А посмотри на меня. Вот что значит иметь детей. Я старалась похудеть, но приходится приглядывать, как для нас восьмерых готовится еда, и снимать пробу. И это трижды в день!
Полин собрала луки со стрелами и разложила их на столике.
– Тебе везет – продолжала Луиза. – Джадд в школе, Колин часто обедает в клубе. Тебе легко избежать искушения.
Но Полин не слушала ее, погрузившись в свои мысли. «Я знаю, что Колин способен любить, – размышляла она. – Выходя за него замуж, я понимала, что он едва ли полюбит снова, но я знаю, что в глубине души у него хранится способность любить». Ей как-то случилось наблюдать проявление этой любви, когда девять лет назад она заехала навестить Кристину и увидела Колина, сидевшего рядом с молодой женой. Он был таким нежным, заботливым, влюбленным до самозабвения. В нем должен остаться глубоко скрытый источник нежных чувств. Полин думала, что, возможно, ошиблась, полагая, что Колин не может полюбить, и по этой причине она не смогла найти путь к этому роднику, а он, может быть, остается там, в ожидании ее.
– Боже, посмотри только на эту девушку! – воскликнула Луиза. – Готова поклясться, что она взрослеет не по дням, а по часам!
Полин обернулась и увидела направляющуюся к ним старшую дочь Луизы Минерву Гамильтон. Высокая, с темными миндалевидными глазами, чувственным ртом и копной красивых волос, Минерва, стоявшая на пороге шестнадцатилетия, притягивала взгляды мужчин. Полин заметила, как они поворачиваются, глядя ей вслед.
– Молодые люди начали к нам заглядывать, – обмахиваясь веером, говорила Луиза. – Я говорю себе, что она еще слишком молода. Но потом вспоминаю, что сама я вышла замуж за мистера Гамильтона в восемнадцать лет, а Минерве всего два с половиной года до восемнадцати. И подумать только! – она рассмеялась. – Я считала, что у меня с малышами покончено наконец, а теперь вот думаю, что скоро, может быть, и бабушкой стану!
Полин очень хотелось сказать Луизе, чтобы та замолчала. С большим трудом она сдержала себя и погрузилась в размышления о том, как вызвать у Колина любовь к ней и зачать ребенка.
Колин стоял перед раскрытыми дверями кабинета, ведущими в сад, и полной грудью вдыхал горячий и сухой воздух. Не верилось, что оставался один месяц до календарной зимы. Ночь, скорее, напоминала январскую, чем апрельскую. Как и другие овцеводы в колонии Виктория, он молил Бога, чтобы засуха не отразилась на качестве шерсти. На мировом рынке цены на шерсть упали. Двадцать лет назад шерсть шла по цене двадцать два цента за фунт, а теперь она не дотягивала и до двенадцати. Увеличивать годовой доход Килмарнока становилось все труднее. А теперь еще и эта засуха.
Колин смотрел на свое отражение в окне и видел лицо отца, тринадцатого владельца Килмарнока, человека внешне очень интересного и сурового, способного одним своим взглядом заставить мужчину замолчать, а у женщины вызвать дрожь. Это было лицо хозяина, человека, в чьих руках власть. Отец Колина обладал этой властью в своем замке на острове Скай. А Колин знал, что его властная внешность всего лишь видимость. Власть его была иллюзорной. Она зависела от дождей и засухи, от овец и травы. Его власть над тридцатью тысячами акров земли основывалась не как у его отца на родословной и правах, соответствующих титулу, а на капризах погоды и экономики. Колин прекрасно понимал, что может всего лишиться, если не будет неустанно за всем следить.
Он думал о Хью Уэстбруке. Несмотря на трудности «Меринды», вызванные засухой, Уэстбруку удалось добиться успеха со своей новой породой овец. Когда семь лет назад Хью свел барана породы рамбулье со своими овцами, Колин первый поднял его на смех.
– Ему ничего не удастся добиться, – говорил он Джону Риду и Иагу Гамильтону. – Любой дурак знает, что к западу от Дарлинг-Даунз невозможно держать овец. Но новая порода из «Меринды» оказалась многообещающей. Несколько овцеводов купили у Хью баранов и стали подбирать им лучших овец и тщательно заниматься селекцией и выбраковкой стада. В результате порода приобрела повышенную выносливость. Теперь уже третье поколение росло на землях, считавшихся ранее не пригодными для содержания овец, и о породе из «Меринды» заговорили от Коулрейна до Барку.
