А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

— спросила меня старушка.
Я посмотрел на профессора, ища поддержки. Но тот углубился взглядом куда-то внутрь себя. В поисках геморроя, не иначе! Ну а мне-то! Мне-то зачем чужой геморрой! Но если сказано «а», надо говорить «б». Даже если «а» сказано не тобой, а от твоего имени.
— Мне интересно, прежде всего, как проводились спецоперации нашей разведки и иностранной. Насколько мы были сильны в этом деле? И насколько коварен противник? Как вообще живется разведчикам?
— Интересный у вас труд, — сказала старушка.
— Да, объемный такой…
— Нет, я о профессии говорю. И много вы зарабатываете?
— Хватает, чтобы не только намазать красную икру на булку, но и выбросить ее в мусорное ведро. И махнуть водочки с огурчиком.
— Забавные представления у современной молодежи о еде, — скупо улыбнулась старушка. — Ну что ж. Попробую вам помочь… Если бы не Григорий Алексеевич, я бы вам, конечно, ничего не сказала.
Если бы не Григорий Алексеевич, я бы сюда и не приперся! Тем более в костюме!
Она поправила седую прядь. Глаза цвета прощальной ночи устремились в окно. Она начала рассказывать…
Молоденькой звонкой девчонкой попала в разведку. Предложили в институте связи. Пригласили. Она согласилась. Потому что глупой была, романтичной. Работать надо было на так называемом долгом оседании. Под чужим именем, с чужой биографией. Без родных и близких. В постоянном страхе ареста.
Как только согласилась, тут же добавилась маленькая подробность. Ехать одной — нельзя. Нужна супружеская пара. Разведка нашла ей супруга. На пару лет старше. Покладистый характер. Добрый. Такой привлекательный. Но не более. Она его не любила. Но возражать не стала. Стерпится-слюбится. Выдали им поддельные паспорта. Они выехали из Советского Союза через Азербайджан в Турцию. Там снова поменяли паспорта. Стали они болгарскими подданными, возвращающимися из Турции в Европу. Точнее, в Испанию. Ехали через всю Европу. Опять меняли паспорта. Долго путали следы. Прибыли, наконец, в Брюссель. Где и осели.
Татьяна Борисовна прожила там всю свою активную жизнь. И вот под старость, когда уже развалился Советский Союз, умер муж, приехала в Россию. Пока жила за границей на долгом оседании, умерли в России ее родители. Ни знакомых, ни друзей. Ни детей… Мужа ведь так и не полюбила. Хотя и прожила с ним всю жизнь. Они были просто друзьями…
По праздникам ее изредка навещают ветераны из СВР. Поздравляют.
— Посидим-покалякаем. О политике, конечно, — подперла она сухонькой ладошкой щеку. — О чем еще русскому человеку говорить?
Да-а… Это ж кем надо быть, чтобы так вот загубить свою молодость, а потом еще под старость вернуться на помойку?!
— Скажите, Татьяна Борисовна… А вот начать бы все сначала — пошли бы снова в разведку?
— Честно сказать, ни за что.
— Почему?
— Романтика по молодости была. А на самом деле — это тяжелый труд. И за весь этот труд — вот это… — Она обвела взглядом убогую комнатку. — Ни за что не согласилась бы… Вот так. — Она вздохнула. — Ну, что еще вы хотели бы узнать, молодой человек?
— А как вообще попадают в разведку? Вы сказали: пригласили. А что потом?
Татьяна Борисовна достала из ящичка в столе несколько листков бумаги:
— Вот на такие анкеты, например, отвечать надо. Претендент должен соответствовать…
Я взял первый листок и вчитался. С виду обычная анкета. Но если вчитаться!..
* * *
Не поручусь за достоверность буква в букву, но смысл вопросов и возможных ответов запомнил. Такое разве позабудешь!
ВОПРОС: Если вам приставят пистолет к виску, то вы:
a) Живо поинтересуетесь маркой и калибром пистолета.
b) Громко рассмеетесь.
c) Готовы поседеть и состариться, ожидая помощи правоохранительных органов.
Ремарка: Если выбран ответ «с» —вы в высшей степени наивный человек. И делать вам в разведке нечего.
ВОПРОС: Что вы знаете о разведке?
а) Ничего не знаю.
b) Немного знаю, но хотелось бы побольше.
с) Не интересуюсь вообще.
Ремарка: Если выбран ответ «а» — вы что, не смотрели про Штирлица? И не умеете читать? Если выбран ответ «b» — как долго вы работаете на ЦРУ? Если выбран ответ «с» — тогда какого хрена вы сюда приперлись?
