Француз прилагал все усилия, чтобы уяснить себе смысл переговоров, которые тот вел с негром. И действительно кое-что он понял. Фульбе требовал выдачи беглецов, которые являются собственностью их племени, а взамен обещал багирми богатый выкуп овцами и коровами, а также немало денег. В случае отказа он угрожал применить оружие.
— Кто ваш предводитель? — спросил негр, и Альбер отчетливо слышал этот вопрос.
— Али Бен Мохаммед, будущий преемник султана Якоба.
— Передай ему, пусть убирается! — с яростью вскричал неф и угрожающе вытянул руку. — Я не желаю говорить с ним и скорее готов вонзить в его сердце кинжал, чем оказать дружескую услугу. Беглецы останутся у меня. Пусть попробует их забрать!
Эти слова, точный смысл которых Альбер уяснил лишь потом, сопровождались такими откровенно недружелюбными жестами, что парламентер поспешил ретироваться.
Тем временем силы Али Бен Мохаммеда возросли: подошло подкрепление — еще десять всадников, присоединившихся к первой группе. Таким образом, фульбе получили численный перевес над багирми и, вероятно ободренные этим, начали приближаться. Те, у кого были ружья, изготовились к стрельбе, остальные достали луки и стрелы.
Словами и знаками Альбер объяснил негру — предводителю багирми, что разумнее встретить воинов фульбе, расположившись в ближнем кустарнике. Негр оценил дельный совет француза. Багирми быстро отступили на несколько шагов и тоже взялись за оружие. Альбер же был весьма доволен, что может продемонстрировать фульбе свою храбрость. Он искал Али Бен Мохаммеда, которого успел заметить, но тот держался позади своего отряда.
Враги приблизились уже настолько, что их легко могла поразить ружейная пуля. Для стрел, правда, расстояние было еще слишком велико. Молодой француз решил, что самое лучшее — начать схватку самому, и выбрал мишенью воина, который был ближе всех. Раздался выстрел — воин рухнул наземь. Багирми издали ликующий вопль.
Наверное, они подумали, что не стоит пренебрегать таким союзником, как Альбер, и выстрелили из ружей и луков. Впрочем, они промахнулись, и фульбе подошли еще ближе. Альбер дал понять находившемуся рядом с ним воину, чтобы тот заряжал одно ружье, пока сам он будет стрелять из другого. Хитрый африканец быстро смекнул, что от него требуется, и в знак согласия кивнул французу. Теперь Альбер взял на мушку второго фульбе и сразил его. Затем схватился за пистолеты, которые, как он предполагал, били на сто шагов. Он попробовал, и с первого же выстрела ему удалось ранить третьего противника.
Потеря трех человек еще до начала схватки повергла фульбе в замешательство. Они удвоили осторожность, и Альбер с удовлетворением заметил, что Али Бен Мохаммеду приходится всячески подбадривать и воодушевлять своих воинов и это вызывает у него гнев и недовольство. Негр успел зарядить одно ружье, сам Альбер зарядил второе и, не спеша прицелившись, опять поразил двух фульбе.
Рев ликования, издаваемый багирми, сопровождал поражение очередного фульбе. Те сбились в кучу, словно стадо овец. Наверное, каждый из них опасался, что следующий выстрел настигнет его, и испытывал непреодолимое желание очистить поле боя.
Теперь и Али Бен Мохаммед направил свое ружье на Альбера. Целился он довольно хорошо — его пуля пролетела рядом с французом и угодила в ствол дерева. Багирми подняли его на смех, да и в глазах соплеменников этот промах вряд ли добавил уважения к их предводителю.
Тогда Али Бен Мохаммед выхватил из ножен саблю и поскакал во главе своего отряда, воодушевляя колеблющихся. Не задумываясь, Альбер предназначил очередную пулю гордому фульбе. Но тот, разгадав замысел врага, воспользовался моментом, когда его отряд совершал поворот, и опять очутился позади своих воинов. Альбер решил, что самое время напасть на приближающихся врагов. Он сделал знак негру, и тот мгновенно понял, что от него требуется, но жестами попросил Альбера сделать прежде еще несколько выстрелов. Молодой человек внял просьбе и разрядил в воинов фульбе свои ружья и оба двуствольных пистолета. Промахнулся он всего один раз: убитыми и ранеными оказались пятеро врагов. Таким образом силы фульбе и багирми примерно сравнялись, с той, однако, разницей, что фульбе обескураженно отступили, а багирми, напротив, ликовали.
