Дениз рассмеялась.
— Ну, в таком случае им бы нужно было играть что-нибудь побыстрее!
— Нет, ни за что! — Он взглянул на нее. — Тебе нравится вечер?
— О да, здесь все как в сказке. Я никогда не знала, что жизнь может быть такой прекрасной. — Она поцеловала его в щеку. — Спасибо, папа!
— Я здесь ни при чем, все это благодаря тебе. Ведь ты вернула мне сына. — Он сделал едва заметную паузу. — С Робертом все в порядке?
Она подняла на него глаза.
— Вы имеете в виду наркотики? Он кивнул.
— Да, — ответила Дениз. — С ними покончено. Ему было нелегко, долгое время он сильно мучился, но теперь это позади.
— Я рад. Видишь, как не быть благодарным тебе?
— За это нужно благодарить не меня, а израильтян. Насчет таких вещей у них очень строго. Это они поставили Роберта на ноги.
Незаметно они оказались у входа в библиотеку, и барон увлек Дениз за собой из зала.
— Зайдем сюда, я хочу дать тебе кое-что.
Дениз с любопытством последовала за ним. От горевших в камине дров по комнате волнами распространялось тепло. Барон отпер ящик стола, потянул его на себя и извлек пачку бумаг.
— Это все твое, — передавая бумаги Дениз, сказал он.
Дениз посмотрела на листки. Здесь действительно было все: полицейские протоколы, медицинские справки, документы о задержаниях и арестах. Она была совершенно сбита с толку.
— Как вы их добыли?
— Купил. Теперь, когда документы здесь, твое имя нигде больше не фигурирует.
— Но каким образом? — спросила она. — Ведь это, должно быть, стоило ужасно дорого!
Не ответив, барон забрал у нее бумаги, подошел к камину и швырнул их в огонь. Кучка листков ярко вспыхнула.
— Я хотел, чтобы ты видела это своими глазами. — Барон повернулся к Дениз. — Та Дениз ушла навсегда. Она долго смотрела в огонь, потом обернулась:
— Ушла? Тогда кто же остался? Кто я?
— Моя невестка, — спокойно ответил барон, — Жена Роберта, которой я так горжусь.
Пройдя по коридору, Роберт зашел в кабинет отца.
— Это не оправдает себя.
Барон поднял голову.
— Почему ты так решил?
— Я же был там, — с жаром ответил Роберт. — Ты, наверное, забыл, что я жил в этой стране. Принимая во внимание всю важность проекта, могу сказать, что Израиль будет не в состоянии заплатить за прокладку водопровода через пустыню. Ему и ста лет не хватит, чтобы расплатиться. Наши деньги уйдут в песок.
На лице отца появилось выражение, которого Роберт раньше не замечал.
— Но ты согласен, что проект этот реален?
— Да.
— И необходим?
— Бесспорно. Меня беспокоит экономическая сторона вопроса.
— Иногда бывает только разумно вкладывать средства в дела, которые не обещают быстрой прибыли, — сказал сыну барон. — Таков долг богатых людей перед обществом. Прибыль здесь заключается в том, что в результате выигрывают все.
Роберт с удивлением посмотрел на отца.
— Не означает ли это резкой перемены в твоих взглядах?
Барон улыбнулся.
— А твои возражения должны свидетельствовать о переменах в твоих?
— Но как же твоя ответственность перед остальными членами семейства? Ты говорил про нее, обосновывая необходимость спасения концерна фон Куппена.
Барон поднялся.
— Это оборотная сторона той же медали. Если бы тогда мы не сделали того, что сделали, все наши прибыли достались бы другим. Данный проект осуществим именно благодаря тем деньгам, которые мы заработали, поддержав фон Куплена.
Несколько мгновений Роберт соображал.
— Тогда выходит, что ты не стремишься на этом проекте заработать?
— Я этого не говорил, — быстро ответил отец. — Как банкир я всегда должен быть заинтересован в прибылях. Но в этом деле не прибыль сама по себе стоит на первом месте.
— Значит, ты не отвергнешь прибыль, если я укажу тебе, как ее можно получить?
— Конечно, нет. — Барон вновь уселся. — Что ты имеешь в виду?
— Пароходную компанию «Кэмпион-Израиль». Мы готовы отказаться от оформления страховки, поскольку Марсель чересчур уж жадничает и хочет заграбастать всю прибыль целиком.
