Надеюсь, впрочем, что дома его не окажется.
Валентина Моррель».
Дон Лотарио несколько удивился посланию, но раздумывать было некогда. Часы показывали уже одиннадцать, и он быстро оделся. Жил он недалеко от дома госпожи Мор-рель. Дон Лотарио обосновался у Жандармского рынка, а Ратур и госпожа Моррель остановились на Беренштрассе, недалеко от Вильгельмштрассе. Спустя некоторое время молодой человек уже поднимался по лестнице в квартиру госпожи Моррель.
Дверь отворил старый слуга, и, после того как дон Лотарио отрекомендовался, он проводил его в гостиную Валентины.
Молодая женщина, вероятно, с нетерпением ожидала прихода испанца. Когда она встала ему навстречу, на лице ее было заметно волнение.
— Ах, сударь, — воскликнула она, — я все утро раскаиваюсь, что отправила вам это письмо. Мне следовало дождаться другого случая, чтобы передать вам мою просьбу. Но дело сделано, и мне остается только извиниться перед вами.
— Я польщен вашим доверием, сударыня! — сказал дон Лотарио. — Говорите же, прошу вас!
— Доверием! Да, я испытываю к вам именно доверие! — воскликнула госпожа Моррель. — Не знаю, отчего у меня зародилась мысль излить свою душу вам. Может быть, оттого, что вы связаны с графом Монте-Кристо — человеком, которого я уважаю более всего на свете. Впрочем, простите меня, сударь, в любой момент может появиться Ратур. Я должна спешить. Что вы думаете о господине де Ратуре?
Вопрос прозвучал столь серьезно и госпожа Моррель, казалось, с таким напряжением ждала его ответа, что молодой человек поневоле задумался.
— Сударыня, — помедлив, сказал он, — я знаю господина де Ратура лишь со вчерашнего вечера. Так что…
— Это верно, — прервала его Валентина. — Но ведь недаром говорят, первое впечатление — самое правильное.
— Что ж, сударыня, если вы так ставите вопрос, — промолвил молодой испанец, — не скрою, что Ратур не тот, кому можно безоговорочно доверять. Я, во всяком случае, не стал бы это делать.
— О, вы просто читаете мои мысли! Я думаю буквально то же самое! — Госпожа Моррель закрыла лицо руками. — Не знаю почему, но я тоже ему не доверяю. Если бы я могла поговорить о нем с графом Аренбергом!
— Так почему бы вам не сделать этого, сударыня? — удивился дон Лотарио.
— Почему? Он сумел так расположить к себе графа, что у меня не хватает смелости завести подобный разговор! — ответила Валентина. — Да и что я скажу графу? Я испытываю к Ратуру какое-то необъяснимое недоверие. Не могу поверить, что мой муж, мой Макс погиб! — вскричала молодая женщина, залившись слезами. — Голословного утверждения Ратура мне мало!
— У вас есть какие-нибудь основания считать, что ваш супруг жив? — спросил дон Лотарио. — Вчера вечером я слышал рассказ о его смерти. Звучит он правдоподобно.
— Да, правдоподобно! — вскричала Валентина. — И все же я не могу поверить! Обманывает ли меня Ратур, говорит ли не все, что ему известно, — не знаю. Но я не доверяю ему. Сердце подсказывает мне, что Макс жив!
— В таком случае для подозрений у вас должны быть какие-то основания, — заметил молодой человек, которого серьезно заинтересовала эта история. К тому же он вполне допускал предательство Ратура.
— Мне нелегко вам все объяснить, — сказала Валентина. — Однако я попытаюсь. Во-первых, я не верю, что правительство Луи Филиппа настолько жестоко, чтобы тайно казнить человека, почти непричастного к преступлению, в котором его обвиняют. Правда, на политических процессах творятся иногда невероятные вещи, но такого еще не было. Во всяком случае, мужу разрешили бы еще раз повидаться со мной или отправить мне последнее, прощальное письмо.
— Но какой же смысл Ратуру обманывать вас и привозить сюда, в Берлин?
— Возможно, он правительственный агент, — ответила госпожа Моррель. — Не исключено, что правительство намерено использовать это последнее средство, чтобы вынудить мужа назвать имя лица, которое так интересует власти. Ведь ему могли сказать, что он не увидит меня до тех пор, пока не выполнит волю правительства.
— Откровенно говоря, такое предположение кажется мне весьма маловероятным.