ВОПРОС: Что вы знаете о секретной методике «имбаршанской борьбы»?
Ремарка: Если ничего не знаете, то почему? Если знаете, то вам надо не в разведку, а к психиатру.
ВОПРОС: Всегда ли вы уверены, что знаете, где у вас правая и левая рука?
Ремарка: Если всегда, то вы что, самый умный? Если не всегда, то вы неуверенный в себе и мнительный тип.
ВОПРОС: Что вы делали в октябре 1917 года?
a) Колебался.
b) Не успел родиться.
Ремарка: Если выбран ответ «а» — обратитесь в ближайшее следственное управление КГБ за получением наказания.
Если выбран ответ «b» — не слишком-то вы спешили на помощь революционному пролетариату!
ВОПРОС: Солнце, на ваш взгляд:
a) Играет роль торшера.
b) Не играет.
c) Забыл.
Ремарка: Если выбран ответ «с» — откуда у вас эти секретные данные?
* * *
Я вернул листок Татьяне Борисовне. Пока я читал вопросы, они вместе с профессором внимательно наблюдали за моей реакцией. Они меня разыгрывают, что ли? Или издеваются, как пионер над котенком?
— И… как надо отвечать на все эти вопросы?
— Честно надо отвечать, — поджала губы старушка. — В разведке лукавства не любят.
— Но на эти вопросы ответить невозможно! При любом ответе человек окажется в дураках!
— Ага! Так с юмором надо отвечать. Импровизировать. Излишне серьезные люди разведке тоже не нужны.
Старушка глянула на профессора, и они оба расхохотались.
Я вертел головой, ожидая пояснений. Старушка и пояснила:
— Каждый кандидат в разведчики должен обладать чувством игры. Разведка — она ведь как театр. Только люди в нем — артисты и контрразведка. Артисты кривляются на сцене, контрразведка страны пребывания внимательно следит за игрой. Стоит сфальшивить — и ты уже в наручниках. Иначе на нашей работе никак. Подохнуть можно с тоски.
— Еще такой вопрос. Как много работало или работает наших разведчиков? В Европе, например? Ну, таких, как вы?
— А кто ж знает!
— Ну, десятки?
— Пожалуй, десятка два — это точно. Может, и больше.
— Немало!
— Так ведь и интерес к Европе большой. Я вам вот как скажу, Алексей. У нас в Германии была специальная база, куда без специального разрешения из Москвы не могло попасть даже командование базы. А на территории самой базы находился учебный центр под названием «Объект 31». Туда не только начальство базы, но и сами спецы не имели права заходить без разрешения все той же Москвы.
— А на территории «Объекта 31»… — подхватил я.
— Больше ничего не было. На точке 31, как ее еще называли, учились девушки и парни. Ликвидаторы. За каждым генералом НАТО, за каждым политическим деятелем было закреплено по два человека из точки 31. Как правило, парень и девушка. Иногда две девушки. Они изучали свои объекты. С помощью психологов, разведчиков добывания, нелегалов, дипломатов и прочая ликвидаторы составляли психологический портрет своих жертв, изучали их привычки, наклонности… Где они отдыхают, где бывают. Что любят, какие рестораны посещают, какие фильмы смотрят. Есть ли любовницы… В результате знали о них больше, чем о самих себе и о своих родителях. На случай войны…
— Войны? К-какой войны?
— А вот представьте: началась война СССР с Западом, и в один момент ликвидируется вся генеральская верхушка НАТО. Все авторитетные политики, президенты, депутаты. Кто возьмет на себя командование в такой критический момент, когда все мало-мальски авторитетные военные и политики ушли в мир иной? Никто. Запад погружается в хаос. Неизвестно, кто командует, кто еще жив, а кого уже убили. Вы представляете, если, к примеру, в России уничтожить разом всю военную, полицейскую и политическую элиту?
— Ну, это в нашей истории бывало! — хмыкнул я. — Сталин…
— Верховного не трожь! — неожиданно каркнула старушка, и взгляд мгновенно стал льдистым.
— Да никого я не трогаю, — пошел я на попятную.
— И к чему мы пришли после того, как в России в тридцатые уничтожили всю военную, полицейскую и политическую элиту? — как ни в чем не бывало продолжила Татьяна Борисовна. — До сих пор пожинаем… — снова обвела взглядом комнату. — М-да-а… Так вот! На это и был расчет. А чтобы максимально гарантировать результат, под каждый объект готовилось по два человека. Причем ликвидаторы не знали, кто еще готовится на его объект. Чтобы в случае провала не сдать напарника. — Чудовищно! — Нормально. Разведка… — А что же теперь? Где те люди?
