Я бы хотела помочь.
Луиза оглядела ее, отметила строгий фасон платья, ярко-рыжие волосы, убранные под скромную шляпку. Луиза знала, кто перед ней. Она слышала, как муж говорил о новой официантке у Финнегана.
– Сожалею, но у нас достаточно помощников.
Айви посмотрела на горы провизии и простыней, и нескончаемые ряды бутылок на столах. Она видела, что на лужайке не было и половины людей, чтобы справиться со всей этой массой. Она взглянула на Полин, высокую и красивую, совсем не похожую на Фрэнка. Она представила себе человека, занимавшего ее мысли все эти месяцы, с того самого вечера, как она нарисовала его. Ей вспомнилось, как ждала она прихода Фрэнка в паб, как ей хотелось принять его приглашения, но она остерегалась из-за того, что случилось с ней в прошлом. Потом последовало приглашение в церковь, и Айви позволила мечтам парить, но яркий свет реальности не оставил от них и следа.
– Я понимаю, – сказала она и ушла.
– Кто это такая? – спросила Полин у вернувшейся к столу Луизы.
– Так, никто. Простая официантка. Она предлагала помощь.
– И ты ее выпроводила?
– Помощники такого сорта нам здесь не нужны.
– Луиза, это мой дом, и я решаю, кого в нем принимать, а кого – нет.
Полин опустила рукава, собираясь отправиться вдогонку за женщиной. Но не успела она сойти с места, как на лужайке появился человек, в котором Полин узнала лакея из Килмарнока.
– Мистер Макгрегор просит вас приехать к ним сейчас же.
Полин распорядилась подать экипаж и поспешила в Килмарнок, где нашла Колина у постели жены. Кристина бредила и горела огнем. В углу бледный от страха стоял маленький Джадд.
– Я нигде не могу отыскать Рамзи, – жаловался Колин. – А сегодня утром слегла женщина, ухаживавшая за Кристиной. Вы не могли бы посидеть с ней? Я хочу съездить в «Меринду» за мисс Друри.
Полин смотрела на него и не узнавала. Куда делся его здоровый, всегда безупречный вид. Перед ней был невероятно бледный и худой человек, совсем не похожий на кичливого наследника родового замка в Шотландии.
– Нет, Колин, лучше вы оставайтесь, а за мисс Друри съезжу я.
Хью въехал в тихий и пустынный двор «Меринды». Соскочив с седла, он вошел в лазарет в тот момент, когда Джоанна накрывала простыней лицо одного из рабочих. Она посмотрела на него, и он увидел темные круги у нее под глазами. Платье висело на ней, как будто было с чужого плеча.
– Хью, – сказала она и повалилась на пол. Он отнес ее в домик и уложил на постель.
– Джоанна, – позвал он, касаясь ее лица. Ее веки затрепетали. Она глубоко дышала во сне.
Он сидел рядом и не сводил с нее глаз. Она была красивая, но такая хрупкая. Лицо похудело, и кожа слишком туго обтягивала скулы.
На пороге стояла Полин. С минуту она наблюдала за ними, видела, как озабоченно склонился Хью над Джоанной.
– Она больна?
– Полин? – удивился он, поднимая голову. – Она не больна, а только устала до крайности. Ей обязательно нужно поспать.
– Колин Макгрегор просит ее приехать. Кристине очень плохо.
– Передай, что Джоанна немного поспит и приедет. Полин еще раз отметила, с каким выражением на лице склонился к Джоанне Хью и как смотрел на нее. Она молча повернулась и вышла.
Вернувшись в Килмарнок, она сказала Колину, не покидавшему своего поста у постели Кристины:
– Мисс Друри приедет позднее.
– Почему она сразу не приехала?
Полин медлила с ответом. Она никак не могла выбросить из головы увиденную картину: Хью у постели Джоанны нежно касается ее лица.
– Она занята рабочими фермы, – наконец сказала она и сама удивилась, как легко ей далась ложь.
Три часа спустя Кристина умерла, унеся с собой не родившееся дитя. Колин рыдал, крепко прижимая к себе тело жены. Шестилетний Джадд, все также стоявший в своем углу, понял, что случилось то страшное, чего он всегда боялся: его мать присоединилась к призракам, обитавшим в кабинете отца.
Джоанну разбудил стук в дверь. Глубокий сон не хотел ее отпускать. Наконец она села, чувствуя сильную слабость. Оглядевшись, Джоанна поняла, что уже далеко за полдень. Она начала припоминать, как попала в дом, и вдруг вспомнила: она свалилась от слабости в лазарете.
– Кто там? – спросила она, когда стук повторился.