— Тогда получается, что Ратур действует в одиночку, — добавила, помедлив, госпожа Моррель. — Какую цель он преследует — не знаю. Может быть, ему было известно положение моего мужа, может быть, он знает, что Макс не в состоянии позаботиться обо мне, а может быть, он задумал… впрочем, об этом я не могу говорить!
— Вы меня удивляете! — прервал покрасневшую Валентину дон Лотарио. — Если так, то Ратур самый обыкновенный преступник! Но ведь у вас должны быть причины для подозрений! Доверьтесь мне! Расскажите все без утайки!
— Это трудно, но я попробую. Первое время Ратур был очень учтив со мной, заботился обо мне, словно настоящий друг моего мужа. Но когда увидел, что моя душевная боль не притупляется, стал вести себя иначе. Это произошло уже здесь, в Берлине. Он перестал быть просто другом, покровителем, заговорил о других вещах. Нет-нет да и вставит в разговор, что перед смертью Макс якобы просил его, Ратура, взять на себя заботу о нашем сыне, а может быть, и стать моим мужем. Прямо он об этом никогда не говорил, но я без труда догадалась, что он имеет в виду. Это вызывало у меня неприязнь и отвращение к нему. Чтобы я стала женой другого? А может быть, Макс вовсе не умер! А если даже его и нет в живых — разве я смогу когда-нибудь полюбить другого? Да и могу ли я думать о ком-то другом, когда еще не сняла траур по погибшему?
— Ратур продолжает вести с вами такие разговоры? — спросил дон Лотарио.
— Что вы! — удивилась госпожа Моррель. — Его поведение вдруг изменилось — он стал со мной едва ли не холоден. О Максе почти не упоминает, а когда я сказала, что хотела бы вернуться в Париж, он и не подумал возражать, хотя прежде находил для этого не одну причину. Такой неожиданный поворот еще больше убедил меня в том, что он выманил меня из Парижа с единственной целью: развязать себе руки в игре со мной, а теперь, убедившись, что у него не остается никаких надежд, не прочь отделаться от меня.
Дон Лотарио не сомневался в правоте молодой женщины. Ему было известно то, о чем Валентина только смутно догадывалась, — что Ратур преступник и обманщик. Он знал даже больше — об отношении Ратура к Терезе. Ратур стал холоден с госпожой Моррель, когда у него появились надежды на благосклонность Терезы.
— Говорить на такую необычную тему действительно нелегко, — заметил молодой человек после паузы. — Но ведь в Париже у вас остались родственники. Разве вы не писали им, разве они не наводили дополнительных справок?
— Именно это и усиливает мои подозрения! — вскричала госпожа Моррель. — Я не получила ни одной весточки ни от Жюли, ни от Эмманюеля. А ведь я послала им три письма!
— И, конечно же, поручили заботу об этой корреспонденции господину де Ратуру?
— Разумеется, — ответила Валентина. — Ратур уверяет, что отослал мои письма и получил ответ лишь от Эмманюеля. Зять якобы не может приехать из-за болезни Жюли. Но самого письма Ратур мне не показывал.
— Все это крайне подозрительно, — задумчиво произнес дон Лотарио. — Впрочем, я склонен думать, что вам не составило бы особого труда отослать письмо в Париж без ведома Ратура.
— Напрасно вы так думаете! — возразила Валентина. — Он с меня глаз не спускает, будто я — его узница. Не разрешает мне выходить одной, все мне приносит, не пускает никого ко мне, — словом, для меня его покровительство равносильно плену. Сейчас единственное время, когда я могла рассчитывать на беседу с вами с глазу на глаз, да и то лишь потому, что в этот час Ратур обычно посещает мадемуазель Терезу и графа. Даже если я и скажу ему, что вы были здесь, в вашем приходе он усмотрит только формальный визит вежливости, и ничего более.
— Значит, Ратур часто бывает у графа? — поинтересовался дон Лотарио.
— С некоторых пор — два раза в день, — уточнила Валентина. — Боюсь, с минуты на минуту он вернется. Так что, дон Лотарио, умоляю вас, напишите моему зятю — вот его адрес, — обрисуйте мое положение и попросите как можно быстрее ответить мне, но только на ваш адрес. Скажите ему, чтобы первым делом он попытался выяснить, действительно ли Макса нет в живых. Я не могу в это поверить. Напишите и аббату Лагиде или прямо вашему лорду Хоупу — уверена, это граф Монте-Кристо, — и сообщите о судьбе моего мужа. Если граф в силах помочь, он непременно поможет.
— Сегодня же исполню ваше желание! — заверил Валентину молодой испанец. — А вы будьте начеку. Я тоже не доверяю Ратуру. И для этого у меня есть свои причины.
