К тому же это был его долг. Долг мужчины оставить после себя наследника.
Но, как оказалось, найти жену было делом весьма нелегким. Он не считал свои запросы непомерными. Ему нужна была жена с умом, милая, приятная, которая бы знала, как вести дела в большом доме и управляться с полным штатом прислуги, не отвлекая его по пустякам. Но пока он находил недостатки во всех молодых женщинах, с которыми успел познакомиться. В середине званого ужина он вдруг начинал думать: нет, она без меры болтлива или чересчур мала ростом, или слишком начитанная. Фрэнк пришел к выводу, что пока не определился, что именно он хочет, но точно знал, что ему не нужно, а как раз это он и встречал в гостиных Мельбурна. Поток приглашений не иссякал. Он не мог не признать, что такая суета в какой-то степени льстила его мужскому самолюбию. Однако Фрэнк не питал никаких иллюзий на этот счет, хорошо понимая, что такое внезапное влечение к нему незамужних женщин Мельбурна вызвано отнюдь не их пылкими чувствами. Он выглядел на все свои сорок три года, стал внешне еще солиднее, чем раньше, отрастил брюшко, и шевелюра у него начала заметно редеть. Фрэнк знал, что их интересовало. И мужчины и женщины, все, у кого хватало ума, хотели и стремились к одному и тому же: деньгам и власти. А Фрэнк Даунз обладал тем и другим.
Фрэнк шел по Коллинз-стрит среди многочисленных мельбурнцев, не обращавших, казалось, внимания на августовский холод, и настроение у него постепенно поднималось. Владелец «Мельбурн таймс» пребывал в хорошем расположении духа, несмотря на затянувшие небо грузные черные тучи. Дела шли очень неплохо и в газете, и в Лизморе. Неуклонно рос тираж «Таймс», как никогда высокие доходы принесла продажа шерсти и ланолина. А еще у него была Айви. И по этой причине, как полагал Фрэнк, ему казалось, что в других женщинах чего-то недостает. Айви очень подходила ему, любящая и преданная, она охотно поддерживала разговор обо всем, что творится в мире, была всегда готова посмеяться вместе с ним, а иногда даже журила его. Ему нравилась ее склонность к независимости и манера высказывать свое мнение. Близость доставляла ей удовольствие, и она редко отказывала ему.
Фрэнк задержался у края тротуара, ожидая момента, чтобы перейти улицу, и тут его внимание привлек крупный заголовок в «Аргусе» – конкурентке «Таймс»: «Имеется свидетельство: белый человек нашел приют у аборигенов». Фрэнк купил газету и быстро пробежал глазами заметку о том, как во время путешествия по Большой пустыне в Западной Австралии исследователи нашли скалу с выбитыми на ней буквами С, У и датой 14 января 1848 года. В статье говорилось о том, что, как было известно, человек по имени Сэм Уэйнрайт и четыре его спутника в 1848 году отважились отправиться в Большую пустыню с измерением пересечь Австралию и пройти из Перта в Сидней. С тех пор о них не было никаких известий. Но скала с надписью находилась неподалеку от поселения аборигенов, и они рассказали путешественникам, что с ними пятнадцать лет до самой своей смерти жил белый человек. Обычно такие увлекательные сообщения публиковались в «Таймс». И Фрэнку не понравилось, что «Аргус» его обошел. Он сказал себе, что обязательно поручит своему репортеру Эрику Грэхему узнать, нет ли еще каких-либо интересных фактов, касающихся этой истории.
Фрэнк поспешил через улицу, думая о недавней поездке Джоанны Уэстбрук в Новый Южный Уэльс в миссию Карра-Карра. Глава миссии обещал ей раздобыть код к стенографическому письму, использованному ее дедом, и Фрэнк возлагал на этот перевод большие надежды. Вся на история обещала сенсацию. Фрэнк не мог дождаться расшифровки этих загадочных записей. У него уже стоял перед глазами броский заголовок: «Белую женщину настигло проклятие аборигенов спустя тридцать семь лет».
Мимо промчался экипаж, и веер грязных брызг полетел в разные стороны из-под проехавшихся по луже колес. Фрэнк отскочил назад, проклиная неприятности, преподносимые мульбурнскими зимами. Но, отряхивая забрызганные брюки, он подумал о том, что лето также радостями особенно не жаловало, если не огорчало еще больше полчищами мух, вспышками заболеваний и пылью немощеных дорог. В летнее время легко можно было отличить мельнбурнских нуворишей, сидевших лицом по ходу движения, кашлявших от пыли, в то время как умудренный опытом народ ездил «спиной к лошадям».
