Он отошел назад, потом разбежался и прыгнул. Пальцы лишь чуть-чуть не достали до ветки. Он предпринял еще одну попытку. На этот раз ногти согнутых пальцев лишь поскребли по коре дерева. Третья попытка удалась. Царапая ладони о кору, он взобрался на ветку, а оттуда без особого труда, перебрался на другую, на одном уровне с домом. Заглянул в окно. Мэриан наливала какую-то зернистую смесь в небольшую медную жаровню. Он заметил выражение ее лица – холодное, неприступное. Может быть, лучше выждать, пока ее гнев не утихнет? Нет, он зашел так далеко, что теперь нет смысла отступать. И кроме того, если сейчас отступить, потом он ее может не найти.
Он тщательно рассчитал расстояние и перепрыгнул на ветку повыше, на полпути к окну. Ухватился за нее и перекинул ноги в окно. Мэриан, кажется, любит эффектные появления? Это должно ей понравиться.
Он тяжело приземлился. Присел на корточки. Она подняла голову. Застыла. Через некоторое время он выпрямился, огляделся. О, да это совсем не похоже на детский игрушечный домик. Скорее дворец в восточном стиле, площадью в двенадцать футов. Стены побелены, пол покрыт толстым персидским ковром в ярких, сочных тонах. На стене, примыкающей к стволу дерева, книжные полки и шкафчики для провизии, вдоль противоположной стены идет длинная скамья с мягкой обивкой. На ней небрежно разбросаны расшитые подушки. Несколько подушек упало на пол.
Он перевел взгляд на Мэриан. В своем переливающемся сари, с мерцающими волосами, она выглядела так же экзотично, как и окружающая ее обстановка. Прекрасная дикарка… «летящий шаг, …блестящий дикий взор»…
Он заговорил спокойным тоном, словно попросту зашел с визитом:
– Ты рассердилась на моего отца за то, что он сказал? Я тебя не виню. А мне ты поверишь, если я поклянусь, что я не охотник за приданым и совсем не гонюсь за твоим наследством?
Нарочито не обращая на него внимания, она зажгла смесь в жаровне. Поднялось облако терпкого, сладковато пахнущего дыма. Фимиам… Доминику показалось, что его перенесли куда-то далеко-далеко от Англии… или в сказочный сон.
Он подошел к книжной полке. Наугад взял книгу. Рукописный дневник садовода, написанный кем-то из предков Мэриан.
– Неудивительно, что ты никого сюда не допускаешь. Любой мог бы убедиться, что ты знаешь и понимаешь гораздо больше, чем все думают.
Она подошла к окну, через которое он проник в дом, и закрыла его. Потом задернула тяжелые шторы на всех окнах. В комнате воцарилась интимная атмосфера.
Показалось, будто внешнего мира вообще не существует. Несмотря на небрежный вид, с которым она это проделывала, Доминик не удивился, когда она внезапно рванулась на середину комнаты и резким рывком приподняла небольшой коврик. Под ним оказалась крышка люка, а на ней веревочная лестница, аккуратно сложенная между двумя деревянными перилами, тянувшимися от люка к стене.
Он перехватил ее руку, прежде чем она успела открыть засов. Опустился на колени по другую сторону люка. Заговорил настойчиво:
– Меня ты можешь не бояться, Мэриан. Мой отец и твой дядя действительно задумали нас поженить, но я никогда ничего не сделаю против твоего желания.
Взгляд ее глаз был загадочным, но не сердитым. Слава Богу, подумал Доминик.
– Надеюсь, ты уже успела меня немного узнать. Я не такой, как отец.
Он чувствовал под своей рукой тепло ее руки. И лицо совсем рядом. Он ощущал головокружительный запах роз, исходивший от ее жемчужной кожи. Почувствовал, как участился пульс. Какого черта он погнался за ней? С какой стати решил, что должен ее найти? Если бы грубые слова отца заставили ее отказаться от брака с Кайлом, тем лучше! Но он не мог допустить, чтобы она поверила, будто он, Доминик, заинтересован лишь в ее наследстве.