— Какие же, скажите мне? — вскричала госпожа Моррель. — Я хочу знать, что он собой представляет.
— Пока я еще не имею права говорить, — ответил дон Лотарио. — Так что не настаивайте. А теперь прощайте!
С этими словами молодой человек покинул квартиру госпожи Моррель. Внизу он столкнулся с Ратуром, который удивленно уставился на него.
— Я намеревался нанести визит госпоже Моррель, — сказал дон Лотарио, заставляя себя улыбнуться. — Но она сказалась больной. Прошу вас засвидетельствовать ей мое почтение.
— Охотно, — ответил Ратур. — Надеюсь, она примет вас в другой раз.
— Вы получили мою записку, господин де Ратур?
— Получил и сердечно вас благодарю! — воскликнулфранцуз. — Я не сомневался, что имею дело с достойнымчеловеком!
VIII. НА ГОРЕ ЖЕЛАНИЙ
Эдмон Дантес и Гайде сидели рядом в кабинете Эдмона. Молодая женщина держала на руках ребенка, которому было, наверное, чуть больше года. В прелестном личике малютки серьезность и строгость отца гармонично сочетались с очарованием матери.
— Гайде, — сказал Дантес своей красавице жене, — я решил покинуть Калифорнию и вернуться в Европу.
— Давай уедем отсюда, Эдмон. Я давно знала, чтотебе не захочется остаться здесь навсегда, — ответила Гайде.
— Дело не в этом, — продолжал Монте-Кристо. — Когда я добирался сюда, когда отыскивал этот укромный уголок земли, я жаждал одиночества, жаждал уединения. Борьба с несправедливостью, которую я вел, осуществление моих замыслов потребовали от меня напряжения всех сил. Я достиг своей цели, добился даже большего, чем ожидал, и тогда мне захотелось побыть наедине с самим собой, оглянуться на прошлое и обдумать планы на будущее. Я не предполагал, что случай сделает меня владельцем таких богатств, каких у меня никогда прежде не было. Эти сокровища изменили мои планы — у меня появилась возможность расширить и пересмотреть их. Теперь в моих руках сосредоточены богатства, каких не имеет, наверное, ни один человек на земле. Здесь, в Калифорнии, я основал колонию, которая будет расти и расцветать даже в мое отсутствие. Никаких дополнительных богатств мне больше не нужно, и я могу покинуть гору Желаний. В Европе обо мне, пожалуй, забыли, и я могу вновь появиться там, не опасаясь, что буду сразу же узнан.
— Так ты опять намерен окунуться в водоворот светской жизни, Эдмон? — спросила Гайде.
— С каким страхом ты это спросила, дорогая! Разве ты против?
— О нет, Эдмон, нет! Но в Париже, помню, ты редко бывал со мной.
— Так вот в чем причина! Ты боишься, что сутолока и хаос, царящие в Европе, отнимут у тебя мужа, — улыбаясь, прервал ее Дантес. — Не бойся! Я не собираюсь возвращаться в Париж, по крайней мере надолго. Я буду все время с тобой. Но там, по ту сторону океана, произошло немало такого, что вынуждает меня находиться поближе к тем, чьи судьбы не безразличны мне.
— Эдмон, я давно уже собираюсь спросить тебя: как ты находишь Вильфора? Ведь ты надеялся, что здесь к нему вернется рассудок, — перебила мужа Гайде.
— Увы, мои надежды не оправдались, — ответил Монте-Кристо. — Может быть, для него даже лучше, что он не в состоянии оглянуться на свое прошлое, которое так ужасно. Я рассчитываю лишь на одно, последнее средство — на то мгновение, когда он вновь увидит Валентину. Это его дочь, и он уверен, что ее тоже нет в живых. Он всегда любил ее. Пожалуй, даже хорошо, если рассудок вернется к нему не раньше, чем он увидит свою Валентину, — осознав, что она жива, несчастный найдет в этом утешение.
— Боже, какая страшная судьба! — воскликнула Гайде. — Знать, что твои родные отравлены твоей женой, испытать невыносимые нравственные муки неизбежного выбора между долгом, предписывающим тебе предъявить ей обвинение, и любовью к ней, затем в один и тот же день обнаружить, что эта женщина покончила с собой, отравив и твоего сына, и что злополучный убийца Бенедетто тоже твой собственный сын! Это ужасно!
