В конце концов ты просто помрешь от голода и жажды. Дакар сыпал проклятиями и ругательствами на всех языках и наречиях Этеры. Выпустив скопившийся внутри яд, он коварно усмехнулся.
— Асандир связал меня с человеком, которого я считаю своим врагом. Скажи, я связан с ним пожизненно?
Знахарка кивнула.
— Значит, если он вдруг погибнет, печати тут же потеряют свою силу?
Знахарка снова кивнула.
— Тогда я знаю, что мне делать. Я его просто убью. Ярость Дакара неслась, как камнепад, уродующий зеркальную ледяную поверхность.
— Если такова цена освобождения, Даркарон мне свидетель — я готов ее заплатить. Последний из Фаленитов, окончательно и бесповоротно мертвый, — вот это зрелище!
Безумный Пророк полез за деньгами. Знахарка усмехнулась и покачала головой.
— Денег я с тебя не возьму. Потрать-ка их лучше на почтовых лошадей, иначе не поспеешь к сроку.
Покой и суета
Среди золотистых песков Санпашира, где непрестанно дующие ветры быстро заносят следы от повозки, маг Содружества скорбно склоняет голову, затем прикрывает одеялом лицо покойного, который сумел насладиться последним в своей жизни солнечным утром, но которому не суждено было увидеть красноватые стены и причудливые башни его родного Иниша…
Вечер окрашивает дымку над морем в нежные сиреневые тона и сглаживает зубчатые контуры развалин древнего Авенора. Впервые видя этот город собственными глазами, ликующий Лизаэр Илессидский откровенно насмехается над пустыми страхами, которые люди испытывают к подобным местам, и говорит своей усталой свите:
— Эти стены поднимутся вновь и станут родным домом моим детям. Отсюда мы двинем войска, чтобы сокрушить Повелителя Теней…
Одинокий всадник на черном коне держит путь на юго-восток, о чем Первая колдунья Кориатанского ордена докладывает Главной колдунье:
— Моя повелительница, Аритон направляется в Корабельную Гавань, явно намереваясь уплыть на каком-нибудь корабле. Если ему удавалось ускользать от нас на суше, в морских просторах он может бесследно скрыться. Существует ли хоть какая-нибудь возможность следить за ним?
Морриэль с усмешкой отвечает:
— Да, Лиренда, и возможность эта стара, как мир. Я отправлю туда Элайру. Пусть вотрется к нему в доверие и потом соблазнит его…
ГЛАВА VII
Корабельная гавань
Святилище Эта-Создателя находилось не в самом городе, а на некотором расстоянии от него. Ни сейчас, ни в прежние времена здесь не было храма и даже скромной хижины, защищавшей от непогоды. Как и древние паравианские расы, люди, населившие Этеру, придерживались убеждения, что никакое строение, возведенное человеческими руками, все равно не сможет воздать должное первичной силе, давшей Имена всему существующему. Как и в прочих пустынных уголках на побережье Эльтаирского залива, здесь властвовали чайки и скопы, и только пыльная тропа, уводящая к серым скалам, говорила о появлении людей.
Дакар подъехал к святилищу, когда солнце уже медленно ползло вниз, растягивая тени по придорожным травам. Проклиная негнущуюся спину, он кое-как сполз со взмыленной лошади. Поводья он обмотал вокруг коряги, которая торчала из кучи валежника, слишком утомленный, чтобы беспокоиться о том, что может лишиться отвязавшегося коня.
Знахарка оказалась права: меняя на постоялых дворах лошадей, через пару дней он добрался до Корабельной Гавани. Дакар ехал почти без остановок. Он отбил себе копчик, ляжки и зад стерлись до крови, однако злоба на Асандира заглушала в нем телесную боль. Иногда Дакару хотелось плакать от жалости к себе. За все пятьсот лет ученичества У Асандира он еще никогда не чувствовал себя таким несчастным и униженным.
Предзакатное солнце нещадно жарило ему спину. Внешне Дакар был похож сейчас на разъяренного шершня, попавшего в дымовую струю. Плюнув и выругавшись, он двинулся по узкому проходу к месту святилища.
Ни один посторонний голос не вплетался в крики чаек, высматривающих рыбу. Стоило немного подняться вверх, как и их голоса куда-то исчезали, и шелест ветра казался единственный звуком, оставшимся в мире. Запахов здесь тоже не было, кроме пряного запаха восковых свечей, но он не был разлит в воздухе, а налетал вместе с ветром, когда тот менял направление и дул со стороны святилища. Дакар невольно схватился за выступ скалы; запах этот едва не сбил его с ног. После вынужденного двухдневного поста, усугубленного полным отсутствием влаги в желудке, у Безумного Пророка закружилась голова.