И Колин ненавидел Хью за это… и за многое другое.
Когда Колину достались 5 тысяч бесполезных акров у подножия гор и он обрушил изгородь вдоль границ с «Мериндой», ему показалось, что удача на его стороне, потому что в результате большая часть стада Уэстбука погибла в реке. Однако после этого в районе на него стали смотреть косо, и ему пришлось обуздать свою жажду могущества и мести. Но Макгрегор не мог простить Хью, что он не отпустил Джоанну Друри помочь его умирающей жене. Колин дожидался, когда настанет подходящий момент, и не собирался его упускать. Он хотел, чтобы Хью было так же больно, как в свое время ему, Колину. И его потеря должна была стать такой же огромной.
В дверь постучали, и в комнату со шляпой в руке вошел его бывший управляющий Локи Макбин.
– Добрый вечер, мистер Макгрегор. Я только что вернулся.
– Вижу, что вернулся. Ну, что скажешь?
Несколько лет назад бывший управляющий Локи получил повышение и теперь занимался сбором арендной платы с земельных участков Макгрегора, находящихся в разных частях района. Несколько семей, работавших на участках Колина, платили ему арендную плату и передавали доходы от того, что производили, оставляя себе небольшой процент от вырученных средств. Другие покупали у него маленькие земледельческие хозяйства или овцефермы и регулярно вносили плату по закладной и плюс к этому процент от дохода от продажи шерсти. Локи должен был следить, чтобы платежи поступали вовремя и без всякого обмана. И в трудные времена, такие, как складывались теперь для некоторых мелких фермеров, Локи заботился о том, чтобы они вносили плату в любом случае, даже если она была им не по силам.
Локи достал потрепанную бухгалтерскую книгу и положил на стол перед Колином.
– Вам придется повысить ставку процента по закладной Драммонда, мистер Макгрегор.
– Почему? В чем дело?
– Шерсть в этом году у них из-за засухи будет плохая, и после стрижки вас ждут потери прибыли.
В районе у некоторых землевладельцев существовала такая практика: если арендатор не мог обеспечить годовой доход от продажи шерсти, тогда для компенсации убытков повышались размеры платежей по закладной. Но проблема состояла в том, что в случае, если мелким фермерам, таким как Драммонд, приходилось платить повешенный процент по закладной, они старались сократить расходы по другим статьям и обычно давали расчет наемным рабочим, увеличивая безработицу в районе.
– Дай ему месяц, – распорядился Колин. – А если не заплатит, выселишь его.
– У Драммондов восемь детей.
– Я за них не отвечаю. Дальше что?
Несколько минут они занимались бухгалтерией, и Локи назвал еще несколько семей, которым грозило выселение. Это были фермы, далекие от проблем, стоявших перед Драммондами. Они ожидали получить хороший доход и рассчитывали выручить достаточно денег, чтобы полностью расплатиться по закладной после продажи шерсти или зерна. В таких случаях Макгрегор действовал следующим образом: он предъявлял долговое обязательство на собственность и требовал полного расчета по нему немедленно, до сезона стрижки или уборки урожая, тем самым обрекая на выселение фермера с семьей без гроша в кармане, в то время как у Колина оставался первоначальный капитал, вложенный этим человеком в ферму. После этого Колин предпринимал новый маневр: продавал эту ферму очередному обладателю небольших средств. При этом Макгрегор предполагал согнать в свое время с земли и этого беднягу, когда тот слишком близко подойдет к тому, чтобы оказаться хозяином фермы. Для Колина это был до смешного простой способ зарабатывать деньги, и он с презрением смотрел на тех землевладельцев, которые не пользовались этой практикой, поскольку ничего противозаконного в ней не было.
После ухода Макбина Колин достал полученное утром письмо из Шотландии и прочитал единственную фразу, имевшую для него значение среди нескольких листов, исписанных рукой матери: «Твой отец очень болен. Мне бы хотелось, чтобы ты приехал домой».