На входе в здание редакции «Таймс» Фрэнк размышлял о том, что «Аргус» не так уж и намного его обскакал. Рисунки Айви продолжали повышать тираж, и хотя «Аргус» и «Эйдж» последовали его примеру с рисунками, но им было далеко до меткости работ Айви. Всех страшно занимало, кто автор этих замечательных зарисовок. Но Фрэнк не раскрывал имени художника. Они решили с Айви, что загадка способствует успеху газеты. Фрэнк поднимался в лифте на десятый этаж. В его планы входило этим вечером увидеться с Айви. Прошло семь лет, как они были вместе, точнее, семь лет исполнялось на будущей неделе, но она оставалась единственной женщиной, которая по совершенно непостижимой причине любила именно его самого. Ее никогда не интересовали его деньги, и она никогда ничего не просила. И интимные отношения с Айви были замечательными, особенно с того дня, как ему как-то пришло в голову, что Айви не забеременела после двенадцати месяцев их близости. Он не расспрашивал ее об этом – джентльмен никогда не станет затрагивать подобные вопросы даже со своей любовницей, но тем не менее он это знал. Теперь же ей было уже сорок шесть, и у нее, как он знал, почти не оставалось шансов родить ребенка. Ему же нужны были наследники, и поэтому он не мог думать о женитьбе на ней.
Двери лифта распахнулись, и Фрэнк услышал, как в приемной стучат клавиши новых пишущих машинок «Ремингтон».
– Вот, – сказал Фрэнк, вручая блокнот секретарю. – Это отчет о казни Лангтри. Отдайте на расшифровку, срочно!
«Таймс» становилась крупнее день ото дня. Фрэнк прислушался к нескольким ценным советам Айви. Например, она высказала мысль о том, что мало писать только о политике и политиках. В газете должны быть статьи и на другие темы. Когда лондонская «Дейли телеграф» отправила в Африку экспедицию на поиски истоков Нила, за их путешествием следил, затаив дыхание, весь мир. Айви подала идею, что «Мельбурн таймс» могла бы тоже снарядить экспедицию в мало изученную Новую Гвинею. Ведущий репортер Фрэнка, заядлый искатель приключений Джеймсон, сопровождал экспедицию. Он был ранен копьем в живот, едва спасся от людоедов, но вернулся с репортажем, и тираж газеты вырос вдвое. Затем Айви пришло в голову, что неплохо было бы печатать счет игры в крикет и результаты футбольных матчей. Еще она предложила печатать в дневном выпуске прогноз погоды, полученный из астрономической лаборатории. И почему бы не поместить какой-нибудь комический рисунок, чтобы люди посмеялись, сидя за завтраком. А еженедельные сообщения о самом интересном в Мельбурне? А как насчет соревнования каждое Рождество за бесплатные пудинги? Фрэнк воспользовался всеми этими предложениями, и результаты оказались блестящими. «Таймс» теперь выхолила на шестнадцати страницах и могла гордиться тем, что является самым объемным дешевым ежедневным изданием в Британской империи. И ее читал каждый избиратель от Мельбурна до города Уогга-Уогга, и этот факт не оставляли без внимания те, кто метил на места в местных политических кругах.
У себя в кабинете Фрэнк сел за стол и уткнулся лицом в ладони. Неожиданная усталость навалилась на него. Он не ожидал, что зрелище казни произведет на него такое сильное впечатление. Ему вспомнилось, как дергались ноги повешенного… Лангтри… Фрэнк снова взглянул на свои часы. Через час его ждала встреча с президентом банка. Но вместо этого Фрэнку хотелось отправиться к Айви, обнять ее и дать себе почувствовать, что он жив и здоров, а наблюдал он чужую смерть. Фрэнк снова вернулся мыслями к президенту банка и его незамужней дочери, с которой тот очень хотел его познакомить. И Фрэнк вспомнил о своем первом долге: найти жену, которая была бы способна дать ему семью.