— Это так, — заметил барон. — Наш старый друг Марсель готов заглотить все, что видит. Меньше чем за год он прибрал к рукам почти столько же судов, сколькими владеет его тесть, и уж гораздо больше, чем это нужно грекам. Но все его суда уже столько раз заложены и перезаложены, что, боюсь, какая-нибудь очередная сделка пустит их всех ко дну.
— Но если прибыли от израильской линии не будут годностью и без остатка перекачаны в другие его компании, то не хватит ли нам этих денег, чтобы покрыть текущий дефицит средств на этот проект с водопроводом?
Барон задумался.
— Может, и хватит, хотя придется пройти по острию ножа.
— Если мы объединим два проекта в один и предоставим Израилю денежную ссуду под, скажем, полпроцента вместо обычных пяти-семи, не убьем ли мы тем самым двух зайцев сразу?
— Пожалуй. Роберт улыбнулся.
— Но, — продолжал барон, — что если Марсель на это не пойдет? Ведь если мы вынудим его внести больше, чем того требует его доля, может получиться так, что никакой прибыли мы не увидим вообще.
— Надо его спросить, — заметил Роберт. — Если ему позарез, как ты говоришь, нужны суда, он согласится. И выдать ему свидетельство о страховке будет для нас тогда сущим удовольствием.
Де Койн с уважением посмотрел на сына. Высказанная им идея была абсолютно здравой, а если бы она оказалась еще и осуществимой, Израиль получил бы значительные выгоды.
— Марсель сейчас в Нью-Йорке, — сказал барон. — Может, тебе стоит отправиться туда и потолковать с ним?
— Отлично. Думаю, Дениз это тоже понравится. В Америке она еще ни разу не была.
Барон взглядом проводил скрывшуюся за дверью фигуру сына. Привычным движением руки поднес к глазам лист бумаги, начал вчитываться, но так и не смог заставить себя сосредоточиться. Старею, подумал он. Всего несколько лет назад, когда он был лишь чуть моложе, он не просмотрел бы такую возможность. Видимо, пора уже потихоньку отходить от дел.
И вовсе не потому, что он чувствовал себя таким усталым. Просто он слишком долгое время нес свою нелегкую ношу. А может, все эти годы он не был готов умерить пыл потому, что не видел рядом продолжателя своего дела? Такого, какого его отец нашел в нем самом?
19
Толпа начала выкрикивать приветствия еще задолго до того, как длинный черный лимузин остановился у задрапированного флагами помоста. Человек в форме капитана бросился вперед, чтобы распахнуть дверцу. Взорам собравшихся открылось сначала затянутое в шелковый чулок колено, затем солнце заблистало в мягких, рассыпавшихся по плечам волосах. Ампаро вышла из машины.
Толпа неистовствовала:
— Принцесса! Принцесса!
Какое-то мгновение Ампаро стояла неподвижно, едва ли не робея. Затем улыбнулась окружавшим ее людям. К ней подбежала девчушка, вручила букетик цветов. Она наклонилась и поцеловала ребенка, едва слышно прошептав:
— Огромное спасибо!
Тут ее отделили от толпы чиновники, проводили на помост и поставили напротив целой батареи из микрофонов. Ампаро терпеливо ждала, пока фотографы со вспышками не уймутся, а выкрики толпы не начнут стихать. Когда она, наконец, заговорила, ее низкий голос зазвучал так тепло и проникновенно, что каждому из присутствовавших казалось, будто она обращается именно к нему:
— Дети мои. Крестьяне.
Эти слова вызвали новый шквал восторженных криков. Ибо разве не была она одной из них? И разве не с гор спустился ее отец, чтобы занять свой высокий пост? Не она ли постоянно заботится о жизни крестьян и рабочих, о жизни простых людей? Именно по ее настоянию открывались школы для их детей, больницы для слабых и страждущих, предоставлялась пища тем, кто не мог более работать, забота и уважение окружали стариков.
Вот и сейчас она стоит перед фасадом великолепного здания, белоснежного и сверкающего, того самого здания, строительство которого стольких людей обеспечило работой, а в самом ближайшем будущем даст возможность заработать на жизнь еще большему количеству мужчин, женщин и детей. Даже саму землю, на которой высилось величественное здание отеля, землю, принадлежавшую ей и принесшую бы несметные богатства в виде арендной платы, — эту землю она тоже отдала им. Неужели же после всего этого, после всех тех благ, которыми она осыпала свой народ, было бы слишком большой честью назвать отель ее именем? Принцесса.