«Домой», – с горечью думал Колин. Он бы с большим желанием вернулся домой. Не по своей охоте он оказался вдали от родной земли. Колин сделал попытку помириться с отцом, когда приезжал с Полин на остров Скай семь лет назад во время их свадебного путешествия. Но сэр Роберт принять их отказался. Он так и не смог забыть слова сына, сказанные ему много лет назад, во время спора по поводу вытеснения фермеров с земли, чтобы освободить площади для производства баранины, обещавшего высокие прибыли. Колин тогда отвернулся от своего наследия, родных мест и уплыл в Австралию. Колин с Полин провели две недели, изучая Скай. Они гуляли по лесу, ездили верхом по пустошам, где паслись черномордые овцы, охотились в окружающих замок лесах и удили рыбу в озере Килмарнок. Они обнаружили замшелые кельтские кресты и надгробия с надписями, не поддающимися прочтению; они ужинали в обществе леди Энн и затем уехали, внезапно прервав визит, так и не повидавшись с сэром Робертом.
В дверь снова постучали, вновь отвлекая Колина от размышлений. В кабинет вошел пятнадцатилетний Джадд в форме сельскохозяйственного колледжа Тонгарра: серых фланелевых брюках и темно-синей куртке. Он был высокий и тонкий, как тростинка; его белокурые с серебристым оттенком волосы напоминали шелк, а ярко-голубые глаза обезоруживали своей ясностью.
– Можно мне поговорить с вами, отец?
– Конечно, сын, заходи, – обрадовался ему Колин. Джадд закрыл дверь и в нерешительности остановился.
Он предпочел бы разговаривать с отцом в другом месте, в гостиной, например, где не чувствовалось бы так сильно гнета истории и незримого присутствия давно ушедших в мир иной. Хотя ему было почти шестнадцать, но кабинет отца по-прежнему пугал его. Джадд старался не смотреть на последнюю вышивку, присланную леди Энн и висевшую на стене в рамке под стеклом. Это было стихотворение под названием: «Церковь с привидениями в Килмарноке»: «Приближался Килмарнок, где призраки и вурдалаки кричат по ночам». Джадду больше нравились стихи об австралийской глуши, например, баллады Хью Уэстбрука, в которых он рассказывал о золотом солнце и сияющих небесах, о людях, полных жизненных сил, не боящихся призраков и легенд.
– Так о чем ты хотел поговорить со мной, Джадд? – напомнил Колин, наливая себе виски. Он с нетерпением ждал дня, когда сможет представить Джадда в городском мужском клубе, и они в первый раз выпьют вместе.
– Они просят меня принять решение, отец. Мне скоро шестнадцать, и мой курс обучения завершится спустя год после этого. Но если я решу остаться, тогда меня зачислят на специальный…
Колин жестом прервал его.
– Джадд, тебе известно мое мнение на этот счет. Я тебе уже его высказал. Зачем снова возвращаться к этому?
– Отец, я думаю, вы несправедливы ко мне.
– Джадд, тебе только пятнадцать, – терпеливо улыбаясь, наставлял сына Колин. – Ты сам не знаешь, чего тебе на самом деле хочется.
– Мне скоро шестнадцать. Разве вы не знали в шестнадцать, чего хотите?
– Я думал тогда, что знаю, – Колин теперь улыбался грустно и глубокомысленно. – Я был молод, не знал жизни и наделал много ошибок. Мне хочется уберечь тебя от этого.
– Я бы предпочел совершать собственные ошибки, сэр.
Перед мысленным взором Колина промелькнуло грозное лицо сэра Роберта.
– Ошибки причиняют боль, – сказал он Джадду. – Мне хочется избавить тебя от мучений, через которые пришлось пройти мне. Временами я жалею, что поддался твоим докучливым просьбам позволить тебе ехать в Тонгарра. Мне следовало, как я и планировал, отправить тебя учиться в Англию. Но я подумал, что твоя учеба в сельскохозяйственной школе пойдет в будущем на пользу Килмарноку. Теперь мне ясно, что я ошибался.
– Но, отец, школа мне подходит, – нетерпеливо возразил Джадд. – Думаю, что в свое время я смогу использовать полученные знания для выведения какого-нибудь нового сорта пшеницы, устойчивой к засухе.
– Джадд, но ты же овцевод. А не земледелец, – Колин обошел стол и положил руку на плечо сыну. – Мне бы не хотелось, чтобы мы ссорились. Неужели ты не понимаешь, что я забочусь о твоих интересах. Я не позволю тебе унизить себя, став учителем.
– Но я же не останусь учителем навсегда, отец. Мне хочется быть ученым.
