Раздался щелчок, и послышались густые гудки нового соединения.
— Да? — по-французски, голос мужской.
— Симон Райнис? — заговорил я на русском. — Это вас беспокоит московский корреспондент… — Я представился.
Пауза.
— Але!? — забеспокоился я, что нас разъединили.
— Да, это я, — подтвердил неохотно голос. Мужчина говорил на русском.
— Я журналист. Пишу книгу о разведке. Работаю в Москве. Там от своих знакомых узнал, что Западная группа войск усиленно занималась разведкой и подготовкой диверсионных подразделений. Мне дали имена офицеров, кто этим занимался. Так я и вышел на вас.
Райнис опять долго молчал. Я снова заалекал. Наконец, он произнес со вздохом:
— Откуда вы узнали номер этого телефона?
— От моих друзей. Скорее всего, от наших общих друзей, я так понимаю.
Профессор делал страшные глаза, давая понять, чтобы я не слишком увлекался враньем.
— Хорошо… Кто с вами еще?
— Я вообще-то один, — соврал я. Райнис, похоже, не поверил:
— Мы можем встретиться в отеле «Пийон». Знаете, где это?
— Впервые слышу.
Райнис объяснил, как проехать. Я записал: Монмартр, 32.
— Приходите сегодня в два часа дня. Надеюсь, вы сегодня свободны?
— Конечно! Моя главная задача — собрать материал для книги. Чем еще я могу заниматься в такой ответственной командировке?
— Мало ли, — хмыкнул Райнис. — Может, у вас назначены другие деловые встречи. Вы уже виделись с другими… моими коллегами?
Вяземский, внимательно слушавший наш разговор, тут же отчаянно замахал головой.
— Нет. Я вчера только прилетел.
Вяземский состроил болезненную гримасу. Ну да, я ответил с лишними подробностями. Райнису ничего не стоит после нашего разговора связаться с аэропортом и выяснить, прилетал ли такой-то вчера в Париж?
— Офис 342, — продолжал диктовать Райнис. — Там располагается моя контора.
— Большое спасибо! Вы очень меня обяжете этой встречей.
— Надеюсь… — Райнис положил трубку.
Мы сели с профессором за столик уличного кафе и заказали по кофе с коньяком. Вяземский опять принялся меня наставлять: что говорить Райнису, как себя вести, как сидеть, куда смотреть, какую морду лица состроить, чтобы агент не принял меня за провокатора.
Потом мы на такси доехали до Монмартра и здесь уже разделились.
Мощеный Монмартр собирает каждодневно сотни любопытных из разных стран. Это самое бойкое и оживленное место в Париже, если не считать башню Эйфеля и Елисейские поля. Десятки художников пасут глазами стада туристов, и стоит встретиться с ними взглядом, как они тотчас несутся к тебе с листом ватмана и уже на ходу начинают рисовать твою физиономию карандашом. Стоит немалого труда и душевной стойкости, чтобы послать их куда подальше. Многие слабовольные туристы соглашаются купить свой портрет. Человек все же старался!
Получив свой портрет, турист сразу же попадает в руки других уличных торговцев искусством.
Ему предлагают мячики на жгуте и птички на заводных резинках, полудрагоценные камни, украшения дешевого металла и еще кучу всякой фигни.
Я шел один, довольно скорым шагом и потому никакого интереса у торговцев не вызывал.
* * *
Ровно в 13.55 я переступил порог отеля «Пийон». Меня встретил пустой холл. За стойкой «ресепшн» тоже ни души. Меня нагнал Вяземский.
— Что случилось? — напрягся я.
— Ничего, — пожал он плечами. — Я обещал быть поблизости.
Мы поднялись на третий этаж. Профессор достал из жилетки часы и откинул крышку. Старинный репетитор сыграл два часа пополудни. Я отыскал нужную дверь и постучал.
За дверью притаилась тишина. Я посмотрел на профессора. Он изобразил руками открытие двери. Я пожал плечами и надавил на ручку. Дверь с легкостью распахнулась. И я шагнул в номер.
Пройдя по коридорчику мимо туалета и ванной, я очутился в комнате. Райнис сидел в кресле. По правую руку — журнальный столик со стеклянной крышкой. По левую — диван вдоль стены. Обстановка гостиничного номера. Никакой не офис.
Райнис молча меня разглядывал. Любопытство в его глазах перемежалось с тревогой. Райнис чего-то ждал.
Я несколько опешил и сказал что-то вроде «А-э-а?!», показывая на входную дверь. Райнис кивнул, чтобы я продолжал. — Я тот самый журналист Алексей. А вы, надо полагать, Симон Райнис?