По первому знаку негра багирми с дикими криками бросились на фульбе. Завязалась борьба, в которой смешались копья, луки, стрелы, сабли и щиты. Альбер отступил. Он довольствовался тем, что заряжал свои ружья и временами улыбался Юдифи, дарившей его взглядами, полными восхищения и любви.
Нетрудно было угадать, кому достанется победа.
Багирми были полны уверенности и ликования, у них были свежие лошади, куда более выносливые, нежели лошади противника. Фульбе, напротив, действовали нерешительно, уставшие лошади мешали им продвигаться вперед. Одного за другим они теряли людей и постепенно отходили к реке. Там они предприняли последнюю, но безуспешную попытку оказать сопротивление, но до противоположного берега добрались единицы, среди них и Али Бен Мохаммед, которого багирми некоторое время преследовали, но не догнали.
Багирми снова собрались вместе, и негр — без всякого сомнения, их предводитель — приблизился к Альберу.
— Храбрец! Храбрец! — одобрительно кивая головой, воскликнул он. — Кто ты?
Пользуясь вперемешку арабским и языком фульбе, Альбер поведал ему о своих приключениях, не очень уклоняясь от истины. Он добавил, что ничего так страстно не желает, как вновь увидеть родные края, что будет очень благодарен воинам багирми, если они укажут ему кратчайший путь домой. Негр выслушал его со всем вниманием и спросил, куда ему, собственно, нужно. Альбер ответил, что в Кука.
Услышав это название, багирми пришли в неистовство, принялись потрясать копьями и размахивать саблями, прямо-таки наседая на ошеломленного француза. С невероятным трудом Альберу удалось добиться, чтобы его выслушали. Он растолковал багирми, что вовсе не знает Кука, не ведает, где он находится, и не понимает, чем вызвал у них такой гнев. С не меньшим трудом ему удалось выяснить, что Багирми находится в состоянии войны с султаном государства Борну, столицей которого является Кука.
Таким образом, надежда быстро добраться до Кука — города, откуда отправляются караваны, — вновь не оправдалась, по крайней мере в ближайшее время. Но поскольку государство Багирми простирается, как слышал Альбер, далеко на восток, он рассчитывал и отсюда добраться до какого-нибудь города, связанного с цивилизованным миром. Ему казалось, что багирми настроены к нему довольно дружелюбно, поэтому он без колебаний присоединился к ним. Они в свою очередь тоже сочли его намерение естественным, и, когда багирми отправились в путь, он уже скакал посередине их маленького отряда, рядом с предводителем.
XI. МУЛЕЙ
— Слушай, народ Багирми, слушайте, правоверные, слушайте, жители Массенья!
Та— ра-та-та! Бум! Бум! Та-ра-та-та! Бум! Бум!
— Миллион курди, миллион курди, слушайте все, миллион курди предлагает султан, повелитель правоверных, наш всемилостивейший господин, — миллион курди обещает он тому, кто вернет ему сына, которого похитили проклятые буддама! Слушайте повеление султана и верните ему сына, которого похитили проклятые буддама! Верните султану его сына, верните стране счастье и радость! Миллион курди! Миллион курди!
Услышав эти странные призывы, прерываемые звуками старой трубы и зловещим рокотом барабана, Юдифь и Альбер едва подавили улыбку, когда, встреченные этим шумом, добрались до большой рыночной площади Массенья, главного города государства Багирми, жители которого были приверженцами ислама.
— Что означает этот переполох? — спросил Альбер негра, который по-прежнему ехал рядом с ним.
— Еще не знаю, — ответил тот. — Вероятно, пока меня не было, здесь что-то случилось. Если я не ослышался, похитили сына султана. Поедем со мной во дворец, чужеземец, там все узнаем.
Альбер последовал за своим провожатым, от которого на протяжении пяти дней пути не отставал ни на шаг.
Перед ними тотчас распахнулись ворота дворца, представлявшего собой большой, но в общем невзрачный прямоугольник. Челядь встречала их повсюду со смешанными чувствами радости и печали. Казалось, все охвачены величайшим смятением.
