Я лишил ее и этой надежды, сказав, что связь с Вольфрамом закроет перед ней двери приличных семейств. И он, и она почувствовали себя глубоко несчастными!
Кажется, сама судьба с Вами заодно, дорогой друг! Три недели назад среди рабочих, строящих порт, вспыхнули волнения, и, хотя мне доподлинно известно, что Вольфрам к ним совершенно непричастен, всю вину свалили на него. Вот что такое нелюбовь начальства! Рабочие, которые, как я уже писал, нелестно отзываются о нем, даже не потрудились оправдать его, и Вольфрама на восемь суток посадили в тюрьму.
С тех пор он сделался очень задумчив и замкнут. Даже на меня, когда мы встречаемся у него дома, он посматривает мрачно, и порой мне кажется, что его преследует мысль лишить себя жизни. Удерживает его, наверное, только страх за судьбу Амелии.
Итак, милорд, дела, по моему разумению, дошли до крайности. Я попытаюсь еще какое-то время не допускать паровой котел — как Вы выразились — до взрыва. Только не медлите с ответом
Дж. Натан».
МОНТЕ-КРИСТО И АББАТ ЛАГИДЕ
1. Письмо лорда аббату
«Мой милый аббат!
Мы знакомы уже много лет, часто пользовались случаем, чтобы письменно или устно обменяться мыслями, и, несмотря на это, я всякий раз с удовольствием берусь за перо, собираясь написать Вам. Никто не понимает меня так, как Вы!
Предоставляю Вам и герцогу выбрать тех, кто заслуживает поддержки. Однако будьте осмотрительны и осторожны. Если это ремесленники — сделайте им крупные заказы, если коммерсанты — закупите у них большие партии товаров, если люди иных сословий — устройте так, чтобы они получили наследство, и так далее.
Что касается графа Аренберга, ознакомьте его с моими принципами и поручите действовать в этом же духе в Германии, особенно среди рабочего сословия. В ремесленниках и рабочих, составляющих ядро всякого народа, следует вновь пробудить добрую старую веру в то, что трудолюбие, удовлетворенность и вера в Бога — лучшие источники достойного земного существования, а спекуляция, рассчитанная только на обман других и жаждущая всего для себя одной, — это зыбкий, непрочный фундамент, не способный обеспечить жизнь ни одного народа.
Вы пишете немало хорошего о доне Лотарио, что подтверждает мое собственное мнение об этом молодом человеке. Со временем, верю и надеюсь, он станет одним из самых деятельных членов нашего союза. Мы стары или скоро состаримся, а цель, которую мы перед собой поставили, должна жить в веках. Поэтому нам надо заблаговременно подумать о том, чтобы воспитать в нужном для нас духе более молодых людей. Один из них — дон Лотарио. Ему предстоит пройти школу испытаний. Он словно бы из железа, а необходимо, чтобы он был из стали. Сталь же, как известно, закаляют в огне. Правда, обычные средства к дону Лотарио неприменимы. Думаю, он неплохо закален жизненными невзгодами, да и на своей гасиенде не роскошествовал. Ему следует пройти через душевные страдания. Вы сообщаете, что он начал проявлять внимание к некой молодой девушке и пока вряд ли может рассчитывать на взаимность. Тем лучше! Позднее я лишу его и средств, позволяющих вести светский образ жизни. Тогда его душе придется потрудиться. Чтобы научиться стоять на собственных ногах, он должен перестать надеяться на всех нас. Если такое случится, он наш единомышленник и сможет в будущем продолжить наше дело.
В своем письме Вы высказываете предположение, что я намерен еще раз испытать и стойкость Морреля. Это не так. Я знаю Морреля — это сильная натура, открытая душа. Не думаю, однако, что нам потребуется когда-нибудь посвящать его в самые сокровенные наши тайны. Я посоветовал ему поддержать дело бонапартистов по двум причинам. Во-первых, чтобы чем-нибудь занять его, иначе праздность погубила бы его, во-вторых, я сам приверженец Наполеона, пусть не по убеждениям, а по зову сердца. В юности, как Вы знаете, мне пришлось пострадать за него. Поэтому теперь я за Наполеона и против Бурбонов. Если Моррель, выполняя мое поручение, проявит твердость и энергию, посмотрим, как быть с ним дальше.