Дальше тропа круто опускалась вниз. Впереди, слева, виднелась небольшая пещера, куда не попадал ни солнечный свет, ни звуки. Пришедшего в святилище Эта-Создателя никто не встречал. Здесь не было ни жрецов, ни служителей, которые присматривали бы за местом. Из расселины в скале вытекала струйка воды и с мелодичным журчанием убегала вниз, к морю. Чуть повыше тянулась цепочка естественных углублений, заполненных напластованиями воска с чернеющими остатками свечных фитилей. Стенки углублений и пространство между ними заросли мхами и лишайником.
Судя по многочисленным остаткам приношений, святилище отнюдь не было заброшенным. Но пришедший поклониться Эту-Создателю чаще всего оказывался здесь один. Говорили, будто Эт сам следит за тем, чтобы люди не сталкивались друг с другом. Но даже он не проявил к Дакару милосердия. Все произошло именно так, как предсказала таридорская знахарка. Окруженный мерцанием свечей, потрескивающих в сыром воздухе пещеры, спиной к Дакару стоял Аритон.
Будь сейчас у Безумного Пророка кинжал или нож, он не побоялся бы осквернить святилище и убил бы Фаленита. Но у него не было с собой никакого оружия, как не было и знаний, позволяющих снять, распутать или разорвать клубок заклинаний, наложенных Асандиром. Оставалось лишь скрежетать зубами от злости и мысленно изливать на Аритона всю свою безудержную ненависть.
Если главный враг Дакара и слышал шаги за спиной, он не обернулся. Аритон зажег последнюю свечу и поставил ее к остальным. За стенами пещеры время продолжало течь, и сиреневые сумерки сменились густой вечерней синевой. С легким шипением горели, таяли и гасли свечи, вплавляясь в глыбы воска, оставшегося от их предшественниц.
Аритон все так же стоял, ни разу не обернувшись назад. Оставив бесполезную злость, Дакар мучительно искал причину, заставившую принца явиться сюда и зажечь такое множество свечей. Наконец он понял, но не захотел поверить и стал ожесточенно сражаться с ней, как будто причина была осязаемым противником.
— Он не умер! — вырвалось у Дакара. — Дейлион-судьбоносец должен был услышать мою молитву. Я не верю, что Халирон умер! Асандир не позволит ему умереть раньше, чем привезет в Иниш.
Аритон склонил голову.
— Сегодня утром он перешел на незримую часть Колеса Дейлиона. Это случилось вскоре после восхода солнца. — Шепот Аритона был спокойным и размеренным. — Сетвир передал известие местному прорицателю, а тот сообщил мне.
Дакар шумно проглотил скопившуюся в горле слюну.
— Значит, он не увидел Иниша… Какая потеря… Просто в голове не укладывается.
Дакар не лукавил; его скорбь по Халирону была такой же искренней, как жалость к самому себе. Безумный Пророк сел на камень и с трудом сдержал слезы. Из уважения к памяти Халирона он заставил себя молчать до тех пор, пока не погаснет последняя свеча. Хрупкий огонек. Последние рукоплескания великому менестрелю, которого слышали по всей Этере и который теперь станет такой же легендой, как герои его баллад.
Когда святилище погрузилось во тьму, Дакар все же дал волю слезам. Потом вытер мокрые щеки рукавом, откинул со лба слипшиеся волосы и огляделся. Аритона в святилище не было.
Повелитель Теней стоял неподалеку от входа, по-прежнему невозмутимый, ибо темнота его не пугала и не мешала ему. Одежда на нем была простой, но ладной и опрятной. Он глядел на Дакара, чуть-чуть склонив набок голову. Прежде Аритон часто застывал в такой позе, обдумывая очередное музыкальное задание Халирона.
Дакару сразу вспомнился обходительный Медлир, и новая волна злости напрочь смыла скорбь по покойному.
— Ты ведь знал! — бросился он в новую атаку. — Такие заклинания, когда их накладывают, издают особый звон. Ты его явно слышал, когда Асандир встал надо мной, но даже не потрудился предостеречь!