Ампаро подняла руку, и шум толпы тут же смолк. Она смотрела, не мигая, на стоящих перед ней людей, не обращая внимания на бьющий в глаза резкий солнечный свет. Усиленный микрофонами, ее низкий голос разносился над собравшимися, как страстный шепот:
— Этим днем каждый из нас может гордиться. Им может гордиться вся страна. Этот день знаменует собой начало новой эры — эры процветания нашей горячо любимой земли.
Вновь воздух сотрясли радостные крики, но мановением руки Ампаро восстановила тишину.
— Здесь, перед вами, я — всего лишь символ. Символ смирения и величайшей скромности моего отца, чьи неустанные заботы о благе народа не дают ему возможности ни на мгновение отойти от тяжких трудов.
На этот раз она позволила им накричаться вволю.
— Президент! Президент! Президент! Когда скандирование стихло, Ампаро продолжила свою речь:
— Завтра этот отель будет открыт. Завтра в нашем аэропорту приземлятся три огромных самолета из Соединенных Штатов, громадное пассажирское судно станет на якорь в нашей гавани. К нам приедут гости из тех стран, что лежат к северу от нас. Они хотят увидеть красоты и чудеса нашей земли, они хотят насладиться ими. И мы им скажем завтра: «Добро пожаловать!»
Завтра к нам приедут те самые туристы, которые сделали богатыми наших соседей, Кубу и Панаму. Теперь они везут свои богатства к нам — давайте же и мы поделимся с ними тем, что имеем. Пусть каждый из них почувствует себя счастливым у нас — таков наш общий священный долг. Мы хотим, чтобы они увезли домой самые лучшие воспоминания о красоте и доброте нашей любимой земли и ее замечательных людей.
Мы должны показать им, что наша страна, Кортегуа, — страна прекрасная. Страна, готовая занять подобающее место в мировом содружестве наций.
В задних рядах начала подниматься очередная волна ликующих выкриков. Рев приближался к импровизированной трибуне. Ампаро улыбнулась и жестом руки опять подчинила себе людей.
— Все это будет завтра — завтра отель откроется для них. Но сегодня — сегодня он наш. Сегодня все вы, каждый из вас сможет войти внутрь и убедиться собственными глазами, на какие чудеса вы способны, пока отец мой верит в вас — свой народ.
Голос ее смолк, она повернулась к яркой, сверкающей на солнце ленте, висевшей поперек входа в здание. Кто-то вручил ей ножницы. В ее руках они ослепительно блеснули. Чуть склонившись, Ампаро сделала резкое движение, и концы ленты упали на землю. Тоща толпа людей с ревом устремилась внутрь. В дверях возникла давка, и красивая церемония могла бы оказаться сорванной, если бы не две цепочки солдат, которые быстро выстроили жаждущих попасть в отель в стройную колонну.
Дакс стоял на помосте, наблюдая за тем, как почетные гости и официальные лица просили Ампаро засвидетельствовать ее отцу их безграничную признательность. Когда поток благодарностей иссяк, он подошел к ней. Рядом не было никого, кроме солдат, ее телохранителей, которые сопровождали ее постоянно. Задумчивыми глазами Ампаро смотрела вниз, на толпу у входа.
— Ты была хороша, — сказал он за ее плечом. — Очень хороша.
Она обернулась с вежливой улыбкой на устах, но как только увидела, кто перед ней, улыбка сразу же стола другой — теплой и дружеской.
— Дакс! А я и не знала, что ты здесь. В изящном поклоне он поцеловал ей руку.
— Я приехал ночью. — Он выпрямился. — Ты была хороша.
— Еще бы, ведь у меня такая школа. Он оглянулся на гостиницу.
— Пойдешь внутрь?
— Вместе с толпой? — спросила она. — Я еще не сошла с ума. Терпеть их не могу. Хорошо, что догадались привести солдат, иначе они бы тут все разнесли в пух и прах. Они ведь абсолютно ни к чему не умеют относиться по-человечески.
— А ты не изменилась, — заметил Дакс, глядя на нее. — Во всяком случае, как прежде, откровенна.
— А с чего бы мне меняться? Ты разве меняешься?
— Мне хочется думать, что да. Я становлюсь старше. Умнею.
— Никто никогда не меняется, — с убеждением произнесла Ампаро. — Люди только думают, что меняются. Вот и мы — на самом деле мы те же, какими были, когда спустились с гор.
— Мне кажется, я слышу горечь в твоих словах.
— Это не горечь. Это реализм. Женщины более практичны: нас не очень-то удивишь новыми аэропортами, новыми дорогами, новыми домами.
— Чем же можно тебя удивить?
— Тобой.
— Мной? — Он и на самом деле был удивлен.
