С Григорьева сняли смывы с рук — на тот случай, если он держал в руках оружие или взрывчатку.
Взрывчатка очень токсичный продукт, сохраняет следы микрочастиц на протяжении пяти-десяти дней.
Ничего запрещенного и на сей раз не нашли. И экспресс-анализ показал, что Григорьев ничего стреляющего и взрывоопасного в руках не держал.
— Ну что ж, сегодня тебе крупно повезло, Григорьев, — буркнул старший опер.
— Угу, — с достоинством кивнул «авторитет». — А вот вам — нет.
— То есть? — встрепенулся старший. Или недоглядели чего? — В смысле?
— В смысле, я этого так не оставлю, разумеется. Ввалились, перевернули все вверх дном, время у меня отняли. В общем, ждите нагоняя!
Да-а, уж чего-чего, а нагоняй грядет. И не только и не столько из-за «авторитета» Григорьева.
Понятые поставили подписи под протоколами. И уехали. Опера тоже засобирались. Всем уже все надоело.
* * *
Мы возвращались в Москву. Порядок в колонне уже никто не соблюдал. Серега Лучков помалкивал.
— И это эксклюзив? — спросил я с упреком.
— Понимаешь, Леха… У нас была верная информация, что Григорьев на даче устроил настоящий оружейный склад. Стволов, патронов, взрывчатки — до черта! — Серега хлопнул с досады ладонью по рулевой баранке. — Но, видимо, он нас опередил, сука. Скорее всего, опять утечка была. И они склад перепрятали.
— А смывы с рук?
— Толку-то! Это для проформы. Он же «авторитет»! Ему на фига хватать взрывчатку или оружие? За него эти п-п… понятые, Давид с Максом, все перетаскают. Эх!.. Поехали к нам, по рюмахе долбанем, что ли?
Я согласился. А чего еще делать?
* * *
В отделе Серега достал из сейфа бутылку коньяка, уже нарезанный лимон на блюдечке. Взамен бросил в нутро сейфа свой служебный пистолет.
Следователи разложили на столах свежие протоколы. Принесли видеопленку с обыском. Лучков предложил следакам коньяку. Они вежливо отказались. Включили видеомагнитофон и стали отсматривать материал.
В телевизоре мелькали кадры прошедшего обыска.
— Вы с таким увлечением смотрите, точно вас там не было, — осторожно поддел я.
Они даже ухом не повели в мою сторону.
— Ну-ка, ну-ка… Как зовут вот этого черненького? — спросил следователь напарника.
Тот заглянул в протокол:
— Греков. Давид Анзорович.
— Н-нет, не знаю… А вот лицо… где-то я его видел. Где? Где? Где?
Лучков мне подмигнул, и мы разлили еще по одной.
— Да мало ли! — сказал второй следак. — Сколько рож приходится видеть по работе!
— Не-ет, — завелся первый, — этого определенно надо разъяснить!
Он стремительно вышел из кабинета. Вернулся через четверть часа. Мы с Серегой еще по одной опрокинули. Вернулся с пухлым томом уголовного дела.
— Ребята! Просто паскудство какое-то сегодня! — В глазах блуждала тоска. — То адреса путаем, то не находим ничего у бандита! То… Вот смотрите!
Сразу за титульным листом уголовного дела, на первой странице была подшита фотография понятого Давида. Только звали его здесь — Анатолий Владимирович Черепанов.
— Этот Черепанов находится в федеральном розыске! По обвинению в торговле оружием и взрывчаткой! Ё-мое! Он был у нас в руках! С фальшивыми документами! Да еще стал понятым по этим фальшивкам! Ну, ё-мое! Ну, ё-мое!..
Лучков налил в граненый стакан щедрые остатки коньяка, протянул следователю. Тот махнул залпом и закурил, тупо уставившись перед собой.
Я счел за лучшее потихоньку слинять. У каждого, в конце концов, свои проблемы. И у меня, кстати, свои. Еще какие!
Следом в коридор выскользнул Серега:
— Извини… Думал, классный материал дадим тебе.
— Да уж, дали! Классный… Особенно про жену нашего главного… Если бы этого «авторитета» с оружием задержали, то еще можно было бы как-то оправдаться.
— Да плюнь ты! Расскажешь ему, как было! Пусть нам позвонит, если не поверит. Мы подтвердим.
* * *
Утром местная редакционная охрана чуть ли не под конвоем доставила меня в кабинет главного. Охранниками газета обзавелась сразу же после нападения на редакцию.
В кабинете главного уже сидел Иван Тимофеевич Павлов. Его била мелкая дрожь.
— Доброе утро! — сказал я как ни в чем не бывало.
