Несколько минут весь отряд во главе с Альбером преследовал царя пустыни. У подножия довольно высокой скалы лев наконец остановился. Одним могучим прыжком он достиг вершины и замер в неподвижности, глядя на своих преследователей сверху вниз.
Зверь был действительно великолепный. Как гордо стоял он, недовольно потряхивая гривой и описывая хвостом огромные круги! Как сверкали его глаза, устремленные на кабилов! Был момент, когда у него появилось, видимо, желание бежать, однако потом он гордо выпрямился, подставив врагам голову.
Альбер не ожидал, что лев остановится. Он не удержал лошадь и через мгновение оказался у подножия скалы, примерно шагах в двадцати от льва, почти под ним. На миг он заколебался, стоит ли оставаться в такой опасной близости от животного. Потом решительно поднял ружье. За его спиной уже прогремели несколько выстрелов, но они оказались неудачными.
Столь же неторопливо и спокойно, как Альбер поднимал свое ружье, лев приготовился к прыжку. Оба, человек и зверь, впились друг в друга широко открытыми глазами. Это был ужасный момент. Лошадь дрожала и фыркала. Казалось, она больше, чем седок, сознавала всю опасность единоборства.
Альбер прицелился. Лев приподнялся. Прыжок, выстрел. Альбер ощутил навалившуюся на него огромную тяжесть, почувствовал, что по лицу струится теплая кровь…
— Боже, я пропал! — невольно воскликнул он по-французски и потерял сознание.
Эти несколько слов, произнесенные на языке смертельного врага, решили судьбу молодого человека.
Трудно было представить себе более веские доказательства против Альбера. Слова, которые вырываются у человека в последний, самый опасный, самый решающий момент его жизни, — эти слова исходят из глубины его души! Притворство в подобных случаях невозможно. Лишь француз, Франк, в такой ужасный момент мог взывать к Богу гяуров, а не к Аллаху правоверных!
Когда Альбер снова пришел в себя, он увидел, что окружен угрюмыми кабилами. Он сам не знал, что именно сорвалось с его уст. Он протянул руку, прося о помощи. Но никто не шелохнулся. А между тем положение, в котором он находился, было не из легких.
Передние лапы и голова льва покоились на груди Альбера, когти впились в его тело. Лошадь лежала неподвижно, словно мертвая. А лев и в самом деле был мертв. Вероятно, в момент прыжка пуля Альбера поразила его прямо в сердце; именно кровь животного струилась по лицу молодого человека.
— Вытащите гяура и позаботьтесь о его безопасности! — повелительно произнес командир отряда.
Трое кабилов схватили тушу льва и потащили ее прочь. Теперь, когда Альбер в полной мере ощутил тяжесть огромного зверя, пронизавшая его боль показалась ему едва ли не более сильной, чем раньше. Но он превозмог ее. Молодого офицера не оставляла в покое мысль о том, что же могло произойти. Ведь он ничего не помнил!
Он почти не обратил внимания, как его подняли и помогли подняться его лошади. Она дрожала и всхрапывала, но, как и Альбер, не получила сколько-нибудь серьезных повреждений. Вскоре молодой человек уже снова сидел в седле. Его белый бурнус был выпачкан кровью, как, вероятно, и его лицо; когда он провел по лбу рукой, то увидел на пальцах кровь.
Никто до сих пор не сказал ему ни слова. Альбер взглянул на убитого льва. Похоже, его хотели оставить нетронутым, словно не собирались захватить с собой даже великолепную шкуру.
Альбер медленно поехал вперед. Рядом с ним не было никого, кабилы держались впереди и за спиной. Альберу стало ясно, что его намеренно избегают.
Так продолжалось около часа. Посоветовавшись с ближайшим окружением, командир повел отряд к находящейся неподалеку пальмовой рощице. Похоже, там собирались разбить лагерь. Видимо, путешествие подходит к концу. Но почему? Альбер понял, что разоблачен, иного объяснения просто нельзя было себе представить.
Неразговорчивые и мрачные, кабилы занимались привычными делами, связанными с разбивкой лагеря. Казалось, даже на них тяжелым бременем навалилось то, что они узнали. Альбер заметил: те, с кем он успел сойтись ближе всего, теперь сторонились его особенно старательно, не удостаивая даже взглядом.
Наконец настало время, когда все случившееся должно было разъясниться: к нему подошел командир кабилов.
— Ну что, приятель, — спросил он холодно, но с некоторой долей иронии, — сколько нам осталось добираться до Ахмед-бея?