– Мисс Друри, вам послание от доктора Рамзи, – ответили снаружи, и Джоанна узнала голос одного из работников.
– Одну минуту, – сказала она. Такой слабости у нее никогда прежде не было.
Она открыла дверь, и рабочий передал ей письмо, которое привез рассыльный из Камерона.
Записка была от квартирной хозяйки Дэвида. Она сообщала, что доктор Рамзи заболел и просит ее приехать.
– Том, запряги, пожалуйста, повозку, мне надо ехать в город, – попросила она.
– Мистер Уэстбрук уехал в повозке, мисс.
– Тогда скажи кому-нибудь в конюшне, что я прошу седлать лошадь. Ты не знаешь, где Сара и Адам?
– Малыш на кухне помогает Пинг-Ли, а девочка сказала, что должна идти с поручением.
Умывшись и причесавшись, Джоанна почувствовала себя бодрее, хотя усталость полностью не прошла. Гадая, с каким поручением отправилась Сара, она написала записку, куда едет, и оставила ее на столе. В сгущающихся сумерках она спешила, как могла. Наконец она добралась до пансиона, где жил Рамзи. Дэвид лежал в постели, а в комнате витал дух смерти. Она взглянула на него: посиневшие губы и необычная бледность указывали, что у него не тиф. Он принял яд, попробовал экспериментальное «лечение». На тумбочке рядом с постелью стояли флаконы с карболовой кислотой и йодом.
Она села рядом и положила ему на лоб влажное полотенце.
В дверях, ломая руки, стояла квартирная хозяйка.
– Я не знала, что делать, – говорила она. – Он доктор и все такое.
Рамзи открыл глаза и улыбнулся Джоанне.
– У меня были симптомы… в тот день, когда я в последний… раз видел вас, Джоанна, – говорил он с большим трудом. – Когда… я установил у Билла Ловелла перитонит. Я… знал, что у меня тиф.
– Тсс, не надо говорить, – сказала она. – Я буду за вами ухаживать.
– Нет, Джоанна, – возразил он. – Я знаю, что сделал. Я с самого начала знал, что нельзя ставить эксперименты на других. Сначала мне надо было все проверить на себе, – он показал на флаконы с отравой. – Я хотел внести вклад в медицину. Мне хотелось быть таким, как Дженнер и Пастер. Но… это все не лечит, Джоанна. Я убил себя, вот все, чего я добился. Жаль, что все впустую…
Он умер с открытыми глазами, и Джоанна осторожно закрыла их.
Она медленно ехала по проселочной дороге в «Меринду», и лицо Дэвида стояло у нее перед глазами. Внутри у нее все застыло, умерло, как все те, кого свел в могилу тиф. Стремительно надвигалась ночь, но она этого не сознавала. Груз всех этих жизней давил ей на плечи. Как ей понимать происходящее? Может быть, прав старик Иезекииль? Может быть, страшная беда миновала бы эти края, если бы она не появилась здесь?
У нее закружилась голова. Она вспомнила, что ничего не ела со вчерашнего дня. Вглядываясь в темноту, она старалась определить, где находится. Далеко ли до «Меринды»? Она знала, что дорога сначала сворачивала к югу, а потом снова вела на север к «Меринде», удлиняя путь на несколько миль, но у нее не было уверенности, что ей хватит сил проехать этот крюк. Она окинула взглядом тянущиеся слева поля в бледных отсветах отступающих перед ночью сумерек, и попыталась оценить, скоро ли совсем стемнеет. Головокружение усиливалось, ее одолевала слабость. Она вдруг с испугом подумала, что не сможет добраться до «Меринды», если поедет по дороге. Оставалась единственная надежда: ехать на ферму напрямик по лугам. Пришпорив лошадь, она пустила ее галопом и скоро лошадь уже мчала ее по сухой траве пастбищ. Быстрая езда немного привела ее в чувство. Главное, что она двигалась, не оставалась на месте. Ей вспомнился Дэвид, и она заплакала.
Впереди сквозь просветы между деревьями засветились огни фермы. Она поторопила лошадь. Принимая решение сократить путь, Джоанна не учла, что дорогу ей пересекает река. Когда лошадь, в последний момент заметившая воду, попятилась, Джоанна не ожидала такого маневра. Не удержавшись, она вылетела из седла и с криком полетела на землю.
Адама мучил страх. Он помогал в кухне Пинг-Ли. Там ему велела оставаться Сара, пока она тайком сходит в миссию. В домик ему сказали не заходить, чтобы не потревожить спавшую Джоанну. Но когда Пинг-Ли прикорнула на своей койке в кухне, Адам наведался в домик, но Джоанны там не увидел. Домик стоял пустой. Он пошел в лазарет, но рабочий сказал, что туда нельзя, потому что там лежат больные. И теперь наступила ночь, а он был один.