Черт побери, теперь уже он сам не может отделить себя от брата! Ну и пусть бы она подумала плохо о Кайле. Так нет, он, видите ли, не может вынести, что она станет плохо думать о нем, Доминике… обманщике! Видимо, пришло время объяснить, кто он такой.
Однако очень трудно ясно мыслить, когда она настолько близко. Не сводит своих огромных глаз с его лица. Рука его словно сама по себе двинулась вверх, по ее обнаженной руке, к плечу. Он ощущал ее гладкую шелковистую кожу, в которой пульсировала жизнь.
– Мэриан, – прошептал он.
Губы ее раскрылись. Она наклонилась, поймала его губы. Он притянул ее к себе в пьянящем поцелуе, – возбужденный до последней степени ее близостью, ее ароматом, вкусом ее рта, с такой готовностью раскрывшегося ему навстречу. Вот для чего он ее искал, вот зачем пришел сюда. Он изголодался по ней, он жаждал ее.
Под тонким шелком он ощущал изгибы ее тела, не защищенные корсетом. Рука скользнула под сари, нащупала хрупкие гибкие позвонки. Она вся как бабочка, одновременно и хрупкая, и сильная.
Восставшая плоть рвалась из туго облегающих панталон. Это напомнило ему о том, что он в ответе не только за себя самого, но и за нее тоже. Он отпустил ее, чуть отодвинулся назад. Заговорил срывающимся голосом:
– Этого нельзя делать, Мэриан. Я заявляю, что никогда не причиню тебе вреда, и тут же совершаю такое, что может иметь последствия, выходящие далеко за пределы удовольствий одной ночи.
Он встал, подал ей руку. Она легко поднялась на ноги, не пытаясь скрыть охватившего ее желания. Чувственное влечение, зародившееся с самого начала, словно пульсировало между ними, не отпуская, мощное, непреодолимое. Доминику казалось, будто его разрывают на части. Рациональной, трезвой частью своего существа он сознавал, что это безумие, в то время как кровью, сердцем, мышцами, кожей, всей своей плотью ощущал, что в этой любви и нежности не может быть ничего плохого.
Ароматный дым наполнил помещение, туманя мозг. Что, черт возьми, такое в этом фимиаме? Нет, надо уходить, пока не поздно! Он наклонился к крышке люка, отодвинул засов, потянул за ручку. Крышка не поднималась. Он потянул еще раз. Никакого результата.
Он заметил замочную скважину. Мэриан, вероятно, закрыла люк и на засов, и на ключ, желая надежнее защитить свое уединение. А может быть, она догадалась, что он появится, и решила закрыть ему путь к отступлению? Затуманенный мозг не мог ответить на этот вопрос.
Он поднялся на ноги. Можно ведь уйти тем же путем, что и пришел, – через окно, хотя это рискованно, можно сломать себе шею… У окна стояла Мэриан, преграждая ему путь. Не сводя с него глаз, она медленно расстегнула золотую брошь, скреплявшую сари на плече. Отбросила брошь, взялась за свободный конец сари. Словно загипнотизированный, он стоял неподвижно, глядя, как разматывается шелковая ткань. В мертвой тишине слышалось лишь позвякивание ее сережек и его хриплое дыхание. С каждой секундой все явственнее проглядывало тело. Богиня, выточенная из слоновой кости, более прекрасная, чем может вообразить простой смертный.
Последний слой шелка с чувственным шелестом соскользнул на пол, к ее ногам. Теперь ее окутывали только мерцающие волосы. На теле остались лишь украшения и будоражащие воображение узоры менди. Они обрисовывали грудь, лоно… расширяясь, поднимались к бедрам. Да может ли хоть один мужчина противостоять такой немыслимой красоте, да еще в сочетании с желанием, которого он не мог не видеть в ее глазах! Теперь он не сомневался в том, что она ждала его и подготовилась к этой встрече.