Айви мучил страх. Она знала, что ей предстоит потерять Фрэнка. Это всего лишь вопрос времени. Стоя перед зеркалом, она оглядывала себя, готовясь выйти из дома. Отражение напоминало, что ей уже сорок шесть, и в этом возрасте большинство женщин уже радуются внукам. А что есть у нее в жизни? Комната, заваленная картинами, которые никого не интересуют? «Сорок шесть, – думала Айви, – а рядом ни мужа, ни детей, ни семьи». Проходя по улицам Мельбурна, она с болью в сердце замечала нищенствующих женщин, таившихся в темных подворотнях.
Никому не нужные, отверженные, ставшие часто не по своей вине бесполезными для себя и общества. Они просили подаяние, продавали фрукты, которые им случалось где-то украсть, предлагали себя за еду. В Мельбурне их было предостаточно. Хотя Айви жила с Фрэнком уже семь лет, на пальце ее не было обручального кольца. Однажды, проснувшись утром, он решит, что пора обзаводиться семьей. А такой состоятельный человек, как Фрэнк, будет искать себе молодую и добропорядочную жену, будущую мать его наследника.
Айви решила, что пришло время и ей задуматься о собственном будущем, о том, как выжить. Но вопрос был в том, как именно это сделать? Как выжить женщине, не имеющей состояния и мужчины, который мог бы ее поддержать, как выжить в таком безжалостном городе, как Мельбурн, где просят милостыню на улицах дети в лохмотьях, а нарядно одетые дамы и господа равнодушно проходят мимо? Как можно одинокой женщине, не знающей никакого ремесла, без образования, медленно увядающей, умудриться обеспечить себе спокойную старость?
Несколько месяцев назад Айви впервые задумалась об этом. Она решила пройтись по Мельбурну и посмотреть, на что может рассчитывать. Результаты таких походов не только повергли ее в уныние, но и наполнили душу страхом. Нанимать ее не хотел никто. В пабах требовались молодые официантки, а в богатых домах нужны были гувернантки и няни с рекомендациями. Хорошо готовить Айви не умела, и рекомендаций у нее не было. Все другие должности занимали мужчины. Как только Айви начинала падать духом, она думала о Фрэнке: «Он не позволит, чтобы со мной случилось такое». Но ночью, лежа без сна, прислушиваясь к затихающему городу, она вдруг чувствовала, как сердце ее начинало тревожно биться, и снова к ней подступал страх. «Я не могу рассчитывать на него. – Говорила она себе. – Он меня оставит. Ему придется так поступить».
Но хотя Айви Дирборн не имела состояния, ей был дан дар. Она всегда лелеяла мечту стать художницей. В юные годы, когда семья ее жила в Англии и пыталась выжить на жалование отца-углекопа, Айви тратила на рисование каждую свободную минуту. Когда они плыли в австралийские колонии, она, ее мать и пять братьев и сестер, Дэниел Дирборн, ее отец, заворожил их своими разглагольствованиями о больших возможностях, ждущих их. Он собирался добывать золото и обещал им, что они разбогатеют. Маленькую Айви переполняли новые мечты и стремления. «Я пойду учиться в художественную школу. Я стану знаменитой художницей», – мечтала она. Но красивой мечте Дэниела Дирборна не суждено было сбыться. Он и двое его сыновей умерли от тифа на приисках в Балларате; годом позже при родах умерла одна из дочерей; вторая сбежала с женихом на Тасманию и пропала. Айви осталась с матерью и младшим братом.
Они приехали в Мельбурн, потому что выжить в суровой австралийской глуши было невозможно. Миссис Дирборн зарабатывала шитьем в маленькой квартирке на Коллинз-стрит и умерла, не дожив до пятидесяти лет. А брат, растерявший все иллюзии и ожесточившийся, бросил Айви на произвол судьбы и уплыл в Новую Зеландию.
Она снова попыталась осуществить свою мечту и для этого бралась за любую работу, которую могла найти, работая в небогатых домах «прислугой за все», то есть выполняла, как единственная служанка, всю работу в доме. Но заработка едва хватало на жизнь, и работать приходилось столько, что у нее руки не доходили до карандаша и бумаги. И когда на ее пути встретился молодой, симпатичный золотоискатель, она поверила его честолюбивым речам и благодарила Бога, что он послал ей избавление от тягот одинокой жизни. Но ее беременность его испугала. И Айви однажды проснулась покинутая, с ребенком на руках. Но, на ее счастье, ей встретились двое добрых людей: муж с женой. Своих детей у них не было, и они захотели, чтобы у ребенка Айви был дом и семья. А самой Айви снова пришлось искать работу. За несколько последующих лет она сменила много мест. Часто ставились условия: продолжительность найма предполагала особые знаки внимания хозяину. Айви уехала из города туда, где никто ее не знал. Хозяин паба Финнеган нанял ее официанткой, и вскоре после этого на нее обратил свое внимание Фрэнк Даунз.