— Точно не знаю, — невозмутимо ответил Альбер, — но скоро мы его найдем.
— Ты уверен? — вскричал араб. — Ты осмеливаешься и дальше водить нас за нос, проклятый гяур?!
В глазах кабила Альбер увидел смертельную ненависть.
— Почему это я вдруг стал гяуром? — в свою очередь спросил он. — Проснулись прежние подозрения?
— Ты когда-нибудь слышал, чтобы в минуту опасности правоверный взывал к Богу франков?! — насмешливо спросил командир.
Альберу все стало понятно. Так вот в чем дело! Да, да, у него в ушах вновь зазвучал собственный крик. Он взывал к своему Богу, а не к Аллаху мусульман!
Что же теперь делать? Продолжать лгать? Он мог бы пойти на это. В запасе у него были еще тысячи причин для оправдания, тысячи отговорок. Он скажет, что за время своей жизни среди неверных усвоил гнусную привычку: при необычайных обстоятельствах взывать к Богу на манер франков. Он скажет многое, что вызовет у кабилов новые сомнения.
Но Альбер устал лгать. Он уже пресытился своей ролью. Да и что толку дальше разыгрывать из себя правоверного? Ведь Ахмед-бея ему все равно не найти, мифической цели не достигнуть. Печальная игра закончилась немного раньше, а в сущности, это ничего не меняет.
— Ну что же, — спокойно ответил он, — я франк, гяур, я обманывал вас, а теперь все выяснилось!
С этими словами он отвернулся и бросился наземь. Он устал. Он жаждал покоя.
Командир вернулся к своим. Альбера не интересовало даже то, как была воспринята обманутыми уверенность, которую они сейчас обрели. Ему стало безразлично, как решится его судьба, убить его не могут, так как Бу Маза приказал в любом случае доставить его к себе. А если бы и захотели — пусть попробуют: он намерен дорого продать свою жизнь и погибнуть с оружием в руках.
Альбер поднялся и направился к небольшому озерцу. Оно находилось в рощице и, вероятно, регулярно возникало во время сезона дождей, чтобы к концу лета вновь высохнуть. Он смыл с себя следы крови. Когда наступил вечер, он плотнее закутался в бурнус и улегся спать, совершенно равнодушный ко всему на свете и к собственному будущему.
Ночь была темная, безлунная, звезды тускло мерцали сквозь кроны пальм. Альбер спал спокойно и довольно крепко, хотя временами все же просыпался. Вдруг прямо у себя над ухом он услышал чей-то голос и различил французскую речь. Ему показалось, что он грезит. Он хотел приподнять голову, но нежная рука остановила его.
— Ради Бога, не шевелитесь, вы погубите нас обоих! — прошептал женский голос.
Альбер окончательно проснулся. Рядом с ним, почти касаясь его телом, лежала женщина. Ему почудилось, что он чувствует ее дыхание.
— Боже мой, кто вы? — спросил он тихо. — Кто здесь говорит со мной на моем родном языке?
— Меня зовут Юдифь, я несчастная дочь Эли Баруха Манаса, — ответила незнакомка. — Сегодня, когда вы убили льва, от одного из моих слуг я узнала (моего похитителя в это время поблизости не было), что вы француз. Он сказал мне, что подозрение на вас пало только потому, что вас выдал какой-то еврей. Этим евреем мог быть только мой отец. Я начала расспрашивать подробно и узнала все. С этой минуты мной овладела лишь одна мысль: искупить перед вами свою вину. Любовь ко мне сделала моего отца злодеем. Я обязана все исправить, и потому я здесь.
— Что же вы намерены предпринять? — спросил Альбер, еще не опомнившись от удивления. — И как вам вообще удалось ускользнуть от своего похитителя, обмануть его бдительность и пробраться ко мне?
— Я расскажу вам, но прежде вы должны обещать мне, что согласны бежать, — прошептала прекрасная еврейка.
— Бежать? Почему бы и нет, если представится удобный случай? Обещаю вам.
— Хорошо, тогда слушайте. Как меня похитили и что мне до сих пор приходится терпеть, вас вряд ли заинтересует. К тому же я должна спешить. Короче говоря, до недавнего времени я не видела иного способа спастись, кроме как принять смерть. Я узнала, что кабил собирается к Ахмед-бею, и подумала, что, как только мы к нему доберемся, я пропала. Наконец несколько дней назад у меня неожиданно появилась некоторая надежда. Я заметила, что один из слуг кабила бросает на меня такие взгляды, которые не вызывают никаких сомнений в его намерениях. Мне удалось поговорить с ним наедине, и он признался, что любит меня и решил спасти, если я соглашусь стать его женой. Я испытываю к нему не меньшее отвращение, чем к его господину, однако его предложение приняла. Это казалось мне единственным способом вновь вернуться к отцу, на родину. Вчера мы долго разговаривали с ним тайком и обо всем договорились. Мы собирались вернуться в обжитые места, и оттуда я должна была написать отцу, чтобы он отыскал меня и привез мне денег. Бежать мы условились сегодня ночью, взяв лошадей моего жениха и его господина.