Ему не нравилось оставаться одному, потому что это напоминало о другом случае, когда он был один. А он не хотел об этом вспоминать и знал, что вспоминать ни за что не будет. Он не давал выхода воспоминаниям, когда они старались вернуться или когда Джоанна или Сара пытались уговорить его рассказать об этом. Он не станет ни думать об этом, ни говорить. Но теперь он был сильно напуган, совсем как в тот раз, когда вошел в дом и увидел, что мама лежит на полу почему-то очень бледная. Он старался ее разбудить, но она не просыпалась. А он снова и снова звал ее и будил, и его страх перерос в ужас, когда он понял, что она уснула и не проснется уже никогда.
Адам оглядел тихий двор, и ему пришло в голову, что Джоанна с Сарой могли быть у реки. Но когда он подошел к лесу, там никого не оказалось, и ему стало еще страшнее. Он никогда не был в этом месте ночью. Потом он увидел на другой стороне реки лошадь, оседланную, но без всадника. Он перешел реку вброд в узком месте и, когда увидел лежавшую у воды женщину, словно опять очутился в фермерском доме, и страшное происходило снова. – Он бросился к Джоанне с криком:
– Мама! Мама, проснись! Не надо спать! Мама, мама! – Он тормошил ее, но она не приходила в себя.
Он стал думать. Ему надо идти за помощью. Надо сбегать и привести кого-нибудь, но он очень боялся. Он бросился на землю и стал биться головой.
– Нет, нет, нет! – кричал он от бессилия и страха. – Мама, проснись!
Он закрыл лицо руками и разрыдался. Он плохой мальчик: он не мог разбудить маму. Он не мог двинуться с места, не мог сходить за помощью. Он только сидел и плакал. Наконец, слезы кончились, и Адам посмотрел на Джоанну. Она лежала с закрытыми глазами, и волосы ее рассыпались по траве. И он вдруг понял: это не мама.
Он встал на колени и смущенно сказал:
– Джоанна? Джоанна, проснись. Проснись, пожалуйста. Ну же, Джоанна, проснись, – он потряс ее за плечо.
Он поднялся и посмотрел на нее со страхом. Потом оглянулся на огни фермы и снова посмотрел на Джоанну. Ему не хотелось ее оставлять. Он боялся ее оставлять. Но если он не приведет помощь, она может навсегда уснуть, как уснула мама.
И он повернулся и побежал.
– На помощь, на помощь! – кричал он, вбегая во двор. – Помогите! Джоанна упала!
Адам взбежал по ступенькам веранды, но в домике никого не оказалось. Он бросился на кухню: на плите стояла кастрюля, и в ней что-то варилось и булькало, но повара-китайца нигде не было видно. Адам побежал к лазарету, крича на бегу:
– Помогите, помогите!
У дверей завешенных одеялом, он остановился. Резкий запах карболки резал глаза и бил в нос. Адам развернулся и пустился бежать со двора, потом по аллее к главной дороге.
Хью радовался, что дом уже близко. Он устал, как никогда. Рядом сидела молчаливая Сара. Он встретил ее по дороге. Она рассказала, что ходила в миссию повидаться со Старой Дирири, но ей сказали, что она умерла от тифа.
– Сочувствую, Сара, – сказал он, сознавая глубину ее горя. – Мне очень жаль Дирири.
– Она была старая, – ответила Сара и больше не сказала ничего, потому что говорить о мертвых было табу. Сара знала, что смерть Дирири останется в ней навсегда и что всегда она будет думать об этом. И еще о том, что вместе со старой женщиной умерли все ее секреты, ее магия, песни и мудрость предков.
– Эй, а это кто там впереди? – сказал Хью. – Да это же Адам!
Он остановил повозку и соскочил на землю.
– Адам, ты как здесь оказался? Что случилось?
– Джоанна! Джоанне плохо! – кричал Адам. – Она там, у реки! Она упала с лошади! И она не просыпается!
Хью съехал с дороги и, как мог быстро, поехал напрямик по полям. У кромки леса он выскочил из повозки и остаток пути бежал бегом.
– Джоанна! – звал он. – Джоанна!
Потом он увидел мирно пасущуюся лошадь, и, когда подбежал к Джоанне, она уже сидела, потирая голову.
– Господи, Джоанна, – только и сказал он, падая рядом на колени.
– Меня сбросила лошадь.
– Господи, Джоанна, – снова повторил он, а затем обнял ее и, целуя, крепко прижал к себе.
