— Например? — Например, почему длинные мужские трусы всегда норовят залезть в задницу своему хозяину? Или почему к тефлоновой сковородке ничего не прилипает, а вот сам тефлон к ней прилип?
Издеваешься, профессор?!
— Какие-то ненаучные у вас примеры.
— А если б я начал рассказывать про изменение геометрической прогрессии при искривлении пространства?..
Убедил, профессор! Мне все равно не терпится слинять из редакции. Предложение Вяземского — повод не хуже любого другого.
* * *
В просторном кабинете, в доме по улице Красный Казанец, рядом с метро Выхино, Григорий Алексеевич проводил экскурсию. Туристом был я.
На стеллажах в тесноте — великое множество старинных книг. Тяжелые и плотные занавеси на окнах скрывали дневной свет. Книгам вредно солнце. Зато светился в углу рослый торшер. Отчего золотое тиснение на корешках книг смотрелось тускло и загадочно.
Книг было так много, что казалось, эту библиотеку семья Вяземских собирала на протяжении столетий. Я крутил головой, пытаясь ухватить все разом. Тут были раритетные «Исследования о народах планеты» издания Оксфордского университета 1887 года, книги о происхождении языков мира, литературные исследования творчества писателей и поэтов разных стран и эпох. В общем, все, все, все на свете. И даже немного больше. Я зачарованно ходил между полками и водил пальцем по книжным корешкам.
Наверное, прочитав всю библиотеку, можно и помереть с чистой совестью. Больше все равно не узнаешь.
Тут меня осенило, я щелкнул пальцами:
— Я знаю, чего тут не хватает, Григорий Алексеевич!
— М-да? Впервые вижу человека, который вот так с ходу говорит о пробелах в моей библиотеке.
— И все же одной книги тут явно нет.
— Погодите, — вскинул палец профессор, — попробую угадать! Наверное, трудов…
Я отрицательно покачал головой.
— Тогда может быть…
Я состроил мину.
— Сдаюсь… Итак, молодой человек?
— Тут не хватает одной существенной книжки. Фундаментальной! С такой книжки начинается всякое образование.
— Ну-ну?
— Книжка называется «Раскрась сам».
Профессор откинулся на стуле и захохотал:
— Здорово! Об этом я действительно не подумал. Неужели так бросается в глаза?
— Да, ущербность библиотеки сразу становится очевидной… А вообще все здорово, — продолжил я уже на полном серьезе. — Библиотека шикарная!.. Вы и вправду ученый?
— А что? Показать удостоверение?
— Нет, спасибо. Верю.
— Кстати, могу удивить еще кое-чем. — Профессор пошарил под столом, и картина над его головой уехала вбок.
В потайной нише, за стеклом, висел на красном бархате старинный кольт. Я не знаток оружия, но вроде именно из таких стволов дырявили друг друга ковбои Дикого Запада. Стеклянная дверца была заперта на миниатюрный замочек.
Григорий Алексеевич достал из кармана жилетки ключик. Замочек щелкнул, профессор извлек пистолет и протянул мне рукоятью вперед.
Я осторожно принял оружие. Кольт удобно лег в руку.
— Интересно, сколько народу из него положили? — задумчиво произнес я, пробуя оружие на вес. — Он правда настоящий?
Профессор улыбнулся:
— Еще какой настоящий! Сколько народу поубивали из него, не знаю, но что в людей из него стреляли — точно. Вещь старинная. Знаете, Алексей, чем хорош кольт? Скорость пули довольно маленькая по сравнению с современным оружием. И когда такая пулька попадает в человека, это сравнимо с ударом локомотива на полном ходу. В то время как современная пуля просто прошивает человека насквозь. Улавливаете разницу?
— Да уж! — поежился я, представив несущийся локомотив.
Григорий Алексеевич открыл дверцу стола, вытащил миниатюрные весы. Потом гильзы, пули и коробку пороха.
— Вот! Даже порох старинный. Не говоря уж про старинность всего остального.
— А это для чего? — кивнул я на весы. Профессор округлил глаза:
— А еще военный журналист. Как же закатывать патроны, не зная меры пороха? Пересыплешь — и рванет так, что без руки останешься.
— Так вы еще и стреляете из него?
— А как же! Смак! Лучше всякого секса.
Если бы мне сказали тогда, чем обернется наше знакомство с профессором, я бы пристрелил его на месте. Из этого же пистолета. Благо тот был под рукой.