Я протянул ему руку для пожатия, но он даже не пошевелился. Моя ладонь повисла в воздухе. Я еще больше сконфузился и присел в кресло напротив агента. Он неодобрительно проследил за моим маневром.
— Итак, вы журналист? — проговорил.
— А что вас смущает?
— Меня смущает резко возросший профессионализм репортеров. Особенно московских. Я работаю в Париже, но московские репортеры без труда узнают обо мне и о моей работе. Вот что меня смущает. А вас?
Я скривил гримасу: мол, а фигли ты хотел?
— Откуда у вас мои координаты? Судя по вашему лицу, манерам и возрасту, вы не принадлежите к миру разведки. Тогда откуда вы?
Я вздохнул. Все эти разговоры уже начинали надоедать. Удивительно! Если бы я позвонил какому-нибудь чиновнику или простому человеку, а тот не захотел бы со мной встречаться, меня бы послали вежливо, и на том знакомство оборвалось бы. Но вот передо мной уже второй агент разведки, который явно не хочет не то что видеть меня, но даже разговаривать и все равно назначает встречу, начинает выспрашивать. Смылся бы, и всего делов-то!
— Я принадлежу к миру журналистики, — задолдонил я, — пишу книгу о нелегальной разведке, о пропавших агентах. Сейчас вот хотел бы услышать вашу историю…
— Так от кого вы, говорите, узнали мои имя и адрес?
— Я вам еще ничего не говорил, никаких имен не называл.
— Ах, да! Извините мою рассеянность. Мне показалось, вы назвали фамилию вашего информатора.
— Пожалуйста. Мой информатор, как вы выразились, — профессор Григорий Алексеевич Вяземский. Вместе с ним мы пишем книгу о разведчиках.
— Имя профессора мне ничего не говорит… Впрочем, это может быть не настоящее его имя.
— Уверен, что и Симон Райнис — тоже не всамделишное! — Он меня, честно сказать, разозлил. Я состроил киношную рожу следователя и ляпнул: — Лубянка-то зна-ает!
Ох, эти агенты такие мнительные, такие нервные!
Райнис одним прыжком выскочил из кресла и повалили меня на пол. Ногами я задел стеклянный столик, и тот со звоном опрокинулся.
— Я знал, что вы за мной еще придете, твари!!! — Голос агента сипел от гнева.
Моя рука нашарила на полу пепельницу. И в тот же миг Райнис со всего маху проткнул мне ладонь шариковой ручкой со стальным наконечником.
Я заорал благим матом. Кое-как извернулся на живот и попытался встать. Райнис проткнул самопишущим пером мою вторую ладонь. Я опрокинулся на спину. Острие пера нависло над глазом. Я еле успел перехватить его руку. В голове бешено стучала кровь. Перед глазами волнообразно ходило стальное перо авторучки.
— Кто тебя послал?! Кто убивает наших?! — сипел Райнис.
— Я журналист!
— Кто у кого берет автограф?! — раздался над нами спокойный голос.
И вслед за этим знакомый звук свистящего плевка сшиб Райниса с меня. Агент обмяк.
Я сел на полу. Острая боль ледяным ершом сквозила по венам, поднималась к голове и расходилась перед глазами синими кругами. Я навел резкость и оторвал взгляд от разводов собственной крови на полу. Предо мной стоял киллер в очках со скрипичным футляром в руках.
— Еще немного, и он разрисовал бы тебя, как индейца. — Киллер глянул на мои раны. — Ничего. Как говорится, обделался легким испугом.
Я тихонько застонал и повалился на пол.
В номер влетел Вяземский. Этому я даже не удивился. Как и тому, что очкарик-киллер тут же не пальнул в него. Больше всего меня волновало, что Райнис пробил мне вену на руках. И теперь кровь толчками выходила из ран и стекала на пол.
— Боже мой! — закричал профессор и кинулся перевязывать мои руки полотенцами из ванной. В этих французских номерах всегда висят такие маленькие полотенчики. Я все гадал, что ими можно вытереть? Теперь точно узнал.
Меня наскоро перевязали и поставили на ноги.
— Ведем его к врачу, — сказал Вяземский киллеру.
Тот кивнул:
— Я пойду проверю, чисто ли на улице, и возьму такси. Вы за мной.
Профессор кивнул в ответ.
Киллер исчез. Через несколько минут у Григория Алексеевича завибрировал тонко какой-то приборчик.
— Ага! — сказал он. — Тело убирать не будем. Это уже лишнее. Пора идти. Только держись, Леша, за мной, чтобы портье не увидел твоих рук.
Ну вот и я кивнул.
Никакого портье в холле не оказалось.