Главный указал мне на стул. Я сел, изобразил внимание.
Главный катал меж ладоней средних размеров бумажный шарик:
— За годы твоей работы в газете я пережил много неприятностей. Из-за твоих выходок на редакцию нападали, нас всех чуть не убили, газету вообще хотели закрыть. Но видит Бог, я терпел…
Плохи мои дела. Когда главный редактор начинает строить из себя благодетеля, жди беды. По опыту, наш главный, он же Великий Охотник, перед тем как уволить сотрудника, всегда разыгрывает один и тот же спектакль. И репортеру отведена роль неблагодарной скотины. Главный же, само собой, — благодетель, у которого просто кончилось терпение… Вот интересно, перед животным на охоте он тоже разыгрывает подобные спектакли? Я представил, как он убеждает слона в никчемности, подлости и злодействе. Пристыженный слон хоботом выхватывает из рук главного ружье и стреляется.
— …но ты идешь все дальше и дальше! И отнюдь не в лучшую для всех нас сторону. Вчерашнее твое нападение на мой дом — это… это… — Он картинно задохнулся. Мол, нет слов!
— Я не специально! Просто ошибка! Хотите — позвоните! Вам скажут!
Мои слова прошли мимо, не задев разума главного редактора. Словно я оправдывался перед портретом президента за его спиной. Мои слова не предусмотрены сценарием.
— Теперь ты представляешь угрозу не только для газеты, но и для всех ее сотрудников вместе взятых! А как твои дружки обошлись с моей женой?! Почему они избили моего водителя? Это что, месть мне?!
Редактор развернул бумажный шарик и перебросил мне мятый листок:
— Это приказ о твоем увольнении.
Я взял жеваный лист:
— Вы все не так интерпретируете. Я случайно оказался у вас дома. Там ФСБ гонялась за опасным преступником.
— У меня дома? Гонялись за преступником?! ФСБ?!! Бред!.. Не-ет, все не так было! А было вот что! Я сказал Павлову: если ты не напишешь материал о «расстреле», будешь уволен…
Иван Тимофеевич услужливо кивнул, подтверждая, что передавал мне предупреждение главного.
— Но ты не занялся делом! Нет! Вместо этого ты напал со спецназом на мой дом!.. А скажи мне, что бы случилось, если бы ты застал меня дома? — Главный перегнулся через стол и вперился в меня взглядом.
— Ничего… Повторяю, это была ошибка, роковая случайность.
Но главный меня не слышал. Да и не хотел слышать.
— Твои друзья пристрелили бы меня за сопротивление властям? Ты бы сел на мое место? Так?!
Ну, вообще!
— Кажется, у кого-то из нас мания преследования, — сказал я в потолок.
— Вон! — заорал главный — И скажи своим дружкам, что меня так просто не взять! Я позвоню мэру! В правительство! Разгонят вашу шарашкину контору ко всем чертям!
Забегая вперед, скажу, что не знаю, звонил ли главный мэру или в правительство, но после моего увольнения действительно началась очередная реорганизация в ФСБ. А может, это просто совпадение…
* * *
Внизу, у выхода из издательского комплекса, меня поджидал Колчин.
— Что стряслось? — Сашка был ошарашен не меньше моего.
Я пересказал ему разговор с главным.
— Да, роковая случайность. Ничего не поделаешь. Но ему ведь теперь ни фига не докажешь. После наших поездок в Чечню и Таджикистан главный вбил себе в голову, что мы отморозки. А тут ты со своим спецназом! — Колчин расхохотался и тут же осекся: — Извини…
Да уж, мне было не до веселья. Главный — весьма влиятельное лицо в мире московской прессы. Удастся ли мне теперь устроиться хоть в какую-нибудь газету?
Мы условились с Колчиным встретиться в воскресенье у меня на квартире и подумать, как мне жить дальше. Сашка пообещал прозвониться пока по своим друзьям, подыскать для меня что-либо…
* * *
Уже у подъезда своего дома я увидел необычную картину. Мне она показалась даже пророческой. Словно Судьба специально проиграла ее перед моими глазами, давая понять, что меня ожидает в скором будущем. На подъездной асфальтовой дорожке две здоровенные вороны с наслаждением молотили клювами крысу. Кстати, по гороскопу я — «крыса».
Полукругом, как в театре, сидели голуби и наслаждалась представлением.
Крыса шипела, скалила резцы, кидалась влево-вправо, реагируя на удары клюва. Но вороны, со знанием всех тонкостей садистского дела, ловко уворачивались и наносили удар за ударом. Одна отвлекала крысу ложным маневром, другая подскакивала сзади, клевала ее в затылок и тут же стремительно отступала. Крыса кидалась на удар, но в ту же секунду получала новый клевок от другой вороны.