Прежде чем войти во дворец, негр отвел Альберу отдельный домик, который также находился на обнесенной стеной дворцовой территории. Домик оказался светлым, просторным и приветливым. Правда, он был пуст, если не считать циновок и низких скамей у стен в каждой комнате. Там находилось также несколько кувшинов — видимо, для воды.
Тем не менее Альбер, получив такой кров, был очень доволен. Долгая скачка измотала даже его. А как же, наверное, утомлена Юдифь, хотя на ее лице нет и следа усталости! Первым делом молодой человек привел в порядок комнату своей спутницы, украсив ее тем немногим, что удалось спасти после буйства самума. Брезентовые полотнища он использовал вместо гардин на окнах, чепраки с лошадей — вместо ковров.
Едва он, закончив эти первые попытки обжить новое жилище, покинул Юдифь и растянулся на циновке в собственной комнате, как явился негр, которого, как слышал Альбер, называли Мулей.
— Ты должен немедленно пойти со мной к султану, чужеземец! — воскликнул он, обращаясь к Альберу.
— Как, уже? — недовольно ответил тот, как всякий человек, которого беспокоят в первые же минуты долгожданного отдыха. — Что случилось? Зачем я султану?
— Он требует, чтобы ты вернул ему сына! — ответил Мулей. — Пока я отсутствовал, молодой сын султана предпринял небольшое путешествие вверх по реке Шари к озеру Чад. Теперь ты знаешь, что мы находимся в состоянии войны с султаном государства Борну, и султан просил народ буддама стать его союзником.
— Что это за народ — буддама? — не в силах скрыть досаду, спросил Альбер.
— Буддама — язычники, проклятые Богом язычники! — ответил Мулей. — Они живут на островах озера Чад и нередко враждуют с султаном Борну. Но теперь, как я сказал, они помирились, чтобы бороться против нас. Наверное, буддама стало известно, что сын султана отправился в плавание, они напали на путешественников и похитили его. Весть об этом дошла сюда вчера вечером. Султан вне себя от горя и ярости — ведь это его единственный сын.
— Почему бы ему не собрать своих воинов, не напасть на буддама и не вернуть сына?
— Ты говоришь глупости! — отрезал Мулей, впрочем весьма дружелюбно настроенный по отношению к Альберу. — Буддама обитают на островах, а у нас нет лодок. И султан Борну помешал бы нам добраться до озера Чад. Сына султана можно вызволить только хитростью!
— Пусть так! Но какое мне до всего этого дело? — нетерпеливо спросил Альбер.
— Так слушай же! Здесь у нас, как уверяют жрецы, существует древнее предсказание, что однажды сын султана будет похищен могущественными врагами, но его освободит храбрый и мудрый чужеземец. Поэтому твое прибытие именно в эту минуту султан считает волей Аллаха, а тебя — тем самым чужеземцем, которому суждено освободить его сына.
— Понимаю! — вскричал Альбер, вне себя от раздражения и нетерпения. — Не успел я избавиться от ужасов пустыни и уйти от преследования Али Бен Мохаммеда, как здесь мне уготовано новое испытание! Ну как, как мне спасти сына султана?
— Этого я не знаю, — ответил Мулей. — Скажу тебе только одно: если ты откажешься, султан непременно велит тебя казнить! Но сейчас он желает немедленно видеть тебя! Следуй за мной, все остальное узнаешь сам!
Альбер понял, что ему не остается ничего другого, как повиноваться. Мимоходом он сказал Юдифи, что идет к султану, и отправился вслед за негром. Он заметил, что перед его домом уже выставлена охрана из пяти воинов. Прислуга дворца таращилась на него с нескрываемым любопытством — слух о пророчестве уже, видимо, распространился.
В просторном зале в окружении жрецов и сановников, подобно восточному владыке, восседал на троне султан Багирми, облаченный в праздничные одежды.
Альбер счел за благо не демонстрировать чрезмерную покорность. Он остановился посредине зала, скрестил руки на груди и поклонился.
Султан, однако, поднялся с трона, приблизился к Альберу и обнял его. Это был статный и даже красивый человек, но, судя по лицу, жестокий властитель.
— Добро пожаловать, чужеземец! — приветствовал он молодого человека. — Тебя посылает нам сам Аллах! Добро пожаловать!