Два шага, и ее обнаженное тело коснулось его. Он попытался было отступить… и утонул в страстном поцелуе.
Сопротивление рухнуло. Он лихорадочно ласкал ее, кровь стучала в висках с такой силой, что он едва почувствовал, как ее руки вцепились в его рубашку, едва заметил, как с него сорвали одежду. Почувствовал лишь, когда обнаженная плоть прижалась к обнаженной плоти. Колени подогнулись, дыхание с трудом вырывалось из груди. С торжествующим смехом она потянула его на пол, покрытый толстым пушистым ковром. Глаза ее затуманились дымкой страсти. «La Belle Dame Sans Merci»… безжалостная красавица, способная похитить мужское сердце да еще вызвать в нем благодарность за это.
Он опустился на пол. Губы его жадно блуждали по ее телу, от нежной шеи до выпуклостей груди. Руки гладили мягкий изгиб живота. Она начала напевать какую-то задумчивую, насыщенную чувствами мелодию, сначала едва слышно – так, что он решил, будто ему показалось, – потом, по мере того как его ласки становились все более откровенными, звук все усиливался, пока он не почувствовал, как вибрирует ее грудь.
Этот звук наконец прорвался в его затуманенный страстью мозг, напомнив о чем-то еще более существенном, чем накал желания. Он поднял голову.
– Скажи мне что-нибудь, Мэриан, – проговорил хрипло. – Скажи, что ты понимаешь все значение… того, что мы сейчас делаем.
Подчерненные ресницы взлетели вверх, открыв затуманенные страстью глаза необыкновенного зеленого цвета, однако песня не перешла в слова. Он просунул руку между ее бедер. Они с готовностью раздвинулись. Он стал нежно ласкать влажные, чувствительные, скрытые внутри складки женской плоти. Она содрогнулась. Мелодия затихла. Она ловила ртом воздух.
Ее ничем не сдерживаемой страсти невозможно противостоять. И все же… Доминика будто током пронзило. На него снизошло внезапное прозрение. Если сейчас Мэриан удовлетворит свою страсть, не обнаружив себя, может случиться, что всю оставшуюся жизнь она так и проведет, замкнувшись в своем особом мире, не допуская туда никого. Желание – вот самое мощное оружие, которым он может воспользоваться для того, чтобы вызвать к жизни все возможности этой сложной восхитительной натуры. – Ну пожалуйста, произнеси мое имя. Или хотя бы одно только слово «да».
Она закрыла глаза, отвергая его настойчивую мольбу. Ногти ее вонзились ему в спину.
Он мысленно обозвал себя круглым идиотом, однако хрипло сказал:
– Я не буду продолжать, пока не услышу твой голос. Если ты мне не доверяешь, мы не можем быть вместе.
Ни слова в ответ. Лишь беспокойные, сводящие с ума движения рук.
Он оторвался от нее. С огромным усилием приподнялся на одной руке. С настоящей физической болью смотрел на нее сверху вниз. Такая желанная, такая прекрасная. Мечта его сердца. Притягательная и опасная, как сказочная фея Китса.
– Прости, любовь моя, – еле слышно прошептал он. – Мне очень жаль.
Он начал медленно подниматься. Пока еще есть силы, надо попытаться это сделать.
Глава 25
Ее глаза широко раскрылись. Она не поверила своим ушам. Нет, он не может сейчас остановиться! Она просто сгорит!
Ореол вокруг его головы полыхал пурпурным цветом жаркой страсти, однако он поднялся на ноги. Он действительно собирается ее оставить… Нет, этого она не вынесет. Она не может позволить ему уйти, она должна удержать его, пусть даже ценой утраты своего мирка, защищавшего ее столько лет.
В отчаянии она схватила его за руку.