Намного больше занимает меня судьба Альбера де Мор-сера. В той самоотверженности, которую проявили и он, и его мать, в том отказе от всех земных благ, какие предоставил ему его отец, нельзя не почувствовать энергию и твердость характера, менее всего ожидаемые мною от этого молодого человека и вселяющие в меня немалые надежды на будущее. К сожалению, как Вам известно, все наши попытки сблизиться с ним оканчивались неудачей, наталкиваясь на его твердость и непреклонность. Он отказался от материальной поддержки и от протекции. И это тоже весьма располагает меня к нему. Не теряйте его из виду. Именно на него я очень надеюсь. Когда-нибудь нам все же удастся привлечь его на свою сторону, а что касается будущего: дон Лотарио, Вольфрам, Альбер де Морсер, профессор Ведель в Берлине (с которым я вскоре налажу непосредственную связь), а может быть, и Моррель — вот те люди, коим предстоит когда-нибудь сменить нас, ставших слабыми и немощными, и взять на свои плечи груз тех тяжких проблем, которые пытались решить мы, — проблем восстановления справедливости на этой земле!
До свидания, дорогой аббат! Передайте мой привет герцогу и графу Аренбергу. С нетерпением буду ждать Вашего ответного письма!
Эдмон Дантес».
2. Письмо аббата лорду
«Мой дорогой граф!
Я довольно долго беседовал с герцогом, и мы набросали список лиц, которым следует оказывать помощь в Вашем понимании этого слова. Но не слишком ли велика окажется сумма? Вы, правда, говорили, что Ваши возможности неисчерпаемы. Хочу этому верить. Граф Аренберг с нетерпением ждет от Вас письма. Однако он недостаточно практичен, чтобы вполне оценить Ваши замыслы. Впрочем, этот недостаток искупается его сердечностью и добротой. Кроме того, Вы безусловно можете рассчитывать на его умение молчать.
Что касается дона Лотарио, я обращаюсь с ним так, как Вы наказали. Это прекрасная натура. Да, он — настоящий человек, добрый, благородный, прямой, чуткий ко всему возвышенному.
Сейчас он чувствует себя несчастным. Тереза, которую он любит, потеряв свою подругу госпожу Данглар (об ее смерти Вам подробно сообщит герцог), намеревается покинуть Париж, и я все устрою таким образом, чтобы дон Лотарио оставался в неведении, отвечают ли ему взаимностью (в чем я и сам окончательно не уверен, хотя надеюсь на лучшее). Впрочем, я ни минуты не сомневаюсь, что это испытание он выдержит, как подобает настоящему мужчине.
Вы просите сообщить Вам подробности об этой Терезе. Граф Аренберг взял ее к себе, когда ей было около семнадцати лет, а первая несчастная любовь сломила ее дух и подорвала физические силы. Однако со временем у нее обнаружился необыкновенно сильный характер; если ей суждено полюбить дона Лотарио, они составят когда-нибудь почти столь же совершенную пару, как Вы и Гайде. Фамилия ее отца мне неизвестна. Здесь ее называют мадемуазель Тереза. Возможно, граф Аренберг, который подчас ведет себя как простой смертный, намеренно скрывает ее настоящую фамилию, ибо вскоре собирается удочерить ее. Подозреваю, что она низкого происхождения, поэтому графу желательно, чтобы об этом знало как можно меньше людей.
Подробности о Морреле Вам также сообщит герцог. Мне он сказал, что предпринимает кое-какие шаги, чтобы вызволить капитана из тюрьмы, где тот сейчас находится.
Должен сообщить Вам очень важные новости об Альбе-ре де Морсере. Вернее, Вы узнаете их из газетных статей, которые я прилагаю. Отныне Альбер — властитель целого государства в Центральной Африке, и в свете только и разговоров что о нем! Таким образом, этот молодой человек вернул славу имени своего отца! Говорят, правда, что и теперь он пожелал какое-то время скрывать свое настоящее имя под псевдонимом Альбер Эррера. Тем не менее его подлинное имя установили. Правительство намерено завязать с ним отношения. Не угодно ли и Вам последовать этому примеру? Там перед Вами откроется огромное поле деятельности, и Вы сможете предоставить в распоряжение молодого человека гораздо больше средств, нежели наше правительство. Впрочем, во всем этом Вы разберетесь гораздо лучше меня.