Затем он усадил Альбера рядом с троном и начал долгий, обстоятельный рассказ, из которого француз очень скоро уяснил, что Мулей поведал ему чистую правду. Один из жрецов, говорил султан, огласил прорицание, недвусмысленно гласившее, что в результате предательства у могущественного султана Багирми похитят единственного сына, но смелый чужестранец вернет ему наследника. Нет никаких сомнений, что этим чужеземцем может быть только Альбер, и султан с решительностью, не допускающей возражений, потребовал, чтобы Альбер немедленно начал готовиться к походу в страну буддама для освобождения наследника престола.
— По совету нашего верного слуги Мулея мы предоставляем твоей собственной мудрости, чужеземец, — закончил свой рассказ султан, — отыскать средство вернуть Нам Нашего горячо любимого сына. Мы надеемся, что это случится скоро. Тебя наградят щедрее, чем объявлял народу глашатай. Мы добавляем к миллиону курди еще миллион и обещаем тебе, что ты будешь сидеть рядом с Нами на троне и вместе с Нами повелевать правоверными. Твоим наследникам Мы пожалуем самую красивую провинцию Нашего государства. Ступай же в ожидании столь щедрой награды и исполни предсказание! Да будет милостив к тебе Аллах!
Альбер почтительно наклонил голову и в сопровождении Мулея вернулся домой. Негр обещал французу скоро опять навестить его. Таким образом, у Альбера оставалось время, чтобы подготовить Юдифь к тем опасностям, которые снова грозили ему, а значит, и ей.
Юдифь и в самом деле была несказанно удручена, когда узнала, какое опасное предприятие предстоит ее возлюбленному, и Альбер не находил слов утешения.
Этот взволнованный разговор был прерван приходом Мулея, и Альбер удалился с негром в свою комнату. Успокаивая Юдифь, Альбер показал ей миниатюрный медальон с портретом своей матери, который носил на груди под бурнусом. На этот раз от волнения он забыл спрятать драгоценную реликвию.
— Что это у тебя за красивая блестящая вещица? — поинтересовался Мулей, заметив медальон. — Не из тех ли, что носят чужеземцы, чтобы знать время?
— Нет, нет! — ответил Альбер, и вправду опасаясь, что негр изъявит желание завладеть медальоном. — Там, внутри, портрет моей матери, которую я очень люблю!
— Покажи его мне, чужеземец! — попросил негр, и Альберу ничего не оставалось, как открыть медальон.
Мулей рассматривал портрет долго, очень долго. На лице его отразилось волнение, что удивило Альбера. Наконец он возвратил медальон владельцу.
— Господин де Морсер! — произнес он на сносном французском языке со слезами на глазах. — Аллаху было угодно свести нас там, где я никак не ожидал встретить вас!
Если бы среди ясного неба внезапно сверкнула молния или свершилось какое-нибудь чудо, это не так бы поразило и напугало молодого француза, как обращение к нему на языке его родины, как произнесение его подлинного имени! Он уставился на негра — ему казалось, он грезит! Должно быть, он и в самом деле грезил — ничего другого быть не могло.
— Господин Альбер, — заметил негр с грустью, — неужели вы не узнаете старого Ахмета?
Он опустился на колени и, схватив руку Альбера, покрывал ее поцелуями, заливаясь слезами.
— Ахмет! Ахмет! Боже мой, что со мной! Что я слышу? — вскричал Альбер, не помня себя от изумления. — Ахмет? Наш старый слуга? Лакей моего отца?
— Да, молодой господин, это я, я Ахмет, лакей господина генерала!
Француз был потрясен. По его телу пробежал трепет. Здесь, в Центральной Африке, в стране, где все было ему чуждо и враждебно, он встретил любящее сердце, встретил верного друга! Слезы навернулись ему на глаза. Он поднял негра, крепко прижал его к груди и расцеловал.
Вряд ли можно было представить себе более неожиданную встречу! Когда отец Альбера, генерал де Морсер, находился в Турции, когда он, совершив предательство, помог свергнуть пашу Янины, — предательство, разоблачив которое граф Монте-Кристо впоследствии вынудил генерала покончить жизнь самоубийством, — он получил в награду от турецкого правительства вместе с прочими дарами несколько негров-невольников. Он оставил себе лишь одного из них — Ахмета и взял его с собой в Париж, определив лакеем в своем доме. Генерал не особенно беспокоился об Ахмете, но Мерседес была к нему очень добра, и ребенком Альбер любил с ним играть. Тем не менее негр не переставал тосковать по родине. В доме генерала без него было нетрудно обойтись, поэтому он без труда получил разрешение покинуть Париж, и вскоре о нем забыли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
— Кто ваш предводитель? — спросил негр, и Альбер отчетливо слышал этот вопрос.