– Нет! – С помощью пения ей удалось в течение стольких лет сохранить голос. Но губы с трудом произносили слова.
Она заговорила, запинаясь после каждого слова: – Пожалуйста… не… уходи.
В одно мгновение выражение его лица изменилось.
– О Мэриан! Любовь моя!
Он схватил ее в объятия, покрывая жгучими поцелуями. Ласки его доводили ее до безумия. Бедра ее лихорадочно двигались словно сами по себе. Она почувствовала, что больше не выдержит. Все тело сотрясали судороги.
Он крепко прижимал ее к себе. Ей казалось, что она скатывается куда-то… где никогда раньше не бывала. Он проник между ее бедер. Она открыла глаза, упиваясь его лицом, впитывая его в себя. До чего же он хорош! И какой широкоплечий, мускулистый. Тело украшают ее менди. Наконец-то, наконец она нашла свою пару.
Резкие морщинки вокруг его глаз говорили о том, как трудно ему двигаться медленно, неторопливо, не ворваться в нее резкими толчками, подобно взбесившемуся жеребцу. Она изогнула спину, облегчая ему путь, впуская его в себя. Так вот в чем разница между человеком и животными! В этой нежности, еще более мощной и оглушительной, чем страсть…
Он заполнил ее всю. Он словно растянул ее плоть. Неожиданное, даже пугающее ощущение… но и приятное тоже. Вот этой прожигающей, опаляющей близости она и жаждала больше всего. Когда два тела, растворяясь в огне страсти, будто тают, сливаются в одно. И еще – появляется непреодолимая, страстная потребное и, отдать столько же, сколько получил.
Они двигались в бешеном ритме. Мэриан с изумлением почувствовала новый прилив желания. Ренбурн задохнулся, начал мощными движениями входить в нее, не владея собой. Тела их, извиваясь, катаясь по ковру, передвинулись к скамье. Она прижалась к нему, обхватила его ногами, ощущая, как он проникает не только в глубь ее тела, но в самую душу, наполняет ее светом, изгоняет мрачные тени, которые преследовали ее всю жизнь.
Он вскрикнул, весь напрягся, затвердел. Потом сильно содрогнулся. Он пролил в нее свое семя. Ей показалось, что она на грани безумия. Сегодня она узнала, какое это непередаваемое ощущение, когда достигаешь вершины вместе с возлюбленным, в его объятиях.
Он крепко прижимал ее к себе. Понемногу страсть утихла. Пульс, дыхание вернулись в норму. И вместе со здравым смыслом явилось сознание того, что она сегодня возродилась к новой жизни, в другом мире, который предстоит осваивать.
Мир и успокоение. Удовлетворение. Любовь. Он лежал на боку, сонно поглаживая ее спину. Она спрятала лицо у него на плече. Сверкающие волосы рассыпались веером.
Какое чудо, что она все же решилась заговорить… Разрушила последний барьер… И все же, пришло ему в голову, никакие слова не в силах описать то, что сейчас произошло между ними.
Прохладный ночной воздух холодил влажные тела. Доминик достал свернутое одеяло со скамьи, накрыл их обоих. Сколько еще времени они смогут упиваться этой молчаливой близостью? От фактов не уйдешь – ящик Пандоры открыт, и теперь его уже не закроешь.
Внезапно он заметил, что она тихо плачет. Встревоженный, он откинул густые пряди с ее лица. Попытался разглядеть его выражение.
– Что случилось, Мэриан? Я сделал тебе больно? Она покачала головой и снова спрятала лицо.
– Тогда почему ты плачешь так, как будто у тебя сердце готово разорваться?
Она казалась такой хрупкой в его объятиях! Он мысленно отругал себя за то, что позволил страсти затмить рассудок.