— Не напоминай мне об этом, Гайде, прошу тебя! — скорбно сказал Дантес. — Вопреки моему желанию месть моя зашла слишком далеко. Я намеревался лишить Вильфора только его блестящего положения, я хотел, чтобы он вместе с Валентиной и своим законным сыном обосновался вдали от Парижа и зажил тихой, неприметной жизнью. Я не мог даже предположить, что все сложится именно так. Но Бог поможет мне поправить дело и искупить зло, какое я причинил Вильфору, добром, которое я сделаю для других.
— Даже когда ты покинул Европу, злой рок продолжал преследовать участников этой трагедии. Помнишь, аббат писал тебе, что баронесса Данглар погибла от руки того самого Бенедетто?
— Все это так, но я здесь ни при чем. Не моя вина, что французское правосудие упустило преступника, позволило ему целых два года разгуливать на свободе. Да и кому могла прийти мысль, что сын способен убить собственную мать?! В Лондоне его едва не схватили, но он вновь ускользнул, и одному Богу известно, куда ведет его преступная стезя.
— А не задумал ли он отомстить тебе? — озабоченно спросила Гайде.
— Я размышлял об этом. Что ж, причины у него есть. Но я не боюсь его.
— Давай прекратим этот тягостный разговор! Поговорим о более приятных вещах, — предложила Гайде. — Что стало с той француженкой, дочерью де Морсера, которая оказалась у мормонов?
— Ничего определенного о ее будущем сказать пока не могу. Судьба этой девушки зависит от того, как поведет себя человек, за которым она последовала. Но я надеюсь, она будет с ним счастлива. Удивительно, как случай привел ко мне человека, которого я мог бы безуспешно искать не один год. Помнишь, я говорил тебе о неком Вольфраме, что осмелился противиться мне в моем собственном доме. Несмотря на это, он уже при первой встрече запал мне в душу, ибо я распознал в нем решительный характер, силу воли и сильно развитое, хотя и ложно понятое, самолюбие. Я сразу же решил взять его под свое покровительство, а когда услышал, что Амелия его возлюбленная, — понял, что его спасение только в этой любви. Ожидания не обманули меня. Я послал Амелию назад к мормонам. Я предвидел, что Вольфрам неизбежно будет противиться этим людям, а в конце концов вместе с Амелией покинет их. Каждую неделю я получаю известия от Бертуа. Однажды и я побывал там, чтобы собственными глазами увидеть, как живут мормоны и каково положение молодых людей. Я рассказывал тебе и об их побеге с Большого Соленого озера, и о моей встрече с ними. А теперь самое главное. Бертуа написал мне, что Вольфрам, уединившись на острове, просил у него оружие и в благодарность подарил ему кольцо. Я поручил Бертуа, как ты знаешь, сообщать мне обо всем, что касается Вольфрама. Он передал мне и это кольцо, на внутренней поверхности которого выгравировано какое-то имя. По словам Вольфрама, это кольцо — величайшая для него ценность, оно принадлежало его отцу. На кольце мы обнаружили имя Бюхтинг.
— Бюхтинг? И что же означает это имя? — удивилась Гайде.
— Так звали умирающего, сообщившего мне об этой золотой жиле, а Вольфрам, несомненно, его сын! Я уже получил из Парижа и Берлина известия, что сын несчастного Бюхтинга, некий Вольфрам, перебрался из Берлина в Париж, а оттуда с какой-то молодой девушкой отправился в Америку. Теперь я почти уверен, что наш Вольфрам — сын человека, которому я обязан второй — большей — половиной моих богатств.
— Какое странное стечение обстоятельств! — воскликнула Гайде. — Но как бы там ни было, ты должен отдать ему часть этих сокровищ!
— Несомненно! — ответил Монте-Кристо. — Впрочем, Вольфрам еще не подозревает о своем богатстве. По моему мнению, он пока не в состоянии правильно им распорядиться, и поэтому получит его не раньше, чем оно действительно будет ему полезно, — другими словами, когда он станет настолько равнодушным к деньгам, что начнет относиться к своему состоянию всего лишь как средству помочь ближнему.
— Ты считаешь, это время еще не наступило?
— Полагаю, что нет, — ответил Дантес. — Впрочем, можешь убедиться сама. Я уже давно собираюсь посвятить тебя в свои дела. Смотри, в этом ящике стола письма моих друзей и копии моих собственных писем. Прочти те, что покажутся тебе самыми интересными. За некоторыми исключениями, все они написаны по-французски. Тогда, быть может, поймешь, что мои желания и надежды в ту ночь не были чрезмерными. Всего я не достиг, но добился многого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Валентина Моррель».