— Я крепко спал и проснулся немногим раньше тебя. И потом, если помнишь, я спросил тебя про золотую монету. На слух она и ты звучали очень похоже. Я посчитал это странным совпадением. О том, что Асандир наложил на тебя заклинания, я догадался позже, встретившись со свечным торговцем. Можешь мне не верить, но я бы с радостью отпустил тебя на все четыре стороны.
Дакар грязно выругался, однако на Аритона это, как всегда, не подействовало. Безумный Пророк сознавал превосходство Фаленита, и оно злило его еще сильнее.
— И что ты теперь собираешься делать? — вызывающе спросил Дакар.
— Мне позарез необходимо навестить одну таверну на Портовой улице, — сказал Повелитель Теней, шагнув к нему, — Не ошибусь, если тебе смертельно хочется эля.
— Хватит фокусов, — отпрянул Дакар. — Собрался напоить меня, чтобы сделать податливым? Однажды я уже попался на твою уловку.
«Нет, — решил про себя Дакар, — я должен противостоять Повелителю Теней и искать способ высвободиться из оков Асандировых заклинаний. Здесь нужен тонкий расчет и ясная голова».
— Раз уж мне навязали твое общество, я теперь буду держать ухо востро и не напьюсь до беспамятства. Такого удовольствия я тебе не доставлю.
Аритон пожал плечами. Белым пятном шевельнулась в сумраке его рубаха.
— Как хочешь. А вот мне, по правде говоря, эль не помешает.
— Ты никак спятил? — взвился Дакар. — Где же твое почтение к Халирону? Первый менестрель Этеры, не жалея сил, учил тебя всем премудростям своего искусства. Хороша же твоя благодарность! Можно подумать, Халирон запрещал тебе выпивать и теперь ты торопишься наверстать упущенное.
Умей Дакар видеть в темноте, он бы не заметил на лице Аритона никакой перемены. Вместо ответа Фаленит произнес что-то на певучем паравианском языке. Слова сразу же поглотил шум прибоя. Раньше Аритон непременно ответил бы какой-нибудь язвительной колкостью. Неужели и впрямь что-то изменилось? Безумный Пророк застыл в немом изумлении. Аритон прошел мимо него и зашагал к проезжей дороге. Дакару ничего не оставалось, как поковылять за ним следом, спотыкаясь и поддевая ногами камешки.
У гавани, давшей название этому городу, была своя, особая жизнь. Почти пустые и сонные днем, с заходом солнца портовые улочки и переулки пробуждались и наполнялись шумной и разношерстной публикой. Смех, ругань, крики не умолкали на них до самого рассвета. Кого здесь только не было! Собирая зевак, лихо жонглировали горящими факелами уличные циркачи. То и дело хлопали двери в скупочных лавках, открытых ночь напролет. Матросы, приносившие сюда редкие и диковинные вещицы, знали, что получат лишь половину, а то и треть настоящей стоимости своего товара. Где-нибудь в городе они смогли бы выручить больше. Но многих ли остановит здравый смысл, если вокруг столько соблазнов, а в карманах нет даже мелкой монеты? Получив вожделенные деньги, матрос не особо терзался выбором. Если дружки не волокли его в таверну напиться в честь схода на берег, он становился добычей какой-нибудь продажной милашки. В увеселительных заведениях можно было найти женщин на любой вкус и темперамент; те же, что в изобилии фланировали по улицам, ловили в основном уже порядком захмелевших матросов и уводили их в свои грязные норы. Ближе к полуночи в портовых тавернах яблоку негде было упасть. В душных залах, пропахших испарениями десятков тел, собирались все, кто торопился за одну ночь поглотить как можно больше радостей жизни. Некоторые являлись сюда принаряженными, иные — голыми до пояса, едва сменившись с вахты. Редкие корабли имели постоянную команду, поэтому никто особо не держался за свое место на палубе или вантах. Обычно матросы гуляли и бражничали до тех пор, пока не кончались деньги, после чего шли к вербовщикам и нанимались на другое судно.