— Ну, ладно! — Григорий Алексеевич убрал раритетные игрушки. — Вообще-то я позвал вас, Леша, не за тем. Это все, так сказать, в порядке наведения мостов дружбы. Но главное вот в чем! — Профессор снова вздернул палец. — Мне очень хочется показать кое-что совсем уж необычное.
— Так показывайте!
— Это не здесь.
* * *
Мы приехали к станции метро «Орехово-Борисово» на такси. Причем платил Григорий Алексеевич. Я не возражал. Спустились в переход. Плотная толпа извергалась из подземки равномерными потоками. Из торговых палаток вдоль стены подземного перехода неслась музыка — бойкий стук ударника и виртуозная перебежка пальцев по гитарным струнам. Посреди людского потока плясала старая бомжиха. Покачивая бедрами под халявное музыкальное сопровождение, она то поднимала, то опускала руки, словно русалка из болота, куда заводы сливают химические удобрения. Люди огибали ее со всех сторон.
…Мимо нас в сторону центра пробегал уже третий поезд. Григория Алексеевича интересовал почему-то первый вагон приходящих составов. Он внимательно осматривал их борта, меленько вздыхал, что-то шептал под нос, сверял свои часы с табло над тоннелем. Со стороны выглядело, будто профессор назначил свидание с электричкой.
— Уа! — вдруг завопил он. — Вагон номер 57983456! Видите, Алексей, характерная ссадина на борту. Я запомнил! Молодцы ребята!
— Мы садимся или как? — раздраженно спросил я.
— Дада! — в одно слово проорал профессор, и мы влетели в вагон.
Мы уселись на свободное место возле второй двери от головы вагона. Судя по лицу Григория Алексеевича, эту позицию он тоже выбрал неспроста.
— Объясняю в чем дело, — с усилием говорил Григорий Алексеевич, перекрывая тоннельный шум, — нам нужен вагон под номером 57983456, поскольку тут происходит аномалия.
Сдается мне, самая большая аномалия — сам профессор!
Григорий Алексеевич взял меня за рукав:
— Я не сбрендил! Вагон действительно необычен. Просто я звонил знакомым из метрополитена, и они мне сказали, что примерно в это время вагон под таким номером выйдет на линию. Я боялся пропустить его… Теперь сама интрига. Этот вагон, особенно это место, — он указал на двери напротив, — имеет притягательную силу… И не надо, вот не надо ковырять меня выразительными взглядами! Сейчас сами увидите, Алексей!
Состав шел к центру. Вагон постепенно наполнялся пассажирами. Люди рассаживались по свободным местам, становились у дверей. Но ни один из них не занимал места напротив нас.
На следующей станции вошел человек огромного роста, за два метра. Головой он скреб потолок и старался избежать встречи с плафоном.
Профессор указал на него взглядом. Высокий пассажир встал ровно у той двери, напротив которой мы сидели. Прорвав тем самым колдовскую блокаду. Свободное место с краю тут же заняла толстая тетка. Словно увидела его только что.
— Сейчас будет продолжение, — шепнул Вяземский. — А чтобы вы, Леша, не подумали, будто я сочиняю на ходу… Вот что произойдет дальше… Сейчас тетка выйдет из вагона. «Гулливер» сядет на ее место. Его место у двери займет еще одна каланча. Потом, на следующей станции, первый «гулливер» покинет вагон, второй сядет на его место, а возле двери встанет третий. И они так будут меняться раз пять.
Поезд влетел на станцию и затормозил. Часть пассажиров вышла, а вместе с ними и толстая тетка. «Гулливер» сел на ее место. И тут же в вагон зашел еще один пассажир неимоверного роста. Он встал, как и предсказывал профессор, возле двери. На следующей станции первый вышел, второй занял его место, и зашел третий, который также встал у двери.
У меня голова пошла кругом. Эти высоченные люди явно не знали друг друга. Тогда что? Розыгрыш профессора? Но зачем? Какой смысл устраивать сложный спектакль?
До «Тверской» в вагоне возле заветной двери побывало семь высоких пассажиров. Мы вышли ва «Тверской», в переход на «Пушкинскую».
— Сегодня они даже перевыполнили план! — отметил Вяземский.
— Что это было, профессор?
— Самый настоящий феномен. Загадка! Именно в этом вагоне, именно у этой двери, всегда, ну или почти всегда, — он произвел в уме какие-то расчеты, — примерно после шести часов вечера происходит круговорот «Гулливеров». Пассажиры эти всегда разные. Иногда, но очень редко, попадаются одни и те же. Но все они опять же неизменно становятся именно в этом вагоне, именно возле этой двери.