— Али Бен Мохаммед, будущий преемник султана Якоба.
— Передай ему, пусть убирается! — с яростью вскричал неф и угрожающе вытянул руку. — Я не желаю говорить с ним и скорее готов вонзить в его сердце кинжал, чем оказать дружескую услугу. Беглецы останутся у меня. Пусть попробует их забрать!
Эти слова, точный смысл которых Альбер уяснил лишь потом, сопровождались такими откровенно недружелюбными жестами, что парламентер поспешил ретироваться.
Тем временем силы Али Бен Мохаммеда возросли: подошло подкрепление — еще десять всадников, присоединившихся к первой группе. Таким образом, фульбе получили численный перевес над багирми и, вероятно ободренные этим, начали приближаться. Те, у кого были ружья, изготовились к стрельбе, остальные достали луки и стрелы.
Словами и знаками Альбер объяснил негру — предводителю багирми, что разумнее встретить воинов фульбе, расположившись в ближнем кустарнике. Негр оценил дельный совет француза. Багирми быстро отступили на несколько шагов и тоже взялись за оружие. Альбер же был весьма доволен, что может продемонстрировать фульбе свою храбрость. Он искал Али Бен Мохаммеда, которого успел заметить, но тот держался позади своего отряда.
Враги приблизились уже настолько, что их легко могла поразить ружейная пуля. Для стрел, правда, расстояние было еще слишком велико. Молодой француз решил, что самое лучшее — начать схватку самому, и выбрал мишенью воина, который был ближе всех. Раздался выстрел — воин рухнул наземь. Багирми издали ликующий вопль.
Наверное, они подумали, что не стоит пренебрегать таким союзником, как Альбер, и выстрелили из ружей и луков. Впрочем, они промахнулись, и фульбе подошли еще ближе. Альбер дал понять находившемуся рядом с ним воину, чтобы тот заряжал одно ружье, пока сам он будет стрелять из другого. Хитрый африканец быстро смекнул, что от него требуется, и в знак согласия кивнул французу. Теперь Альбер взял на мушку второго фульбе и сразил его. Затем схватился за пистолеты, которые, как он предполагал, били на сто шагов. Он попробовал, и с первого же выстрела ему удалось ранить третьего противника.
Потеря трех человек еще до начала схватки повергла фульбе в замешательство. Они удвоили осторожность, и Альбер с удовлетворением заметил, что Али Бен Мохаммеду приходится всячески подбадривать и воодушевлять своих воинов и это вызывает у него гнев и недовольство. Негр успел зарядить одно ружье, сам Альбер зарядил второе и, не спеша прицелившись, опять поразил двух фульбе.
Рев ликования, издаваемый багирми, сопровождал поражение очередного фульбе. Те сбились в кучу, словно стадо овец. Наверное, каждый из них опасался, что следующий выстрел настигнет его, и испытывал непреодолимое желание очистить поле боя.
Теперь и Али Бен Мохаммед направил свое ружье на Альбера. Целился он довольно хорошо — его пуля пролетела рядом с французом и угодила в ствол дерева. Багирми подняли его на смех, да и в глазах соплеменников этот промах вряд ли добавил уважения к их предводителю.
Тогда Али Бен Мохаммед выхватил из ножен саблю и поскакал во главе своего отряда, воодушевляя колеблющихся. Не задумываясь, Альбер предназначил очередную пулю гордому фульбе. Но тот, разгадав замысел врага, воспользовался моментом, когда его отряд совершал поворот, и опять очутился позади своих воинов. Альбер решил, что самое время напасть на приближающихся врагов. Он сделал знак негру, и тот мгновенно понял, что от него требуется, но жестами попросил Альбера сделать прежде еще несколько выстрелов. Молодой человек внял просьбе и разрядил в воинов фульбе свои ружья и оба двуствольных пистолета. Промахнулся он всего один раз: убитыми и ранеными оказались пятеро врагов. Таким образом силы фульбе и багирми примерно сравнялись, с той, однако, разницей, что фульбе обескураженно отступили, а багирми, напротив, ликовали.