P. S. Прилагаю листовку республиканцев, содержащую удивительные сведения о Морреле. Не могу поверить тому, о чем в ней говорится. Герцога сейчас нет в Париже. Я напишу ему, чтобы он как можно быстрее вернулся. Вместе мы сделаем все, чтобы узнать правду. Нет, нет, это невероятно! Здесь какое-то недоразумение! Но если все соответствует действительности — это горькое предостережение Вам, граф!
Дон Лотарио был принят в Лондоне в Общество самоубийц. Из-за несчастной любви он устал от жизни. Но он не умрет, я знаю! Однако не пора ли нам остановиться? С нетерпением буду ждать очередного Вашего письма, дорогой граф! Обстоятельства запутались и осложнились. Дай Бог, чтобы все кончилось хорошо! Если захотите написать Альбе-ру де Морсеру, перешлите письмо мне — теперь я знаю, каким способом отправлять ему корреспонденцию.
Лагиде».
3. Письмо лорда аббату
«Мой милый аббат!
Обстоятельства в самом деле приняли угрожающий оборот, и я вынужден торопиться, чтобы осуществить свое решение, принятое некоторое время назад. Я нарушу свое уединение и вернусь в Европу. Дела требуют моего присутствия и в Новом Орлеане — правда, всего на несколько дней. Как только окажусь в Европе, сразу же извещу Вас, где и каким образом мы сможем встретиться. В смерть Морреля я не верю — на подобный шаг правительство не осмелится. Герцогу это было бы известно, и он никогда не допустил бы такого злодеяния. Это или выдумка, или недоразумение.
Дону Лотарио я послал письмо, в котором сообщил, что он разорен. Не сомневаюсь, у него хватит сил перенести и это испытание. Письмо к де Морсеру прилагаю.
Через несколько недель мы увидимся и побеседуем на европейской земле.
Эдмон Дантес».
* * *
МОНТЕ-КРИСТО — АЛЬБЕРУ ДЕ МОРСЕРУ
«Дорогой Альбер!
Я называю Вас так, ибо намерен предать забвению прошедшие годы и вспомнить времена, когда мы с Вами любили друг друга. Я называю Вас так, ибо не могу называть иначе сына Мерседес!
Когда я был молодым человеком, Ваш отец оклеветал меня и обрек на пожизненное заточение, чтобы завладеть моей невестой. Затем с помощью неблаговидных деяний ему, человеку низкого происхождения, удалось добиться высокого офицерского чина, и он беззастенчиво предал отца моей жены, пашу Янины, туркам, заложив этим предательством основу своего будущего немалого состояния. Все доброе и благородное, что в Вас есть, — все это Вы унаследовали от Вашей матери, от Мерседес!
Когда я приехал в Париж с намерением отомстить моим прежним врагам, когда вновь увидел Мерседес, когда полюбил Вас, я засомневался, вправе ли моя месть настигнуть и Вашего отца. Я долго размышлял об этом. Но даже если бы я и отказался мстить за самого себя, нельзя было простить преступление, совершенное у всех на глазах, — предательскую выдачу туркам отца Гайде. Поэтому я и подготовил ту сцену, которая разыгралась в Палате пэров.
Какие последствия будет иметь это публичное предание позору, меня не интересовало. Ваш отец мог спокойно перенести все происшедшее, мог просто уехать из Парижа. Он же предпочел смерть. Известие о его гибели глубоко потрясло меня. Но разве Вы сами отказались бы покарать преступника только из боязни последствий?
Тогда Вы вызвали меня на дуэль. Ваша мать сознавала, что одному из нас предстоит умереть. Некогда так страстно любя меня — да благословит ее за это Бог до конца ее дней! — она раскрыла Вам глаза на причины, побудившие меня к такому поступку. Вы молча согласились с их справедливостью, отказавшись от поединка.
Так каковы же последствия свершившегося? Вы не станете отрицать, Альбер, что смерть отца наставила Вас на истинный путь. Кем Вы были прежде, в Париже? Одним из тех бездельников, которые проводят всю жизнь в праздности и в конце концов умирают, не оставив после себя никаких добрых дел. Смерть отца раздула ту искру силы и энергии, которая долгое время тлела внутри Вас. Вы отказались от всего, что оставил Вам отец, отказались даже от собственного имени и сделались свободным, самостоятельным, деятельным человеком. Вы стали полезным членом человеческого общества. Из безвольного существа Вы превратились в созидателя собственной судьбы. Вы отвергли поддержку, которую я собирался предложить Вам, и за это я благодарен Вам. Такое доказательство собственной энергии только возвысило Вас в моих глазах.