— Может, у них игра такая?
— Какая игра?! Я заметил это явление совершенно случайно. Пару месяцев назад.
— Около месяца назад вы были в Чечне, — напомнил я.
— В Чечне я пробыл всего пять дней. На результат наблюдений никак не влияет. Так вот, я выяснил, что эти люди друг друга не знают. Не состоят ни в каком клубе типа: «Гулливеров должно быть много».
— Тогда в чем же тут дело?
— Вот и я думаю — в чем? Но пока никаких логичных объяснений не нахожу.
— А почему бы вам самому не поинтересоваться у них, зачем они становятся именно возле этой двери?
— Спрашивал-спрашивал. Одного, другого, третьего. Они на меня как на идиота смотрели.
Профессор потянул меня в сторону подошедшего поезда:
— Едем до «Пролетарской». Там выходим, смотрим и действуем по обстановке.
— Что, опять «Гулливеры»?? Или теперь карлики?
— Ни то ни другое. Но не менее интересно.
Я вообще-то ненавижу загадки. Наверное, поэтому всегда стараюсь их разгадать.
* * *
На «Пролетарской» Вяземский стал шнырять по платформе. Потом потащил меня на улицу.
Возле выхода из метро — стена торговых палаток. В расщелинах между ними торговали с рук зеленью, фруктами, а кое-где и мясом. Уж не знаю, что за самоубийцы покупают летом мясо на улице, но Григорий Алексеевич безмерно обрадовался и устремился к торговцам. Увлекая меня за собой. Он протиснулся между палаткой и ящиком, изображающим прилавок, и заглянул за угол.
— Ага! — сказал профессор уличающим тоном. — Собаки!
Ну да, собаки. Стая бродячих собак отдыхает на лужайке. И что?
— Хотите сказать, тут торгуют собачьим мясом? — спросил я.
Продавец мясом недобро засопел:
— Не уйдешь сейчас, мне придется торговать человечьим мясом. И вы оба станете поставщиками!
Весельчак!
— Человечина слишком соленая, — обронил профессор. — Уходим, уходим. Уже идем. Идемте, Алексей!
— Ку… Куда?
— За ними! Разве не видите?!
Вижу. Собаки дружно, как по команде, встали и засеменили по ступенькам в метро. Я насчитал их пять. Они прошли по одной через турникет, избегая взгляда дежурной. Потом сгруппировались на платформе. Обнюхались, словно провели краткое совещание, и разбрелись по перрону.
— Стоим, наблюдаем, — уголком губ проговорил Вяземский.
Прибыл состав. Из вагонов повалил народ. Пес, что был к нам ближе всех, дождался, пока выйдут пассажиры. Шмыгнул в вагон и встал сбоку от дверей, дабы не мешать пассажирам совершать посадку-высадку на последующих станциях.
Мы зашли.
Никто из пассажиров на одинокого пса не обратил внимания. Он тоже не интересовался попутчиками. Уткнулся в стенку вагона и время от времени возюкал по морде розовым языком.
На следующей станции — «Волгоградский проспект» — пес посторонился и выпустил редких пассажиров. Вокруг этой станции жилых домов мало, больше предприятий.
На станции «Текстильщики» он неожиданно выскочил. Стая снова собралась на платформе и припустила рысцой наверх.
Мы двинулись за собаками.
На ступеньках стая побежала еще пуще. Словно заметила за собой слежку. На улице собаки рванули врассыпную и скрылись за домами.
— Ну как?! — горделиво спросил профессор. — Жаль, они нас заметили и решили оторваться. Так бы мы узнали, по каким таким делам эти псы намылились.
— Интересно, — согласился я. — Собаки бесплатно разъезжают организованной группой на метро. Есть над чем поразмыслить налоговым органам.
— При чем тут!.. — В голосе профессора завибрировала укоризна. — Ирония не к месту! На наших глазах случился еще один настоящий феномен! Уличные псы освоили городской транспорт! И не просто катаются в метро. Они точно знают, на какой станции выходить и в какую сторону идти из самого метро!
— Совсем как люди, — хмыкнул я. — Которые «зайцы».
— Да-да! Вы обратили внимание, Леша, как они заходят в метро? По одному! Чтобы дежурная на турникете не подняла шум. Шмыгают мимо и потом на станции собираются снова в стаю. А как они садятся в поезд? Расходятся по всей платформе и едут по одной на вагон! Соображают, что, если всей стаей ворвутся в один вагон, у людей будет паника… И потом! Откуда они знают, какая станция метро им нужна? И почему именно эта?