* * *
На улице уже ждало авто.
На набережной Сены мы остановились возле старинного дома, свернули в темную арку и прямо из нее попали в чистенький подъезд.
Киллер позвонил в дверь. Она тотчас открылась. Ослепительно сверкали зеркала на стенах. Из комнаты вышел человек в халате. Врач?
— Чем могу служить? — спросил он по-французски.
— Мой друг. Писатель. Он ранен, — проговорил профессор.
Киллер вытащил меня вперед и размотал полотенца.
Врач осмотрел «ранения».
— Идемте со мной!
Мы переместились в кабинет с медицинским оборудованием.
— Угу! Ловко! Каким-то острым предметом?
— Самопишущим пером, — уточнил Вяземский.
Доктор задел края раны пинцетом, и я ругнулся матом.
— О! Русский писатель ранен орудием производства! — восхитился доктор. — Надеюсь, у юноши фамилия не Пушкин? И ранил его не француз по фамилии Дантес? Очень не хотелось бы нового международного скандала.
Блин! Кому шутки, а кому больно!
— Нет-нет. Травма сугубо бытовая, —подчеркнул тоном Вяземский. — Бытовая, понятно? Он сам себя… неаккуратно. Случайно.
— Сразу две ладони! Оригинально, — снова восхитился врач. — Эти русские такие оригиналы!
— Вот-вот, — с нажимом поддакнул профессор. — Он русский. И уже завтра отбывает на родину… — В руке у Вяземского оказалась пачка тысячефранковых купюр. — Мы очень спешим. Нам нужна ваша медицинская помощь и не более того.
Врач погладил взглядом пачку денег. Когда все лечебные процедуры завершились, он напутствовал:
— Через два дня надо поменять повязки.
— О, конечно!
* * *
Мы снова очутились на набережной Сены.
Дул приятный ветерок. Пыхтел по гладкой воде старый прогулочный катерок. Сизое облачко дыма вырывалось у него из кормы и складывалось причудливым узором над водой. Чертили в небе стайки мелких пташек, и крыши домов отливали золотом и зеленью. Я вдохнул полной грудью. Перевел дух. Жив, однако!
— Меня, между прочим, опять чуть не убили, — укорил я профессора.
— Так ведь не убили же! — парировал он. Очкарик-киллер щурился на солнце и о чем-то размышлял.
Профессор оперся на гранит набережной:
— Это был предпоследний агент, Леша. Мог бы и убить. Зачем ты ему про Лубянку брякнул?
— Так вы слушали?
— Еще как! Тебе на митингах выступать, а не в операциях участвовать!.. Ладно, проехали… Думаю, вам следует познакомиться. Это Василий. Мой племянник.
Ах, ну да! Ну да! Скрипач, блин! Чечня…
— Руки подать не могу, — сухо сказал я «скрипачу». — Обе ранены.
— Обойдемся учтивым поклоном, — согласился Василий.
— Григорий Алексеевич! А сдается мне, что оба раза… Нет, три раза! — Я вспомнил убийство в Москве. — Это была обыкновенная подстава с вашей стороны. Вы работаете вдвоем. А я у вас то ли за наводчика, то ли не пойми за кого.
— Ход мысли почти правильный, — не стал возражать профессор. — Только предлагаю перенести обсуждение этой темы в гостиницу.
Мы поехали в «Блэк Стоун».
14
Мы расселись по креслам в номере Вяземского. Размерами он превосходил мою комнату. Тут же была кровать для Василия. Выставили на стол водку, пиво, нарезали черный хлеб, сало, вскрыли банки с тушенкой, щукой в томатном соусе и другие консервы.
— Такое ощущение, — сказал я медленно, — все это только что привезли из Чечни.
— Ты даже не представляешь, насколько прав, — ответил Вяземский. — Василий практически только что из Чечни. Вот приволок мне консервы, как сувенир.
— Да ну! — не поверил я.
— Леша, ты когда в первый раз увидел Василия?
— В Москве. — Я задумался, припоминая число.
— А потом когда ты его увидел в Париже?
— Где-то через два дня. Но как он мог сюда добраться из Чечни?
— Через гуманитарную миссию МЧС. Они ж все время скачут туда-сюда на своих расписных самолетах.
— Логично. Но все равно не верится.
— Ваш подопечный многого не знает, Григорий Алексеевич, — вставил реплику Василий.
— Ну, не суди его так строго. Он же не разведчик.
— И чего я не знаю? — живо заинтересовался я. Василий посмотрел на Вяземского, испрашивая разрешения.
Профессор поджал губы, но дал согласие.