Колин покачал головой. И откуда в мальчике столько упрямства? И вдруг Колин представил, как сам стоял когда-то перед человеком с таким же непреклонным, как у него теперь, лицом, в похожем кабинете в большом каменном замке почти таком же, как этот. В ушах его звучал голос отца:
– Придет день, и ты станешь хозяином Килмарнока. Я запрещаю тебе ехать в Австралию.
«Нет, – думал Колин. – Тогда все было иначе. Я должен был уехать. Должен был найти свой путь в жизни».
– Джадд, – сказал он решительно. – Я построил эту ферму для тебя. В тот день, когда ты родился, я пообещал, что передам тебе свои владения. Как же ты можешь сейчас говорить мне, что готов довольствоваться должностью учителя?
– Отец, я не собираюсь пока ни на чем останавливаться. Мне хочется столько всего узнать и сделать.
– Джадд, ты в свое время станешь хозяином Килмарнока.
– Отец, я не шотландский лорд и никогда им не буду. Я – австралиец и горжусь этим.
Колин нетерпеливо вздохнул. И откуда только у мальчика взялись эти представления? С самого раннего детства Колин постоянно рассказывал Джадду о его родовом замке. Он описывал ему строгую красоту острова Скай, часто покрытые тучами небеса, луга, подобные толстому зеленому бархату, суровое великолепие гор Куллинз, озера, напоминающие жидкий сплав олова со свинцом, скалистые горы, обветшавшие фермерские домики – все, что было ему дорого. Колин учил Джадда любви и преданности родовому имению Килмарнок и Шотландии в целом. Первая песня, выученная Джаддом, была на стихи Бернса:
В горах мое сердце
Доныне я там.
По следу оленя
Лечу по скалам.
Куда же теперь подевалась эта преданность? В чем он ошибся, прививая сыну чувства принадлежности роду и кельтскую гордость? Героями детства Джадда должны были бы быть Уильям Уоллес и Роберт Брюс, но вместо этого он восхищался мятежным каторжником по имени Паркхилл и разбойником Келли.
Проходившая по коридору Полин услышала голоса, доносившиеся из-за закрытой двери кабинета. Она остановилась и прислушалась, думая о том, что, может быть, это подходящий момент, чтобы поговорить с Колином. Сказать о своем желании поехать отдохнуть с ним вдвоем в какое-нибудь романтическое место. Из услышанного она поняла, что это очередной спор с Джаддом.
Иногда ей хотелось, чтобы сын Колина был ее собственным. Высокий и привлекательный внешне, он больше походил на свою мать, чем на отца, и к тому же был умен и приятен по натуре. Вначале Полин пыталась стать ему матерью, но успехи ее на этом пути оказались более чем скромные. Ни он, ни она не могли справиться с мыслью, что он ребенок другой женщины. В конечном итоге, ей не удалось чувствовать себя с ним непринужденно. И Джадд с детской чуткостью сумел это уловить. Он называл ее «Полин» и, представляя друзьям, говорил: «Это жена моего отца». Но ей иногда хотелось, чтобы, по крайней мере, перед друзьями он называл ее мамой.
Полин слегка приоткрыла дверь и увидела в щель, как Колин прошел к столику с напитками и налил себе виски. В сорок восемь лет Колин выглядел превосходно. Он поддерживал себя в прекрасной физической форме, а проседь в черных волосах только украшала его. Полин вспомнила, как сильно влекло ее к нему во время их медового месяца, как страстно ей хотелось, чтобы он прикоснулся к ней. Когда же она охладела к нему? Когда угасло в ней это влечение и он стал просто человеком, вместе с которым она жила в одном доме? Потом ей вспомнился Джон Прайор, взволновавший ее совсем иначе. Он пробудил в ней прежние чувства, которые она испытывала когда-то к Хью Уэстбруку: сердечное тепло, нежность, равно как и страсть.
Она услышала, как Колин сказал Джадду:
– Никто из Макгрегоров Килмарнока никогда не был учителем, и мы не станем вводить это новшество.
– Но отец, – пытался возразить Джадд.
– Господи, сын, что бы подумала твоя мать?
– Полин не возражает.
– Не она! Твоя настоящая мать!
Полин застыла на месте, потом тихонько прикрыла дверь и осталась стоять, уставясь в полумрак коридора. Так, значит, она предположила верно: любовь в Колине жила, но не к ней. Конечно, она всегда это знала. Его сердце по-прежнему занимала Кристина. И Полин вдруг поняла, что Кристина, возможно, и останется там навсегда. Полин стояла среди расплывчатых теней коридора, занятая своими мыслями. Она хотела родить ребенка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Полин собрала луки со стрелами и разложила их на столике.