Встреча с Фрэнком возродила мечту стать художницей. Она располагала временем и средствами, чтобы заняться любимым делом. Он платил за квартиру, состоявшую из кухни, гостиной, спальни и столовой, превращенной ею в студию. Через окно в комнату во всем великолепии своей южной щедрости лился солнечный свет, освещая мольберт, краски и стопки холстов. У нее была только одна обязанность: радовать Фрэнка. Айви от души занялась рисованием. В последующие годы она обнаружила у себя талант и увидела в своих работах нечто особенное. И она также сделала еще одно открытие: никого не интересовали картины женщины-художницы.
Из-за возникшей дилеммы и ходила теперь Айви в этот пасмурный августовский день по многолюдным улицам Мельбурна. Найти занятие постоянным заработком ей не удавалось, а накопленных денег у нее было слишком мало. Ей подумалось, смогла бы она продолжать делать рисунки для газеты Фрэнка после того, как он ее оставит. И она сочла это выходом из положения. Незадолго перед пятью часами, времени вечернего чаепития, Айви остановилась перед витриной одного из фотоателье, во множестве возникавших по всему Мельбурну. Переход к использованию сухих фотопластинок и сокращение времени выдержки способствовали бурному развитию фотографии. Раньше люди позировали для портретов или приглашали художников, чтобы они запечатлели на полотне их дом. Теперь же мастера с ящиками и треногами выполняли факсимиле быстрее и за меньшую сумму.
Айви знала, что большинству художников была ненавистна фотография. Опасаясь за судьбу своего искусства, боясь, что его погубит прогресс, они сетовали на то, что у фотоснимка нет «души» и что все они получаются одинаковыми, хотя и выполнены разными фотографами. В этом они были правы. Но Айви нравилась фотография. Ее привлекал реализм и точность фотоснимков. Ни один даже самый талантливый художник не смог бы уловить все мельчайшие детали, а для фотографа это не составляло большого труда. Но, глядя теперь на фотографии, выставленные в витрине фотостудии, она не могла не признать, что они какие-то безликие и скучные… С одной стороны, в них не чувствовалось жизни, а отсутствие цвета было их вторым недостатком, и весьма существенным. В природе все имело свой цвет. Даже сумрак и мрак не были лишены красок. Иногда именно мрачные тона в изображении бури, бушующего моря, теней за дверями придавали картине особую выразительность. «И лица людей не бывают черно-белыми, – думала Айви, рассматривая фотографии. – Где телесный цвет лица мужчины на этом снимке? А какого цвета его глаза? А губы какие: розовые, белесые или с серым оттенком? Был он здоров и крепок или здоровьем слаб?» Фотография упускала так много.
– Мадам, сфотографироваться не желаете?
Айви вздрогнула от неожиданности и обернулась. Перед ней стоял, улыбаясь, мужчина в ярком клетчатом пиджаке. Он только что вышел из своей фотомастерской и был без шляпы.
– Я заметил, что вы давно уже стоите у моих снимков, – сказал он с улыбкой. – Хотите сфотографироваться? Меня зовут Ал Гернсхейм. Могу вас уверить, что мои расценки самые низкие.
– В них нет жизни.
– Прошу прощения?
– В ваших фотографиях нет жизни.
– Мадам, как вы можете так говорить? – недоуменно заморгал фотограф. – Я же фотографировал с натуры!
– Я имела в виду, что они бесцветные. А жизнь полна красок, разве не так?
– Никто не может делать цветные фотографии, – нахмурился он. – Может быть, в будущем это станет возможно, но не сейчас.
– Жаль, – тихо сказала Айви. – Очень удачный вон тот снимок, с одиноким эвкалиптом на фоне пейзажа внутренних районов континента. Но в цвете впечатление было бы еще сильнее. Но… белый песок, белое небо и черное дерево?.. – она покачала головой. – Здесь недостает голубого неба внутренних районов, золотистых тонов земли этого края и поразительных оттенков коры эвкалипта. А без этих узнаваемых черт можно подумать, что снимок сделан в любом другом месте.
– Да, – со вздохом согласился фотограф.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60