— Тут вот какое дело, Леша. Военная разведка пользуется очень многими каналами для проникновения в Европу. Один из них — всякие гуманитарные миссии, конвои нашего МЧС. Не спрашивай подробности, а то мне придется тебя убить… Но поверь, что мы намного лучше организованы, чем разведка стран НАТО. Наши люди работают везде, в самых разных обличьях. От студентов до клошаров.
— Да не нужны мне ваши тайны! По-моему, вы сейчас пытаетесь отойти от нашей основной темы.
— Сначала выпить! — предложил профессор.
Василий открыл водку, разлил по высоким бокалам для вина. Потом откупорил пиво и распенил по стаканам для воды.
Профессор поднял бокал:
— За Родину!
— Родина нас не забудет, но хрен вспомнит! — добавил Василий известную каждому военному присказку.
— Заправимся, как танки, и пойдем! — добавил я от себя.
Впервые эти люди посмотрели на меня с некоторой долей уважения.
Мы расхватали по тарелкам закуску, и было чудно осознавать, что этот военный пикник мы проводим чуть ли не в центре Парижа. В благоухающей, сытой и спокойной Европе.
Профессор откинулся на спинку кресла и обмакнул салфеткой масляные губы:
— Настало время сказать тебе правду. Держись крепче, Леша… Мы — ликвидаторы.
Ох-ё! Ликвидаторы! Я столько слышал о них на войне. Читал о работе этих ребят в военных журналах. Но и рассказы, и статьи всегда имели какой-то неполный, что ли, вид. Ах, ох, ух, ни фига себе! И какие-то граммы интересных подробностей. В статьях авторы только описывали подвиги ликвидаторов, не вдаваясь в подробности: как пришли? как нашли? куда ушли потом? как подбирают таких людей на службу?
У меня захватило дух. Разведка — самое секретное сообщество людей. Но ликвидаторы — своего рода разведка в разведке. Такой карающий, смертельный поджопник государства всем предателям-перебежчикам. Если реклама — двигатель торговли, то ликвидаторы — последний рубеж лояльности. Каждый разведчик знает, что за предательство его найдут где угодно. Не зря же некий писатель Суворов-Резун до сих пор живет на военной базе англичан.
— Извини, что втянули тебя в это дело, но время от времени нам приходится привлекать людей со стороны. Ты показался нам подходящей кандидатурой. Бывал на войне. Коммуникабельный…
Я скромно молчал.
— Кстати, Василий тебе не два раза спас жизнь, а три.
— В Москве не считается, — сказал я.
— Первый раз — в Чечне, — пояснил Василий, снова разливая по бокалам водку.
— Но я вас там не видел!
— Помнишь, в Чечне ты не мог перебежать с офицером к дому, а тот потом взорвался?
И тут я вспомнил снайпера на крыше. Вспомнил, как офицер Валера сказал, что в его подразделении снайперов нет.
— Так это вы были там, на крыше?
— Да, — просто ответил он.
— Я ж тебе говорил, что он — скрипач! — с довольным видом воскликнул Григорий Алексеевич. — Тонкая работа! В том районе Василий ликвидировал одного паршивого агента, который скрывался у боевиков. Василий заминировал дом еще до вашего прихода. Потом просто их подорвал. Стрельнул из снайперской винтовки. А вас не пускал туда. Чтобы не погибли. Так что можешь считать, он тебе жизнь спас-таки.
— Дальше! Дальше! — потребовал я продолжения.
— В общем, я сначала сводил тебя к старушке, как ты помнишь. Потом — к генералу. Это были смотрины. Когда я предложил твою кандидатуру, они проверили твою биографию. Ты еще засветился с исмаилитами. Но там ты был безупречен. И потом решили встретиться с тобой лично. Чтобы провести… м-м… фейс-контроль. В общем, тебя приняли.
— Приняли?! Но я не хочу никого убивать!
— А это и не потребуется.
— А как же книга?
— Все остается в силе. Ты всегда сможешь написать ее и представить как свою художественную фантазию. Ведь так? — Профессор улыбался.
— Ну, да… А зачем надо было убивать этих агентов?
— Видишь ли, я же говорил тебе, какова ситуация с агентами. Так вот, нам стало известно, что часть связников решила попросту сдать своих клиентов на рынок. То есть продать ключевые слова-пароли. Покупателями могли стать и террористы, и бандиты, и разведки других стран. Как тебе такое? Ведь ликвидатор не знает, кто отдаст ему приказ, кто произнесет ключевое слово. Но, получив приказ, он его исполнит. То есть убьет генерала НАТО или европейского лидера. Понимаешь? А это чревато. Ведь сразу решат, что это дело рук нашей разведки. Европейские разведки кое о чем догадываются.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
— Да? — по-французски, голос мужской.