— Да. Ты ведь спасся. Ты выбрался отсюда. Мир для тебя — это что-то большее чем только Кортегуа. — Неожиданно она нахмурилась. — Мне нужно выпить. Голова разболелась от того, что я столько проторчала на этом бешеном солнце.
— В отеле должен быть бар.
— Нет, поехали во дворец. Там будет удобнее. — Она чуть замялась. — Если у тебя нет ничего лучшего на примете.
— Нет, принцесса. — Дакс улыбнулся. — Ничего лучшего у меня на примете нет.
В машине было жарко, он подался вперед, чтобы опустить стекло, но Ампаро остановила его.
— Нет, подожди, пока мы не выберемся из толпы. Эти волки все еще вокруг нас.
Дакс откинулся на спинку сиденья. Что ж, может быть, она и права. Люди ничуть не изменились.
На лице худощавого молодого человека, прислонившегося к помосту с микрофонами, нельзя было прочесть абсолютно ничего, пока он следил за тем, как огромный черный лимузин разворачивается и медленно проплывает в толпе.
Я мог бы убить их, думал он, как раз в тот момент, когда они проходили мимо, а солдаты, отвернувшись, смотрели в другую сторону. Я мог бы убить их так же, как они убили моего отца. Без всякой злости. Из засады.
Он выпрямился, сунул руку за отворот куртки. Прикосновение к пистолету за брючным ремнем наполнило его приятным чувством уверенности. Он тут же вытащил руку и убрал ее в карман, боясь лишним подозрительным движением выдать себя. Углубившись в собственные мысли, он двигался вместе с толпой в отель.
Но чего я достигну, убив его? Ничего. Охрана тут же покончит со мной, и все то, ради чего я вернулся, останется невыполненным. А президент так и будет править дальше. Вовсе не для этого меня посылали учиться в заокеанские дали.
У самого входа он замедлил шаг, оглянулся, чтобы еще раз посмотреть на холмы за спиной. Завтра я отправлюсь домой, подумал он. На землю моего отца, к людям моего отца. Они услышат то, что я хочу им сказать. Они узнают, что не одиноки, что мы не одиноки, и проникнутся верой. Когда придет оружие, у меня будет достаточно времени для того, чтобы убийцы моего отца заплатили за свои злодеяния кровью. А перед смертью они откроют для себя, что смерть пришла к ним в образе сына Кондора.
Молодой человек был слишком погружен в свои мысли, чтобы обратить внимание на двух мужчин, следовавших за ним по пятам. Когда он заметил их, было уже поздно. Его схватили.
— Коммунисты! — Президент сплюнул на мраморный пол. — Это они заварили в горах новую кашу. Они шлют им оружие, деньги, партизан. Ночи не проходит без того, чтобы кто-нибудь из них не прокрался через границу!
— Если бы мы немного раньше решили проблему с бандитами, сейчас забот было бы меньше.
— Дакс, ты несешь чушь! Ты думаешь, в этом все дело? Если бы! Тут все серьезнее: эта зараза расползлась по всему миру. Она ведь не только у нас. То же самое и в Бразилии, в Аргентине, на Кубе. А в Азии это Вьетнам, Корея...
— В Корее уже год, как действует перемирие, — заметил Дакс. — И США и Советы вывели свои войска.
— Моему кругозору, к сожалению, не хватает твоей вселенской широты, — с сарказмом ответил президент. — Но я достаточно разбираюсь в вопросах применения силы, так что мне совершенно ясно, что перемирие в Корее не переживет этого лета. Как долго, ты думаешь, будут сидеть северные корейцы в горах и голодными глазами смотреть на то, как их братья, находящиеся к югу от тридцать восьмой параллели, жиреют и богатеют на тучных и плодородных равнинах?
Дакс промолчал.
— Сегодня во второй половине дня полиция задержала молодого человека, который вернулся на родину после того, как закончил некую школу в России. Он находился всего в трех футах от Ампаро, когда она выступала с речью. За поясом его обнаружили пистолет. Его послали совершить террористический акт.
— И тем не менее он не стрелял, — сказал Дакс. — Почему?
— Кто знает? Может, у него был приступ лихорадки? А может, он испугался, что охрана выстрелит первой и он будет убит? Причин может быть тысяча.
— Как с ним поступят?
— Будут пытать, — спокойно ответил президент. — Захочет сотрудничать и даст информацию — оставят жить. Нет... Он развернулся и направился к своему столу.