— Вообще-то между станциями «Волгоградский проспект» и «Текстильщики», насколько я помню, расположен мясокомбинат. Может, туда они и ездят?
— Может! — легко согласился профессор. — Только вот что я еще скажу, Алексей… Это не единственная стая собак, которая пользуется городским транспортом. Они уже освоили автобусы, троллейбусы, трамваи. И каждая собачья стая контролирует свой район. Вся Москва поделена у них на делянки, совсем как у рэкетиров. Интересно, да?
— Да уж.
— Вот такие дела. Я еще многое могу порассказать. Например, про ос…
— Только не говорите мне, что у них тоже делянки по всей Москве и они контролируют каждую бочку с квасом или пивом!
— Еще как скажу! Так и есть! И транспортом тоже пользуются!
— Н-необычный поворот…
— А я вам о чем?! Горожане вообще мало задумываются, где и с кем они живут. А между тем в городе уже возникла параллельная цивилизация! Разве не интересно?
Профессор Вяземский явно нарывался на публикацию о своих опытах. Что ж, дело понятное. В редакцию постоянно приходят люди, чтобы поделиться своими открытиями или изобретениями на благо человечества. Не всегда адекватные люди. Но о профессоре Вяземском этого вроде не скажешь.
— Интересно, интересно, — согласился я. — Неплохо бы еще фотографии какие-нибудь…
— Есть фотографии! — заверил профессор. — И «Гулливеров», и собак, и… У меня много чего есть!
— Что ж. У нас в газете есть специальная рубрика, где пишут о разных необычных вещах…
— Значит, лады! — Профессор на прощание протянул руку. — Завтра во второй половине дня позвоните. Передам и фотоматериалы, и… кое-какие наброски с размышлениями. Могут пригодиться.
Я придержал его ладонь в своей:
— Еще минутку, Григорий Алексеевич… Одного не пойму… Ваши исследования и Чечня совсем не вяжутся.
— Почему же?! Я ведь говорил, что являюсь специалистом по поведенческой психологии. Сюда включается изучение и отдельных людей, и цивилизации в целом, и… братьев наших меньших, так сказать. О! Извините, машина!
Он тормознул частника на потрепанной «шестерке». Сел, уехал.
9
Утром никаких срочных дел у меня не оказалось. Сидел в редакции за компьютером и делал наброски будущей статьи. Мои коллеги разъехались по пресс-конференциям и «круглым столам».
Заглянул мой редактор, Иван Тимофеевич Павлов. То ли он проверял, все ли разъехались по его заданиям, то ли специально зашел со мной поговорить.
Я уткнулся в монитор, а Павлов послонялся по обширному кабинету, поворошил старые номера газет на столах, кому-то позвонил. Затем встал у меня за спиной:
— Чем занят?
— Да вот интересного человека повстречал. Профессор. Занимается изучением народов. И не только…
Я вкратце рассказал о вчерашних экспериментах в метро.
— Любопытно… — почесал нос Павлов. — Но вообще-то ты работаешь в отделе политики… Главный просил тебе напомнить, что ты так и не сдал ничего про твой, гм, «расстрел».
— Не сдал. И не сдам. Уж извините, Иван Тимофеевич.
— Почему?
— Долго объяснять.
— Объясни короче.
Я объяснил короче. Про армию и про АРМИЮ. Павлов не дундук, Павлов способен не только понять, но и принять.
Он, в общем-то, и понял и принял. Но — не он у нас главный…
— Леша, — Павлов вдруг перешел на доверительный шепот, — главный сказал мне: если ты откажешься, он тебя уволит. Под любым благовидным предлогом уволит.
— Так и сказал?
— Так и сказал… Ты доставил немало хлопот в последнее время. Вспомни своих этих исмаилитов, нападение на редакцию со стрельбой и трупами. Считаешь, у всех у нас, — Павлов обвел рукой пустой кабинет, — терпение беспредельно?
— Значит, если я не сдам завтра статью, меня уволят? — агрессивно переспросил я.
— Ну, не завтра. Но на следующей неделе. Сегодня пятница, — напомнил Павлов, — так что у тебя еще, как минимум, целый день и вся ночь впереди. Поставим твою статью в субботний номер. Мой тебе совет, отложи ты всю эту аномальную чепуху про великанов и собак на потом, займись первостепенным. Давай-давай! За работу, товарищи!
Павлов сделал свое дело, Павлов может уходить. Так он и поступил.