– Тебе везет – продолжала Луиза. – Джадд в школе, Колин часто обедает в клубе. Тебе легко избежать искушения.
Но Полин не слушала ее, погрузившись в свои мысли. «Я знаю, что Колин способен любить, – размышляла она. – Выходя за него замуж, я понимала, что он едва ли полюбит снова, но я знаю, что в глубине души у него хранится способность любить». Ей как-то случилось наблюдать проявление этой любви, когда девять лет назад она заехала навестить Кристину и увидела Колина, сидевшего рядом с молодой женой. Он был таким нежным, заботливым, влюбленным до самозабвения. В нем должен остаться глубоко скрытый источник нежных чувств. Полин думала, что, возможно, ошиблась, полагая, что Колин не может полюбить, и по этой причине она не смогла найти путь к этому роднику, а он, может быть, остается там, в ожидании ее.
– Боже, посмотри только на эту девушку! – воскликнула Луиза. – Готова поклясться, что она взрослеет не по дням, а по часам!
Полин обернулась и увидела направляющуюся к ним старшую дочь Луизы Минерву Гамильтон. Высокая, с темными миндалевидными глазами, чувственным ртом и копной красивых волос, Минерва, стоявшая на пороге шестнадцатилетия, притягивала взгляды мужчин. Полин заметила, как они поворачиваются, глядя ей вслед.
– Молодые люди начали к нам заглядывать, – обмахиваясь веером, говорила Луиза. – Я говорю себе, что она еще слишком молода. Но потом вспоминаю, что сама я вышла замуж за мистера Гамильтона в восемнадцать лет, а Минерве всего два с половиной года до восемнадцати. И подумать только! – она рассмеялась. – Я считала, что у меня с малышами покончено наконец, а теперь вот думаю, что скоро, может быть, и бабушкой стану!
Полин очень хотелось сказать Луизе, чтобы та замолчала. С большим трудом она сдержала себя и погрузилась в размышления о том, как вызвать у Колина любовь к ней и зачать ребенка.
Колин стоял перед раскрытыми дверями кабинета, ведущими в сад, и полной грудью вдыхал горячий и сухой воздух. Не верилось, что оставался один месяц до календарной зимы. Ночь, скорее, напоминала январскую, чем апрельскую. Как и другие овцеводы в колонии Виктория, он молил Бога, чтобы засуха не отразилась на качестве шерсти. На мировом рынке цены на шерсть упали. Двадцать лет назад шерсть шла по цене двадцать два цента за фунт, а теперь она не дотягивала и до двенадцати. Увеличивать годовой доход Килмарнока становилось все труднее. А теперь еще и эта засуха.
Колин смотрел на свое отражение в окне и видел лицо отца, тринадцатого владельца Килмарнока, человека внешне очень интересного и сурового, способного одним своим взглядом заставить мужчину замолчать, а у женщины вызвать дрожь. Это было лицо хозяина, человека, в чьих руках власть. Отец Колина обладал этой властью в своем замке на острове Скай. А Колин знал, что его властная внешность всего лишь видимость. Власть его была иллюзорной. Она зависела от дождей и засухи, от овец и травы. Его власть над тридцатью тысячами акров земли основывалась не как у его отца на родословной и правах, соответствующих титулу, а на капризах погоды и экономики. Колин прекрасно понимал, что может всего лишиться, если не будет неустанно за всем следить.
Он думал о Хью Уэстбруке. Несмотря на трудности «Меринды», вызванные засухой, Уэстбруку удалось добиться успеха со своей новой породой овец. Когда семь лет назад Хью свел барана породы рамбулье со своими овцами, Колин первый поднял его на смех.
– Ему ничего не удастся добиться, – говорил он Джону Риду и Иагу Гамильтону. – Любой дурак знает, что к западу от Дарлинг-Даунз невозможно держать овец. Но новая порода из «Меринды» оказалась многообещающей. Несколько овцеводов купили у Хью баранов и стали подбирать им лучших овец и тщательно заниматься селекцией и выбраковкой стада. В результате порода приобрела повышенную выносливость. Теперь уже третье поколение росло на землях, считавшихся ранее не пригодными для содержания овец, и о породе из «Меринды» заговорили от Коулрейна до Барку.