Вы направились в Африку, а я — я искал уединения. Освободив меня из заточения, Бог сделал меня орудием своей мести, но, может быть, я зашел дальше, чем следовало, может быть, на мне лежало бремя ответственности за судьбы, какие я сломал, сам того не желая. Я дал себе клятву вознаградить все человечество за свои прегрешения перед некоторыми людьми, и в том, что Провидение послало мне новые, несметные богатства, я усмотрел знак того, что Бог милостив ко мне и благословляет мои планы. Добившись справедливости для себя, я пытаюсь теперь добиться ее для всех людей.
Мир стоит на пороге жестоких потрясений. Религия, культура, нравственность — все это может погибнуть, если не найдется сил, способных устоять в этом всеобщем хаосе. Вот почему я вместе с несколькими мудрыми и влиятельными друзьями решил заранее приобрести единомышленников, готовых, когда потребуется, выступить на защиту благого дела. Нужно укреплять религию, веру в божественное Провидение и торжество истины. Мы стремились отыскать людей, которые при любых обстоятельствах и во всех слоях общества могли бы стать оплотом справедливости. Мы всемерно поддерживали своих избранников, поднимали их престиж в глазах окружающих, наделяли земными благами, делали их влиятельными персонами. Подобным образом нам удалось найти в Европе и Америке тысячи заслуживающих доверия людей, которые в условиях всеобщего падения нравов будут способствовать созданию некой новой церкви — церкви веры и праведности, — неважно, в каких формах.
Что касается Африки, у меня не было почти никаких путей для активного вмешательства в ее дела. В то же время меня никогда не покидала мысль вселить в души этих несчастных негров, таких обиженных Богом и людьми, веру в лучшее будущее. И тут я узнаю, что Вы, Альбер, почти чудом оказались в тех краях и заняли там положение, какого, пожалуй, не добиться никому другому! Это известие сделало меня безмерно счастливым. Бог призвал Вас свершить важную миссию! Не отказывайтесь от нее!
И теперь я готов помочь Вам в исполнении Вашей миссии не только советом, но и делом, — я предлагаю Вам денежную помощь. Не отвергайте ее — она довольно значительна и предназначена не лично Вам, но осуществлению одной из самых сокровенных моих надежд. Сейчас я богаче, чем когда бы то ни было. В моем распоряжении примерно сто пятьдесят миллионов долларов наличными, и я почти окончательно решил пожертвовать все свое состояние, за исключением того немногого, что нужно мне самому, на выполнение своих планов. Из этой суммы я дам Вам столько, сколько потребуется. Не пренебрегайте моим предложением, Альбер, умоляю Вас! Не думайте, что я собираюсь посягнуть на Вашу независимость. Если Вы отвергнете мою помощь, Вам придется обращаться за поддержкой к другим. Полностью свободным и независимым Вам не стать никогда.
Через несколько недель я отправляюсь в Европу. Я еще не оставил надежды вновь увидеть Мерседес.
Итак, давайте будем братьями и объединим наши усилия для совместных действий! Свой ответ адресуйте, пожалуйста, аббату Лагиде или герцогу***.
Эдмон Дантес».
IX. ГРАФ РОСКОВИЧ
В один из дней, которые в Новом Орлеане называют прекрасными — европейцу они показались бы невыносимо жаркими и душными, — по дамбе, защищающей город от,| вод Миссисипи, прохаживался неизвестный господин. В гавани кипела жизнь, присущая любому портовому городу. На якоре стояли крупные и мелкие суда под флагами разных стран, повсюду слонялись матросы, в толпе сновали торговцы, предлагая фрукты и прочий незамысловатый товар.
Хотя в толчее, которую преодолевал неизвестный господин, попадались самые разнообразные и чрезвычайно колоритные фигуры, он неизменно привлекал к себе внимание. В то время как все окружающие были облачены в легчайшие летние наряды, он был одет почти по-зимнему. Внешне он выглядел довольно невзрачно. В его лице отсутствовал даже малейший намек на привлекательность. Впалые щеки заросли бородой, которая, казалось, не знала бритвы, но, несмотря на это, никогда не отрастала больше чем на дюйм. Глубоко сидящие глаза серовато-зеленого оттенка не отличались выразительностью. Волосы, рыжеватые, как и борода, были коротко острижены. На шее болтался больших размеров галстук. Обладатель весьма изящного, несмотря ни на что, костюма был, вероятно, состоятельным человеком и, к тому же, кичился своим богатством.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Кажется, сама судьба с Вами заодно, дорогой друг! Три недели назад среди рабочих, строящих порт, вспыхнули волнения, и, хотя мне доподлинно известно, что Вольфрам к ним совершенно непричастен, всю вину свалили на него. Вот что такое нелюбовь начальства! Рабочие, которые, как я уже писал, нелестно отзываются о нем, даже не потрудились оправдать его, и Вольфрама на восемь суток посадили в тюрьму.