Голуби разве что не аплодировали.
Как это все по-человечески!
Занавес…
10
После истории с исмаилитами я снял квартиру на окраине Москвы. Где — не скажу. Не хочется давать кое-кому наводку. Ни ребятам по делу о «Блуждающих огнях», ни тем ребятам, что могут поквитаться со мной за «Ликвидацию шпионской неграмотности».
Окна моей новой квартиры выходят на депо метрополитена. День-деньской и ночи напролет поезда носятся по рельсам туда-сюда, свистят друг другу, зубодробительно стучат колесами. А глубокими вечерами поезда-колбаски возвращаются домой и сексуально заскакивают в темные тоннели.
За окном мерцало воскресное утро. Я сидел на кухне. Пил чай. Мысленно пересчитал деньги, полученные при расчете. Да, на работу надо устраиваться как можно быстрее. Иначе меня ждет личный финансовый крах. А пока надо подумать, от чего бы такого отказаться, чтобы сэкономить. Я и так уже отказался от много. Ем макароны, супчики из пакетов. В рестораны, кино и театры не хожу. Книги читаю в электронном виде. Девушки тоже нет…
Или курить бросить? Ну не-е-ет! Я прошел в комнату и завалился на диван. В воскресенье искать работу бессмысленно. Кроме того, должен позвонить и подъехать Колчин. Если, конечно, его семейные дела отпустят.
Я уже говорил как-то где-то, что Судьба всегда предпочитает звонить мне по телефону. Она представляется по-разному. То моим редактором, то знакомым из ФСБ, то еще кем-нибудь. Наверняка они думают, будто сами проявляют инициативу. Но действуют по прямому указанию Судьбы. Телефон на тумбочке у дивана пробрало мелкой дрожью, и он противно заверещал. Ага!
— Але?! — сказал я трубке, думая о Колчине.
— Вот те и але! — ответила трубка. — Поздно, нах, алекать!
— Не понял, — приподнялся я на локте.
— Хрен ли понимать, Леха! — Тут я узнал голос Лучкова из ФСБ. — Собирайся! Тут у нас новое грандиозное мероприятие!
— Не могу.
— Почему?!
— Уволили меня, на фиг!
Серега присвистнул:
— М-да… Может, тебе помочь как?
— А как? Пристрелить главного, что ли? Он и так уверен, что я специально натравил вас на него, чтобы потом занять его место.
— Вот как?! — хрюкнула смешком трубка. — А это мысль!
— Хреновая мысль! — в сердцах гаркнул я.
— Ладно-ладно. Вижу, ты не в духе. Давай, как все наладится у тебя, сам позвони мне.
Не дождешься! Я дал отбой. Вот тебе и Судьба. Не судьба… Я включил телевизор и попал на новости. Ведущий рассказывал о всякой ерунде, которую обычно ставят в программу, чтобы как-то забить время. Лето на дворе. Политических событий — ноль.
Снова заверещал телефон. Я усмехнулся. Нелегкая у тебя, телефон, работа! Кому понравится, когда тебе в задницу электрическим током тычут по нескольку раз на дню? А все для чего? А чтобы кто-то другой по тебе ушами поелозил.
— Привет, Саш! — бодро сказал я, надеясь, что теперь-то это Колчин.
— Это Григорий Алексеевич.
Я нахмурился. Вот уж не помню: давал я ему свой домашний телефон?
— Чего поделываешь? — спросил профессор. — Как статья?
Вот как? Разве мы перешли на «ты»?
— Сижу на животе и слушаю, как волосы на спине растут. Статья накрылась. Меня уволили.
— Оригинально! И в знак протеста ты решил отрастить волосы на спине?
— Вроде того.
— А я хочу предложить тебе познавательный вечерний променад по Москве. Покажу еще кое-что интересное.
— Я ж говорю, уволен я! Все дела пока приостанавливаются. Мне работу искать надо.
— Ха! На ловца и зверь брюзжит, не только жена! Мне позарез нужен толковый журналист. А ты как раз свободен! В общем, подтягивайся ко мне… Нет, не так. Буду ждать возле рынка у метро «Выхино». Скажем, через два часа. На месте все расскажу, познакомлю с очаровательной старушкой-разведчицей. Надень костюм. Все-таки дама…
Да ну вас всех! Я положил трубку. Ну вас всех! Я открыл шкаф и осмотрел свой гардероб. Ну вас всех!