— Симон Райнис? — заговорил я на русском. — Это вас беспокоит московский корреспондент… — Я представился.
Пауза.
— Але!? — забеспокоился я, что нас разъединили.
— Да, это я, — подтвердил неохотно голос. Мужчина говорил на русском.
— Я журналист. Пишу книгу о разведке. Работаю в Москве. Там от своих знакомых узнал, что Западная группа войск усиленно занималась разведкой и подготовкой диверсионных подразделений. Мне дали имена офицеров, кто этим занимался. Так я и вышел на вас.
Райнис опять долго молчал. Я снова заалекал. Наконец, он произнес со вздохом:
— Откуда вы узнали номер этого телефона?
— От моих друзей. Скорее всего, от наших общих друзей, я так понимаю.
Профессор делал страшные глаза, давая понять, чтобы я не слишком увлекался враньем.
— Хорошо… Кто с вами еще?
— Я вообще-то один, — соврал я. Райнис, похоже, не поверил:
— Мы можем встретиться в отеле «Пийон». Знаете, где это?
— Впервые слышу.
Райнис объяснил, как проехать. Я записал: Монмартр, 32.
— Приходите сегодня в два часа дня. Надеюсь, вы сегодня свободны?
— Конечно! Моя главная задача — собрать материал для книги. Чем еще я могу заниматься в такой ответственной командировке?
— Мало ли, — хмыкнул Райнис. — Может, у вас назначены другие деловые встречи. Вы уже виделись с другими… моими коллегами?
Вяземский, внимательно слушавший наш разговор, тут же отчаянно замахал головой.
— Нет. Я вчера только прилетел.
Вяземский состроил болезненную гримасу. Ну да, я ответил с лишними подробностями. Райнису ничего не стоит после нашего разговора связаться с аэропортом и выяснить, прилетал ли такой-то вчера в Париж?
— Офис 342, — продолжал диктовать Райнис. — Там располагается моя контора.
— Большое спасибо! Вы очень меня обяжете этой встречей.
— Надеюсь… — Райнис положил трубку.
Мы сели с профессором за столик уличного кафе и заказали по кофе с коньяком. Вяземский опять принялся меня наставлять: что говорить Райнису, как себя вести, как сидеть, куда смотреть, какую морду лица состроить, чтобы агент не принял меня за провокатора.
Потом мы на такси доехали до Монмартра и здесь уже разделились.
Мощеный Монмартр собирает каждодневно сотни любопытных из разных стран. Это самое бойкое и оживленное место в Париже, если не считать башню Эйфеля и Елисейские поля. Десятки художников пасут глазами стада туристов, и стоит встретиться с ними взглядом, как они тотчас несутся к тебе с листом ватмана и уже на ходу начинают рисовать твою физиономию карандашом. Стоит немалого труда и душевной стойкости, чтобы послать их куда подальше. Многие слабовольные туристы соглашаются купить свой портрет. Человек все же старался!
Получив свой портрет, турист сразу же попадает в руки других уличных торговцев искусством.
Ему предлагают мячики на жгуте и птички на заводных резинках, полудрагоценные камни, украшения дешевого металла и еще кучу всякой фигни.
Я шел один, довольно скорым шагом и потому никакого интереса у торговцев не вызывал.
* * *
Ровно в 13.55 я переступил порог отеля «Пийон». Меня встретил пустой холл. За стойкой «ресепшн» тоже ни души. Меня нагнал Вяземский.
— Что случилось? — напрягся я.
— Ничего, — пожал он плечами. — Я обещал быть поблизости.
Мы поднялись на третий этаж. Профессор достал из жилетки часы и откинул крышку. Старинный репетитор сыграл два часа пополудни. Я отыскал нужную дверь и постучал.
За дверью притаилась тишина. Я посмотрел на профессора. Он изобразил руками открытие двери. Я пожал плечами и надавил на ручку. Дверь с легкостью распахнулась. И я шагнул в номер.
Пройдя по коридорчику мимо туалета и ванной, я очутился в комнате. Райнис сидел в кресле. По правую руку — журнальный столик со стеклянной крышкой. По левую — диван вдоль стены. Обстановка гостиничного номера. Никакой не офис.
Райнис молча меня разглядывал. Любопытство в его глазах перемежалось с тревогой. Райнис чего-то ждал.
Я несколько опешил и сказал что-то вроде «А-э-а?!», показывая на входную дверь. Райнис кивнул, чтобы я продолжал. — Я тот самый журналист Алексей. А вы, надо полагать, Симон Райнис?