Дон Лотарио несколько удивился посланию, но раздумывать было некогда. Часы показывали уже одиннадцать, и он быстро оделся. Жил он недалеко от дома госпожи Мор-рель. Дон Лотарио обосновался у Жандармского рынка, а Ратур и госпожа Моррель остановились на Беренштрассе, недалеко от Вильгельмштрассе. Спустя некоторое время молодой человек уже поднимался по лестнице в квартиру госпожи Моррель.
Дверь отворил старый слуга, и, после того как дон Лотарио отрекомендовался, он проводил его в гостиную Валентины.
Молодая женщина, вероятно, с нетерпением ожидала прихода испанца. Когда она встала ему навстречу, на лице ее было заметно волнение.
— Ах, сударь, — воскликнула она, — я все утро раскаиваюсь, что отправила вам это письмо. Мне следовало дождаться другого случая, чтобы передать вам мою просьбу. Но дело сделано, и мне остается только извиниться перед вами.
— Я польщен вашим доверием, сударыня! — сказал дон Лотарио. — Говорите же, прошу вас!
— Доверием! Да, я испытываю к вам именно доверие! — воскликнула госпожа Моррель. — Не знаю, отчего у меня зародилась мысль излить свою душу вам. Может быть, оттого, что вы связаны с графом Монте-Кристо — человеком, которого я уважаю более всего на свете. Впрочем, простите меня, сударь, в любой момент может появиться Ратур. Я должна спешить. Что вы думаете о господине де Ратуре?
Вопрос прозвучал столь серьезно и госпожа Моррель, казалось, с таким напряжением ждала его ответа, что молодой человек поневоле задумался.
— Сударыня, — помедлив, сказал он, — я знаю господина де Ратура лишь со вчерашнего вечера. Так что…
— Это верно, — прервала его Валентина. — Но ведь недаром говорят, первое впечатление — самое правильное.
— Что ж, сударыня, если вы так ставите вопрос, — промолвил молодой испанец, — не скрою, что Ратур не тот, кому можно безоговорочно доверять. Я, во всяком случае, не стал бы это делать.
— О, вы просто читаете мои мысли! Я думаю буквально то же самое! — Госпожа Моррель закрыла лицо руками. — Не знаю почему, но я тоже ему не доверяю. Если бы я могла поговорить о нем с графом Аренбергом!
— Так почему бы вам не сделать этого, сударыня? — удивился дон Лотарио.
— Почему? Он сумел так расположить к себе графа, что у меня не хватает смелости завести подобный разговор! — ответила Валентина. — Да и что я скажу графу? Я испытываю к Ратуру какое-то необъяснимое недоверие. Не могу поверить, что мой муж, мой Макс погиб! — вскричала молодая женщина, залившись слезами. — Голословного утверждения Ратура мне мало!
— У вас есть какие-нибудь основания считать, что ваш супруг жив? — спросил дон Лотарио. — Вчера вечером я слышал рассказ о его смерти. Звучит он правдоподобно.
— Да, правдоподобно! — вскричала Валентина. — И все же я не могу поверить! Обманывает ли меня Ратур, говорит ли не все, что ему известно, — не знаю. Но я не доверяю ему. Сердце подсказывает мне, что Макс жив!
— В таком случае для подозрений у вас должны быть какие-то основания, — заметил молодой человек, которого серьезно заинтересовала эта история. К тому же он вполне допускал предательство Ратура.
— Мне нелегко вам все объяснить, — сказала Валентина. — Однако я попытаюсь. Во-первых, я не верю, что правительство Луи Филиппа настолько жестоко, чтобы тайно казнить человека, почти непричастного к преступлению, в котором его обвиняют. Правда, на политических процессах творятся иногда невероятные вещи, но такого еще не было. Во всяком случае, мужу разрешили бы еще раз повидаться со мной или отправить мне последнее, прощальное письмо.
— Но какой же смысл Ратуру обманывать вас и привозить сюда, в Берлин?
— Возможно, он правительственный агент, — ответила госпожа Моррель. — Не исключено, что правительство намерено использовать это последнее средство, чтобы вынудить мужа назвать имя лица, которое так интересует власти. Ведь ему могли сказать, что он не увидит меня до тех пор, пока не выполнит волю правительства.
— Откровенно говоря, такое предположение кажется мне весьма маловероятным.