Гм, с костюмом некоторая проблема. Деловой стиль — что-то вроде плохой приметы для меня. Стоит надеть костюм, как я обязательно через пару часов напьюсь вдрабадан. И ничего поделать с этим нельзя. Так уж сложилось по жизни. Причем я ведь не стремлюсь напиться именно в костюме, не бегу покупать спиртное, не ищу встреч с собутыльниками. Даже если надену костюм и специально не возьму с собой ни копейки, все равно обстоятельства сложатся так, что к вечеру буду пьян в стельку.
Ну вас всех! Я решил побороться с роковой для меня приметой.
Во-первых, отправляюсь-то я к старушке. А я уже отправляюсь? Гм, да… Она ж не алкоголичка, все-таки ветеранша разведки!
Во-вторых, профессор Вяземский пьет мало, сам видел.
В-третьих, речь идет о моей работе. Негоже напиваться с работодателем в первый же день!
Так что есть шанс выиграть бой с роковой приметой.
* * *
За десять минут до встречи с профессором я уже стоял на пятачке между рынком и входом в метро. Бабушки с колесными авоськами штурмовали станцию «Выхино». Куда они ехали, не знаю. Где та конечная станция, где собираются эти бабушки, — тоже тайна. В какой район Москвы я ни попадал, возле каждой станции всегда толпы этих старушек. Каждое утро, словно по чьей-то незримой команде, они хватают наполненные чем-то авоськи и со всех концов Москвы несутся куда-то.
— Алексей?
Я обернулся:
— Григорий Алексеевич?
— Нам крупно повезло! — с ходу обрадовал Вяземский и потащил меня в метро. — Она согласилась с нами встретиться! Что бывает с ней крайне редко!
— А зачем она вам понадобилась?
— Не мне, а нам!..
* * *
Старушка жила на улице Грайвороновская, дом 5. Это в Текстильщиках. Мы поплутали немного в глухих дворах рабочего квартала.
В России всегда строят так, что сами жильцы зачастую ни за что не найдут собственного дома. Остается только удивляться каждодневному героизму почтальонов.
По пути Григорий Алексеевич рассказал, что ветераншу зовут Мещерякова Татьяна Борисовна. Живет одна. Вернулась из-за границы несколько лет назад. Муж-разведчик умер еще за границей. Ей пришлось свернуть свою миссию, продать двухэтажный особняк с садом и переправиться тайком на долгожданную родину.
Никогда бы не подумал, что в таких «хрущобах» живут ветераны нашей разведки…
В обшарпанном подъезде по ноздрям шибанул запах мочи. Под ногами хрустнули осколки лампочки. Может, ее разорвало со стыда, когда она высветила тусклые треснувшие стены и заплеванный потолок? Именно потолок, именно заплеванный! Это ж умудриться надо!
— Ну, вот! — Профессор остановился возле голой деревянной двери, без номера и ручки.
— Вы уверены? — переспросил я с сомнением.
— Никаких сомнений! — Профессор надавил на пимпочку звонка.
Самого звонка не последовало. Профессор постучал кулаком.
Дверь приоткрылась и тут же дернулась, как собака на поводке. Поверх цепочки появились бойкие черные глаза и седая прядь кокетливым винтом.
— Григорий Алексеевич! — узнавающе пропела старушка.
Дверь захлопнулась. Проскрежетала цепочка. Дверь распахнулась.
Я шагнул в прихожую вслед за профессором.
Старушка оказалась очень бойкой. Такой живчик на резиновом взводе.
— Григорий Алексеевич! — замурлыкала напевно. — Какая встреча! Проходите, проходите!
— Это Алексей, — представил меня Вяземский. — Очень хороший журналист! Военный репортер! Познакомился с ним в Чечне.
— Ага, — многозначительно произнесла старушка. — Вы нетривиально одеты для своей профессии, Алексей.
Блин! Надо было все-таки в джинсах!
Мы перешли в комнату. Квартира однокомнатная. Меблировку изо всех сил изображали когда-то лакированный стол и три скрипучих стула. Ну, и маленький диван. На фоне серых обоев мутного рисунка висело на вешалке черное платье с белым воротником, украшенное гроздьями орденов и медалей. Вешалка цеплялась за банальный гвоздь. Я представил себе, как она всю свою жизнь прожила в особняке, а потом переехала сюда, на родину…
— Вы здесь живете? — спросил.
— Да. А что?
— Никогда не думал, что разведчики ТАК живут…
Татьяна Борисовна улыбнулась:
— Бывает и хуже. Главное — тут родина.
Я чуть не поперхнулся.
— Вот Алексей решил книгу о разведчиках написать, — сказал Вяземский. — Что-нибудь о современности. О последних днях, так сказать, СССР. Я ему говорю: зачем? А он мне: хочу понять, как такая великая держава могла распасться!
Я снова чуть не поперхнулся. Без меня меня женили.