А я отложил аномальную чушь на потом, но первостепенным не занялся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Издеваешься, профессор?!
— Какие-то ненаучные у вас примеры.
— А если б я начал рассказывать про изменение геометрической прогрессии при искривлении пространства?..
Убедил, профессор! Мне все равно не терпится слинять из редакции. Предложение Вяземского — повод не хуже любого другого.
* * *
В просторном кабинете, в доме по улице Красный Казанец, рядом с метро Выхино, Григорий Алексеевич проводил экскурсию. Туристом был я.
На стеллажах в тесноте — великое множество старинных книг. Тяжелые и плотные занавеси на окнах скрывали дневной свет. Книгам вредно солнце. Зато светился в углу рослый торшер. Отчего золотое тиснение на корешках книг смотрелось тускло и загадочно.
Книг было так много, что казалось, эту библиотеку семья Вяземских собирала на протяжении столетий. Я крутил головой, пытаясь ухватить все разом. Тут были раритетные «Исследования о народах планеты» издания Оксфордского университета 1887 года, книги о происхождении языков мира, литературные исследования творчества писателей и поэтов разных стран и эпох. В общем, все, все, все на свете. И даже немного больше. Я зачарованно ходил между полками и водил пальцем по книжным корешкам.
Наверное, прочитав всю библиотеку, можно и помереть с чистой совестью. Больше все равно не узнаешь.
Тут меня осенило, я щелкнул пальцами:
— Я знаю, чего тут не хватает, Григорий Алексеевич!
— М-да? Впервые вижу человека, который вот так с ходу говорит о пробелах в моей библиотеке.
— И все же одной книги тут явно нет.
— Погодите, — вскинул палец профессор, — попробую угадать! Наверное, трудов…
Я отрицательно покачал головой.
— Тогда может быть…
Я состроил мину.
— Сдаюсь… Итак, молодой человек?
— Тут не хватает одной существенной книжки. Фундаментальной! С такой книжки начинается всякое образование.
— Ну-ну?
— Книжка называется «Раскрась сам».
Профессор откинулся на стуле и захохотал:
— Здорово! Об этом я действительно не подумал. Неужели так бросается в глаза?
— Да, ущербность библиотеки сразу становится очевидной… А вообще все здорово, — продолжил я уже на полном серьезе. — Библиотека шикарная!.. Вы и вправду ученый?
— А что? Показать удостоверение?
— Нет, спасибо. Верю.
— Кстати, могу удивить еще кое-чем. — Профессор пошарил под столом, и картина над его головой уехала вбок.
В потайной нише, за стеклом, висел на красном бархате старинный кольт. Я не знаток оружия, но вроде именно из таких стволов дырявили друг друга ковбои Дикого Запада. Стеклянная дверца была заперта на миниатюрный замочек.
Григорий Алексеевич достал из кармана жилетки ключик. Замочек щелкнул, профессор извлек пистолет и протянул мне рукоятью вперед.
Я осторожно принял оружие. Кольт удобно лег в руку.
— Интересно, сколько народу из него положили? — задумчиво произнес я, пробуя оружие на вес. — Он правда настоящий?
Профессор улыбнулся:
— Еще какой настоящий! Сколько народу поубивали из него, не знаю, но что в людей из него стреляли — точно. Вещь старинная. Знаете, Алексей, чем хорош кольт? Скорость пули довольно маленькая по сравнению с современным оружием. И когда такая пулька попадает в человека, это сравнимо с ударом локомотива на полном ходу. В то время как современная пуля просто прошивает человека насквозь. Улавливаете разницу?
— Да уж! — поежился я, представив несущийся локомотив.
Григорий Алексеевич открыл дверцу стола, вытащил миниатюрные весы. Потом гильзы, пули и коробку пороха.
— Вот! Даже порох старинный. Не говоря уж про старинность всего остального.
— А это для чего? — кивнул я на весы. Профессор округлил глаза:
— А еще военный журналист. Как же закатывать патроны, не зная меры пороха? Пересыплешь — и рванет так, что без руки останешься.
— Так вы еще и стреляете из него?
— А как же! Смак! Лучше всякого секса.
Если бы мне сказали тогда, чем обернется наше знакомство с профессором, я бы пристрелил его на месте. Из этого же пистолета. Благо тот был под рукой.
— Ну, ладно! — Григорий Алексеевич убрал раритетные игрушки. — Вообще-то я позвал вас, Леша, не за тем. Это все, так сказать, в порядке наведения мостов дружбы. Но главное вот в чем! — Профессор снова вздернул палец. — Мне очень хочется показать кое-что совсем уж необычное.