Практически все портовые таверны имели скандальную репутацию и слыли местами, небезопасными для чистой публики. Но «Трехпалая чайка» занимала свое, особое положение как самая буйная таверна Портовой улицы. Она находилась почти у самой кромки залива, соседствуя с причалами. Неудивительно, что, едва сойдя на берег и еще не отвыкнув от качающейся палубы, матросы начинали свой питейный вояж с «Трехпалой чайки» и после двух-трех кружек двигались дальше. Однако не всех приводило сюда желание покутить. Кое-где за столами сидели весьма странные люди. Кружки с элем служили лишь для отвода глаз; те, кто их заказал, перешептывались между собой и поминутно бросали напряженные взгляды на дверь. Это были матросы с судов, перевозящих контрабанду. В любой момент мог явиться человек от их капитана и подать условный сигнал. А дальше — только успевай поворачиваться. Нужно было как можно быстрее покинуть гавань, пока портовая стража не пронюхала про запретный груз. Ночь всегда считалась союзницей контрабандистов. Если все проходило гладко, к утру корабль уже вставал на якорь в какой-нибудь незаметной бухточке, чтобы с наступлением темноты плыть дальше.
К незнакомцу, появившемуся на пороге «Трехпалой чайки», внимательно присматривались. Служанки не торопились найти ему место за столом и подать эль. Недогадливые удивленно пожимали плечами и, потолкавшись в зале, шли в другую таверну. Догадливые покупали себе и место, и внимание. Неписаный этот закон соблюдался свято.
Опутанный по рукам и ногам заклинаниями Асандира, Дакар прикусил язык и воздержался от привычных сетований. Намерение оставаться трезвым, дабы расправиться с Аритоном, подкреплялось еще и скудостью оставшихся у него денег. Чтобы не потерять из виду Фаленита, Дакару пришлось локтями прокладывать себе путь по залу «Трехпалой чайки».
Невысокий и удивительно быстрый, Аритон с ловкостью угря лавировал между посетителями таверны. Он заранее сговорился с хозяином — рослым краснолицым человеком. Прежде чем осесть на берегу, хозяин плавал корабельным коком, и привычка ходить сгорбившись стала его второй натурой.
Больше всего Дакара интересовало, о чем говорят Аритон и владелец таверны. Он всегда отличался пронырливостью и любил совать нос в чужие дела, но теперь к природному любопытству добавилась необходимость как можно лучше узнать своего врага. И пусть вокруг хохотали и пьяно горланили песни, пусть от чьих-то щипков соблазнительно попискивали пухленькие служанки, — Дакар мужественно боролся с искушениями.
Безумный Пророк любил сиживать в тавернах промозглыми осенними вечерами и в зимнюю стужу. Летом все дело портила жара. Каменные, грубо оштукатуренные стены «Трехпалой чайки» превращали зал в жаровню, только вместо аромата жареного мяса здесь стоял удушливый запах потных, немытых тел. Деревянные потолочные балки, густо исполосованные ножами, скрипели и содрогались от какой-то потасовки на втором этаже. Дакар покорно обрек себя на тесноту, духоту и скуку, но, чтобы не мучить тело, расстегнул воротник и распустил тесемки на манжетах. Потом он грузно привалился к потолочному столбу. Какой-то матрос, пьяно ухмыляясь, спросил, не намерен ли он заодно снять и штаны. Дакар закусил губу и промолчал, ибо штанам тоже досталось. Стараниями кур таридорской знахарки его ягодицы прикрывала густая бахрома свисающих нитей. Впрочем, что теперь сокрушаться? В море от соленых ветров и корабельной плесени любые штаны сопреют.
Дакар видел, как Аритон о чем-то спросил хозяина таверны и тот утвердительно кивнул. Ответные слова были достаточно громкими, и даже окружающий гул не помешал им достичь ушей Безумного Пророка.
— Капитан Диркен? С «Черного дракона»? Команда где-то здесь, это точно. Их первый помощник любит сидеть в углу, где воздух посвежее.
Расплатившись за подсказку, Аритон стремительно обернулся, и только природная ловкость позволила ему увернуться от громадной, вываливающейся из корсета груди какой-то местной милашки. Видя огорчение девицы, Фаленит усмехнулся и бросил в пространство между ее шарами серебряную монетку. Потом, не отвечая на страстные призывы, подтолкнул Дакара.
— Идем. У нас есть дела поважнее.
Повелитель Теней сумел проскользнуть между двумя ожесточенно спорящими грузчиками. Дакару с его грузными телесами этого не удалось. Спорщики стояли почти вплотную и не желали расступаться. Дакара окружили матросы, пропахшие корабельным варом. Бормоча проклятия, он вытянул шею и увидел окно, о котором говорил хозяин. Точнее, оконце, втиснутое между еще более внушительными грудями, но (увы!) принадлежащими деревянной русалке. Порядком растрескавшиеся прелести тем не менее раззадорили нескольких корабельных конопатчиков, и те, сцепивши руки на плечах друг друга, раскачивались и горланили похабную песню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
— Асандир связал меня с человеком, которого я считаю своим врагом. Скажи, я связан с ним пожизненно?