И Колин ненавидел Хью за это… и за многое другое.
Когда Колину достались 5 тысяч бесполезных акров у подножия гор и он обрушил изгородь вдоль границ с «Мериндой», ему показалось, что удача на его стороне, потому что в результате большая часть стада Уэстбука погибла в реке. Однако после этого в районе на него стали смотреть косо, и ему пришлось обуздать свою жажду могущества и мести. Но Макгрегор не мог простить Хью, что он не отпустил Джоанну Друри помочь его умирающей жене. Колин дожидался, когда настанет подходящий момент, и не собирался его упускать. Он хотел, чтобы Хью было так же больно, как в свое время ему, Колину. И его потеря должна была стать такой же огромной.
В дверь постучали, и в комнату со шляпой в руке вошел его бывший управляющий Локи Макбин.
– Добрый вечер, мистер Макгрегор. Я только что вернулся.
– Вижу, что вернулся. Ну, что скажешь?
Несколько лет назад бывший управляющий Локи получил повышение и теперь занимался сбором арендной платы с земельных участков Макгрегора, находящихся в разных частях района. Несколько семей, работавших на участках Колина, платили ему арендную плату и передавали доходы от того, что производили, оставляя себе небольшой процент от вырученных средств. Другие покупали у него маленькие земледельческие хозяйства или овцефермы и регулярно вносили плату по закладной и плюс к этому процент от дохода от продажи шерсти. Локи должен был следить, чтобы платежи поступали вовремя и без всякого обмана. И в трудные времена, такие, как складывались теперь для некоторых мелких фермеров, Локи заботился о том, чтобы они вносили плату в любом случае, даже если она была им не по силам.
Локи достал потрепанную бухгалтерскую книгу и положил на стол перед Колином.
– Вам придется повысить ставку процента по закладной Драммонда, мистер Макгрегор.
– Почему? В чем дело?
– Шерсть в этом году у них из-за засухи будет плохая, и после стрижки вас ждут потери прибыли.
В районе у некоторых землевладельцев существовала такая практика: если арендатор не мог обеспечить годовой доход от продажи шерсти, тогда для компенсации убытков повышались размеры платежей по закладной. Но проблема состояла в том, что в случае, если мелким фермерам, таким как Драммонд, приходилось платить повешенный процент по закладной, они старались сократить расходы по другим статьям и обычно давали расчет наемным рабочим, увеличивая безработицу в районе.
– Дай ему месяц, – распорядился Колин. – А если не заплатит, выселишь его.
– У Драммондов восемь детей.
– Я за них не отвечаю. Дальше что?
Несколько минут они занимались бухгалтерией, и Локи назвал еще несколько семей, которым грозило выселение. Это были фермы, далекие от проблем, стоявших перед Драммондами. Они ожидали получить хороший доход и рассчитывали выручить достаточно денег, чтобы полностью расплатиться по закладной после продажи шерсти или зерна. В таких случаях Макгрегор действовал следующим образом: он предъявлял долговое обязательство на собственность и требовал полного расчета по нему немедленно, до сезона стрижки или уборки урожая, тем самым обрекая на выселение фермера с семьей без гроша в кармане, в то время как у Колина оставался первоначальный капитал, вложенный этим человеком в ферму. После этого Колин предпринимал новый маневр: продавал эту ферму очередному обладателю небольших средств. При этом Макгрегор предполагал согнать в свое время с земли и этого беднягу, когда тот слишком близко подойдет к тому, чтобы оказаться хозяином фермы. Для Колина это был до смешного простой способ зарабатывать деньги, и он с презрением смотрел на тех землевладельцев, которые не пользовались этой практикой, поскольку ничего противозаконного в ней не было.
После ухода Макбина Колин достал полученное утром письмо из Шотландии и прочитал единственную фразу, имевшую для него значение среди нескольких листов, исписанных рукой матери: «Твой отец очень болен. Мне бы хотелось, чтобы ты приехал домой».