С тех пор он сделался очень задумчив и замкнут. Даже на меня, когда мы встречаемся у него дома, он посматривает мрачно, и порой мне кажется, что его преследует мысль лишить себя жизни. Удерживает его, наверное, только страх за судьбу Амелии.
Итак, милорд, дела, по моему разумению, дошли до крайности. Я попытаюсь еще какое-то время не допускать паровой котел — как Вы выразились — до взрыва. Только не медлите с ответом
Дж. Натан».
МОНТЕ-КРИСТО И АББАТ ЛАГИДЕ
1. Письмо лорда аббату
«Мой милый аббат!
Мы знакомы уже много лет, часто пользовались случаем, чтобы письменно или устно обменяться мыслями, и, несмотря на это, я всякий раз с удовольствием берусь за перо, собираясь написать Вам. Никто не понимает меня так, как Вы!
Предоставляю Вам и герцогу выбрать тех, кто заслуживает поддержки. Однако будьте осмотрительны и осторожны. Если это ремесленники — сделайте им крупные заказы, если коммерсанты — закупите у них большие партии товаров, если люди иных сословий — устройте так, чтобы они получили наследство, и так далее.
Что касается графа Аренберга, ознакомьте его с моими принципами и поручите действовать в этом же духе в Германии, особенно среди рабочего сословия. В ремесленниках и рабочих, составляющих ядро всякого народа, следует вновь пробудить добрую старую веру в то, что трудолюбие, удовлетворенность и вера в Бога — лучшие источники достойного земного существования, а спекуляция, рассчитанная только на обман других и жаждущая всего для себя одной, — это зыбкий, непрочный фундамент, не способный обеспечить жизнь ни одного народа.
Вы пишете немало хорошего о доне Лотарио, что подтверждает мое собственное мнение об этом молодом человеке. Со временем, верю и надеюсь, он станет одним из самых деятельных членов нашего союза. Мы стары или скоро состаримся, а цель, которую мы перед собой поставили, должна жить в веках. Поэтому нам надо заблаговременно подумать о том, чтобы воспитать в нужном для нас духе более молодых людей. Один из них — дон Лотарио. Ему предстоит пройти школу испытаний. Он словно бы из железа, а необходимо, чтобы он был из стали. Сталь же, как известно, закаляют в огне. Правда, обычные средства к дону Лотарио неприменимы. Думаю, он неплохо закален жизненными невзгодами, да и на своей гасиенде не роскошествовал. Ему следует пройти через душевные страдания. Вы сообщаете, что он начал проявлять внимание к некой молодой девушке и пока вряд ли может рассчитывать на взаимность. Тем лучше! Позднее я лишу его и средств, позволяющих вести светский образ жизни. Тогда его душе придется потрудиться. Чтобы научиться стоять на собственных ногах, он должен перестать надеяться на всех нас. Если такое случится, он наш единомышленник и сможет в будущем продолжить наше дело.
В своем письме Вы высказываете предположение, что я намерен еще раз испытать и стойкость Морреля. Это не так. Я знаю Морреля — это сильная натура, открытая душа. Не думаю, однако, что нам потребуется когда-нибудь посвящать его в самые сокровенные наши тайны. Я посоветовал ему поддержать дело бонапартистов по двум причинам. Во-первых, чтобы чем-нибудь занять его, иначе праздность погубила бы его, во-вторых, я сам приверженец Наполеона, пусть не по убеждениям, а по зову сердца. В юности, как Вы знаете, мне пришлось пострадать за него. Поэтому теперь я за Наполеона и против Бурбонов. Если Моррель, выполняя мое поручение, проявит твердость и энергию, посмотрим, как быть с ним дальше.