— Через три недели наше обращение в ООН с просьбой о приеме будет рассматриваться вновь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
— Ну, в таком случае им бы нужно было играть что-нибудь побыстрее!
— Нет, ни за что! — Он взглянул на нее. — Тебе нравится вечер?
— О да, здесь все как в сказке. Я никогда не знала, что жизнь может быть такой прекрасной. — Она поцеловала его в щеку. — Спасибо, папа!
— Я здесь ни при чем, все это благодаря тебе. Ведь ты вернула мне сына. — Он сделал едва заметную паузу. — С Робертом все в порядке?
Она подняла на него глаза.
— Вы имеете в виду наркотики? Он кивнул.
— Да, — ответила Дениз. — С ними покончено. Ему было нелегко, долгое время он сильно мучился, но теперь это позади.
— Я рад. Видишь, как не быть благодарным тебе?
— За это нужно благодарить не меня, а израильтян. Насчет таких вещей у них очень строго. Это они поставили Роберта на ноги.
Незаметно они оказались у входа в библиотеку, и барон увлек Дениз за собой из зала.
— Зайдем сюда, я хочу дать тебе кое-что.
Дениз с любопытством последовала за ним. От горевших в камине дров по комнате волнами распространялось тепло. Барон отпер ящик стола, потянул его на себя и извлек пачку бумаг.
— Это все твое, — передавая бумаги Дениз, сказал он.
Дениз посмотрела на листки. Здесь действительно было все: полицейские протоколы, медицинские справки, документы о задержаниях и арестах. Она была совершенно сбита с толку.
— Как вы их добыли?
— Купил. Теперь, когда документы здесь, твое имя нигде больше не фигурирует.
— Но каким образом? — спросила она. — Ведь это, должно быть, стоило ужасно дорого!
Не ответив, барон забрал у нее бумаги, подошел к камину и швырнул их в огонь. Кучка листков ярко вспыхнула.
— Я хотел, чтобы ты видела это своими глазами. — Барон повернулся к Дениз. — Та Дениз ушла навсегда. Она долго смотрела в огонь, потом обернулась:
— Ушла? Тогда кто же остался? Кто я?
— Моя невестка, — спокойно ответил барон, — Жена Роберта, которой я так горжусь.
Пройдя по коридору, Роберт зашел в кабинет отца.
— Это не оправдает себя.
Барон поднял голову.
— Почему ты так решил?
— Я же был там, — с жаром ответил Роберт. — Ты, наверное, забыл, что я жил в этой стране. Принимая во внимание всю важность проекта, могу сказать, что Израиль будет не в состоянии заплатить за прокладку водопровода через пустыню. Ему и ста лет не хватит, чтобы расплатиться. Наши деньги уйдут в песок.
На лице отца появилось выражение, которого Роберт раньше не замечал.
— Но ты согласен, что проект этот реален?
— Да.
— И необходим?
— Бесспорно. Меня беспокоит экономическая сторона вопроса.
— Иногда бывает только разумно вкладывать средства в дела, которые не обещают быстрой прибыли, — сказал сыну барон. — Таков долг богатых людей перед обществом. Прибыль здесь заключается в том, что в результате выигрывают все.
Роберт с удивлением посмотрел на отца.
— Не означает ли это резкой перемены в твоих взглядах?
Барон улыбнулся.
— А твои возражения должны свидетельствовать о переменах в твоих?
— Но как же твоя ответственность перед остальными членами семейства? Ты говорил про нее, обосновывая необходимость спасения концерна фон Куппена.
Барон поднялся.
— Это оборотная сторона той же медали. Если бы тогда мы не сделали того, что сделали, все наши прибыли достались бы другим. Данный проект осуществим именно благодаря тем деньгам, которые мы заработали, поддержав фон Куплена.
Несколько мгновений Роберт соображал.
— Тогда выходит, что ты не стремишься на этом проекте заработать?
— Я этого не говорил, — быстро ответил отец. — Как банкир я всегда должен быть заинтересован в прибылях. Но в этом деле не прибыль сама по себе стоит на первом месте.
— Значит, ты не отвергнешь прибыль, если я укажу тебе, как ее можно получить?
— Конечно, нет. — Барон вновь уселся. — Что ты имеешь в виду?
— Пароходную компанию «Кэмпион-Израиль». Мы готовы отказаться от оформления страховки, поскольку Марсель чересчур уж жадничает и хочет заграбастать всю прибыль целиком.