И вот теперь произошел случай, который открыл мне глаза на то, кто вы и в каком незавидном положении оказались из-за предательства моего отца. У меня сразу же созрело решение. Вечером, как мы договорились со слугой, я подмешала в воду, которую имеет обыкновение пить на ночь мой похититель, усыпляющий напиток. Теперь он спит так крепко, как не спал ни разу в жизни. Потом я закуталась в самый длинный и самый плотный плащ и, пользуясь темнотой, проскользнула сюда. Теперь ваше спасение в ваших руках!
— Но я пока не вижу для этого никакой возможности, — прошептал Альбер, с изумлением слушавший рассказ Юдифи.
— О, это совсем просто, — тихо сказала она. — Вы закутываетесь в мой плащ и исчезаете таким же способом, каким попала сюда я. В тысяче шагов от палатки, где мы ночуем, ждет кабил с двумя лошадьми. В темноте он не узнает вас в этом наряде, если вы к тому же немного сгорбитесь. Вы убежите вместе с ним, а утром сами решите, как избавиться от нежеланного попутчика.
— Благодарю вас, мадемуазель! — ответил молодой Француз. — А вы? Что будет с вами?
— Со мной? Я останусь здесь, вместо вас.
— Как вы благородны, как великодушны! — мягко сказал Альбер. Потом немного помолчал. — Будь я вооружен, я мог бы принять ваш план, — продолжал он. — Я разыскал бы кабила и, не долго думая, убил бы его как врага моего отечества. Потом подошли бы вы, и мы убежали бы вместе. Но принять ваш план таким, как вы предложили, я не могу.
— О, не говорите так! — умоляюще прошептала девушка. — Не беспокойтесь обо мне. Вы спасете себя, а со мной ничего дурного не случится, можете быть уверены! Не отказывайтесь от моего предложения!
— Есть, пожалуй, еще одна возможность! — заметил Альбер. — Будь у кабила три лошади или сумей он захватить меня с собой, мы могли бы убежать втроем.
— Нет, нет, я не думаю, чтобы он пошел на это! — прошептала Юдифь. — Прошу, умоляю вас, не теряйте драгоценного времени!
— Один я не побегу, — решительно заявил Альбер. — Совесть не позволит мне так поступить. И все же я благодарен вам, благодарен от всей души!
— Вы отказываете мне! Это жестоко! — вздохнула Юдифь. — Вы пренебрегаете моим советом точно так же, как презираете мой народ!
— Нет, клянусь Богом, нет, — уверял ее Альбер. — Но решение мое твердо, ничто не в силах его поколебать. Без вас я отсюда не уйду.
— Вы лишаете меня последней надежды на то, чтобы изгладить из вашей памяти поступок моего отца! — укоризненно сказала Юдифь.
— О нет, мадемуазель, никто лучше меня не может оценить чувство, которое подсказало вам ваше сердце, но даю вам слово, я прощаю вашего отца ради его дочери. Не настаивайте на своем. Отсюда я не уйду, разве что узнаю и о вашем спасении.
— В таком случае я тоже остаюсь! — почти в полный голос твердо заявила Юдифь.
— Прошу вас, не жертвуйте собой напрасно! — продолжал настаивать Альбер. — Спасайте себя! Позже вы убедитесь, что моя счастливая звезда не покинула меня. Я тоже увижу свое отечество.
— Так вы отказываете мне? — повторила Юдифь.
— Я не в силах пойти на это ни при каких условиях, как бы мне ни было больно! — ответил Альбер.
— Тогда прощайте! — прошептала девушка и быстро растаяла во мраке ночи.
IX. САМУМ
Наверное, ни один отряд никогда не угнетала такая жуткая тишина, какая давила на тот, в котором находился Альбер, в полдень следующего дня. Вряд ли когда-либо оказавшиеся в пустыне люди так напоминали призраков, были так мрачны и молчаливы, как входившие в этот отряд кабилы. Отряд производил теперь поистине зловещее впечатление, рождавшее самые мрачные предчувствия.