Я протянул ему руку для пожатия, но он даже не пошевелился. Моя ладонь повисла в воздухе. Я еще больше сконфузился и присел в кресло напротив агента. Он неодобрительно проследил за моим маневром.
— Итак, вы журналист? — проговорил.
— А что вас смущает?
— Меня смущает резко возросший профессионализм репортеров. Особенно московских. Я работаю в Париже, но московские репортеры без труда узнают обо мне и о моей работе. Вот что меня смущает. А вас?
Я скривил гримасу: мол, а фигли ты хотел?
— Откуда у вас мои координаты? Судя по вашему лицу, манерам и возрасту, вы не принадлежите к миру разведки. Тогда откуда вы?
Я вздохнул. Все эти разговоры уже начинали надоедать. Удивительно! Если бы я позвонил какому-нибудь чиновнику или простому человеку, а тот не захотел бы со мной встречаться, меня бы послали вежливо, и на том знакомство оборвалось бы. Но вот передо мной уже второй агент разведки, который явно не хочет не то что видеть меня, но даже разговаривать и все равно назначает встречу, начинает выспрашивать. Смылся бы, и всего делов-то!
— Я принадлежу к миру журналистики, — задолдонил я, — пишу книгу о нелегальной разведке, о пропавших агентах. Сейчас вот хотел бы услышать вашу историю…
— Так от кого вы, говорите, узнали мои имя и адрес?
— Я вам еще ничего не говорил, никаких имен не называл.
— Ах, да! Извините мою рассеянность. Мне показалось, вы назвали фамилию вашего информатора.
— Пожалуйста. Мой информатор, как вы выразились, — профессор Григорий Алексеевич Вяземский. Вместе с ним мы пишем книгу о разведчиках.
— Имя профессора мне ничего не говорит… Впрочем, это может быть не настоящее его имя.
— Уверен, что и Симон Райнис — тоже не всамделишное! — Он меня, честно сказать, разозлил. Я состроил киношную рожу следователя и ляпнул: — Лубянка-то зна-ает!
Ох, эти агенты такие мнительные, такие нервные!
Райнис одним прыжком выскочил из кресла и повалили меня на пол. Ногами я задел стеклянный столик, и тот со звоном опрокинулся.
— Я знал, что вы за мной еще придете, твари!!! — Голос агента сипел от гнева.
Моя рука нашарила на полу пепельницу. И в тот же миг Райнис со всего маху проткнул мне ладонь шариковой ручкой со стальным наконечником.
Я заорал благим матом. Кое-как извернулся на живот и попытался встать. Райнис проткнул самопишущим пером мою вторую ладонь. Я опрокинулся на спину. Острие пера нависло над глазом. Я еле успел перехватить его руку. В голове бешено стучала кровь. Перед глазами волнообразно ходило стальное перо авторучки.
— Кто тебя послал?! Кто убивает наших?! — сипел Райнис.
— Я журналист!
— Кто у кого берет автограф?! — раздался над нами спокойный голос.
И вслед за этим знакомый звук свистящего плевка сшиб Райниса с меня. Агент обмяк.
Я сел на полу. Острая боль ледяным ершом сквозила по венам, поднималась к голове и расходилась перед глазами синими кругами. Я навел резкость и оторвал взгляд от разводов собственной крови на полу. Предо мной стоял киллер в очках со скрипичным футляром в руках.
— Еще немного, и он разрисовал бы тебя, как индейца. — Киллер глянул на мои раны. — Ничего. Как говорится, обделался легким испугом.
Я тихонько застонал и повалился на пол.
В номер влетел Вяземский. Этому я даже не удивился. Как и тому, что очкарик-киллер тут же не пальнул в него. Больше всего меня волновало, что Райнис пробил мне вену на руках. И теперь кровь толчками выходила из ран и стекала на пол.
— Боже мой! — закричал профессор и кинулся перевязывать мои руки полотенцами из ванной. В этих французских номерах всегда висят такие маленькие полотенчики. Я все гадал, что ими можно вытереть? Теперь точно узнал.
Меня наскоро перевязали и поставили на ноги.
— Ведем его к врачу, — сказал Вяземский киллеру.
Тот кивнул:
— Я пойду проверю, чисто ли на улице, и возьму такси. Вы за мной.
Профессор кивнул в ответ.
Киллер исчез. Через несколько минут у Григория Алексеевича завибрировал тонко какой-то приборчик.
— Ага! — сказал он. — Тело убирать не будем. Это уже лишнее. Пора идти. Только держись, Леша, за мной, чтобы портье не увидел твоих рук.
Ну вот и я кивнул.
Никакого портье в холле не оказалось.
* * *
На улице уже ждало авто.