Намного больше занимает меня судьба Альбера де Мор-сера. В той самоотверженности, которую проявили и он, и его мать, в том отказе от всех земных благ, какие предоставил ему его отец, нельзя не почувствовать энергию и твердость характера, менее всего ожидаемые мною от этого молодого человека и вселяющие в меня немалые надежды на будущее. К сожалению, как Вам известно, все наши попытки сблизиться с ним оканчивались неудачей, наталкиваясь на его твердость и непреклонность. Он отказался от материальной поддержки и от протекции. И это тоже весьма располагает меня к нему. Не теряйте его из виду. Именно на него я очень надеюсь. Когда-нибудь нам все же удастся привлечь его на свою сторону, а что касается будущего: дон Лотарио, Вольфрам, Альбер де Морсер, профессор Ведель в Берлине (с которым я вскоре налажу непосредственную связь), а может быть, и Моррель — вот те люди, коим предстоит когда-нибудь сменить нас, ставших слабыми и немощными, и взять на свои плечи груз тех тяжких проблем, которые пытались решить мы, — проблем восстановления справедливости на этой земле!
До свидания, дорогой аббат! Передайте мой привет герцогу и графу Аренбергу. С нетерпением буду ждать Вашего ответного письма!
Эдмон Дантес».
2. Письмо аббата лорду
«Мой дорогой граф!
Я довольно долго беседовал с герцогом, и мы набросали список лиц, которым следует оказывать помощь в Вашем понимании этого слова. Но не слишком ли велика окажется сумма? Вы, правда, говорили, что Ваши возможности неисчерпаемы. Хочу этому верить. Граф Аренберг с нетерпением ждет от Вас письма. Однако он недостаточно практичен, чтобы вполне оценить Ваши замыслы. Впрочем, этот недостаток искупается его сердечностью и добротой. Кроме того, Вы безусловно можете рассчитывать на его умение молчать.
Что касается дона Лотарио, я обращаюсь с ним так, как Вы наказали. Это прекрасная натура. Да, он — настоящий человек, добрый, благородный, прямой, чуткий ко всему возвышенному.
Сейчас он чувствует себя несчастным. Тереза, которую он любит, потеряв свою подругу госпожу Данглар (об ее смерти Вам подробно сообщит герцог), намеревается покинуть Париж, и я все устрою таким образом, чтобы дон Лотарио оставался в неведении, отвечают ли ему взаимностью (в чем я и сам окончательно не уверен, хотя надеюсь на лучшее). Впрочем, я ни минуты не сомневаюсь, что это испытание он выдержит, как подобает настоящему мужчине.
Вы просите сообщить Вам подробности об этой Терезе. Граф Аренберг взял ее к себе, когда ей было около семнадцати лет, а первая несчастная любовь сломила ее дух и подорвала физические силы. Однако со временем у нее обнаружился необыкновенно сильный характер; если ей суждено полюбить дона Лотарио, они составят когда-нибудь почти столь же совершенную пару, как Вы и Гайде. Фамилия ее отца мне неизвестна. Здесь ее называют мадемуазель Тереза. Возможно, граф Аренберг, который подчас ведет себя как простой смертный, намеренно скрывает ее настоящую фамилию, ибо вскоре собирается удочерить ее. Подозреваю, что она низкого происхождения, поэтому графу желательно, чтобы об этом знало как можно меньше людей.
Подробности о Морреле Вам также сообщит герцог. Мне он сказал, что предпринимает кое-какие шаги, чтобы вызволить капитана из тюрьмы, где тот сейчас находится.
Должен сообщить Вам очень важные новости об Альбе-ре де Морсере. Вернее, Вы узнаете их из газетных статей, которые я прилагаю. Отныне Альбер — властитель целого государства в Центральной Африке, и в свете только и разговоров что о нем! Таким образом, этот молодой человек вернул славу имени своего отца! Говорят, правда, что и теперь он пожелал какое-то время скрывать свое настоящее имя под псевдонимом Альбер Эррера. Тем не менее его подлинное имя установили. Правительство намерено завязать с ним отношения. Не угодно ли и Вам последовать этому примеру? Там перед Вами откроется огромное поле деятельности, и Вы сможете предоставить в распоряжение молодого человека гораздо больше средств, нежели наше правительство. Впрочем, во всем этом Вы разберетесь гораздо лучше меня.
P. S. Прилагаю листовку республиканцев, содержащую удивительные сведения о Морреле. Не могу поверить тому, о чем в ней говорится. Герцога сейчас нет в Париже. Я напишу ему, чтобы он как можно быстрее вернулся. Вместе мы сделаем все, чтобы узнать правду. Нет, нет, это невероятно! Здесь какое-то недоразумение! Но если все соответствует действительности — это горькое предостережение Вам, граф!
