Тугодумка. Отличное словечко. Да, я вижу, вы действительное, здорово подтянете меня по английскому.
– Я?
– Оui. Мне ваша матушка специально дала ваш телефон. У меня мама тоже живет в Бордо – так вот, они с Дельфиной лучшие подруги. Когда я заехал повидаться, Дельфина попросила, чтобы я разыскал вас, когда буду в Глазго, и вы мне поможете с английским. Я собирался позвонить, но закрутился.
Кивает, намекая на штурмовиков. С улыбкой закатываю глаза: понятно, не так-то просто быть фантастически популярным секс-символом. Без единого слова Дидье щелкает пальцами, и как по волшебству в его ладони появляется небольшая карточка, поданная услужливой рукой. «Ап!» – и из цилиндра выскакивает кролик: трюки почище, чем у любого фокусника. Медленно перевожу взгляд с его улыбающегося лица на блестящую визитку в своей ладони и снова на лицо. Телефон Дидье Лафита. Номер личного мобильного телефона Дидье Лафита. Так, моя мамуля и его маман – лучшие подруги… Может, рухнуть прямо здесь на пушистые ковры, а когда приду в чувство, все снова станет как у нормальных людей?
– Didier, allons-y, – раздается настойчивый голос за его спиной.
Певец, не оборачиваясь и сразу посерьезнев, кивает головой и ласково говорит:
– Мне сказали, что нам уже пора.
– Oui, j'ai compris.
– Ну конечно, как я мог забыть. Вы ведь француженка, Анжелика.
– Наполовину, – неохотно уточняю я.
– Зато дважды красавица.
Удивляюсь, как я не упала, когда Дидье склонился ко мне и нежно поцеловал в обе щеки, обжигая кожу горячими губами. Я как ошарашенная отвожу в сторону глаза, поймав на себе убийственный взгляд ненавистной секретарши. Если бы у меня с собой были петарды, я бы устроила настоящий фейерверк прямо здесь, в вестибюле. Мамуля знакома с Дидье Лафитом. И, что самое важное, наконец-то она потрудилась сделать что-нибудь мне во благо, и благодаря ей мне сейчас проще простого подружиться с так необходимой знаменитостью. Теперь мы знакомы, он знает, что я работаю на радио и имею самое непосредственное отношение к шоу-бизнесу, и его это нисколько не напрягает. Даже не верится! Я спасена; меня не уволят, и моя передача станет легендарной. Считай, интервью уже в кармане. Здравствуй, звездность, вот и я! Но сначала обязательно позвоню мамуле и отблагодарю ее.
– Наконец-то я встретился с Энджел Найтс, – говорит он, – доброй и прекрасной медсестрой.
– Прекрасной? – радостно переспрашиваю я. – Ну не настолько я…
«Минуточку, монсеньор, одну petit минуточку, вы сказали медсестрой?»
С лица моментально исчезает улыбка, словно сменная мозаичная картинка.
– У вас очень важная работа, – кивает Дидье Лафит, отмахиваясь, – не то, что вся эта музыкальная индустрия.
– Ах да. – На лице появляется болезненная гримаса. – Только, по правде говоря…
– Ну так как, Анжелика, – спрашивает он, запуская руки в карманы джинсов. – Я вам позвоню завтра, можно?
– Да, – ни мгновения не раздумывая, отвечаю я.
– И тогда мы, как это у вас называется, «прошвырнемся»? И вы расскажете мне все о работе медсестры.
– Медсестры, – повторяю, едва шевеля губами.
Милая Дельфина, старая лживая стерва! Гордая матушка – ха, держите карман шире. Выискала какую-то дурацкую фотку и показывает ее своим подружкам, хвастается дочуркой. А вот сказать, чем ее единственный ребенок зарабатывает себе на жизнь, кишка тонка. Он считает меня медсестрой – ну и влипла. Теперь уж точно его на передачу не заманишь – разве что если разговор будет идти о спецодежде медсестер и государственной службе здравоохранения. Пока я выискиваю словечки позабористее, коими непременно одарю мамочку, едва доберусь до телефона, Дидье, легко взмахнув на прощание ладонью, разворачивается и мягкой пружинистой походкой выходит на улицу, где стоит наготове лимузин. Штурмовики, шагающие за ним по пятам, рассаживаются в целый конвой автомобилей сопровождения с затемненными стеклами, и вся кавалькада исчезает в ночи.
– Это был Дидье Лафит, – радостно улыбаюсь секретарю, которая спешно изготавливает куклу вуду, чтобы потом втыкать в нее иголки.
Тут мы, быть может, не слишком последовательны в описании событий, но, согласитесь, из таких моментов надо извлекать максимум.
– Я знаю, – отвечает она, с поддельно любезной улыбочкой. – М-м, если хотите, я могла бы помочь с уроками.
– Ну, разумеется, вы очень пригодитесь, – фыркаю я, вышагивая к двери, как павлин, развернувший хвост. – Спасибо за предложение. Если монсеньор захочет узнать, что такое грубая высокомерная злыдня, я знаю, кого показать ему как пример.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40