На набережной Сены мы остановились возле старинного дома, свернули в темную арку и прямо из нее попали в чистенький подъезд.
Киллер позвонил в дверь. Она тотчас открылась. Ослепительно сверкали зеркала на стенах. Из комнаты вышел человек в халате. Врач?
— Чем могу служить? — спросил он по-французски.
— Мой друг. Писатель. Он ранен, — проговорил профессор.
Киллер вытащил меня вперед и размотал полотенца.
Врач осмотрел «ранения».
— Идемте со мной!
Мы переместились в кабинет с медицинским оборудованием.
— Угу! Ловко! Каким-то острым предметом?
— Самопишущим пером, — уточнил Вяземский.
Доктор задел края раны пинцетом, и я ругнулся матом.
— О! Русский писатель ранен орудием производства! — восхитился доктор. — Надеюсь, у юноши фамилия не Пушкин? И ранил его не француз по фамилии Дантес? Очень не хотелось бы нового международного скандала.
Блин! Кому шутки, а кому больно!
— Нет-нет. Травма сугубо бытовая, —подчеркнул тоном Вяземский. — Бытовая, понятно? Он сам себя… неаккуратно. Случайно.
— Сразу две ладони! Оригинально, — снова восхитился врач. — Эти русские такие оригиналы!
— Вот-вот, — с нажимом поддакнул профессор. — Он русский. И уже завтра отбывает на родину… — В руке у Вяземского оказалась пачка тысячефранковых купюр. — Мы очень спешим. Нам нужна ваша медицинская помощь и не более того.
Врач погладил взглядом пачку денег. Когда все лечебные процедуры завершились, он напутствовал:
— Через два дня надо поменять повязки.
— О, конечно!
* * *
Мы снова очутились на набережной Сены.
Дул приятный ветерок. Пыхтел по гладкой воде старый прогулочный катерок. Сизое облачко дыма вырывалось у него из кормы и складывалось причудливым узором над водой. Чертили в небе стайки мелких пташек, и крыши домов отливали золотом и зеленью. Я вдохнул полной грудью. Перевел дух. Жив, однако!
— Меня, между прочим, опять чуть не убили, — укорил я профессора.
— Так ведь не убили же! — парировал он. Очкарик-киллер щурился на солнце и о чем-то размышлял.
Профессор оперся на гранит набережной:
— Это был предпоследний агент, Леша. Мог бы и убить. Зачем ты ему про Лубянку брякнул?
— Так вы слушали?
— Еще как! Тебе на митингах выступать, а не в операциях участвовать!.. Ладно, проехали… Думаю, вам следует познакомиться. Это Василий. Мой племянник.
Ах, ну да! Ну да! Скрипач, блин! Чечня…
— Руки подать не могу, — сухо сказал я «скрипачу». — Обе ранены.
— Обойдемся учтивым поклоном, — согласился Василий.
— Григорий Алексеевич! А сдается мне, что оба раза… Нет, три раза! — Я вспомнил убийство в Москве. — Это была обыкновенная подстава с вашей стороны. Вы работаете вдвоем. А я у вас то ли за наводчика, то ли не пойми за кого.
— Ход мысли почти правильный, — не стал возражать профессор. — Только предлагаю перенести обсуждение этой темы в гостиницу.
Мы поехали в «Блэк Стоун».
14
Мы расселись по креслам в номере Вяземского. Размерами он превосходил мою комнату. Тут же была кровать для Василия. Выставили на стол водку, пиво, нарезали черный хлеб, сало, вскрыли банки с тушенкой, щукой в томатном соусе и другие консервы.
— Такое ощущение, — сказал я медленно, — все это только что привезли из Чечни.
— Ты даже не представляешь, насколько прав, — ответил Вяземский. — Василий практически только что из Чечни. Вот приволок мне консервы, как сувенир.
— Да ну! — не поверил я.
— Леша, ты когда в первый раз увидел Василия?
— В Москве. — Я задумался, припоминая число.
— А потом когда ты его увидел в Париже?
— Где-то через два дня. Но как он мог сюда добраться из Чечни?
— Через гуманитарную миссию МЧС. Они ж все время скачут туда-сюда на своих расписных самолетах.
— Логично. Но все равно не верится.
— Ваш подопечный многого не знает, Григорий Алексеевич, — вставил реплику Василий.
— Ну, не суди его так строго. Он же не разведчик.
— И чего я не знаю? — живо заинтересовался я. Василий посмотрел на Вяземского, испрашивая разрешения.
Профессор поджал губы, но дал согласие.