По первому знаку негра багирми с дикими криками бросились на фульбе. Завязалась борьба, в которой смешались копья, луки, стрелы, сабли и щиты. Альбер отступил. Он довольствовался тем, что заряжал свои ружья и временами улыбался Юдифи, дарившей его взглядами, полными восхищения и любви.
Нетрудно было угадать, кому достанется победа.
Багирми были полны уверенности и ликования, у них были свежие лошади, куда более выносливые, нежели лошади противника. Фульбе, напротив, действовали нерешительно, уставшие лошади мешали им продвигаться вперед. Одного за другим они теряли людей и постепенно отходили к реке. Там они предприняли последнюю, но безуспешную попытку оказать сопротивление, но до противоположного берега добрались единицы, среди них и Али Бен Мохаммед, которого багирми некоторое время преследовали, но не догнали.
Багирми снова собрались вместе, и негр — без всякого сомнения, их предводитель — приблизился к Альберу.
— Храбрец! Храбрец! — одобрительно кивая головой, воскликнул он. — Кто ты?
Пользуясь вперемешку арабским и языком фульбе, Альбер поведал ему о своих приключениях, не очень уклоняясь от истины. Он добавил, что ничего так страстно не желает, как вновь увидеть родные края, что будет очень благодарен воинам багирми, если они укажут ему кратчайший путь домой. Негр выслушал его со всем вниманием и спросил, куда ему, собственно, нужно. Альбер ответил, что в Кука.
Услышав это название, багирми пришли в неистовство, принялись потрясать копьями и размахивать саблями, прямо-таки наседая на ошеломленного француза. С невероятным трудом Альберу удалось добиться, чтобы его выслушали. Он растолковал багирми, что вовсе не знает Кука, не ведает, где он находится, и не понимает, чем вызвал у них такой гнев. С не меньшим трудом ему удалось выяснить, что Багирми находится в состоянии войны с султаном государства Борну, столицей которого является Кука.
Таким образом, надежда быстро добраться до Кука — города, откуда отправляются караваны, — вновь не оправдалась, по крайней мере в ближайшее время. Но поскольку государство Багирми простирается, как слышал Альбер, далеко на восток, он рассчитывал и отсюда добраться до какого-нибудь города, связанного с цивилизованным миром. Ему казалось, что багирми настроены к нему довольно дружелюбно, поэтому он без колебаний присоединился к ним. Они в свою очередь тоже сочли его намерение естественным, и, когда багирми отправились в путь, он уже скакал посередине их маленького отряда, рядом с предводителем.
XI. МУЛЕЙ
— Слушай, народ Багирми, слушайте, правоверные, слушайте, жители Массенья!
Та— ра-та-та! Бум! Бум! Та-ра-та-та! Бум! Бум!
— Миллион курди, миллион курди, слушайте все, миллион курди предлагает султан, повелитель правоверных, наш всемилостивейший господин, — миллион курди обещает он тому, кто вернет ему сына, которого похитили проклятые буддама! Слушайте повеление султана и верните ему сына, которого похитили проклятые буддама! Верните султану его сына, верните стране счастье и радость! Миллион курди! Миллион курди!
Услышав эти странные призывы, прерываемые звуками старой трубы и зловещим рокотом барабана, Юдифь и Альбер едва подавили улыбку, когда, встреченные этим шумом, добрались до большой рыночной площади Массенья, главного города государства Багирми, жители которого были приверженцами ислама.
— Что означает этот переполох? — спросил Альбер негра, который по-прежнему ехал рядом с ним.
— Еще не знаю, — ответил тот. — Вероятно, пока меня не было, здесь что-то случилось. Если я не ослышался, похитили сына султана. Поедем со мной во дворец, чужеземец, там все узнаем.
Альбер последовал за своим провожатым, от которого на протяжении пяти дней пути не отставал ни на шаг.
Перед ними тотчас распахнулись ворота дворца, представлявшего собой большой, но в общем невзрачный прямоугольник. Челядь встречала их повсюду со смешанными чувствами радости и печали. Казалось, все охвачены величайшим смятением.
Прежде чем войти во дворец, негр отвел Альберу отдельный домик, который также находился на обнесенной стеной дворцовой территории. Домик оказался светлым, просторным и приветливым. Правда, он был пуст, если не считать циновок и низких скамей у стен в каждой комнате. Там находилось также несколько кувшинов — видимо, для воды.