— И какой же вы видите эту книгу?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Взрывчатка очень токсичный продукт, сохраняет следы микрочастиц на протяжении пяти-десяти дней.
Ничего запрещенного и на сей раз не нашли. И экспресс-анализ показал, что Григорьев ничего стреляющего и взрывоопасного в руках не держал.
— Ну что ж, сегодня тебе крупно повезло, Григорьев, — буркнул старший опер.
— Угу, — с достоинством кивнул «авторитет». — А вот вам — нет.
— То есть? — встрепенулся старший. Или недоглядели чего? — В смысле?
— В смысле, я этого так не оставлю, разумеется. Ввалились, перевернули все вверх дном, время у меня отняли. В общем, ждите нагоняя!
Да-а, уж чего-чего, а нагоняй грядет. И не только и не столько из-за «авторитета» Григорьева.
Понятые поставили подписи под протоколами. И уехали. Опера тоже засобирались. Всем уже все надоело.
* * *
Мы возвращались в Москву. Порядок в колонне уже никто не соблюдал. Серега Лучков помалкивал.
— И это эксклюзив? — спросил я с упреком.
— Понимаешь, Леха… У нас была верная информация, что Григорьев на даче устроил настоящий оружейный склад. Стволов, патронов, взрывчатки — до черта! — Серега хлопнул с досады ладонью по рулевой баранке. — Но, видимо, он нас опередил, сука. Скорее всего, опять утечка была. И они склад перепрятали.
— А смывы с рук?
— Толку-то! Это для проформы. Он же «авторитет»! Ему на фига хватать взрывчатку или оружие? За него эти п-п… понятые, Давид с Максом, все перетаскают. Эх!.. Поехали к нам, по рюмахе долбанем, что ли?
Я согласился. А чего еще делать?
* * *
В отделе Серега достал из сейфа бутылку коньяка, уже нарезанный лимон на блюдечке. Взамен бросил в нутро сейфа свой служебный пистолет.
Следователи разложили на столах свежие протоколы. Принесли видеопленку с обыском. Лучков предложил следакам коньяку. Они вежливо отказались. Включили видеомагнитофон и стали отсматривать материал.
В телевизоре мелькали кадры прошедшего обыска.
— Вы с таким увлечением смотрите, точно вас там не было, — осторожно поддел я.
Они даже ухом не повели в мою сторону.
— Ну-ка, ну-ка… Как зовут вот этого черненького? — спросил следователь напарника.
Тот заглянул в протокол:
— Греков. Давид Анзорович.
— Н-нет, не знаю… А вот лицо… где-то я его видел. Где? Где? Где?
Лучков мне подмигнул, и мы разлили еще по одной.
— Да мало ли! — сказал второй следак. — Сколько рож приходится видеть по работе!
— Не-ет, — завелся первый, — этого определенно надо разъяснить!
Он стремительно вышел из кабинета. Вернулся через четверть часа. Мы с Серегой еще по одной опрокинули. Вернулся с пухлым томом уголовного дела.
— Ребята! Просто паскудство какое-то сегодня! — В глазах блуждала тоска. — То адреса путаем, то не находим ничего у бандита! То… Вот смотрите!
Сразу за титульным листом уголовного дела, на первой странице была подшита фотография понятого Давида. Только звали его здесь — Анатолий Владимирович Черепанов.
— Этот Черепанов находится в федеральном розыске! По обвинению в торговле оружием и взрывчаткой! Ё-мое! Он был у нас в руках! С фальшивыми документами! Да еще стал понятым по этим фальшивкам! Ну, ё-мое! Ну, ё-мое!..
Лучков налил в граненый стакан щедрые остатки коньяка, протянул следователю. Тот махнул залпом и закурил, тупо уставившись перед собой.
Я счел за лучшее потихоньку слинять. У каждого, в конце концов, свои проблемы. И у меня, кстати, свои. Еще какие!
Следом в коридор выскользнул Серега:
— Извини… Думал, классный материал дадим тебе.
— Да уж, дали! Классный… Особенно про жену нашего главного… Если бы этого «авторитета» с оружием задержали, то еще можно было бы как-то оправдаться.
— Да плюнь ты! Расскажешь ему, как было! Пусть нам позвонит, если не поверит. Мы подтвердим.
* * *
Утром местная редакционная охрана чуть ли не под конвоем доставила меня в кабинет главного. Охранниками газета обзавелась сразу же после нападения на редакцию.
В кабинете главного уже сидел Иван Тимофеевич Павлов. Его била мелкая дрожь.
— Доброе утро! — сказал я как ни в чем не бывало.
Главный указал мне на стул. Я сел, изобразил внимание.