— Тут вот какое дело, Леша. Военная разведка пользуется очень многими каналами для проникновения в Европу. Один из них — всякие гуманитарные миссии, конвои нашего МЧС. Не спрашивай подробности, а то мне придется тебя убить… Но поверь, что мы намного лучше организованы, чем разведка стран НАТО. Наши люди работают везде, в самых разных обличьях. От студентов до клошаров.
— Да не нужны мне ваши тайны! По-моему, вы сейчас пытаетесь отойти от нашей основной темы.
— Сначала выпить! — предложил профессор.
Василий открыл водку, разлил по высоким бокалам для вина. Потом откупорил пиво и распенил по стаканам для воды.
Профессор поднял бокал:
— За Родину!
— Родина нас не забудет, но хрен вспомнит! — добавил Василий известную каждому военному присказку.
— Заправимся, как танки, и пойдем! — добавил я от себя.
Впервые эти люди посмотрели на меня с некоторой долей уважения.
Мы расхватали по тарелкам закуску, и было чудно осознавать, что этот военный пикник мы проводим чуть ли не в центре Парижа. В благоухающей, сытой и спокойной Европе.
Профессор откинулся на спинку кресла и обмакнул салфеткой масляные губы:
— Настало время сказать тебе правду. Держись крепче, Леша… Мы — ликвидаторы.
Ох-ё! Ликвидаторы! Я столько слышал о них на войне. Читал о работе этих ребят в военных журналах. Но и рассказы, и статьи всегда имели какой-то неполный, что ли, вид. Ах, ох, ух, ни фига себе! И какие-то граммы интересных подробностей. В статьях авторы только описывали подвиги ликвидаторов, не вдаваясь в подробности: как пришли? как нашли? куда ушли потом? как подбирают таких людей на службу?
У меня захватило дух. Разведка — самое секретное сообщество людей. Но ликвидаторы — своего рода разведка в разведке. Такой карающий, смертельный поджопник государства всем предателям-перебежчикам. Если реклама — двигатель торговли, то ликвидаторы — последний рубеж лояльности. Каждый разведчик знает, что за предательство его найдут где угодно. Не зря же некий писатель Суворов-Резун до сих пор живет на военной базе англичан.
— Извини, что втянули тебя в это дело, но время от времени нам приходится привлекать людей со стороны. Ты показался нам подходящей кандидатурой. Бывал на войне. Коммуникабельный…
Я скромно молчал.
— Кстати, Василий тебе не два раза спас жизнь, а три.
— В Москве не считается, — сказал я.
— Первый раз — в Чечне, — пояснил Василий, снова разливая по бокалам водку.
— Но я вас там не видел!
— Помнишь, в Чечне ты не мог перебежать с офицером к дому, а тот потом взорвался?
И тут я вспомнил снайпера на крыше. Вспомнил, как офицер Валера сказал, что в его подразделении снайперов нет.
— Так это вы были там, на крыше?
— Да, — просто ответил он.
— Я ж тебе говорил, что он — скрипач! — с довольным видом воскликнул Григорий Алексеевич. — Тонкая работа! В том районе Василий ликвидировал одного паршивого агента, который скрывался у боевиков. Василий заминировал дом еще до вашего прихода. Потом просто их подорвал. Стрельнул из снайперской винтовки. А вас не пускал туда. Чтобы не погибли. Так что можешь считать, он тебе жизнь спас-таки.
— Дальше! Дальше! — потребовал я продолжения.
— В общем, я сначала сводил тебя к старушке, как ты помнишь. Потом — к генералу. Это были смотрины. Когда я предложил твою кандидатуру, они проверили твою биографию. Ты еще засветился с исмаилитами. Но там ты был безупречен. И потом решили встретиться с тобой лично. Чтобы провести… м-м… фейс-контроль. В общем, тебя приняли.
— Приняли?! Но я не хочу никого убивать!
— А это и не потребуется.
— А как же книга?
— Все остается в силе. Ты всегда сможешь написать ее и представить как свою художественную фантазию. Ведь так? — Профессор улыбался.
— Ну, да… А зачем надо было убивать этих агентов?
— Видишь ли, я же говорил тебе, какова ситуация с агентами. Так вот, нам стало известно, что часть связников решила попросту сдать своих клиентов на рынок. То есть продать ключевые слова-пароли. Покупателями могли стать и террористы, и бандиты, и разведки других стран. Как тебе такое? Ведь ликвидатор не знает, кто отдаст ему приказ, кто произнесет ключевое слово. Но, получив приказ, он его исполнит. То есть убьет генерала НАТО или европейского лидера. Понимаешь? А это чревато. Ведь сразу решат, что это дело рук нашей разведки. Европейские разведки кое о чем догадываются.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24