– В чем же дело, радость моя? Скажи мне. Теперь, когда я знаю, что ты можешь говорить, я хочу слышать все. Она произнесла хриплым шепотом:
– Я… я даже не понимала, насколько я одинока. Эти слова едва не разорвали ему сердце. Вот она и стала беззащитной перед ним, как он и хотел. Но он понял, что не может этого вынести.
Он нежно смахнул слезы с ее щек.
– Ты никогда не будешь одинока. Пока я жив. Она вздохнула, по-видимому, не до конца убежденная, Доминик же осознал: он только что дал обещание, которое, возможно, не сможет выполнить. В растерянности он переменил тему: .
– Значит, ты никогда ни с кем не говорила? Даже с Камалем?
– В этом не было необходимости. – Она высвободилась из его объятий, повернулась на спину, улыбнулась. – Камаль не действует на меня так, как ты.
Он усмехнулся:
– Люди в твоем присутствии вели себя так, будто ты неодушевленный предмет. Но ты-то наверняка понимала все, что происходило вокруг.
Она пожала плечами:
– Когда прислушивалась к тому, что говорили. Вероятно, большую часть времени она просто не обращала внимания на то, что происходило вокруг нее, подумал Доминик.
– Но когда прислушивалась, вероятно, узнавала больше, чем могли себе представить окружающие. Губы ее изогнулись в легкой улыбке.
– Вероятно.
Он видел, как на нее действует то, что она наконец заговорила, после стольких лет молчания. Если бы не пение, она бы могла остаться без голоса.
– Да, я вижу, ты женщина немногословная. Она искоса кинула на него озорной взгляд:
– Зато ты можешь говорить, за двоих. Он рассмеялся:
– Пока ты молчала, мне приходилось говорить за двоих. До сегодняшнего дня. – Он приподнялся на локте, не сводя с нее внимательного взгляда. – Почему ты не хотела нормально общаться с людьми? Ты приняла это решение сама?
– Все не так… просто, – медленно проговорила она. – Пожар, резня, убийства, плен… это оказалось больше, чем я могла вынести. – Она на мгновение прикрыла глаза. Лицо ее исказила гримаса боли. – Мысленно я постоянно возвращалась в Уорфилд. Пыталась делать вид, будто дворца маха-раджи с его зенана – женской половиной – не существует. Насколько это было возможно. Прошло какое-то время, уже после того как я вернулась домой, прежде чем я снова начала замечать внешний мир… начала открываться ему. К тому времени я отвыкла говорить. И… и меня вполне устраивала такая жизнь. У меня было все, чего я хотела. Заговорить… стать как все… но тогда многое могло бы измениться.
– А ты этого не хотела.
Она не потрудилась ответить. Он рассматривал ее изящный профиль, представляя себе чувствительного, восприимчивого, ранимого ребенка, прошедшего через настоящий ад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Он тщательно рассчитал расстояние и перепрыгнул на ветку повыше, на полпути к окну. Ухватился за нее и перекинул ноги в окно. Мэриан, кажется, любит эффектные появления? Это должно ей понравиться.
Он тяжело приземлился. Присел на корточки. Она подняла голову. Застыла. Через некоторое время он выпрямился, огляделся. О, да это совсем не похоже на детский игрушечный домик. Скорее дворец в восточном стиле, площадью в двенадцать футов. Стены побелены, пол покрыт толстым персидским ковром в ярких, сочных тонах. На стене, примыкающей к стволу дерева, книжные полки и шкафчики для провизии, вдоль противоположной стены идет длинная скамья с мягкой обивкой. На ней небрежно разбросаны расшитые подушки. Несколько подушек упало на пол.
Он перевел взгляд на Мэриан. В своем переливающемся сари, с мерцающими волосами, она выглядела так же экзотично, как и окружающая ее обстановка. Прекрасная дикарка… «летящий шаг, …блестящий дикий взор»…
Он заговорил спокойным тоном, словно попросту зашел с визитом:
– Ты рассердилась на моего отца за то, что он сказал? Я тебя не виню. А мне ты поверишь, если я поклянусь, что я не охотник за приданым и совсем не гонюсь за твоим наследством?