Главный катал меж ладоней средних размеров бумажный шарик:
— За годы твоей работы в газете я пережил много неприятностей. Из-за твоих выходок на редакцию нападали, нас всех чуть не убили, газету вообще хотели закрыть. Но видит Бог, я терпел…
Плохи мои дела. Когда главный редактор начинает строить из себя благодетеля, жди беды. По опыту, наш главный, он же Великий Охотник, перед тем как уволить сотрудника, всегда разыгрывает один и тот же спектакль. И репортеру отведена роль неблагодарной скотины. Главный же, само собой, — благодетель, у которого просто кончилось терпение… Вот интересно, перед животным на охоте он тоже разыгрывает подобные спектакли? Я представил, как он убеждает слона в никчемности, подлости и злодействе. Пристыженный слон хоботом выхватывает из рук главного ружье и стреляется.
— …но ты идешь все дальше и дальше! И отнюдь не в лучшую для всех нас сторону. Вчерашнее твое нападение на мой дом — это… это… — Он картинно задохнулся. Мол, нет слов!
— Я не специально! Просто ошибка! Хотите — позвоните! Вам скажут!
Мои слова прошли мимо, не задев разума главного редактора. Словно я оправдывался перед портретом президента за его спиной. Мои слова не предусмотрены сценарием.
— Теперь ты представляешь угрозу не только для газеты, но и для всех ее сотрудников вместе взятых! А как твои дружки обошлись с моей женой?! Почему они избили моего водителя? Это что, месть мне?!
Редактор развернул бумажный шарик и перебросил мне мятый листок:
— Это приказ о твоем увольнении.
Я взял жеваный лист:
— Вы все не так интерпретируете. Я случайно оказался у вас дома. Там ФСБ гонялась за опасным преступником.
— У меня дома? Гонялись за преступником?! ФСБ?!! Бред!.. Не-ет, все не так было! А было вот что! Я сказал Павлову: если ты не напишешь материал о «расстреле», будешь уволен…
Иван Тимофеевич услужливо кивнул, подтверждая, что передавал мне предупреждение главного.
— Но ты не занялся делом! Нет! Вместо этого ты напал со спецназом на мой дом!.. А скажи мне, что бы случилось, если бы ты застал меня дома? — Главный перегнулся через стол и вперился в меня взглядом.
— Ничего… Повторяю, это была ошибка, роковая случайность.
Но главный меня не слышал. Да и не хотел слышать.
— Твои друзья пристрелили бы меня за сопротивление властям? Ты бы сел на мое место? Так?!
Ну, вообще!
— Кажется, у кого-то из нас мания преследования, — сказал я в потолок.
— Вон! — заорал главный — И скажи своим дружкам, что меня так просто не взять! Я позвоню мэру! В правительство! Разгонят вашу шарашкину контору ко всем чертям!
Забегая вперед, скажу, что не знаю, звонил ли главный мэру или в правительство, но после моего увольнения действительно началась очередная реорганизация в ФСБ. А может, это просто совпадение…
* * *
Внизу, у выхода из издательского комплекса, меня поджидал Колчин.
— Что стряслось? — Сашка был ошарашен не меньше моего.
Я пересказал ему разговор с главным.
— Да, роковая случайность. Ничего не поделаешь. Но ему ведь теперь ни фига не докажешь. После наших поездок в Чечню и Таджикистан главный вбил себе в голову, что мы отморозки. А тут ты со своим спецназом! — Колчин расхохотался и тут же осекся: — Извини…
Да уж, мне было не до веселья. Главный — весьма влиятельное лицо в мире московской прессы. Удастся ли мне теперь устроиться хоть в какую-нибудь газету?
Мы условились с Колчиным встретиться в воскресенье у меня на квартире и подумать, как мне жить дальше. Сашка пообещал прозвониться пока по своим друзьям, подыскать для меня что-либо…
* * *
Уже у подъезда своего дома я увидел необычную картину. Мне она показалась даже пророческой. Словно Судьба специально проиграла ее перед моими глазами, давая понять, что меня ожидает в скором будущем. На подъездной асфальтовой дорожке две здоровенные вороны с наслаждением молотили клювами крысу. Кстати, по гороскопу я — «крыса».
Полукругом, как в театре, сидели голуби и наслаждалась представлением.
Крыса шипела, скалила резцы, кидалась влево-вправо, реагируя на удары клюва. Но вороны, со знанием всех тонкостей садистского дела, ловко уворачивались и наносили удар за ударом. Одна отвлекала крысу ложным маневром, другая подскакивала сзади, клевала ее в затылок и тут же стремительно отступала. Крыса кидалась на удар, но в ту же секунду получала новый клевок от другой вороны.