Тем не менее Альбер, получив такой кров, был очень доволен. Долгая скачка измотала даже его. А как же, наверное, утомлена Юдифь, хотя на ее лице нет и следа усталости! Первым делом молодой человек привел в порядок комнату своей спутницы, украсив ее тем немногим, что удалось спасти после буйства самума. Брезентовые полотнища он использовал вместо гардин на окнах, чепраки с лошадей — вместо ковров.
Едва он, закончив эти первые попытки обжить новое жилище, покинул Юдифь и растянулся на циновке в собственной комнате, как явился негр, которого, как слышал Альбер, называли Мулей.
— Ты должен немедленно пойти со мной к султану, чужеземец! — воскликнул он, обращаясь к Альберу.
— Как, уже? — недовольно ответил тот, как всякий человек, которого беспокоят в первые же минуты долгожданного отдыха. — Что случилось? Зачем я султану?
— Он требует, чтобы ты вернул ему сына! — ответил Мулей. — Пока я отсутствовал, молодой сын султана предпринял небольшое путешествие вверх по реке Шари к озеру Чад. Теперь ты знаешь, что мы находимся в состоянии войны с султаном государства Борну, и султан просил народ буддама стать его союзником.
— Что это за народ — буддама? — не в силах скрыть досаду, спросил Альбер.
— Буддама — язычники, проклятые Богом язычники! — ответил Мулей. — Они живут на островах озера Чад и нередко враждуют с султаном Борну. Но теперь, как я сказал, они помирились, чтобы бороться против нас. Наверное, буддама стало известно, что сын султана отправился в плавание, они напали на путешественников и похитили его. Весть об этом дошла сюда вчера вечером. Султан вне себя от горя и ярости — ведь это его единственный сын.
— Почему бы ему не собрать своих воинов, не напасть на буддама и не вернуть сына?
— Ты говоришь глупости! — отрезал Мулей, впрочем весьма дружелюбно настроенный по отношению к Альберу. — Буддама обитают на островах, а у нас нет лодок. И султан Борну помешал бы нам добраться до озера Чад. Сына султана можно вызволить только хитростью!
— Пусть так! Но какое мне до всего этого дело? — нетерпеливо спросил Альбер.
— Так слушай же! Здесь у нас, как уверяют жрецы, существует древнее предсказание, что однажды сын султана будет похищен могущественными врагами, но его освободит храбрый и мудрый чужеземец. Поэтому твое прибытие именно в эту минуту султан считает волей Аллаха, а тебя — тем самым чужеземцем, которому суждено освободить его сына.
— Понимаю! — вскричал Альбер, вне себя от раздражения и нетерпения. — Не успел я избавиться от ужасов пустыни и уйти от преследования Али Бен Мохаммеда, как здесь мне уготовано новое испытание! Ну как, как мне спасти сына султана?
— Этого я не знаю, — ответил Мулей. — Скажу тебе только одно: если ты откажешься, султан непременно велит тебя казнить! Но сейчас он желает немедленно видеть тебя! Следуй за мной, все остальное узнаешь сам!
Альбер понял, что ему не остается ничего другого, как повиноваться. Мимоходом он сказал Юдифи, что идет к султану, и отправился вслед за негром. Он заметил, что перед его домом уже выставлена охрана из пяти воинов. Прислуга дворца таращилась на него с нескрываемым любопытством — слух о пророчестве уже, видимо, распространился.
В просторном зале в окружении жрецов и сановников, подобно восточному владыке, восседал на троне султан Багирми, облаченный в праздничные одежды.
Альбер счел за благо не демонстрировать чрезмерную покорность. Он остановился посредине зала, скрестил руки на груди и поклонился.
Султан, однако, поднялся с трона, приблизился к Альберу и обнял его. Это был статный и даже красивый человек, но, судя по лицу, жестокий властитель.
— Добро пожаловать, чужеземец! — приветствовал он молодого человека. — Тебя посылает нам сам Аллах! Добро пожаловать!
Затем он усадил Альбера рядом с троном и начал долгий, обстоятельный рассказ, из которого француз очень скоро уяснил, что Мулей поведал ему чистую правду. Один из жрецов, говорил султан, огласил прорицание, недвусмысленно гласившее, что в результате предательства у могущественного султана Багирми похитят единственного сына, но смелый чужестранец вернет ему наследника. Нет никаких сомнений, что этим чужеземцем может быть только Альбер, и султан с решительностью, не допускающей возражений, потребовал, чтобы Альбер немедленно начал готовиться к походу в страну буддама для освобождения наследника престола.