Она тоже обняла его крепко и поцеловала его с таким же жаром, как и он ее.
Он заглянул ей в лицо и увидел слезы.
– Дэвид умер, Хью, – сказала она. – Это все так ужасно.
Он помог ей подняться, и они долго стояли, прижавшись друг к другу.
Потом к ним подошел Адам.
– Джоанна, как ты? Я так испугался. Ты не хотела просыпаться, как мама. Но теперь все хорошо, да? Я привел помощь, верно?
– Верно, Адам, – ответила Джоанна. Она вдруг почувствовала прилив бодрости, слабость и усталость ушли. В объятиях Хью она ощущала только его силу, и ей хотелось, чтобы он никогда ее не отпускал. – Да, Адам, ты все сделал правильно, – подтвердила она.
11
Сара собрала свои амулеты отнесла их снова к реке. Ее магия действовала: тиф ушел. И хотя многие в районе умерли, Джоанна, Хью и Адам остались живы. Все говорили, что болезнь завез в Западную Викторию мистер Шапиро, но Сара считала, что песня-отрава тоже была к этому причастна. Она верила в это, потому что ее пение, как видно, отвело зло. Теперь ритуальные предметы следовало предать земле, потому что они обладали силой. У каждого была своя жизнь, и к ним следовало проявлять должное уважение. Раскапывая мягкую глину на берегу пруда, она пела заключительную песню. Это была песня любви.
Сара видела, как растет взаимная любовь Хью и Джоанны и любовь их к маленькому мальчику, начавшему понемногу оправляться от глубокой душевной раны. Но Хью предстояла женитьба, и Джоанна собиралась уехать. Однако Сара считала, что Джоанна должна остаться. Здесь ее место, сюда она пришла, следуя за своей песенной линией. Песня Сары имела большую силу. Она переняла ее у матери очень давно, до того, как та ушла в пустыню и не вернулась. Сара теперь хотела этой песней соединить Хью и Джоанну.
Тщательно, чтобы никто не смог найти, она зарыла все атрибуты магии и, когда выпрямилась, завершив работу, увидела среди деревьев старика. В руках он держал бумеранг, какие приходили покупать в миссию богатые люди, чтобы повесить на стены в своих домах. На какой-то миг старик показался Саре призраком. Иезекииль ходил в брюках и рубахе, выданных ему в миссии, но голову его охватывал поддерживающий волосы волосяной шнурок, а на обнаженных руках виднелись ритуальные шрамы, оставшиеся с давних времен. Он направился к ней, дождавшись, когда она завершит обряд и ритуал позволит приблизиться к ней. Сара почтительно встала. Они стояли и смотрели друг на друга в кружеве тени окружавших поляну деревьев.
– Старший Отец, – обратилась к старику Сара, – здесь сильная магия. Магия хранительницы песен и магия песни-отравы. Между ними идет борьба. Мне нужна ваша помощь.
Он перевел взгляд на бумеранг, который держал в руках. Это был не «возвращающийся», а «убивающий» бумеранг. Когда-то давно он сам его вырезал, и на нем хранились магические знаки его юности. И теперь, глядя на бумеранг, Иезекииль пытался понять, в чем мог быть смысл его глубоких и продолжительных раздумий в последние несколько недель. Ему еще не приходилось столько размышлять. Как и обещал Саре, он все это время ждал и наблюдал, но для него ничего не прояснилось. Былая простота ушла. В прежнее время все происходило по предписанным законам. Закон устанавливал, когда теща могла обращаться к зятю; закон указывал, что матери, когда сын проходил обряд посвящения, следовало говорить с ним на особом языке; закон определял, где и кому надлежало сидеть у костра, чья обязанность приносить воду. В ту пору до прихода белых людей все знали законы и чтили их, во всем был порядок, потрясений избегали. Теперь законы нарушались, о порядке стали забывать, и старики, такие, как Иезекииль, не знали, что обо всем этом думать и как это понимать.
В нем боролись противоречивые чувства к белой женщине из «Меринды». Он наблюдал за ней, опасался ее, и в то же время она приводила его в замешательство и поражала. Старик думал теперь о том, что говорила о ней Сара. Он был свидетелем того, как Джоанна творила чудеса, спасая людей от болезни, а также оберегая себя, Адама и Хью. Этого человека Иезекииль уважал и считал своим другом.
– Почему ты поешь песню любви? – спросил он.
– Чтобы Джоанна осталась. Сегодня утром она уехала. Хью должен вернуть ее.