Нарочито не обращая на него внимания, она зажгла смесь в жаровне. Поднялось облако терпкого, сладковато пахнущего дыма. Фимиам… Доминику показалось, что его перенесли куда-то далеко-далеко от Англии… или в сказочный сон.
Он подошел к книжной полке. Наугад взял книгу. Рукописный дневник садовода, написанный кем-то из предков Мэриан.
– Неудивительно, что ты никого сюда не допускаешь. Любой мог бы убедиться, что ты знаешь и понимаешь гораздо больше, чем все думают.
Она подошла к окну, через которое он проник в дом, и закрыла его. Потом задернула тяжелые шторы на всех окнах. В комнате воцарилась интимная атмосфера.
Показалось, будто внешнего мира вообще не существует. Несмотря на небрежный вид, с которым она это проделывала, Доминик не удивился, когда она внезапно рванулась на середину комнаты и резким рывком приподняла небольшой коврик. Под ним оказалась крышка люка, а на ней веревочная лестница, аккуратно сложенная между двумя деревянными перилами, тянувшимися от люка к стене.
Он перехватил ее руку, прежде чем она успела открыть засов. Опустился на колени по другую сторону люка. Заговорил настойчиво:
– Меня ты можешь не бояться, Мэриан. Мой отец и твой дядя действительно задумали нас поженить, но я никогда ничего не сделаю против твоего желания.
Взгляд ее глаз был загадочным, но не сердитым. Слава Богу, подумал Доминик.
– Надеюсь, ты уже успела меня немного узнать. Я не такой, как отец.
Он чувствовал под своей рукой тепло ее руки. И лицо совсем рядом. Он ощущал головокружительный запах роз, исходивший от ее жемчужной кожи. Почувствовал, как участился пульс. Какого черта он погнался за ней? С какой стати решил, что должен ее найти? Если бы грубые слова отца заставили ее отказаться от брака с Кайлом, тем лучше! Но он не мог допустить, чтобы она поверила, будто он, Доминик, заинтересован лишь в ее наследстве.
Черт побери, теперь уже он сам не может отделить себя от брата! Ну и пусть бы она подумала плохо о Кайле. Так нет, он, видите ли, не может вынести, что она станет плохо думать о нем, Доминике… обманщике! Видимо, пришло время объяснить, кто он такой.
Однако очень трудно ясно мыслить, когда она настолько близко. Не сводит своих огромных глаз с его лица. Рука его словно сама по себе двинулась вверх, по ее обнаженной руке, к плечу. Он ощущал ее гладкую шелковистую кожу, в которой пульсировала жизнь.
– Мэриан, – прошептал он.
Губы ее раскрылись. Она наклонилась, поймала его губы. Он притянул ее к себе в пьянящем поцелуе, – возбужденный до последней степени ее близостью, ее ароматом, вкусом ее рта, с такой готовностью раскрывшегося ему навстречу. Вот для чего он ее искал, вот зачем пришел сюда. Он изголодался по ней, он жаждал ее.
Под тонким шелком он ощущал изгибы ее тела, не защищенные корсетом. Рука скользнула под сари, нащупала хрупкие гибкие позвонки. Она вся как бабочка, одновременно и хрупкая, и сильная.
Восставшая плоть рвалась из туго облегающих панталон. Это напомнило ему о том, что он в ответе не только за себя самого, но и за нее тоже. Он отпустил ее, чуть отодвинулся назад. Заговорил срывающимся голосом:
– Этого нельзя делать, Мэриан. Я заявляю, что никогда не причиню тебе вреда, и тут же совершаю такое, что может иметь последствия, выходящие далеко за пределы удовольствий одной ночи.