— Это так, — заметил барон. — Наш старый друг Марсель готов заглотить все, что видит. Меньше чем за год он прибрал к рукам почти столько же судов, сколькими владеет его тесть, и уж гораздо больше, чем это нужно грекам. Но все его суда уже столько раз заложены и перезаложены, что, боюсь, какая-нибудь очередная сделка пустит их всех ко дну.
— Но если прибыли от израильской линии не будут годностью и без остатка перекачаны в другие его компании, то не хватит ли нам этих денег, чтобы покрыть текущий дефицит средств на этот проект с водопроводом?
Барон задумался.
— Может, и хватит, хотя придется пройти по острию ножа.
— Если мы объединим два проекта в один и предоставим Израилю денежную ссуду под, скажем, полпроцента вместо обычных пяти-семи, не убьем ли мы тем самым двух зайцев сразу?
— Пожалуй. Роберт улыбнулся.
— Но, — продолжал барон, — что если Марсель на это не пойдет? Ведь если мы вынудим его внести больше, чем того требует его доля, может получиться так, что никакой прибыли мы не увидим вообще.
— Надо его спросить, — заметил Роберт. — Если ему позарез, как ты говоришь, нужны суда, он согласится. И выдать ему свидетельство о страховке будет для нас тогда сущим удовольствием.
Де Койн с уважением посмотрел на сына. Высказанная им идея была абсолютно здравой, а если бы она оказалась еще и осуществимой, Израиль получил бы значительные выгоды.
— Марсель сейчас в Нью-Йорке, — сказал барон. — Может, тебе стоит отправиться туда и потолковать с ним?
— Отлично. Думаю, Дениз это тоже понравится. В Америке она еще ни разу не была.
Барон взглядом проводил скрывшуюся за дверью фигуру сына. Привычным движением руки поднес к глазам лист бумаги, начал вчитываться, но так и не смог заставить себя сосредоточиться. Старею, подумал он. Всего несколько лет назад, когда он был лишь чуть моложе, он не просмотрел бы такую возможность. Видимо, пора уже потихоньку отходить от дел.
И вовсе не потому, что он чувствовал себя таким усталым. Просто он слишком долгое время нес свою нелегкую ношу. А может, все эти годы он не был готов умерить пыл потому, что не видел рядом продолжателя своего дела? Такого, какого его отец нашел в нем самом?
19
Толпа начала выкрикивать приветствия еще задолго до того, как длинный черный лимузин остановился у задрапированного флагами помоста. Человек в форме капитана бросился вперед, чтобы распахнуть дверцу. Взорам собравшихся открылось сначала затянутое в шелковый чулок колено, затем солнце заблистало в мягких, рассыпавшихся по плечам волосах. Ампаро вышла из машины.
Толпа неистовствовала:
— Принцесса! Принцесса!
Какое-то мгновение Ампаро стояла неподвижно, едва ли не робея. Затем улыбнулась окружавшим ее людям. К ней подбежала девчушка, вручила букетик цветов. Она наклонилась и поцеловала ребенка, едва слышно прошептав:
— Огромное спасибо!
Тут ее отделили от толпы чиновники, проводили на помост и поставили напротив целой батареи из микрофонов. Ампаро терпеливо ждала, пока фотографы со вспышками не уймутся, а выкрики толпы не начнут стихать. Когда она, наконец, заговорила, ее низкий голос зазвучал так тепло и проникновенно, что каждому из присутствовавших казалось, будто она обращается именно к нему:
— Дети мои. Крестьяне.
Эти слова вызвали новый шквал восторженных криков. Ибо разве не была она одной из них? И разве не с гор спустился ее отец, чтобы занять свой высокий пост? Не она ли постоянно заботится о жизни крестьян и рабочих, о жизни простых людей? Именно по ее настоянию открывались школы для их детей, больницы для слабых и страждущих, предоставлялась пища тем, кто не мог более работать, забота и уважение окружали стариков.
Вот и сейчас она стоит перед фасадом великолепного здания, белоснежного и сверкающего, того самого здания, строительство которого стольких людей обеспечило работой, а в самом ближайшем будущем даст возможность заработать на жизнь еще большему количеству мужчин, женщин и детей. Даже саму землю, на которой высилось величественное здание отеля, землю, принадлежавшую ей и принесшую бы несметные богатства в виде арендной платы, — эту землю она тоже отдала им. Неужели же после всего этого, после всех тех благ, которыми она осыпала свой народ, было бы слишком большой честью назвать отель ее именем? Принцесса.