Знахарка кивнула.
— Значит, если он вдруг погибнет, печати тут же потеряют свою силу?
Знахарка снова кивнула.
— Тогда я знаю, что мне делать. Я его просто убью. Ярость Дакара неслась, как камнепад, уродующий зеркальную ледяную поверхность.
— Если такова цена освобождения, Даркарон мне свидетель — я готов ее заплатить. Последний из Фаленитов, окончательно и бесповоротно мертвый, — вот это зрелище!
Безумный Пророк полез за деньгами. Знахарка усмехнулась и покачала головой.
— Денег я с тебя не возьму. Потрать-ка их лучше на почтовых лошадей, иначе не поспеешь к сроку.
Покой и суета
Среди золотистых песков Санпашира, где непрестанно дующие ветры быстро заносят следы от повозки, маг Содружества скорбно склоняет голову, затем прикрывает одеялом лицо покойного, который сумел насладиться последним в своей жизни солнечным утром, но которому не суждено было увидеть красноватые стены и причудливые башни его родного Иниша…
Вечер окрашивает дымку над морем в нежные сиреневые тона и сглаживает зубчатые контуры развалин древнего Авенора. Впервые видя этот город собственными глазами, ликующий Лизаэр Илессидский откровенно насмехается над пустыми страхами, которые люди испытывают к подобным местам, и говорит своей усталой свите:
— Эти стены поднимутся вновь и станут родным домом моим детям. Отсюда мы двинем войска, чтобы сокрушить Повелителя Теней…
Одинокий всадник на черном коне держит путь на юго-восток, о чем Первая колдунья Кориатанского ордена докладывает Главной колдунье:
— Моя повелительница, Аритон направляется в Корабельную Гавань, явно намереваясь уплыть на каком-нибудь корабле. Если ему удавалось ускользать от нас на суше, в морских просторах он может бесследно скрыться. Существует ли хоть какая-нибудь возможность следить за ним?
Морриэль с усмешкой отвечает:
— Да, Лиренда, и возможность эта стара, как мир. Я отправлю туда Элайру. Пусть вотрется к нему в доверие и потом соблазнит его…
ГЛАВА VII
Корабельная гавань
Святилище Эта-Создателя находилось не в самом городе, а на некотором расстоянии от него. Ни сейчас, ни в прежние времена здесь не было храма и даже скромной хижины, защищавшей от непогоды. Как и древние паравианские расы, люди, населившие Этеру, придерживались убеждения, что никакое строение, возведенное человеческими руками, все равно не сможет воздать должное первичной силе, давшей Имена всему существующему. Как и в прочих пустынных уголках на побережье Эльтаирского залива, здесь властвовали чайки и скопы, и только пыльная тропа, уводящая к серым скалам, говорила о появлении людей.
Дакар подъехал к святилищу, когда солнце уже медленно ползло вниз, растягивая тени по придорожным травам. Проклиная негнущуюся спину, он кое-как сполз со взмыленной лошади. Поводья он обмотал вокруг коряги, которая торчала из кучи валежника, слишком утомленный, чтобы беспокоиться о том, что может лишиться отвязавшегося коня.
Знахарка оказалась права: меняя на постоялых дворах лошадей, через пару дней он добрался до Корабельной Гавани. Дакар ехал почти без остановок. Он отбил себе копчик, ляжки и зад стерлись до крови, однако злоба на Асандира заглушала в нем телесную боль. Иногда Дакару хотелось плакать от жалости к себе. За все пятьсот лет ученичества У Асандира он еще никогда не чувствовал себя таким несчастным и униженным.
Предзакатное солнце нещадно жарило ему спину. Внешне Дакар был похож сейчас на разъяренного шершня, попавшего в дымовую струю. Плюнув и выругавшись, он двинулся по узкому проходу к месту святилища.
Ни один посторонний голос не вплетался в крики чаек, высматривающих рыбу. Стоило немного подняться вверх, как и их голоса куда-то исчезали, и шелест ветра казался единственный звуком, оставшимся в мире. Запахов здесь тоже не было, кроме пряного запаха восковых свечей, но он не был разлит в воздухе, а налетал вместе с ветром, когда тот менял направление и дул со стороны святилища. Дакар невольно схватился за выступ скалы; запах этот едва не сбил его с ног. После вынужденного двухдневного поста, усугубленного полным отсутствием влаги в желудке, у Безумного Пророка закружилась голова.