— Так показывайте!
— Это не здесь.
* * *
Мы приехали к станции метро «Орехово-Борисово» на такси. Причем платил Григорий Алексеевич. Я не возражал. Спустились в переход. Плотная толпа извергалась из подземки равномерными потоками. Из торговых палаток вдоль стены подземного перехода неслась музыка — бойкий стук ударника и виртуозная перебежка пальцев по гитарным струнам. Посреди людского потока плясала старая бомжиха. Покачивая бедрами под халявное музыкальное сопровождение, она то поднимала, то опускала руки, словно русалка из болота, куда заводы сливают химические удобрения. Люди огибали ее со всех сторон.
…Мимо нас в сторону центра пробегал уже третий поезд. Григория Алексеевича интересовал почему-то первый вагон приходящих составов. Он внимательно осматривал их борта, меленько вздыхал, что-то шептал под нос, сверял свои часы с табло над тоннелем. Со стороны выглядело, будто профессор назначил свидание с электричкой.
— Уа! — вдруг завопил он. — Вагон номер 57983456! Видите, Алексей, характерная ссадина на борту. Я запомнил! Молодцы ребята!
— Мы садимся или как? — раздраженно спросил я.
— Дада! — в одно слово проорал профессор, и мы влетели в вагон.
Мы уселись на свободное место возле второй двери от головы вагона. Судя по лицу Григория Алексеевича, эту позицию он тоже выбрал неспроста.
— Объясняю в чем дело, — с усилием говорил Григорий Алексеевич, перекрывая тоннельный шум, — нам нужен вагон под номером 57983456, поскольку тут происходит аномалия.
Сдается мне, самая большая аномалия — сам профессор!
Григорий Алексеевич взял меня за рукав:
— Я не сбрендил! Вагон действительно необычен. Просто я звонил знакомым из метрополитена, и они мне сказали, что примерно в это время вагон под таким номером выйдет на линию. Я боялся пропустить его… Теперь сама интрига. Этот вагон, особенно это место, — он указал на двери напротив, — имеет притягательную силу… И не надо, вот не надо ковырять меня выразительными взглядами! Сейчас сами увидите, Алексей!
Состав шел к центру. Вагон постепенно наполнялся пассажирами. Люди рассаживались по свободным местам, становились у дверей. Но ни один из них не занимал места напротив нас.
На следующей станции вошел человек огромного роста, за два метра. Головой он скреб потолок и старался избежать встречи с плафоном.
Профессор указал на него взглядом. Высокий пассажир встал ровно у той двери, напротив которой мы сидели. Прорвав тем самым колдовскую блокаду. Свободное место с краю тут же заняла толстая тетка. Словно увидела его только что.
— Сейчас будет продолжение, — шепнул Вяземский. — А чтобы вы, Леша, не подумали, будто я сочиняю на ходу… Вот что произойдет дальше… Сейчас тетка выйдет из вагона. «Гулливер» сядет на ее место. Его место у двери займет еще одна каланча. Потом, на следующей станции, первый «гулливер» покинет вагон, второй сядет на его место, а возле двери встанет третий. И они так будут меняться раз пять.
Поезд влетел на станцию и затормозил. Часть пассажиров вышла, а вместе с ними и толстая тетка. «Гулливер» сел на ее место. И тут же в вагон зашел еще один пассажир неимоверного роста. Он встал, как и предсказывал профессор, возле двери. На следующей станции первый вышел, второй занял его место, и зашел третий, который также встал у двери.
У меня голова пошла кругом. Эти высоченные люди явно не знали друг друга. Тогда что? Розыгрыш профессора? Но зачем? Какой смысл устраивать сложный спектакль?
До «Тверской» в вагоне возле заветной двери побывало семь высоких пассажиров. Мы вышли ва «Тверской», в переход на «Пушкинскую».
— Сегодня они даже перевыполнили план! — отметил Вяземский.
— Что это было, профессор?
— Самый настоящий феномен. Загадка! Именно в этом вагоне, именно у этой двери, всегда, ну или почти всегда, — он произвел в уме какие-то расчеты, — примерно после шести часов вечера происходит круговорот «Гулливеров». Пассажиры эти всегда разные. Иногда, но очень редко, попадаются одни и те же. Но все они опять же неизменно становятся именно в этом вагоне, именно возле этой двери.
— Может, у них игра такая?