Дон Лотарио был принят в Лондоне в Общество самоубийц. Из-за несчастной любви он устал от жизни. Но он не умрет, я знаю! Однако не пора ли нам остановиться? С нетерпением буду ждать очередного Вашего письма, дорогой граф! Обстоятельства запутались и осложнились. Дай Бог, чтобы все кончилось хорошо! Если захотите написать Альбе-ру де Морсеру, перешлите письмо мне — теперь я знаю, каким способом отправлять ему корреспонденцию.
Лагиде».
3. Письмо лорда аббату
«Мой милый аббат!
Обстоятельства в самом деле приняли угрожающий оборот, и я вынужден торопиться, чтобы осуществить свое решение, принятое некоторое время назад. Я нарушу свое уединение и вернусь в Европу. Дела требуют моего присутствия и в Новом Орлеане — правда, всего на несколько дней. Как только окажусь в Европе, сразу же извещу Вас, где и каким образом мы сможем встретиться. В смерть Морреля я не верю — на подобный шаг правительство не осмелится. Герцогу это было бы известно, и он никогда не допустил бы такого злодеяния. Это или выдумка, или недоразумение.
Дону Лотарио я послал письмо, в котором сообщил, что он разорен. Не сомневаюсь, у него хватит сил перенести и это испытание. Письмо к де Морсеру прилагаю.
Через несколько недель мы увидимся и побеседуем на европейской земле.
Эдмон Дантес».
* * *
МОНТЕ-КРИСТО — АЛЬБЕРУ ДЕ МОРСЕРУ
«Дорогой Альбер!
Я называю Вас так, ибо намерен предать забвению прошедшие годы и вспомнить времена, когда мы с Вами любили друг друга. Я называю Вас так, ибо не могу называть иначе сына Мерседес!
Когда я был молодым человеком, Ваш отец оклеветал меня и обрек на пожизненное заточение, чтобы завладеть моей невестой. Затем с помощью неблаговидных деяний ему, человеку низкого происхождения, удалось добиться высокого офицерского чина, и он беззастенчиво предал отца моей жены, пашу Янины, туркам, заложив этим предательством основу своего будущего немалого состояния. Все доброе и благородное, что в Вас есть, — все это Вы унаследовали от Вашей матери, от Мерседес!
Когда я приехал в Париж с намерением отомстить моим прежним врагам, когда вновь увидел Мерседес, когда полюбил Вас, я засомневался, вправе ли моя месть настигнуть и Вашего отца. Я долго размышлял об этом. Но даже если бы я и отказался мстить за самого себя, нельзя было простить преступление, совершенное у всех на глазах, — предательскую выдачу туркам отца Гайде. Поэтому я и подготовил ту сцену, которая разыгралась в Палате пэров.
Какие последствия будет иметь это публичное предание позору, меня не интересовало. Ваш отец мог спокойно перенести все происшедшее, мог просто уехать из Парижа. Он же предпочел смерть. Известие о его гибели глубоко потрясло меня. Но разве Вы сами отказались бы покарать преступника только из боязни последствий?
Тогда Вы вызвали меня на дуэль. Ваша мать сознавала, что одному из нас предстоит умереть. Некогда так страстно любя меня — да благословит ее за это Бог до конца ее дней! — она раскрыла Вам глаза на причины, побудившие меня к такому поступку. Вы молча согласились с их справедливостью, отказавшись от поединка.
Так каковы же последствия свершившегося? Вы не станете отрицать, Альбер, что смерть отца наставила Вас на истинный путь. Кем Вы были прежде, в Париже? Одним из тех бездельников, которые проводят всю жизнь в праздности и в конце концов умирают, не оставив после себя никаких добрых дел. Смерть отца раздула ту искру силы и энергии, которая долгое время тлела внутри Вас. Вы отказались от всего, что оставил Вам отец, отказались даже от собственного имени и сделались свободным, самостоятельным, деятельным человеком. Вы стали полезным членом человеческого общества. Из безвольного существа Вы превратились в созидателя собственной судьбы. Вы отвергли поддержку, которую я собирался предложить Вам, и за это я благодарен Вам. Такое доказательство собственной энергии только возвысило Вас в моих глазах.