Черные глаза Татьяны Борисовны блеснули:
— Один из них перед вами. Ну, у меня возраст и вообще… А остальные… После вывода советских войск из Германии они просто залегли на дно. В Европе живут. «Спящая агентура».
— И что, в любой момент, по единому сигналу, могут выполнить свое главное задание?!
Старушка глянула на Вяземского. Тот кивнул.
— Да. Они могут в любой момент выполнить свое задание, — подтвердила она. — Нужен только кодовый сигнал. Достоверный сигнал. Известный только им одним и их куратору. У каждого ликвидатора свой сигнал. У каждого свой связной.
— Вы, Татьяна Борисовна, ужастики, случайно, не пишете на досуге? — попытался пошутить я.
— Ужастики будешь писать теперь ты, Леша. — Однако голос у профессора затвердел. — У тебя бойкое перо, прыткая мысль, быстрая соображалка.
— Но у меня не титановая голова. Как только сунусь в такие дела, мне ее тут же проломят ломиком в подъезде.
— Дай Татьяне Борисовне договорить, — оборвал профессор.
— Один из кураторов ликвидаторской группы, — продолжила старушка, — до сих пор шатается по Москве. Занялся разными паскудными делами. Такое иногда случается с людьми. Григорий Алексеевич видел его недавно в Москве.
Профессор многозначительно кивнул.
— Вы хотите сказать, что кто-то из людей, которые могут отдать сигнал на уничтожение, больше не находятся под контролем разведки? В смысле, под контролем государства?
Молчание. Знак согласия. СТОП!
— Позвольте! Но ведь и генералы НАТО, и политики со времен СССР и его развала уже несколько раз поменялись.
— А кто тебе сказал, что все это время ликвидаторы сидели без дела? — спросил Григорий Алексеевич. — Ты правильно заметил: люди уходят. Но должности-то остаются. На нового человека собираются новые сведения. Этому ремеслу наши агенты обучены с самого начала. Психологи, дипломаты и прочее — это все было только на стадии обучения. Не забывай, все они были сначала на «Объекте 31». Но потом разъехались по местам дислокации, так сказать.
— Логично… — Я снова повернулся к Татьяне Борисовне: — А вот скажите…
Не тут-то было!
— Больше я вам сказать ничего не могу. Это все, что я знаю. По крайней мере, пока… — добавила многозначительно.
— А вы, Григорий Алексеевич? Знаете, за какую ниточку можно ухватить? — спросил я.
— Стал бы я вам помогать с вашей книгой, если бы не знал, — фыркнул профессор. — Конечно! Но сначала давай, Леша, распрощаемся с Татьяной Борисовной. Мы и так отняли у нее много времени. А потом посетим еще одного человека.
Я засобирался.
В прихожей профессор приостановился:
— Подожди меня пока в подъезде, Леша. Мне еще надо парой слов перекинуться с моей подругой.
Я как можно интеллигентнее, с европейской учтивостью распрощался с Татьяной Борисовной.
Вышел на улицу. Стоять в подъезде было невыносимо. Однако! Каков профессор! Прыткий! И профессор ли? Только ли профессор?
Природа уже подмешала в воздух сумерки. Солнце уехало куда-то в сторону метро. Дрянной и грязный двор приобрел черты таинственности. Бесшумно шныряли по подъездам коты. Ночью все кошки серут…
Я погладил борт своего костюма. Кажется, хоть тут переиграл обстоятельства и победил. До сих пор трезв! Роковая примета разгромлена подчистую. Теперь о ней можно забыть. Нет, я все-таки крепкий парень! Правда, летние вечера очень длинные…
* * *
— Ну, как впечатления? — спросил меня Вяземский по пути к метро.
— М-м… Я разведку немного не так себе представлял.
— Так что? Будешь книгу писать?
— Книгу?
— Ну, о разведчиках! Разве еще не понял?! Мы ее продадим… одному крупному издательству. Там такой материал с руками оторвут!
— Ага! Вместе с головой и руками-ногами! Еще на стадии написания!
— Знаешь, Леша, где-то ты смекалистый, а где-то непроходимый дурак! Зачем нам объявлять издательству о книге раньше времени? Тема жареная. Может произойти утечка, могут воспротивиться люди из компетентных органов… Так что нам сначала надо написать все как есть.
— А что есть-то? Постаревшая Шахерезада с ее рассказами на ночь?