— Какая игра?! Я заметил это явление совершенно случайно. Пару месяцев назад.
— Около месяца назад вы были в Чечне, — напомнил я.
— В Чечне я пробыл всего пять дней. На результат наблюдений никак не влияет. Так вот, я выяснил, что эти люди друг друга не знают. Не состоят ни в каком клубе типа: «Гулливеров должно быть много».
— Тогда в чем же тут дело?
— Вот и я думаю — в чем? Но пока никаких логичных объяснений не нахожу.
— А почему бы вам самому не поинтересоваться у них, зачем они становятся именно возле этой двери?
— Спрашивал-спрашивал. Одного, другого, третьего. Они на меня как на идиота смотрели.
Профессор потянул меня в сторону подошедшего поезда:
— Едем до «Пролетарской». Там выходим, смотрим и действуем по обстановке.
— Что, опять «Гулливеры»?? Или теперь карлики?
— Ни то ни другое. Но не менее интересно.
Я вообще-то ненавижу загадки. Наверное, поэтому всегда стараюсь их разгадать.
* * *
На «Пролетарской» Вяземский стал шнырять по платформе. Потом потащил меня на улицу.
Возле выхода из метро — стена торговых палаток. В расщелинах между ними торговали с рук зеленью, фруктами, а кое-где и мясом. Уж не знаю, что за самоубийцы покупают летом мясо на улице, но Григорий Алексеевич безмерно обрадовался и устремился к торговцам. Увлекая меня за собой. Он протиснулся между палаткой и ящиком, изображающим прилавок, и заглянул за угол.
— Ага! — сказал профессор уличающим тоном. — Собаки!
Ну да, собаки. Стая бродячих собак отдыхает на лужайке. И что?
— Хотите сказать, тут торгуют собачьим мясом? — спросил я.
Продавец мясом недобро засопел:
— Не уйдешь сейчас, мне придется торговать человечьим мясом. И вы оба станете поставщиками!
Весельчак!
— Человечина слишком соленая, — обронил профессор. — Уходим, уходим. Уже идем. Идемте, Алексей!
— Ку… Куда?
— За ними! Разве не видите?!
Вижу. Собаки дружно, как по команде, встали и засеменили по ступенькам в метро. Я насчитал их пять. Они прошли по одной через турникет, избегая взгляда дежурной. Потом сгруппировались на платформе. Обнюхались, словно провели краткое совещание, и разбрелись по перрону.
— Стоим, наблюдаем, — уголком губ проговорил Вяземский.
Прибыл состав. Из вагонов повалил народ. Пес, что был к нам ближе всех, дождался, пока выйдут пассажиры. Шмыгнул в вагон и встал сбоку от дверей, дабы не мешать пассажирам совершать посадку-высадку на последующих станциях.
Мы зашли.
Никто из пассажиров на одинокого пса не обратил внимания. Он тоже не интересовался попутчиками. Уткнулся в стенку вагона и время от времени возюкал по морде розовым языком.
На следующей станции — «Волгоградский проспект» — пес посторонился и выпустил редких пассажиров. Вокруг этой станции жилых домов мало, больше предприятий.
На станции «Текстильщики» он неожиданно выскочил. Стая снова собралась на платформе и припустила рысцой наверх.
Мы двинулись за собаками.
На ступеньках стая побежала еще пуще. Словно заметила за собой слежку. На улице собаки рванули врассыпную и скрылись за домами.
— Ну как?! — горделиво спросил профессор. — Жаль, они нас заметили и решили оторваться. Так бы мы узнали, по каким таким делам эти псы намылились.
— Интересно, — согласился я. — Собаки бесплатно разъезжают организованной группой на метро. Есть над чем поразмыслить налоговым органам.
— При чем тут!.. — В голосе профессора завибрировала укоризна. — Ирония не к месту! На наших глазах случился еще один настоящий феномен! Уличные псы освоили городской транспорт! И не просто катаются в метро. Они точно знают, на какой станции выходить и в какую сторону идти из самого метро!
— Совсем как люди, — хмыкнул я. — Которые «зайцы».
— Да-да! Вы обратили внимание, Леша, как они заходят в метро? По одному! Чтобы дежурная на турникете не подняла шум. Шмыгают мимо и потом на станции собираются снова в стаю. А как они садятся в поезд? Расходятся по всей платформе и едут по одной на вагон! Соображают, что, если всей стаей ворвутся в один вагон, у людей будет паника… И потом! Откуда они знают, какая станция метро им нужна? И почему именно эта?