Вы направились в Африку, а я — я искал уединения. Освободив меня из заточения, Бог сделал меня орудием своей мести, но, может быть, я зашел дальше, чем следовало, может быть, на мне лежало бремя ответственности за судьбы, какие я сломал, сам того не желая. Я дал себе клятву вознаградить все человечество за свои прегрешения перед некоторыми людьми, и в том, что Провидение послало мне новые, несметные богатства, я усмотрел знак того, что Бог милостив ко мне и благословляет мои планы. Добившись справедливости для себя, я пытаюсь теперь добиться ее для всех людей.
Мир стоит на пороге жестоких потрясений. Религия, культура, нравственность — все это может погибнуть, если не найдется сил, способных устоять в этом всеобщем хаосе. Вот почему я вместе с несколькими мудрыми и влиятельными друзьями решил заранее приобрести единомышленников, готовых, когда потребуется, выступить на защиту благого дела. Нужно укреплять религию, веру в божественное Провидение и торжество истины. Мы стремились отыскать людей, которые при любых обстоятельствах и во всех слоях общества могли бы стать оплотом справедливости. Мы всемерно поддерживали своих избранников, поднимали их престиж в глазах окружающих, наделяли земными благами, делали их влиятельными персонами. Подобным образом нам удалось найти в Европе и Америке тысячи заслуживающих доверия людей, которые в условиях всеобщего падения нравов будут способствовать созданию некой новой церкви — церкви веры и праведности, — неважно, в каких формах.
Что касается Африки, у меня не было почти никаких путей для активного вмешательства в ее дела. В то же время меня никогда не покидала мысль вселить в души этих несчастных негров, таких обиженных Богом и людьми, веру в лучшее будущее. И тут я узнаю, что Вы, Альбер, почти чудом оказались в тех краях и заняли там положение, какого, пожалуй, не добиться никому другому! Это известие сделало меня безмерно счастливым. Бог призвал Вас свершить важную миссию! Не отказывайтесь от нее!
И теперь я готов помочь Вам в исполнении Вашей миссии не только советом, но и делом, — я предлагаю Вам денежную помощь. Не отвергайте ее — она довольно значительна и предназначена не лично Вам, но осуществлению одной из самых сокровенных моих надежд. Сейчас я богаче, чем когда бы то ни было. В моем распоряжении примерно сто пятьдесят миллионов долларов наличными, и я почти окончательно решил пожертвовать все свое состояние, за исключением того немногого, что нужно мне самому, на выполнение своих планов. Из этой суммы я дам Вам столько, сколько потребуется. Не пренебрегайте моим предложением, Альбер, умоляю Вас! Не думайте, что я собираюсь посягнуть на Вашу независимость. Если Вы отвергнете мою помощь, Вам придется обращаться за поддержкой к другим. Полностью свободным и независимым Вам не стать никогда.
Через несколько недель я отправляюсь в Европу. Я еще не оставил надежды вновь увидеть Мерседес.
Итак, давайте будем братьями и объединим наши усилия для совместных действий! Свой ответ адресуйте, пожалуйста, аббату Лагиде или герцогу***.
Эдмон Дантес».
IX. ГРАФ РОСКОВИЧ
В один из дней, которые в Новом Орлеане называют прекрасными — европейцу они показались бы невыносимо жаркими и душными, — по дамбе, защищающей город от,| вод Миссисипи, прохаживался неизвестный господин. В гавани кипела жизнь, присущая любому портовому городу. На якоре стояли крупные и мелкие суда под флагами разных стран, повсюду слонялись матросы, в толпе сновали торговцы, предлагая фрукты и прочий незамысловатый товар.
Хотя в толчее, которую преодолевал неизвестный господин, попадались самые разнообразные и чрезвычайно колоритные фигуры, он неизменно привлекал к себе внимание. В то время как все окружающие были облачены в легчайшие летние наряды, он был одет почти по-зимнему. Внешне он выглядел довольно невзрачно. В его лице отсутствовал даже малейший намек на привлекательность. Впалые щеки заросли бородой, которая, казалось, не знала бритвы, но, несмотря на это, никогда не отрастала больше чем на дюйм. Глубоко сидящие глаза серовато-зеленого оттенка не отличались выразительностью. Волосы, рыжеватые, как и борода, были коротко острижены. На шее болтался больших размеров галстук. Обладатель весьма изящного, несмотря ни на что, костюма был, вероятно, состоятельным человеком и, к тому же, кичился своим богатством.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68