Раскаленный воздух дрожит, будто нагретый пламенем свечи, с трудом пропуская даже солнечный свет. Этот свет, обычно ослепительно яркий, был сейчас тусклым и отбрасывал едва заметные тени. Суеверный вообразил бы, что нарушился привычный порядок вещей и бренный мир движется навстречу своему концу.
Такая перемена в погоде наступила не сразу. Еще ночью, когда Юдифь покинула Альбера и он принялся размышлять о своем разговоре с дочерью Манаса, молодой человек ощутил невыносимую духоту. Он приписал это внутреннему жару, охватившему его беспокойству и в конце концов заснул, погрузившись в тяжелые, кошмарные сновидения. Проснувшись наутро, он почувствовал, что те своеобразные изменения в атмосфере, о которых мы упоминали, уже произошли. Альбер едва дышал, одежда прилипала к телу, при малейшем движении пот лил с него градом.
Он слышал, как некоторые из кабилов предлагали остаться в пальмовой рощице и переждать тот природный катаклизм, какой предвещала наступившая духота. Командир был против. Ему якобы по опыту известно, что такого рода явления нередко продолжаются несколько дней, и он вполне уверен, что до наступления бури, если она вообще разразится, можно добраться до большого оазиса, расположенного в северном направлении. Его слово оказалось решающим. Кабилы собрались в путь, и Альбер опять сел в седло.
Взгляд его был устремлен на небольшую группку людей, обыкновенно державшуюся в арьергарде основного отряда, — группку, где находилась Юдифь. Сегодня, как и всегда, Альбер насчитал четырех мужчин и трех женщин. Выходит, Юдифь сдержала слово — отказалась бежать.
Кабилы оставили рощицу далеко позади и очутились на плоской равнине. Куда ни глянь, повсюду тяжелый дрожащий воздух, красноватое небо, бледный диск солнца. Даже всадники впереди были почти неразличимы. Альберу представлялось, что он смотрит на окружающее сквозь толстое цветное стекло. Он предчувствовал, что произойдет нечто ужасное — вероятно, разразится один из тех страшных ураганов, которые губят целые караваны, не одну сотню людей.
Лошади забеспокоились. Воздух сотрясал то какой-то жалобный вопль, то непонятный, вселяющий ужас глухой звук. Прямо перед носом у кабилов, ехавших в середине отряда, вдруг стрелой промчалась антилопа, словно по пятам за ней гнался демон. Стороной, словно тени, пронеслись другие животные. Взметнулась пыль. Зной нарастал с каждым мгновением. Ряды всадников вновь пересекли животные — газели, пантеры, антилопы. Пронесся даже жираф.
— Самум! Самум! — со страхом передавали из уст в уста.
Спустя минуту все пришло в ужасное смятение. Люди бросились к мулам, навьюченным кожаными мешками с водой. Мешки были моментально разрезаны. Каждый смачивал платок в тепловатой жидкости. Все лица были полны ужаса, мертвенно-бледны и мокры от обильного пота. Альбер тоже бросился к мулу и намочил в воде весь бурнус, мгновенно сорвав его с себя.
Внезапно налетел порыв ветра, но прохлады не принес. Казалось, он шел из раскаленной печи. За первым порывом последовал второй, а с ним на отряд обрушилось облако пыли. В воздухе возник неясный гул, с каждой секундой делаясь все сильнее.
— Самум! — снова пронеслось по рядам, и отряд рассеялся.
Вдруг до Альбера долетели приглушенные женские голоса. Их жалобный тон напомнил ему о той, которую он забыл в этом разгуле стихии. Он подумал о красавице еврейке и сразу же почувствовал прилив сил.
— Юдифь! — громко крикнул Альбер по-французски. — Если вы живы, дайте мне знать!
— Я здесь! — услышал он в ответ. — Освободите меня! Кабил не дает мне двинуться с места!
В этой гнетущей обстановке, когда вокруг не было ничего, кроме туч раскаленного песка, вселяющей страх полутьмы, рева самума, стонов и жалоб людей и животных, — ничего, кроме предчувствия неминуемой смерти, — Альбер, принуждая к повиновению свою храпящую, дрожащую, поднимающуюся от страха на дыбы лошадь, пробивался вперед, до боли напрягая глаза — их и без того жгло словно огнем, — пытаясь хоть что-то разглядеть, что-то различить в окружающем его мрачном хаосе.
Неожиданно он увидел впереди темную массу, очертаниями напоминающую всадника, и рядом с ним еще одну фигуру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68