Дальше тропа круто опускалась вниз. Впереди, слева, виднелась небольшая пещера, куда не попадал ни солнечный свет, ни звуки. Пришедшего в святилище Эта-Создателя никто не встречал. Здесь не было ни жрецов, ни служителей, которые присматривали бы за местом. Из расселины в скале вытекала струйка воды и с мелодичным журчанием убегала вниз, к морю. Чуть повыше тянулась цепочка естественных углублений, заполненных напластованиями воска с чернеющими остатками свечных фитилей. Стенки углублений и пространство между ними заросли мхами и лишайником.
Судя по многочисленным остаткам приношений, святилище отнюдь не было заброшенным. Но пришедший поклониться Эту-Создателю чаще всего оказывался здесь один. Говорили, будто Эт сам следит за тем, чтобы люди не сталкивались друг с другом. Но даже он не проявил к Дакару милосердия. Все произошло именно так, как предсказала таридорская знахарка. Окруженный мерцанием свечей, потрескивающих в сыром воздухе пещеры, спиной к Дакару стоял Аритон.
Будь сейчас у Безумного Пророка кинжал или нож, он не побоялся бы осквернить святилище и убил бы Фаленита. Но у него не было с собой никакого оружия, как не было и знаний, позволяющих снять, распутать или разорвать клубок заклинаний, наложенных Асандиром. Оставалось лишь скрежетать зубами от злости и мысленно изливать на Аритона всю свою безудержную ненависть.
Если главный враг Дакара и слышал шаги за спиной, он не обернулся. Аритон зажег последнюю свечу и поставил ее к остальным. За стенами пещеры время продолжало течь, и сиреневые сумерки сменились густой вечерней синевой. С легким шипением горели, таяли и гасли свечи, вплавляясь в глыбы воска, оставшегося от их предшественниц.
Аритон все так же стоял, ни разу не обернувшись назад. Оставив бесполезную злость, Дакар мучительно искал причину, заставившую принца явиться сюда и зажечь такое множество свечей. Наконец он понял, но не захотел поверить и стал ожесточенно сражаться с ней, как будто причина была осязаемым противником.
— Он не умер! — вырвалось у Дакара. — Дейлион-судьбоносец должен был услышать мою молитву. Я не верю, что Халирон умер! Асандир не позволит ему умереть раньше, чем привезет в Иниш.
Аритон склонил голову.
— Сегодня утром он перешел на незримую часть Колеса Дейлиона. Это случилось вскоре после восхода солнца. — Шепот Аритона был спокойным и размеренным. — Сетвир передал известие местному прорицателю, а тот сообщил мне.
Дакар шумно проглотил скопившуюся в горле слюну.
— Значит, он не увидел Иниша… Какая потеря… Просто в голове не укладывается.
Дакар не лукавил; его скорбь по Халирону была такой же искренней, как жалость к самому себе. Безумный Пророк сел на камень и с трудом сдержал слезы. Из уважения к памяти Халирона он заставил себя молчать до тех пор, пока не погаснет последняя свеча. Хрупкий огонек. Последние рукоплескания великому менестрелю, которого слышали по всей Этере и который теперь станет такой же легендой, как герои его баллад.
Когда святилище погрузилось во тьму, Дакар все же дал волю слезам. Потом вытер мокрые щеки рукавом, откинул со лба слипшиеся волосы и огляделся. Аритона в святилище не было.
Повелитель Теней стоял неподалеку от входа, по-прежнему невозмутимый, ибо темнота его не пугала и не мешала ему. Одежда на нем была простой, но ладной и опрятной. Он глядел на Дакара, чуть-чуть склонив набок голову. Прежде Аритон часто застывал в такой позе, обдумывая очередное музыкальное задание Халирона.
Дакару сразу вспомнился обходительный Медлир, и новая волна злости напрочь смыла скорбь по покойному.
— Ты ведь знал! — бросился он в новую атаку. — Такие заклинания, когда их накладывают, издают особый звон. Ты его явно слышал, когда Асандир встал надо мной, но даже не потрудился предостеречь!
— Я крепко спал и проснулся немногим раньше тебя. И потом, если помнишь, я спросил тебя про золотую монету. На слух она и ты звучали очень похоже. Я посчитал это странным совпадением. О том, что Асандир наложил на тебя заклинания, я догадался позже, встретившись со свечным торговцем. Можешь мне не верить, но я бы с радостью отпустил тебя на все четыре стороны.