Голуби разве что не аплодировали.
Как это все по-человечески!
Занавес…
10
После истории с исмаилитами я снял квартиру на окраине Москвы. Где — не скажу. Не хочется давать кое-кому наводку. Ни ребятам по делу о «Блуждающих огнях», ни тем ребятам, что могут поквитаться со мной за «Ликвидацию шпионской неграмотности».
Окна моей новой квартиры выходят на депо метрополитена. День-деньской и ночи напролет поезда носятся по рельсам туда-сюда, свистят друг другу, зубодробительно стучат колесами. А глубокими вечерами поезда-колбаски возвращаются домой и сексуально заскакивают в темные тоннели.
За окном мерцало воскресное утро. Я сидел на кухне. Пил чай. Мысленно пересчитал деньги, полученные при расчете. Да, на работу надо устраиваться как можно быстрее. Иначе меня ждет личный финансовый крах. А пока надо подумать, от чего бы такого отказаться, чтобы сэкономить. Я и так уже отказался от много. Ем макароны, супчики из пакетов. В рестораны, кино и театры не хожу. Книги читаю в электронном виде. Девушки тоже нет…
Или курить бросить? Ну не-е-ет! Я прошел в комнату и завалился на диван. В воскресенье искать работу бессмысленно. Кроме того, должен позвонить и подъехать Колчин. Если, конечно, его семейные дела отпустят.
Я уже говорил как-то где-то, что Судьба всегда предпочитает звонить мне по телефону. Она представляется по-разному. То моим редактором, то знакомым из ФСБ, то еще кем-нибудь. Наверняка они думают, будто сами проявляют инициативу. Но действуют по прямому указанию Судьбы. Телефон на тумбочке у дивана пробрало мелкой дрожью, и он противно заверещал. Ага!
— Але?! — сказал я трубке, думая о Колчине.
— Вот те и але! — ответила трубка. — Поздно, нах, алекать!
— Не понял, — приподнялся я на локте.
— Хрен ли понимать, Леха! — Тут я узнал голос Лучкова из ФСБ. — Собирайся! Тут у нас новое грандиозное мероприятие!
— Не могу.
— Почему?!
— Уволили меня, на фиг!
Серега присвистнул:
— М-да… Может, тебе помочь как?
— А как? Пристрелить главного, что ли? Он и так уверен, что я специально натравил вас на него, чтобы потом занять его место.
— Вот как?! — хрюкнула смешком трубка. — А это мысль!
— Хреновая мысль! — в сердцах гаркнул я.
— Ладно-ладно. Вижу, ты не в духе. Давай, как все наладится у тебя, сам позвони мне.
Не дождешься! Я дал отбой. Вот тебе и Судьба. Не судьба… Я включил телевизор и попал на новости. Ведущий рассказывал о всякой ерунде, которую обычно ставят в программу, чтобы как-то забить время. Лето на дворе. Политических событий — ноль.
Снова заверещал телефон. Я усмехнулся. Нелегкая у тебя, телефон, работа! Кому понравится, когда тебе в задницу электрическим током тычут по нескольку раз на дню? А все для чего? А чтобы кто-то другой по тебе ушами поелозил.
— Привет, Саш! — бодро сказал я, надеясь, что теперь-то это Колчин.
— Это Григорий Алексеевич.
Я нахмурился. Вот уж не помню: давал я ему свой домашний телефон?
— Чего поделываешь? — спросил профессор. — Как статья?
Вот как? Разве мы перешли на «ты»?
— Сижу на животе и слушаю, как волосы на спине растут. Статья накрылась. Меня уволили.
— Оригинально! И в знак протеста ты решил отрастить волосы на спине?
— Вроде того.
— А я хочу предложить тебе познавательный вечерний променад по Москве. Покажу еще кое-что интересное.
— Я ж говорю, уволен я! Все дела пока приостанавливаются. Мне работу искать надо.
— Ха! На ловца и зверь брюзжит, не только жена! Мне позарез нужен толковый журналист. А ты как раз свободен! В общем, подтягивайся ко мне… Нет, не так. Буду ждать возле рынка у метро «Выхино». Скажем, через два часа. На месте все расскажу, познакомлю с очаровательной старушкой-разведчицей. Надень костюм. Все-таки дама…
Да ну вас всех! Я положил трубку. Ну вас всех! Я открыл шкаф и осмотрел свой гардероб. Ну вас всех!