— По совету нашего верного слуги Мулея мы предоставляем твоей собственной мудрости, чужеземец, — закончил свой рассказ султан, — отыскать средство вернуть Нам Нашего горячо любимого сына. Мы надеемся, что это случится скоро. Тебя наградят щедрее, чем объявлял народу глашатай. Мы добавляем к миллиону курди еще миллион и обещаем тебе, что ты будешь сидеть рядом с Нами на троне и вместе с Нами повелевать правоверными. Твоим наследникам Мы пожалуем самую красивую провинцию Нашего государства. Ступай же в ожидании столь щедрой награды и исполни предсказание! Да будет милостив к тебе Аллах!
Альбер почтительно наклонил голову и в сопровождении Мулея вернулся домой. Негр обещал французу скоро опять навестить его. Таким образом, у Альбера оставалось время, чтобы подготовить Юдифь к тем опасностям, которые снова грозили ему, а значит, и ей.
Юдифь и в самом деле была несказанно удручена, когда узнала, какое опасное предприятие предстоит ее возлюбленному, и Альбер не находил слов утешения.
Этот взволнованный разговор был прерван приходом Мулея, и Альбер удалился с негром в свою комнату. Успокаивая Юдифь, Альбер показал ей миниатюрный медальон с портретом своей матери, который носил на груди под бурнусом. На этот раз от волнения он забыл спрятать драгоценную реликвию.
— Что это у тебя за красивая блестящая вещица? — поинтересовался Мулей, заметив медальон. — Не из тех ли, что носят чужеземцы, чтобы знать время?
— Нет, нет! — ответил Альбер, и вправду опасаясь, что негр изъявит желание завладеть медальоном. — Там, внутри, портрет моей матери, которую я очень люблю!
— Покажи его мне, чужеземец! — попросил негр, и Альберу ничего не оставалось, как открыть медальон.
Мулей рассматривал портрет долго, очень долго. На лице его отразилось волнение, что удивило Альбера. Наконец он возвратил медальон владельцу.
— Господин де Морсер! — произнес он на сносном французском языке со слезами на глазах. — Аллаху было угодно свести нас там, где я никак не ожидал встретить вас!
Если бы среди ясного неба внезапно сверкнула молния или свершилось какое-нибудь чудо, это не так бы поразило и напугало молодого француза, как обращение к нему на языке его родины, как произнесение его подлинного имени! Он уставился на негра — ему казалось, он грезит! Должно быть, он и в самом деле грезил — ничего другого быть не могло.
— Господин Альбер, — заметил негр с грустью, — неужели вы не узнаете старого Ахмета?
Он опустился на колени и, схватив руку Альбера, покрывал ее поцелуями, заливаясь слезами.
— Ахмет! Ахмет! Боже мой, что со мной! Что я слышу? — вскричал Альбер, не помня себя от изумления. — Ахмет? Наш старый слуга? Лакей моего отца?
— Да, молодой господин, это я, я Ахмет, лакей господина генерала!
Француз был потрясен. По его телу пробежал трепет. Здесь, в Центральной Африке, в стране, где все было ему чуждо и враждебно, он встретил любящее сердце, встретил верного друга! Слезы навернулись ему на глаза. Он поднял негра, крепко прижал его к груди и расцеловал.
Вряд ли можно было представить себе более неожиданную встречу! Когда отец Альбера, генерал де Морсер, находился в Турции, когда он, совершив предательство, помог свергнуть пашу Янины, — предательство, разоблачив которое граф Монте-Кристо впоследствии вынудил генерала покончить жизнь самоубийством, — он получил в награду от турецкого правительства вместе с прочими дарами несколько негров-невольников. Он оставил себе лишь одного из них — Ахмета и взял его с собой в Париж, определив лакеем в своем доме. Генерал не особенно беспокоился об Ахмете, но Мерседес была к нему очень добра, и ребенком Альбер любил с ним играть. Тем не менее негр не переставал тосковать по родине. В доме генерала без него было нетрудно обойтись, поэтому он без труда получил разрешение покинуть Париж, и вскоре о нем забыли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68