Дакар грязно выругался, однако на Аритона это, как всегда, не подействовало. Безумный Пророк сознавал превосходство Фаленита, и оно злило его еще сильнее.
— И что ты теперь собираешься делать? — вызывающе спросил Дакар.
— Мне позарез необходимо навестить одну таверну на Портовой улице, — сказал Повелитель Теней, шагнув к нему, — Не ошибусь, если тебе смертельно хочется эля.
— Хватит фокусов, — отпрянул Дакар. — Собрался напоить меня, чтобы сделать податливым? Однажды я уже попался на твою уловку.
«Нет, — решил про себя Дакар, — я должен противостоять Повелителю Теней и искать способ высвободиться из оков Асандировых заклинаний. Здесь нужен тонкий расчет и ясная голова».
— Раз уж мне навязали твое общество, я теперь буду держать ухо востро и не напьюсь до беспамятства. Такого удовольствия я тебе не доставлю.
Аритон пожал плечами. Белым пятном шевельнулась в сумраке его рубаха.
— Как хочешь. А вот мне, по правде говоря, эль не помешает.
— Ты никак спятил? — взвился Дакар. — Где же твое почтение к Халирону? Первый менестрель Этеры, не жалея сил, учил тебя всем премудростям своего искусства. Хороша же твоя благодарность! Можно подумать, Халирон запрещал тебе выпивать и теперь ты торопишься наверстать упущенное.
Умей Дакар видеть в темноте, он бы не заметил на лице Аритона никакой перемены. Вместо ответа Фаленит произнес что-то на певучем паравианском языке. Слова сразу же поглотил шум прибоя. Раньше Аритон непременно ответил бы какой-нибудь язвительной колкостью. Неужели и впрямь что-то изменилось? Безумный Пророк застыл в немом изумлении. Аритон прошел мимо него и зашагал к проезжей дороге. Дакару ничего не оставалось, как поковылять за ним следом, спотыкаясь и поддевая ногами камешки.
У гавани, давшей название этому городу, была своя, особая жизнь. Почти пустые и сонные днем, с заходом солнца портовые улочки и переулки пробуждались и наполнялись шумной и разношерстной публикой. Смех, ругань, крики не умолкали на них до самого рассвета. Кого здесь только не было! Собирая зевак, лихо жонглировали горящими факелами уличные циркачи. То и дело хлопали двери в скупочных лавках, открытых ночь напролет. Матросы, приносившие сюда редкие и диковинные вещицы, знали, что получат лишь половину, а то и треть настоящей стоимости своего товара. Где-нибудь в городе они смогли бы выручить больше. Но многих ли остановит здравый смысл, если вокруг столько соблазнов, а в карманах нет даже мелкой монеты? Получив вожделенные деньги, матрос не особо терзался выбором. Если дружки не волокли его в таверну напиться в честь схода на берег, он становился добычей какой-нибудь продажной милашки. В увеселительных заведениях можно было найти женщин на любой вкус и темперамент; те же, что в изобилии фланировали по улицам, ловили в основном уже порядком захмелевших матросов и уводили их в свои грязные норы. Ближе к полуночи в портовых тавернах яблоку негде было упасть. В душных залах, пропахших испарениями десятков тел, собирались все, кто торопился за одну ночь поглотить как можно больше радостей жизни. Некоторые являлись сюда принаряженными, иные — голыми до пояса, едва сменившись с вахты. Редкие корабли имели постоянную команду, поэтому никто особо не держался за свое место на палубе или вантах. Обычно матросы гуляли и бражничали до тех пор, пока не кончались деньги, после чего шли к вербовщикам и нанимались на другое судно.
Практически все портовые таверны имели скандальную репутацию и слыли местами, небезопасными для чистой публики. Но «Трехпалая чайка» занимала свое, особое положение как самая буйная таверна Портовой улицы. Она находилась почти у самой кромки залива, соседствуя с причалами. Неудивительно, что, едва сойдя на берег и еще не отвыкнув от качающейся палубы, матросы начинали свой питейный вояж с «Трехпалой чайки» и после двух-трех кружек двигались дальше. Однако не всех приводило сюда желание покутить. Кое-где за столами сидели весьма странные люди. Кружки с элем служили лишь для отвода глаз; те, кто их заказал, перешептывались между собой и поминутно бросали напряженные взгляды на дверь. Это были матросы с судов, перевозящих контрабанду. В любой момент мог явиться человек от их капитана и подать условный сигнал. А дальше — только успевай поворачиваться. Нужно было как можно быстрее покинуть гавань, пока портовая стража не пронюхала про запретный груз. Ночь всегда считалась союзницей контрабандистов. Если все проходило гладко, к утру корабль уже вставал на якорь в какой-нибудь незаметной бухточке, чтобы с наступлением темноты плыть дальше.