— Тогда получается, что Ратур действует в одиночку, — добавила, помедлив, госпожа Моррель. — Какую цель он преследует — не знаю. Может быть, ему было известно положение моего мужа, может быть, он знает, что Макс не в состоянии позаботиться обо мне, а может быть, он задумал… впрочем, об этом я не могу говорить!
— Вы меня удивляете! — прервал покрасневшую Валентину дон Лотарио. — Если так, то Ратур самый обыкновенный преступник! Но ведь у вас должны быть причины для подозрений! Доверьтесь мне! Расскажите все без утайки!
— Это трудно, но я попробую. Первое время Ратур был очень учтив со мной, заботился обо мне, словно настоящий друг моего мужа. Но когда увидел, что моя душевная боль не притупляется, стал вести себя иначе. Это произошло уже здесь, в Берлине. Он перестал быть просто другом, покровителем, заговорил о других вещах. Нет-нет да и вставит в разговор, что перед смертью Макс якобы просил его, Ратура, взять на себя заботу о нашем сыне, а может быть, и стать моим мужем. Прямо он об этом никогда не говорил, но я без труда догадалась, что он имеет в виду. Это вызывало у меня неприязнь и отвращение к нему. Чтобы я стала женой другого? А может быть, Макс вовсе не умер! А если даже его и нет в живых — разве я смогу когда-нибудь полюбить другого? Да и могу ли я думать о ком-то другом, когда еще не сняла траур по погибшему?
— Ратур продолжает вести с вами такие разговоры? — спросил дон Лотарио.
— Что вы! — удивилась госпожа Моррель. — Его поведение вдруг изменилось — он стал со мной едва ли не холоден. О Максе почти не упоминает, а когда я сказала, что хотела бы вернуться в Париж, он и не подумал возражать, хотя прежде находил для этого не одну причину. Такой неожиданный поворот еще больше убедил меня в том, что он выманил меня из Парижа с единственной целью: развязать себе руки в игре со мной, а теперь, убедившись, что у него не остается никаких надежд, не прочь отделаться от меня.
Дон Лотарио не сомневался в правоте молодой женщины. Ему было известно то, о чем Валентина только смутно догадывалась, — что Ратур преступник и обманщик. Он знал даже больше — об отношении Ратура к Терезе. Ратур стал холоден с госпожой Моррель, когда у него появились надежды на благосклонность Терезы.
— Говорить на такую необычную тему действительно нелегко, — заметил молодой человек после паузы. — Но ведь в Париже у вас остались родственники. Разве вы не писали им, разве они не наводили дополнительных справок?
— Именно это и усиливает мои подозрения! — вскричала госпожа Моррель. — Я не получила ни одной весточки ни от Жюли, ни от Эмманюеля. А ведь я послала им три письма!
— И, конечно же, поручили заботу об этой корреспонденции господину де Ратуру?
— Разумеется, — ответила Валентина. — Ратур уверяет, что отослал мои письма и получил ответ лишь от Эмманюеля. Зять якобы не может приехать из-за болезни Жюли. Но самого письма Ратур мне не показывал.
— Все это крайне подозрительно, — задумчиво произнес дон Лотарио. — Впрочем, я склонен думать, что вам не составило бы особого труда отослать письмо в Париж без ведома Ратура.
— Напрасно вы так думаете! — возразила Валентина. — Он с меня глаз не спускает, будто я — его узница. Не разрешает мне выходить одной, все мне приносит, не пускает никого ко мне, — словом, для меня его покровительство равносильно плену. Сейчас единственное время, когда я могла рассчитывать на беседу с вами с глазу на глаз, да и то лишь потому, что в этот час Ратур обычно посещает мадемуазель Терезу и графа. Даже если я и скажу ему, что вы были здесь, в вашем приходе он усмотрит только формальный визит вежливости, и ничего более.
— Значит, Ратур часто бывает у графа? — поинтересовался дон Лотарио.
— С некоторых пор — два раза в день, — уточнила Валентина. — Боюсь, с минуты на минуту он вернется. Так что, дон Лотарио, умоляю вас, напишите моему зятю — вот его адрес, — обрисуйте мое положение и попросите как можно быстрее ответить мне, но только на ваш адрес. Скажите ему, чтобы первым делом он попытался выяснить, действительно ли Макса нет в живых. Я не могу в это поверить. Напишите и аббату Лагиде или прямо вашему лорду Хоупу — уверена, это граф Монте-Кристо, — и сообщите о судьбе моего мужа. Если граф в силах помочь, он непременно поможет.
— Сегодня же исполню ваше желание! — заверил Валентину молодой испанец. — А вы будьте начеку. Я тоже не доверяю Ратуру. И для этого у меня есть свои причины.