Когда Сара продолжила пение, Иезекииль хмыкнул и посмотрел на небо. Пение песен любви относилось к женской магии;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Луиза оглядела ее, отметила строгий фасон платья, ярко-рыжие волосы, убранные под скромную шляпку. Луиза знала, кто перед ней. Она слышала, как муж говорил о новой официантке у Финнегана.
– Сожалею, но у нас достаточно помощников.
Айви посмотрела на горы провизии и простыней, и нескончаемые ряды бутылок на столах. Она видела, что на лужайке не было и половины людей, чтобы справиться со всей этой массой. Она взглянула на Полин, высокую и красивую, совсем не похожую на Фрэнка. Она представила себе человека, занимавшего ее мысли все эти месяцы, с того самого вечера, как она нарисовала его. Ей вспомнилось, как ждала она прихода Фрэнка в паб, как ей хотелось принять его приглашения, но она остерегалась из-за того, что случилось с ней в прошлом. Потом последовало приглашение в церковь, и Айви позволила мечтам парить, но яркий свет реальности не оставил от них и следа.
– Я понимаю, – сказала она и ушла.
– Кто это такая? – спросила Полин у вернувшейся к столу Луизы.
– Так, никто. Простая официантка. Она предлагала помощь.
– И ты ее выпроводила?
– Помощники такого сорта нам здесь не нужны.
– Луиза, это мой дом, и я решаю, кого в нем принимать, а кого – нет.
Полин опустила рукава, собираясь отправиться вдогонку за женщиной. Но не успела она сойти с места, как на лужайке появился человек, в котором Полин узнала лакея из Килмарнока.
– Мистер Макгрегор просит вас приехать к ним сейчас же.
Полин распорядилась подать экипаж и поспешила в Килмарнок, где нашла Колина у постели жены. Кристина бредила и горела огнем. В углу бледный от страха стоял маленький Джадд.
– Я нигде не могу отыскать Рамзи, – жаловался Колин. – А сегодня утром слегла женщина, ухаживавшая за Кристиной. Вы не могли бы посидеть с ней? Я хочу съездить в «Меринду» за мисс Друри.
Полин смотрела на него и не узнавала. Куда делся его здоровый, всегда безупречный вид. Перед ней был невероятно бледный и худой человек, совсем не похожий на кичливого наследника родового замка в Шотландии.
– Нет, Колин, лучше вы оставайтесь, а за мисс Друри съезжу я.
Хью въехал в тихий и пустынный двор «Меринды». Соскочив с седла, он вошел в лазарет в тот момент, когда Джоанна накрывала простыней лицо одного из рабочих. Она посмотрела на него, и он увидел темные круги у нее под глазами. Платье висело на ней, как будто было с чужого плеча.
– Хью, – сказала она и повалилась на пол. Он отнес ее в домик и уложил на постель.
– Джоанна, – позвал он, касаясь ее лица. Ее веки затрепетали. Она глубоко дышала во сне.
Он сидел рядом и не сводил с нее глаз. Она была красивая, но такая хрупкая. Лицо похудело, и кожа слишком туго обтягивала скулы.
На пороге стояла Полин. С минуту она наблюдала за ними, видела, как озабоченно склонился Хью над Джоанной.
– Она больна?
– Полин? – удивился он, поднимая голову. – Она не больна, а только устала до крайности. Ей обязательно нужно поспать.
– Колин Макгрегор просит ее приехать. Кристине очень плохо.
– Передай, что Джоанна немного поспит и приедет. Полин еще раз отметила, с каким выражением на лице склонился к Джоанне Хью и как смотрел на нее. Она молча повернулась и вышла.
Вернувшись в Килмарнок, она сказала Колину, не покидавшему своего поста у постели Кристины:
– Мисс Друри приедет позднее.
– Почему она сразу не приехала?
Полин медлила с ответом. Она никак не могла выбросить из головы увиденную картину: Хью у постели Джоанны нежно касается ее лица.
– Она занята рабочими фермы, – наконец сказала она и сама удивилась, как легко ей далась ложь.
Три часа спустя Кристина умерла, унеся с собой не родившееся дитя. Колин рыдал, крепко прижимая к себе тело жены. Шестилетний Джадд, все также стоявший в своем углу, понял, что случилось то страшное, чего он всегда боялся: его мать присоединилась к призракам, обитавшим в кабинете отца.
Джоанну разбудил стук в дверь. Глубокий сон не хотел ее отпускать. Наконец она села, чувствуя сильную слабость. Оглядевшись, Джоанна поняла, что уже далеко за полдень. Она начала припоминать, как попала в дом, и вдруг вспомнила: она свалилась от слабости в лазарете.
– Кто там? – спросила она, когда стук повторился.