К незнакомцу, появившемуся на пороге «Трехпалой чайки», внимательно присматривались. Служанки не торопились найти ему место за столом и подать эль. Недогадливые удивленно пожимали плечами и, потолкавшись в зале, шли в другую таверну. Догадливые покупали себе и место, и внимание. Неписаный этот закон соблюдался свято.
Опутанный по рукам и ногам заклинаниями Асандира, Дакар прикусил язык и воздержался от привычных сетований. Намерение оставаться трезвым, дабы расправиться с Аритоном, подкреплялось еще и скудостью оставшихся у него денег. Чтобы не потерять из виду Фаленита, Дакару пришлось локтями прокладывать себе путь по залу «Трехпалой чайки».
Невысокий и удивительно быстрый, Аритон с ловкостью угря лавировал между посетителями таверны. Он заранее сговорился с хозяином — рослым краснолицым человеком. Прежде чем осесть на берегу, хозяин плавал корабельным коком, и привычка ходить сгорбившись стала его второй натурой.
Больше всего Дакара интересовало, о чем говорят Аритон и владелец таверны. Он всегда отличался пронырливостью и любил совать нос в чужие дела, но теперь к природному любопытству добавилась необходимость как можно лучше узнать своего врага. И пусть вокруг хохотали и пьяно горланили песни, пусть от чьих-то щипков соблазнительно попискивали пухленькие служанки, — Дакар мужественно боролся с искушениями.
Безумный Пророк любил сиживать в тавернах промозглыми осенними вечерами и в зимнюю стужу. Летом все дело портила жара. Каменные, грубо оштукатуренные стены «Трехпалой чайки» превращали зал в жаровню, только вместо аромата жареного мяса здесь стоял удушливый запах потных, немытых тел. Деревянные потолочные балки, густо исполосованные ножами, скрипели и содрогались от какой-то потасовки на втором этаже. Дакар покорно обрек себя на тесноту, духоту и скуку, но, чтобы не мучить тело, расстегнул воротник и распустил тесемки на манжетах. Потом он грузно привалился к потолочному столбу. Какой-то матрос, пьяно ухмыляясь, спросил, не намерен ли он заодно снять и штаны. Дакар закусил губу и промолчал, ибо штанам тоже досталось. Стараниями кур таридорской знахарки его ягодицы прикрывала густая бахрома свисающих нитей. Впрочем, что теперь сокрушаться? В море от соленых ветров и корабельной плесени любые штаны сопреют.
Дакар видел, как Аритон о чем-то спросил хозяина таверны и тот утвердительно кивнул. Ответные слова были достаточно громкими, и даже окружающий гул не помешал им достичь ушей Безумного Пророка.
— Капитан Диркен? С «Черного дракона»? Команда где-то здесь, это точно. Их первый помощник любит сидеть в углу, где воздух посвежее.
Расплатившись за подсказку, Аритон стремительно обернулся, и только природная ловкость позволила ему увернуться от громадной, вываливающейся из корсета груди какой-то местной милашки. Видя огорчение девицы, Фаленит усмехнулся и бросил в пространство между ее шарами серебряную монетку. Потом, не отвечая на страстные призывы, подтолкнул Дакара.
— Идем. У нас есть дела поважнее.
Повелитель Теней сумел проскользнуть между двумя ожесточенно спорящими грузчиками. Дакару с его грузными телесами этого не удалось. Спорщики стояли почти вплотную и не желали расступаться. Дакара окружили матросы, пропахшие корабельным варом. Бормоча проклятия, он вытянул шею и увидел окно, о котором говорил хозяин. Точнее, оконце, втиснутое между еще более внушительными грудями, но (увы!) принадлежащими деревянной русалке. Порядком растрескавшиеся прелести тем не менее раззадорили нескольких корабельных конопатчиков, и те, сцепивши руки на плечах друг друга, раскачивались и горланили похабную песню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85