— Какие же, скажите мне? — вскричала госпожа Моррель. — Я хочу знать, что он собой представляет.
— Пока я еще не имею права говорить, — ответил дон Лотарио. — Так что не настаивайте. А теперь прощайте!
С этими словами молодой человек покинул квартиру госпожи Моррель. Внизу он столкнулся с Ратуром, который удивленно уставился на него.
— Я намеревался нанести визит госпоже Моррель, — сказал дон Лотарио, заставляя себя улыбнуться. — Но она сказалась больной. Прошу вас засвидетельствовать ей мое почтение.
— Охотно, — ответил Ратур. — Надеюсь, она примет вас в другой раз.
— Вы получили мою записку, господин де Ратур?
— Получил и сердечно вас благодарю! — воскликнулфранцуз. — Я не сомневался, что имею дело с достойнымчеловеком!
VIII. НА ГОРЕ ЖЕЛАНИЙ
Эдмон Дантес и Гайде сидели рядом в кабинете Эдмона. Молодая женщина держала на руках ребенка, которому было, наверное, чуть больше года. В прелестном личике малютки серьезность и строгость отца гармонично сочетались с очарованием матери.
— Гайде, — сказал Дантес своей красавице жене, — я решил покинуть Калифорнию и вернуться в Европу.
— Давай уедем отсюда, Эдмон. Я давно знала, чтотебе не захочется остаться здесь навсегда, — ответила Гайде.
— Дело не в этом, — продолжал Монте-Кристо. — Когда я добирался сюда, когда отыскивал этот укромный уголок земли, я жаждал одиночества, жаждал уединения. Борьба с несправедливостью, которую я вел, осуществление моих замыслов потребовали от меня напряжения всех сил. Я достиг своей цели, добился даже большего, чем ожидал, и тогда мне захотелось побыть наедине с самим собой, оглянуться на прошлое и обдумать планы на будущее. Я не предполагал, что случай сделает меня владельцем таких богатств, каких у меня никогда прежде не было. Эти сокровища изменили мои планы — у меня появилась возможность расширить и пересмотреть их. Теперь в моих руках сосредоточены богатства, каких не имеет, наверное, ни один человек на земле. Здесь, в Калифорнии, я основал колонию, которая будет расти и расцветать даже в мое отсутствие. Никаких дополнительных богатств мне больше не нужно, и я могу покинуть гору Желаний. В Европе обо мне, пожалуй, забыли, и я могу вновь появиться там, не опасаясь, что буду сразу же узнан.
— Так ты опять намерен окунуться в водоворот светской жизни, Эдмон? — спросила Гайде.
— С каким страхом ты это спросила, дорогая! Разве ты против?
— О нет, Эдмон, нет! Но в Париже, помню, ты редко бывал со мной.
— Так вот в чем причина! Ты боишься, что сутолока и хаос, царящие в Европе, отнимут у тебя мужа, — улыбаясь, прервал ее Дантес. — Не бойся! Я не собираюсь возвращаться в Париж, по крайней мере надолго. Я буду все время с тобой. Но там, по ту сторону океана, произошло немало такого, что вынуждает меня находиться поближе к тем, чьи судьбы не безразличны мне.
— Эдмон, я давно уже собираюсь спросить тебя: как ты находишь Вильфора? Ведь ты надеялся, что здесь к нему вернется рассудок, — перебила мужа Гайде.
— Увы, мои надежды не оправдались, — ответил Монте-Кристо. — Может быть, для него даже лучше, что он не в состоянии оглянуться на свое прошлое, которое так ужасно. Я рассчитываю лишь на одно, последнее средство — на то мгновение, когда он вновь увидит Валентину. Это его дочь, и он уверен, что ее тоже нет в живых. Он всегда любил ее. Пожалуй, даже хорошо, если рассудок вернется к нему не раньше, чем он увидит свою Валентину, — осознав, что она жива, несчастный найдет в этом утешение.
— Боже, какая страшная судьба! — воскликнула Гайде. — Знать, что твои родные отравлены твоей женой, испытать невыносимые нравственные муки неизбежного выбора между долгом, предписывающим тебе предъявить ей обвинение, и любовью к ней, затем в один и тот же день обнаружить, что эта женщина покончила с собой, отравив и твоего сына, и что злополучный убийца Бенедетто тоже твой собственный сын! Это ужасно!