Гм, с костюмом некоторая проблема. Деловой стиль — что-то вроде плохой приметы для меня. Стоит надеть костюм, как я обязательно через пару часов напьюсь вдрабадан. И ничего поделать с этим нельзя. Так уж сложилось по жизни. Причем я ведь не стремлюсь напиться именно в костюме, не бегу покупать спиртное, не ищу встреч с собутыльниками. Даже если надену костюм и специально не возьму с собой ни копейки, все равно обстоятельства сложатся так, что к вечеру буду пьян в стельку.
Ну вас всех! Я решил побороться с роковой для меня приметой.
Во-первых, отправляюсь-то я к старушке. А я уже отправляюсь? Гм, да… Она ж не алкоголичка, все-таки ветеранша разведки!
Во-вторых, профессор Вяземский пьет мало, сам видел.
В-третьих, речь идет о моей работе. Негоже напиваться с работодателем в первый же день!
Так что есть шанс выиграть бой с роковой приметой.
* * *
За десять минут до встречи с профессором я уже стоял на пятачке между рынком и входом в метро. Бабушки с колесными авоськами штурмовали станцию «Выхино». Куда они ехали, не знаю. Где та конечная станция, где собираются эти бабушки, — тоже тайна. В какой район Москвы я ни попадал, возле каждой станции всегда толпы этих старушек. Каждое утро, словно по чьей-то незримой команде, они хватают наполненные чем-то авоськи и со всех концов Москвы несутся куда-то.
— Алексей?
Я обернулся:
— Григорий Алексеевич?
— Нам крупно повезло! — с ходу обрадовал Вяземский и потащил меня в метро. — Она согласилась с нами встретиться! Что бывает с ней крайне редко!
— А зачем она вам понадобилась?
— Не мне, а нам!..
* * *
Старушка жила на улице Грайвороновская, дом 5. Это в Текстильщиках. Мы поплутали немного в глухих дворах рабочего квартала.
В России всегда строят так, что сами жильцы зачастую ни за что не найдут собственного дома. Остается только удивляться каждодневному героизму почтальонов.
По пути Григорий Алексеевич рассказал, что ветераншу зовут Мещерякова Татьяна Борисовна. Живет одна. Вернулась из-за границы несколько лет назад. Муж-разведчик умер еще за границей. Ей пришлось свернуть свою миссию, продать двухэтажный особняк с садом и переправиться тайком на долгожданную родину.
Никогда бы не подумал, что в таких «хрущобах» живут ветераны нашей разведки…
В обшарпанном подъезде по ноздрям шибанул запах мочи. Под ногами хрустнули осколки лампочки. Может, ее разорвало со стыда, когда она высветила тусклые треснувшие стены и заплеванный потолок? Именно потолок, именно заплеванный! Это ж умудриться надо!
— Ну, вот! — Профессор остановился возле голой деревянной двери, без номера и ручки.
— Вы уверены? — переспросил я с сомнением.
— Никаких сомнений! — Профессор надавил на пимпочку звонка.
Самого звонка не последовало. Профессор постучал кулаком.
Дверь приоткрылась и тут же дернулась, как собака на поводке. Поверх цепочки появились бойкие черные глаза и седая прядь кокетливым винтом.
— Григорий Алексеевич! — узнавающе пропела старушка.
Дверь захлопнулась. Проскрежетала цепочка. Дверь распахнулась.
Я шагнул в прихожую вслед за профессором.
Старушка оказалась очень бойкой. Такой живчик на резиновом взводе.
— Григорий Алексеевич! — замурлыкала напевно. — Какая встреча! Проходите, проходите!
— Это Алексей, — представил меня Вяземский. — Очень хороший журналист! Военный репортер! Познакомился с ним в Чечне.
— Ага, — многозначительно произнесла старушка. — Вы нетривиально одеты для своей профессии, Алексей.
Блин! Надо было все-таки в джинсах!
Мы перешли в комнату. Квартира однокомнатная. Меблировку изо всех сил изображали когда-то лакированный стол и три скрипучих стула. Ну, и маленький диван. На фоне серых обоев мутного рисунка висело на вешалке черное платье с белым воротником, украшенное гроздьями орденов и медалей. Вешалка цеплялась за банальный гвоздь. Я представил себе, как она всю свою жизнь прожила в особняке, а потом переехала сюда, на родину…
— Вы здесь живете? — спросил.
— Да. А что?
— Никогда не думал, что разведчики ТАК живут…
Татьяна Борисовна улыбнулась:
— Бывает и хуже. Главное — тут родина.
Я чуть не поперхнулся.
— Вот Алексей решил книгу о разведчиках написать, — сказал Вяземский. — Что-нибудь о современности. О последних днях, так сказать, СССР. Я ему говорю: зачем? А он мне: хочу понять, как такая великая держава могла распасться!
Я снова чуть не поперхнулся. Без меня меня женили.
— И какой же вы видите эту книгу?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24