— Ей-богу, ты какой-то странный!.. Татьяна Борисовна ввела тебя в курс дела. Тебе теперь с моей помощью надо собрать подробности, фактуру… Вот работа!
Работа не хуже любой другой. Осталось обсудить с профессором некоторые детали нашей совместной деятельности. Меня жутко интересовал один важный вопрос: сколько времени займет написание книги? По примерным подсчетам, моих наличных денег хватит, максимум, на месяц. Это если не учитывать предполагаемые поездки. Но накарябать статью и написать книгу — две большие разницы, которые в одном месте не помещаются. Даже в том, куда обычно посылают. Чтобы собрать фактуру на добротную книгу, понадобится не меньше месяца. В лучшем случае. Примерно столько же времени займет само написание. Потом мои труды читает редактор. А то и не один. Это еще месяц. Потом правка и типография… Итого, три месяца, в лучшем случае, мне придется ждать гонорара. Из них два месяца — голодать, жить на улице и попрошайничать.
По своему опыту я знаю: любое время, которое ты предполагаешь затратить на работу, надо всегда умножать на два. Еще начальник германского Генерального штаба Мольтке говаривал: ни один план не переживает встречи с противником.
Ради великой идеи можно, конечно, понищенствовать. Но опять же где гарантия, что сей труд будет опубликован? Или хотя бы что за него заплатят достойные деньги.
…Стоило нам почти дойти до станции метро «Выхино», как небо загрохотало с качеством «долби стерео». Заклубились облака, точно капли краски в стакане воды. Дождик чуть всхлипнул и — заплакал навзрыд, словно прорвало его от невыносимой грусти. Небо потемнело. Прохожие заспешили, а колкие капли дождя, выбивая бусинки воды из луж, прыгали у них под ногами.
Ну что? В метро? Э, нет! Мы заскочили в ближайшую забегаловку.
Расхлябанной походкой к нашему столику подошел халдей в замызганном халате, но со свежей алой гвоздикой в петлице.
— Это что? — неодобрительно кивнул в сторону алого пятна Григорий Алексеевич. Он чудесным образом преобразился. Гордая осанка, вздернутый подбородок, властный взгляд.
Халдеи одни из самых сметливых людей на планете. Именно поэтому им удается так долго сохранять свою популяцию.
— Украшательство, сэр! Должно радовать глаз клиента. — Халдей по-военному прищелкнул каблуками.
— Ты бы лучше халат постирал.
— Халат не украшательство, а элемент рабочей одежды!
— Ладно! — махнул рукой Григорий Алексеевич. — Сделай-ка нам, любезный, чего-нибудь… Сообрази сам.
Через минуту халдей вернулся с подносом. Два жбана разливного пива, салаты, чекушка водки в запотелом графине, тарелочки с маслом, говяжьим языком и ветчиной. Так-то…
Вяземский плеснул водку по рюмкам:
— Будем здравы!
— Сдаюсь. Ну, не получилось… — признал я.
— Ты о чем?
Я рассказал ему о роковой примете с костюмом.
— Вон оно как! Что ж, у меня тоже есть свои приметы. Я, например, не могу ходить в Пушкинский музей.
— Вот оно как? — невольно передразнил я его.
— Да. Посмотрю на тамошние картины и до того растрогаюсь, аж поджилки вибрируют. А потом — тройки с бубенцами, цыгане с гитарой, нумера, преферанс. В общем, сплошная бунинщина.
— С чего это вас так развозит?
— Ну, вот тебе парочка примеров, — оживился Григорий Алексеевич. — Есть в Пушкинском старинная картина. Называется она «Праздник в деревне». Представь себе: огромный дом, поляна на переднем плане. Огромный, длиннющий стол. Сидят гурьбой крестьяне. Чокаются, пьют, жрут. В общем, праздник. Эта сцена занимает центральное место в картине. Но вот в правом углу — спиной к зрителю — одинокий крестьянин, опершись рукой на забор. По его позе я безошибочно определил: персонаж блюет.
— Суровый реализм! — хмыкнул я.
— Он и есть!.. Я как ученый решил перепроверить свои впечатления на других. Из десяти опрощенных мной посетителей Пушкинского музея девять человек также пришли к выводу, что крестьянин блюет. Вывод?
— Вывод?
— А вывод таков: блюющий на картине крестьянин — это искусство. Попробуй нажраться и блевануть под стенами Пушкинского музея. Живо в милицию загремишь — за оскорбление национального достояния… Понимаешь, о чем я?
— Н-н… Д-д…
— Искусство так же далеко от народа, как в свое время декабристы. Люди не улавливают никакой связи между искусством и жизнью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24