«Домой», – с горечью думал Колин. Он бы с большим желанием вернулся домой. Не по своей охоте он оказался вдали от родной земли. Колин сделал попытку помириться с отцом, когда приезжал с Полин на остров Скай семь лет назад во время их свадебного путешествия. Но сэр Роберт принять их отказался. Он так и не смог забыть слова сына, сказанные ему много лет назад, во время спора по поводу вытеснения фермеров с земли, чтобы освободить площади для производства баранины, обещавшего высокие прибыли. Колин тогда отвернулся от своего наследия, родных мест и уплыл в Австралию. Колин с Полин провели две недели, изучая Скай. Они гуляли по лесу, ездили верхом по пустошам, где паслись черномордые овцы, охотились в окружающих замок лесах и удили рыбу в озере Килмарнок. Они обнаружили замшелые кельтские кресты и надгробия с надписями, не поддающимися прочтению; они ужинали в обществе леди Энн и затем уехали, внезапно прервав визит, так и не повидавшись с сэром Робертом.
В дверь снова постучали, вновь отвлекая Колина от размышлений. В кабинет вошел пятнадцатилетний Джадд в форме сельскохозяйственного колледжа Тонгарра: серых фланелевых брюках и темно-синей куртке. Он был высокий и тонкий, как тростинка; его белокурые с серебристым оттенком волосы напоминали шелк, а ярко-голубые глаза обезоруживали своей ясностью.
– Можно мне поговорить с вами, отец?
– Конечно, сын, заходи, – обрадовался ему Колин. Джадд закрыл дверь и в нерешительности остановился.
Он предпочел бы разговаривать с отцом в другом месте, в гостиной, например, где не чувствовалось бы так сильно гнета истории и незримого присутствия давно ушедших в мир иной. Хотя ему было почти шестнадцать, но кабинет отца по-прежнему пугал его. Джадд старался не смотреть на последнюю вышивку, присланную леди Энн и висевшую на стене в рамке под стеклом. Это было стихотворение под названием: «Церковь с привидениями в Килмарноке»: «Приближался Килмарнок, где призраки и вурдалаки кричат по ночам». Джадду больше нравились стихи об австралийской глуши, например, баллады Хью Уэстбрука, в которых он рассказывал о золотом солнце и сияющих небесах, о людях, полных жизненных сил, не боящихся призраков и легенд.
– Так о чем ты хотел поговорить со мной, Джадд? – напомнил Колин, наливая себе виски. Он с нетерпением ждал дня, когда сможет представить Джадда в городском мужском клубе, и они в первый раз выпьют вместе.
– Они просят меня принять решение, отец. Мне скоро шестнадцать, и мой курс обучения завершится спустя год после этого. Но если я решу остаться, тогда меня зачислят на специальный…
Колин жестом прервал его.
– Джадд, тебе известно мое мнение на этот счет. Я тебе уже его высказал. Зачем снова возвращаться к этому?
– Отец, я думаю, вы несправедливы ко мне.
– Джадд, тебе только пятнадцать, – терпеливо улыбаясь, наставлял сына Колин. – Ты сам не знаешь, чего тебе на самом деле хочется.
– Мне скоро шестнадцать. Разве вы не знали в шестнадцать, чего хотите?
– Я думал тогда, что знаю, – Колин теперь улыбался грустно и глубокомысленно. – Я был молод, не знал жизни и наделал много ошибок. Мне хочется уберечь тебя от этого.
– Я бы предпочел совершать собственные ошибки, сэр.
Перед мысленным взором Колина промелькнуло грозное лицо сэра Роберта.
– Ошибки причиняют боль, – сказал он Джадду. – Мне хочется избавить тебя от мучений, через которые пришлось пройти мне. Временами я жалею, что поддался твоим докучливым просьбам позволить тебе ехать в Тонгарра. Мне следовало, как я и планировал, отправить тебя учиться в Англию. Но я подумал, что твоя учеба в сельскохозяйственной школе пойдет в будущем на пользу Килмарноку. Теперь мне ясно, что я ошибался.
– Но, отец, школа мне подходит, – нетерпеливо возразил Джадд. – Думаю, что в свое время я смогу использовать полученные знания для выведения какого-нибудь нового сорта пшеницы, устойчивой к засухе.
– Джадд, но ты же овцевод. А не земледелец, – Колин обошел стол и положил руку на плечо сыну. – Мне бы не хотелось, чтобы мы ссорились. Неужели ты не понимаешь, что я забочусь о твоих интересах. Я не позволю тебе унизить себя, став учителем.
– Но я же не останусь учителем навсегда, отец. Мне хочется быть ученым.
Колин покачал головой. И откуда в мальчике столько упрямства? И вдруг Колин представил, как сам стоял когда-то перед человеком с таким же непреклонным, как у него теперь, лицом, в похожем кабинете в большом каменном замке почти таком же, как этот. В ушах его звучал голос отца:
– Придет день, и ты станешь хозяином Килмарнока. Я запрещаю тебе ехать в Австралию.