– Мисс Друри, вам послание от доктора Рамзи, – ответили снаружи, и Джоанна узнала голос одного из работников.
– Одну минуту, – сказала она. Такой слабости у нее никогда прежде не было.
Она открыла дверь, и рабочий передал ей письмо, которое привез рассыльный из Камерона.
Записка была от квартирной хозяйки Дэвида. Она сообщала, что доктор Рамзи заболел и просит ее приехать.
– Том, запряги, пожалуйста, повозку, мне надо ехать в город, – попросила она.
– Мистер Уэстбрук уехал в повозке, мисс.
– Тогда скажи кому-нибудь в конюшне, что я прошу седлать лошадь. Ты не знаешь, где Сара и Адам?
– Малыш на кухне помогает Пинг-Ли, а девочка сказала, что должна идти с поручением.
Умывшись и причесавшись, Джоанна почувствовала себя бодрее, хотя усталость полностью не прошла. Гадая, с каким поручением отправилась Сара, она написала записку, куда едет, и оставила ее на столе. В сгущающихся сумерках она спешила, как могла. Наконец она добралась до пансиона, где жил Рамзи. Дэвид лежал в постели, а в комнате витал дух смерти. Она взглянула на него: посиневшие губы и необычная бледность указывали, что у него не тиф. Он принял яд, попробовал экспериментальное «лечение». На тумбочке рядом с постелью стояли флаконы с карболовой кислотой и йодом.
Она села рядом и положила ему на лоб влажное полотенце.
В дверях, ломая руки, стояла квартирная хозяйка.
– Я не знала, что делать, – говорила она. – Он доктор и все такое.
Рамзи открыл глаза и улыбнулся Джоанне.
– У меня были симптомы… в тот день, когда я в последний… раз видел вас, Джоанна, – говорил он с большим трудом. – Когда… я установил у Билла Ловелла перитонит. Я… знал, что у меня тиф.
– Тсс, не надо говорить, – сказала она. – Я буду за вами ухаживать.
– Нет, Джоанна, – возразил он. – Я знаю, что сделал. Я с самого начала знал, что нельзя ставить эксперименты на других. Сначала мне надо было все проверить на себе, – он показал на флаконы с отравой. – Я хотел внести вклад в медицину. Мне хотелось быть таким, как Дженнер и Пастер. Но… это все не лечит, Джоанна. Я убил себя, вот все, чего я добился. Жаль, что все впустую…
Он умер с открытыми глазами, и Джоанна осторожно закрыла их.
Она медленно ехала по проселочной дороге в «Меринду», и лицо Дэвида стояло у нее перед глазами. Внутри у нее все застыло, умерло, как все те, кого свел в могилу тиф. Стремительно надвигалась ночь, но она этого не сознавала. Груз всех этих жизней давил ей на плечи. Как ей понимать происходящее? Может быть, прав старик Иезекииль? Может быть, страшная беда миновала бы эти края, если бы она не появилась здесь?
У нее закружилась голова. Она вспомнила, что ничего не ела со вчерашнего дня. Вглядываясь в темноту, она старалась определить, где находится. Далеко ли до «Меринды»? Она знала, что дорога сначала сворачивала к югу, а потом снова вела на север к «Меринде», удлиняя путь на несколько миль, но у нее не было уверенности, что ей хватит сил проехать этот крюк. Она окинула взглядом тянущиеся слева поля в бледных отсветах отступающих перед ночью сумерек, и попыталась оценить, скоро ли совсем стемнеет. Головокружение усиливалось, ее одолевала слабость. Она вдруг с испугом подумала, что не сможет добраться до «Меринды», если поедет по дороге. Оставалась единственная надежда: ехать на ферму напрямик по лугам. Пришпорив лошадь, она пустила ее галопом и скоро лошадь уже мчала ее по сухой траве пастбищ. Быстрая езда немного привела ее в чувство. Главное, что она двигалась, не оставалась на месте. Ей вспомнился Дэвид, и она заплакала.
Впереди сквозь просветы между деревьями засветились огни фермы. Она поторопила лошадь. Принимая решение сократить путь, Джоанна не учла, что дорогу ей пересекает река. Когда лошадь, в последний момент заметившая воду, попятилась, Джоанна не ожидала такого маневра. Не удержавшись, она вылетела из седла и с криком полетела на землю.
Адама мучил страх. Он помогал в кухне Пинг-Ли. Там ему велела оставаться Сара, пока она тайком сходит в миссию. В домик ему сказали не заходить, чтобы не потревожить спавшую Джоанну. Но когда Пинг-Ли прикорнула на своей койке в кухне, Адам наведался в домик, но Джоанны там не увидел. Домик стоял пустой. Он пошел в лазарет, но рабочий сказал, что туда нельзя, потому что там лежат больные. И теперь наступила ночь, а он был один.