— Не напоминай мне об этом, Гайде, прошу тебя! — скорбно сказал Дантес. — Вопреки моему желанию месть моя зашла слишком далеко. Я намеревался лишить Вильфора только его блестящего положения, я хотел, чтобы он вместе с Валентиной и своим законным сыном обосновался вдали от Парижа и зажил тихой, неприметной жизнью. Я не мог даже предположить, что все сложится именно так. Но Бог поможет мне поправить дело и искупить зло, какое я причинил Вильфору, добром, которое я сделаю для других.
— Даже когда ты покинул Европу, злой рок продолжал преследовать участников этой трагедии. Помнишь, аббат писал тебе, что баронесса Данглар погибла от руки того самого Бенедетто?
— Все это так, но я здесь ни при чем. Не моя вина, что французское правосудие упустило преступника, позволило ему целых два года разгуливать на свободе. Да и кому могла прийти мысль, что сын способен убить собственную мать?! В Лондоне его едва не схватили, но он вновь ускользнул, и одному Богу известно, куда ведет его преступная стезя.
— А не задумал ли он отомстить тебе? — озабоченно спросила Гайде.
— Я размышлял об этом. Что ж, причины у него есть. Но я не боюсь его.
— Давай прекратим этот тягостный разговор! Поговорим о более приятных вещах, — предложила Гайде. — Что стало с той француженкой, дочерью де Морсера, которая оказалась у мормонов?
— Ничего определенного о ее будущем сказать пока не могу. Судьба этой девушки зависит от того, как поведет себя человек, за которым она последовала. Но я надеюсь, она будет с ним счастлива. Удивительно, как случай привел ко мне человека, которого я мог бы безуспешно искать не один год. Помнишь, я говорил тебе о неком Вольфраме, что осмелился противиться мне в моем собственном доме. Несмотря на это, он уже при первой встрече запал мне в душу, ибо я распознал в нем решительный характер, силу воли и сильно развитое, хотя и ложно понятое, самолюбие. Я сразу же решил взять его под свое покровительство, а когда услышал, что Амелия его возлюбленная, — понял, что его спасение только в этой любви. Ожидания не обманули меня. Я послал Амелию назад к мормонам. Я предвидел, что Вольфрам неизбежно будет противиться этим людям, а в конце концов вместе с Амелией покинет их. Каждую неделю я получаю известия от Бертуа. Однажды и я побывал там, чтобы собственными глазами увидеть, как живут мормоны и каково положение молодых людей. Я рассказывал тебе и об их побеге с Большого Соленого озера, и о моей встрече с ними. А теперь самое главное. Бертуа написал мне, что Вольфрам, уединившись на острове, просил у него оружие и в благодарность подарил ему кольцо. Я поручил Бертуа, как ты знаешь, сообщать мне обо всем, что касается Вольфрама. Он передал мне и это кольцо, на внутренней поверхности которого выгравировано какое-то имя. По словам Вольфрама, это кольцо — величайшая для него ценность, оно принадлежало его отцу. На кольце мы обнаружили имя Бюхтинг.
— Бюхтинг? И что же означает это имя? — удивилась Гайде.
— Так звали умирающего, сообщившего мне об этой золотой жиле, а Вольфрам, несомненно, его сын! Я уже получил из Парижа и Берлина известия, что сын несчастного Бюхтинга, некий Вольфрам, перебрался из Берлина в Париж, а оттуда с какой-то молодой девушкой отправился в Америку. Теперь я почти уверен, что наш Вольфрам — сын человека, которому я обязан второй — большей — половиной моих богатств.
— Какое странное стечение обстоятельств! — воскликнула Гайде. — Но как бы там ни было, ты должен отдать ему часть этих сокровищ!
— Несомненно! — ответил Монте-Кристо. — Впрочем, Вольфрам еще не подозревает о своем богатстве. По моему мнению, он пока не в состоянии правильно им распорядиться, и поэтому получит его не раньше, чем оно действительно будет ему полезно, — другими словами, когда он станет настолько равнодушным к деньгам, что начнет относиться к своему состоянию всего лишь как средству помочь ближнему.
— Ты считаешь, это время еще не наступило?
— Полагаю, что нет, — ответил Дантес. — Впрочем, можешь убедиться сама. Я уже давно собираюсь посвятить тебя в свои дела. Смотри, в этом ящике стола письма моих друзей и копии моих собственных писем. Прочти те, что покажутся тебе самыми интересными. За некоторыми исключениями, все они написаны по-французски. Тогда, быть может, поймешь, что мои желания и надежды в ту ночь не были чрезмерными. Всего я не достиг, но добился многого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68