«Нет, – думал Колин. – Тогда все было иначе. Я должен был уехать. Должен был найти свой путь в жизни».
– Джадд, – сказал он решительно. – Я построил эту ферму для тебя. В тот день, когда ты родился, я пообещал, что передам тебе свои владения. Как же ты можешь сейчас говорить мне, что готов довольствоваться должностью учителя?
– Отец, я не собираюсь пока ни на чем останавливаться. Мне хочется столько всего узнать и сделать.
– Джадд, ты в свое время станешь хозяином Килмарнока.
– Отец, я не шотландский лорд и никогда им не буду. Я – австралиец и горжусь этим.
Колин нетерпеливо вздохнул. И откуда только у мальчика взялись эти представления? С самого раннего детства Колин постоянно рассказывал Джадду о его родовом замке. Он описывал ему строгую красоту острова Скай, часто покрытые тучами небеса, луга, подобные толстому зеленому бархату, суровое великолепие гор Куллинз, озера, напоминающие жидкий сплав олова со свинцом, скалистые горы, обветшавшие фермерские домики – все, что было ему дорого. Колин учил Джадда любви и преданности родовому имению Килмарнок и Шотландии в целом. Первая песня, выученная Джаддом, была на стихи Бернса:
В горах мое сердце
Доныне я там.
По следу оленя
Лечу по скалам.
Куда же теперь подевалась эта преданность? В чем он ошибся, прививая сыну чувства принадлежности роду и кельтскую гордость? Героями детства Джадда должны были бы быть Уильям Уоллес и Роберт Брюс, но вместо этого он восхищался мятежным каторжником по имени Паркхилл и разбойником Келли.
Проходившая по коридору Полин услышала голоса, доносившиеся из-за закрытой двери кабинета. Она остановилась и прислушалась, думая о том, что, может быть, это подходящий момент, чтобы поговорить с Колином. Сказать о своем желании поехать отдохнуть с ним вдвоем в какое-нибудь романтическое место. Из услышанного она поняла, что это очередной спор с Джаддом.
Иногда ей хотелось, чтобы сын Колина был ее собственным. Высокий и привлекательный внешне, он больше походил на свою мать, чем на отца, и к тому же был умен и приятен по натуре. Вначале Полин пыталась стать ему матерью, но успехи ее на этом пути оказались более чем скромные. Ни он, ни она не могли справиться с мыслью, что он ребенок другой женщины. В конечном итоге, ей не удалось чувствовать себя с ним непринужденно. И Джадд с детской чуткостью сумел это уловить. Он называл ее «Полин» и, представляя друзьям, говорил: «Это жена моего отца». Но ей иногда хотелось, чтобы, по крайней мере, перед друзьями он называл ее мамой.
Полин слегка приоткрыла дверь и увидела в щель, как Колин прошел к столику с напитками и налил себе виски. В сорок восемь лет Колин выглядел превосходно. Он поддерживал себя в прекрасной физической форме, а проседь в черных волосах только украшала его. Полин вспомнила, как сильно влекло ее к нему во время их медового месяца, как страстно ей хотелось, чтобы он прикоснулся к ней. Когда же она охладела к нему? Когда угасло в ней это влечение и он стал просто человеком, вместе с которым она жила в одном доме? Потом ей вспомнился Джон Прайор, взволновавший ее совсем иначе. Он пробудил в ней прежние чувства, которые она испытывала когда-то к Хью Уэстбруку: сердечное тепло, нежность, равно как и страсть.
Она услышала, как Колин сказал Джадду:
– Никто из Макгрегоров Килмарнока никогда не был учителем, и мы не станем вводить это новшество.
– Но отец, – пытался возразить Джадд.
– Господи, сын, что бы подумала твоя мать?
– Полин не возражает.
– Не она! Твоя настоящая мать!
Полин застыла на месте, потом тихонько прикрыла дверь и осталась стоять, уставясь в полумрак коридора. Так, значит, она предположила верно: любовь в Колине жила, но не к ней. Конечно, она всегда это знала. Его сердце по-прежнему занимала Кристина. И Полин вдруг поняла, что Кристина, возможно, и останется там навсегда. Полин стояла среди расплывчатых теней коридора, занятая своими мыслями. Она хотела родить ребенка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60