Ему не нравилось оставаться одному, потому что это напоминало о другом случае, когда он был один. А он не хотел об этом вспоминать и знал, что вспоминать ни за что не будет. Он не давал выхода воспоминаниям, когда они старались вернуться или когда Джоанна или Сара пытались уговорить его рассказать об этом. Он не станет ни думать об этом, ни говорить. Но теперь он был сильно напуган, совсем как в тот раз, когда вошел в дом и увидел, что мама лежит на полу почему-то очень бледная. Он старался ее разбудить, но она не просыпалась. А он снова и снова звал ее и будил, и его страх перерос в ужас, когда он понял, что она уснула и не проснется уже никогда.
Адам оглядел тихий двор, и ему пришло в голову, что Джоанна с Сарой могли быть у реки. Но когда он подошел к лесу, там никого не оказалось, и ему стало еще страшнее. Он никогда не был в этом месте ночью. Потом он увидел на другой стороне реки лошадь, оседланную, но без всадника. Он перешел реку вброд в узком месте и, когда увидел лежавшую у воды женщину, словно опять очутился в фермерском доме, и страшное происходило снова. – Он бросился к Джоанне с криком:
– Мама! Мама, проснись! Не надо спать! Мама, мама! – Он тормошил ее, но она не приходила в себя.
Он стал думать. Ему надо идти за помощью. Надо сбегать и привести кого-нибудь, но он очень боялся. Он бросился на землю и стал биться головой.
– Нет, нет, нет! – кричал он от бессилия и страха. – Мама, проснись!
Он закрыл лицо руками и разрыдался. Он плохой мальчик: он не мог разбудить маму. Он не мог двинуться с места, не мог сходить за помощью. Он только сидел и плакал. Наконец, слезы кончились, и Адам посмотрел на Джоанну. Она лежала с закрытыми глазами, и волосы ее рассыпались по траве. И он вдруг понял: это не мама.
Он встал на колени и смущенно сказал:
– Джоанна? Джоанна, проснись. Проснись, пожалуйста. Ну же, Джоанна, проснись, – он потряс ее за плечо.
Он поднялся и посмотрел на нее со страхом. Потом оглянулся на огни фермы и снова посмотрел на Джоанну. Ему не хотелось ее оставлять. Он боялся ее оставлять. Но если он не приведет помощь, она может навсегда уснуть, как уснула мама.
И он повернулся и побежал.
– На помощь, на помощь! – кричал он, вбегая во двор. – Помогите! Джоанна упала!
Адам взбежал по ступенькам веранды, но в домике никого не оказалось. Он бросился на кухню: на плите стояла кастрюля, и в ней что-то варилось и булькало, но повара-китайца нигде не было видно. Адам побежал к лазарету, крича на бегу:
– Помогите, помогите!
У дверей завешенных одеялом, он остановился. Резкий запах карболки резал глаза и бил в нос. Адам развернулся и пустился бежать со двора, потом по аллее к главной дороге.
Хью радовался, что дом уже близко. Он устал, как никогда. Рядом сидела молчаливая Сара. Он встретил ее по дороге. Она рассказала, что ходила в миссию повидаться со Старой Дирири, но ей сказали, что она умерла от тифа.
– Сочувствую, Сара, – сказал он, сознавая глубину ее горя. – Мне очень жаль Дирири.
– Она была старая, – ответила Сара и больше не сказала ничего, потому что говорить о мертвых было табу. Сара знала, что смерть Дирири останется в ней навсегда и что всегда она будет думать об этом. И еще о том, что вместе со старой женщиной умерли все ее секреты, ее магия, песни и мудрость предков.
– Эй, а это кто там впереди? – сказал Хью. – Да это же Адам!
Он остановил повозку и соскочил на землю.
– Адам, ты как здесь оказался? Что случилось?
– Джоанна! Джоанне плохо! – кричал Адам. – Она там, у реки! Она упала с лошади! И она не просыпается!
Хью съехал с дороги и, как мог быстро, поехал напрямик по полям. У кромки леса он выскочил из повозки и остаток пути бежал бегом.
– Джоанна! – звал он. – Джоанна!
Потом он увидел мирно пасущуюся лошадь, и, когда подбежал к Джоанне, она уже сидела, потирая голову.
– Господи, Джоанна, – только и сказал он, падая рядом на колени.
– Меня сбросила лошадь.
– Господи, Джоанна, – снова повторил он, а затем обнял ее и, целуя, крепко прижал к себе.