Ампаро подняла руку, и шум толпы тут же смолк. Она смотрела, не мигая, на стоящих перед ней людей, не обращая внимания на бьющий в глаза резкий солнечный свет. Усиленный микрофонами, ее низкий голос разносился над собравшимися, как страстный шепот:
— Этим днем каждый из нас может гордиться. Им может гордиться вся страна. Этот день знаменует собой начало новой эры — эры процветания нашей горячо любимой земли.
Вновь воздух сотрясли радостные крики, но мановением руки Ампаро восстановила тишину.
— Здесь, перед вами, я — всего лишь символ. Символ смирения и величайшей скромности моего отца, чьи неустанные заботы о благе народа не дают ему возможности ни на мгновение отойти от тяжких трудов.
На этот раз она позволила им накричаться вволю.
— Президент! Президент! Президент! Когда скандирование стихло, Ампаро продолжила свою речь:
— Завтра этот отель будет открыт. Завтра в нашем аэропорту приземлятся три огромных самолета из Соединенных Штатов, громадное пассажирское судно станет на якорь в нашей гавани. К нам приедут гости из тех стран, что лежат к северу от нас. Они хотят увидеть красоты и чудеса нашей земли, они хотят насладиться ими. И мы им скажем завтра: «Добро пожаловать!»
Завтра к нам приедут те самые туристы, которые сделали богатыми наших соседей, Кубу и Панаму. Теперь они везут свои богатства к нам — давайте же и мы поделимся с ними тем, что имеем. Пусть каждый из них почувствует себя счастливым у нас — таков наш общий священный долг. Мы хотим, чтобы они увезли домой самые лучшие воспоминания о красоте и доброте нашей любимой земли и ее замечательных людей.
Мы должны показать им, что наша страна, Кортегуа, — страна прекрасная. Страна, готовая занять подобающее место в мировом содружестве наций.
В задних рядах начала подниматься очередная волна ликующих выкриков. Рев приближался к импровизированной трибуне. Ампаро улыбнулась и жестом руки опять подчинила себе людей.
— Все это будет завтра — завтра отель откроется для них. Но сегодня — сегодня он наш. Сегодня все вы, каждый из вас сможет войти внутрь и убедиться собственными глазами, на какие чудеса вы способны, пока отец мой верит в вас — свой народ.
Голос ее смолк, она повернулась к яркой, сверкающей на солнце ленте, висевшей поперек входа в здание. Кто-то вручил ей ножницы. В ее руках они ослепительно блеснули. Чуть склонившись, Ампаро сделала резкое движение, и концы ленты упали на землю. Тоща толпа людей с ревом устремилась внутрь. В дверях возникла давка, и красивая церемония могла бы оказаться сорванной, если бы не две цепочки солдат, которые быстро выстроили жаждущих попасть в отель в стройную колонну.
Дакс стоял на помосте, наблюдая за тем, как почетные гости и официальные лица просили Ампаро засвидетельствовать ее отцу их безграничную признательность. Когда поток благодарностей иссяк, он подошел к ней. Рядом не было никого, кроме солдат, ее телохранителей, которые сопровождали ее постоянно. Задумчивыми глазами Ампаро смотрела вниз, на толпу у входа.
— Ты была хороша, — сказал он за ее плечом. — Очень хороша.
Она обернулась с вежливой улыбкой на устах, но как только увидела, кто перед ней, улыбка сразу же стола другой — теплой и дружеской.
— Дакс! А я и не знала, что ты здесь. В изящном поклоне он поцеловал ей руку.
— Я приехал ночью. — Он выпрямился. — Ты была хороша.
— Еще бы, ведь у меня такая школа. Он оглянулся на гостиницу.
— Пойдешь внутрь?
— Вместе с толпой? — спросила она. — Я еще не сошла с ума. Терпеть их не могу. Хорошо, что догадались привести солдат, иначе они бы тут все разнесли в пух и прах. Они ведь абсолютно ни к чему не умеют относиться по-человечески.
— А ты не изменилась, — заметил Дакс, глядя на нее. — Во всяком случае, как прежде, откровенна.
— А с чего бы мне меняться? Ты разве меняешься?
— Мне хочется думать, что да. Я становлюсь старше. Умнею.
— Никто никогда не меняется, — с убеждением произнесла Ампаро. — Люди только думают, что меняются. Вот и мы — на самом деле мы те же, какими были, когда спустились с гор.
— Мне кажется, я слышу горечь в твоих словах.
— Это не горечь. Это реализм. Женщины более практичны: нас не очень-то удивишь новыми аэропортами, новыми дорогами, новыми домами.
— Чем же можно тебя удивить?
— Тобой.
— Мной? — Он и на самом деле был удивлен.