— Вообще-то между станциями «Волгоградский проспект» и «Текстильщики», насколько я помню, расположен мясокомбинат. Может, туда они и ездят?
— Может! — легко согласился профессор. — Только вот что я еще скажу, Алексей… Это не единственная стая собак, которая пользуется городским транспортом. Они уже освоили автобусы, троллейбусы, трамваи. И каждая собачья стая контролирует свой район. Вся Москва поделена у них на делянки, совсем как у рэкетиров. Интересно, да?
— Да уж.
— Вот такие дела. Я еще многое могу порассказать. Например, про ос…
— Только не говорите мне, что у них тоже делянки по всей Москве и они контролируют каждую бочку с квасом или пивом!
— Еще как скажу! Так и есть! И транспортом тоже пользуются!
— Н-необычный поворот…
— А я вам о чем?! Горожане вообще мало задумываются, где и с кем они живут. А между тем в городе уже возникла параллельная цивилизация! Разве не интересно?
Профессор Вяземский явно нарывался на публикацию о своих опытах. Что ж, дело понятное. В редакцию постоянно приходят люди, чтобы поделиться своими открытиями или изобретениями на благо человечества. Не всегда адекватные люди. Но о профессоре Вяземском этого вроде не скажешь.
— Интересно, интересно, — согласился я. — Неплохо бы еще фотографии какие-нибудь…
— Есть фотографии! — заверил профессор. — И «Гулливеров», и собак, и… У меня много чего есть!
— Что ж. У нас в газете есть специальная рубрика, где пишут о разных необычных вещах…
— Значит, лады! — Профессор на прощание протянул руку. — Завтра во второй половине дня позвоните. Передам и фотоматериалы, и… кое-какие наброски с размышлениями. Могут пригодиться.
Я придержал его ладонь в своей:
— Еще минутку, Григорий Алексеевич… Одного не пойму… Ваши исследования и Чечня совсем не вяжутся.
— Почему же?! Я ведь говорил, что являюсь специалистом по поведенческой психологии. Сюда включается изучение и отдельных людей, и цивилизации в целом, и… братьев наших меньших, так сказать. О! Извините, машина!
Он тормознул частника на потрепанной «шестерке». Сел, уехал.
9
Утром никаких срочных дел у меня не оказалось. Сидел в редакции за компьютером и делал наброски будущей статьи. Мои коллеги разъехались по пресс-конференциям и «круглым столам».
Заглянул мой редактор, Иван Тимофеевич Павлов. То ли он проверял, все ли разъехались по его заданиям, то ли специально зашел со мной поговорить.
Я уткнулся в монитор, а Павлов послонялся по обширному кабинету, поворошил старые номера газет на столах, кому-то позвонил. Затем встал у меня за спиной:
— Чем занят?
— Да вот интересного человека повстречал. Профессор. Занимается изучением народов. И не только…
Я вкратце рассказал о вчерашних экспериментах в метро.
— Любопытно… — почесал нос Павлов. — Но вообще-то ты работаешь в отделе политики… Главный просил тебе напомнить, что ты так и не сдал ничего про твой, гм, «расстрел».
— Не сдал. И не сдам. Уж извините, Иван Тимофеевич.
— Почему?
— Долго объяснять.
— Объясни короче.
Я объяснил короче. Про армию и про АРМИЮ. Павлов не дундук, Павлов способен не только понять, но и принять.
Он, в общем-то, и понял и принял. Но — не он у нас главный…
— Леша, — Павлов вдруг перешел на доверительный шепот, — главный сказал мне: если ты откажешься, он тебя уволит. Под любым благовидным предлогом уволит.
— Так и сказал?
— Так и сказал… Ты доставил немало хлопот в последнее время. Вспомни своих этих исмаилитов, нападение на редакцию со стрельбой и трупами. Считаешь, у всех у нас, — Павлов обвел рукой пустой кабинет, — терпение беспредельно?
— Значит, если я не сдам завтра статью, меня уволят? — агрессивно переспросил я.
— Ну, не завтра. Но на следующей неделе. Сегодня пятница, — напомнил Павлов, — так что у тебя еще, как минимум, целый день и вся ночь впереди. Поставим твою статью в субботний номер. Мой тебе совет, отложи ты всю эту аномальную чепуху про великанов и собак на потом, займись первостепенным. Давай-давай! За работу, товарищи!
Павлов сделал свое дело, Павлов может уходить. Так он и поступил.
А я отложил аномальную чушь на потом, но первостепенным не занялся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24