Она тоже обняла его крепко и поцеловала его с таким же жаром, как и он ее.
Он заглянул ей в лицо и увидел слезы.
– Дэвид умер, Хью, – сказала она. – Это все так ужасно.
Он помог ей подняться, и они долго стояли, прижавшись друг к другу.
Потом к ним подошел Адам.
– Джоанна, как ты? Я так испугался. Ты не хотела просыпаться, как мама. Но теперь все хорошо, да? Я привел помощь, верно?
– Верно, Адам, – ответила Джоанна. Она вдруг почувствовала прилив бодрости, слабость и усталость ушли. В объятиях Хью она ощущала только его силу, и ей хотелось, чтобы он никогда ее не отпускал. – Да, Адам, ты все сделал правильно, – подтвердила она.
11
Сара собрала свои амулеты отнесла их снова к реке. Ее магия действовала: тиф ушел. И хотя многие в районе умерли, Джоанна, Хью и Адам остались живы. Все говорили, что болезнь завез в Западную Викторию мистер Шапиро, но Сара считала, что песня-отрава тоже была к этому причастна. Она верила в это, потому что ее пение, как видно, отвело зло. Теперь ритуальные предметы следовало предать земле, потому что они обладали силой. У каждого была своя жизнь, и к ним следовало проявлять должное уважение. Раскапывая мягкую глину на берегу пруда, она пела заключительную песню. Это была песня любви.
Сара видела, как растет взаимная любовь Хью и Джоанны и любовь их к маленькому мальчику, начавшему понемногу оправляться от глубокой душевной раны. Но Хью предстояла женитьба, и Джоанна собиралась уехать. Однако Сара считала, что Джоанна должна остаться. Здесь ее место, сюда она пришла, следуя за своей песенной линией. Песня Сары имела большую силу. Она переняла ее у матери очень давно, до того, как та ушла в пустыню и не вернулась. Сара теперь хотела этой песней соединить Хью и Джоанну.
Тщательно, чтобы никто не смог найти, она зарыла все атрибуты магии и, когда выпрямилась, завершив работу, увидела среди деревьев старика. В руках он держал бумеранг, какие приходили покупать в миссию богатые люди, чтобы повесить на стены в своих домах. На какой-то миг старик показался Саре призраком. Иезекииль ходил в брюках и рубахе, выданных ему в миссии, но голову его охватывал поддерживающий волосы волосяной шнурок, а на обнаженных руках виднелись ритуальные шрамы, оставшиеся с давних времен. Он направился к ней, дождавшись, когда она завершит обряд и ритуал позволит приблизиться к ней. Сара почтительно встала. Они стояли и смотрели друг на друга в кружеве тени окружавших поляну деревьев.
– Старший Отец, – обратилась к старику Сара, – здесь сильная магия. Магия хранительницы песен и магия песни-отравы. Между ними идет борьба. Мне нужна ваша помощь.
Он перевел взгляд на бумеранг, который держал в руках. Это был не «возвращающийся», а «убивающий» бумеранг. Когда-то давно он сам его вырезал, и на нем хранились магические знаки его юности. И теперь, глядя на бумеранг, Иезекииль пытался понять, в чем мог быть смысл его глубоких и продолжительных раздумий в последние несколько недель. Ему еще не приходилось столько размышлять. Как и обещал Саре, он все это время ждал и наблюдал, но для него ничего не прояснилось. Былая простота ушла. В прежнее время все происходило по предписанным законам. Закон устанавливал, когда теща могла обращаться к зятю; закон указывал, что матери, когда сын проходил обряд посвящения, следовало говорить с ним на особом языке; закон определял, где и кому надлежало сидеть у костра, чья обязанность приносить воду. В ту пору до прихода белых людей все знали законы и чтили их, во всем был порядок, потрясений избегали. Теперь законы нарушались, о порядке стали забывать, и старики, такие, как Иезекииль, не знали, что обо всем этом думать и как это понимать.
В нем боролись противоречивые чувства к белой женщине из «Меринды». Он наблюдал за ней, опасался ее, и в то же время она приводила его в замешательство и поражала. Старик думал теперь о том, что говорила о ней Сара. Он был свидетелем того, как Джоанна творила чудеса, спасая людей от болезни, а также оберегая себя, Адама и Хью. Этого человека Иезекииль уважал и считал своим другом.
– Почему ты поешь песню любви? – спросил он.
– Чтобы Джоанна осталась. Сегодня утром она уехала. Хью должен вернуть ее.
Когда Сара продолжила пение, Иезекииль хмыкнул и посмотрел на небо. Пение песен любви относилось к женской магии;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60