— Да. Ты ведь спасся. Ты выбрался отсюда. Мир для тебя — это что-то большее чем только Кортегуа. — Неожиданно она нахмурилась. — Мне нужно выпить. Голова разболелась от того, что я столько проторчала на этом бешеном солнце.
— В отеле должен быть бар.
— Нет, поехали во дворец. Там будет удобнее. — Она чуть замялась. — Если у тебя нет ничего лучшего на примете.
— Нет, принцесса. — Дакс улыбнулся. — Ничего лучшего у меня на примете нет.
В машине было жарко, он подался вперед, чтобы опустить стекло, но Ампаро остановила его.
— Нет, подожди, пока мы не выберемся из толпы. Эти волки все еще вокруг нас.
Дакс откинулся на спинку сиденья. Что ж, может быть, она и права. Люди ничуть не изменились.
На лице худощавого молодого человека, прислонившегося к помосту с микрофонами, нельзя было прочесть абсолютно ничего, пока он следил за тем, как огромный черный лимузин разворачивается и медленно проплывает в толпе.
Я мог бы убить их, думал он, как раз в тот момент, когда они проходили мимо, а солдаты, отвернувшись, смотрели в другую сторону. Я мог бы убить их так же, как они убили моего отца. Без всякой злости. Из засады.
Он выпрямился, сунул руку за отворот куртки. Прикосновение к пистолету за брючным ремнем наполнило его приятным чувством уверенности. Он тут же вытащил руку и убрал ее в карман, боясь лишним подозрительным движением выдать себя. Углубившись в собственные мысли, он двигался вместе с толпой в отель.
Но чего я достигну, убив его? Ничего. Охрана тут же покончит со мной, и все то, ради чего я вернулся, останется невыполненным. А президент так и будет править дальше. Вовсе не для этого меня посылали учиться в заокеанские дали.
У самого входа он замедлил шаг, оглянулся, чтобы еще раз посмотреть на холмы за спиной. Завтра я отправлюсь домой, подумал он. На землю моего отца, к людям моего отца. Они услышат то, что я хочу им сказать. Они узнают, что не одиноки, что мы не одиноки, и проникнутся верой. Когда придет оружие, у меня будет достаточно времени для того, чтобы убийцы моего отца заплатили за свои злодеяния кровью. А перед смертью они откроют для себя, что смерть пришла к ним в образе сына Кондора.
Молодой человек был слишком погружен в свои мысли, чтобы обратить внимание на двух мужчин, следовавших за ним по пятам. Когда он заметил их, было уже поздно. Его схватили.
— Коммунисты! — Президент сплюнул на мраморный пол. — Это они заварили в горах новую кашу. Они шлют им оружие, деньги, партизан. Ночи не проходит без того, чтобы кто-нибудь из них не прокрался через границу!
— Если бы мы немного раньше решили проблему с бандитами, сейчас забот было бы меньше.
— Дакс, ты несешь чушь! Ты думаешь, в этом все дело? Если бы! Тут все серьезнее: эта зараза расползлась по всему миру. Она ведь не только у нас. То же самое и в Бразилии, в Аргентине, на Кубе. А в Азии это Вьетнам, Корея...
— В Корее уже год, как действует перемирие, — заметил Дакс. — И США и Советы вывели свои войска.
— Моему кругозору, к сожалению, не хватает твоей вселенской широты, — с сарказмом ответил президент. — Но я достаточно разбираюсь в вопросах применения силы, так что мне совершенно ясно, что перемирие в Корее не переживет этого лета. Как долго, ты думаешь, будут сидеть северные корейцы в горах и голодными глазами смотреть на то, как их братья, находящиеся к югу от тридцать восьмой параллели, жиреют и богатеют на тучных и плодородных равнинах?
Дакс промолчал.
— Сегодня во второй половине дня полиция задержала молодого человека, который вернулся на родину после того, как закончил некую школу в России. Он находился всего в трех футах от Ампаро, когда она выступала с речью. За поясом его обнаружили пистолет. Его послали совершить террористический акт.
— И тем не менее он не стрелял, — сказал Дакс. — Почему?
— Кто знает? Может, у него был приступ лихорадки? А может, он испугался, что охрана выстрелит первой и он будет убит? Причин может быть тысяча.
— Как с ним поступят?
— Будут пытать, — спокойно ответил президент. — Захочет сотрудничать и даст информацию — оставят жить. Нет... Он развернулся и направился к своему столу.
— Через три недели наше обращение в ООН с просьбой о приеме будет рассматриваться вновь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85