Он встал, подал ей руку. Она легко поднялась на ноги, не пытаясь скрыть охватившего ее желания. Чувственное влечение, зародившееся с самого начала, словно пульсировало между ними, не отпуская, мощное, непреодолимое. Доминику казалось, будто его разрывают на части. Рациональной, трезвой частью своего существа он сознавал, что это безумие, в то время как кровью, сердцем, мышцами, кожей, всей своей плотью ощущал, что в этой любви и нежности не может быть ничего плохого.
Ароматный дым наполнил помещение, туманя мозг. Что, черт возьми, такое в этом фимиаме? Нет, надо уходить, пока не поздно! Он наклонился к крышке люка, отодвинул засов, потянул за ручку. Крышка не поднималась. Он потянул еще раз. Никакого результата.
Он заметил замочную скважину. Мэриан, вероятно, закрыла люк и на засов, и на ключ, желая надежнее защитить свое уединение. А может быть, она догадалась, что он появится, и решила закрыть ему путь к отступлению? Затуманенный мозг не мог ответить на этот вопрос.
Он поднялся на ноги. Можно ведь уйти тем же путем, что и пришел, – через окно, хотя это рискованно, можно сломать себе шею… У окна стояла Мэриан, преграждая ему путь. Не сводя с него глаз, она медленно расстегнула золотую брошь, скреплявшую сари на плече. Отбросила брошь, взялась за свободный конец сари. Словно загипнотизированный, он стоял неподвижно, глядя, как разматывается шелковая ткань. В мертвой тишине слышалось лишь позвякивание ее сережек и его хриплое дыхание. С каждой секундой все явственнее проглядывало тело. Богиня, выточенная из слоновой кости, более прекрасная, чем может вообразить простой смертный.
Последний слой шелка с чувственным шелестом соскользнул на пол, к ее ногам. Теперь ее окутывали только мерцающие волосы. На теле остались лишь украшения и будоражащие воображение узоры менди. Они обрисовывали грудь, лоно… расширяясь, поднимались к бедрам. Да может ли хоть один мужчина противостоять такой немыслимой красоте, да еще в сочетании с желанием, которого он не мог не видеть в ее глазах! Теперь он не сомневался в том, что она ждала его и подготовилась к этой встрече.
Два шага, и ее обнаженное тело коснулось его. Он попытался было отступить… и утонул в страстном поцелуе.
Сопротивление рухнуло. Он лихорадочно ласкал ее, кровь стучала в висках с такой силой, что он едва почувствовал, как ее руки вцепились в его рубашку, едва заметил, как с него сорвали одежду. Почувствовал лишь, когда обнаженная плоть прижалась к обнаженной плоти. Колени подогнулись, дыхание с трудом вырывалось из груди. С торжествующим смехом она потянула его на пол, покрытый толстым пушистым ковром. Глаза ее затуманились дымкой страсти. «La Belle Dame Sans Merci»… безжалостная красавица, способная похитить мужское сердце да еще вызвать в нем благодарность за это.
Он опустился на пол. Губы его жадно блуждали по ее телу, от нежной шеи до выпуклостей груди. Руки гладили мягкий изгиб живота. Она начала напевать какую-то задумчивую, насыщенную чувствами мелодию, сначала едва слышно – так, что он решил, будто ему показалось, – потом, по мере того как его ласки становились все более откровенными, звук все усиливался, пока он не почувствовал, как вибрирует ее грудь.
Этот звук наконец прорвался в его затуманенный страстью мозг, напомнив о чем-то еще более существенном, чем накал желания. Он поднял голову.
– Скажи мне что-нибудь, Мэриан, – проговорил хрипло. – Скажи, что ты понимаешь все значение… того, что мы сейчас делаем.
Подчерненные ресницы взлетели вверх, открыв затуманенные страстью глаза необыкновенного зеленого цвета, однако песня не перешла в слова. Он просунул руку между ее бедер. Они с готовностью раздвинулись. Он стал нежно ласкать влажные, чувствительные, скрытые внутри складки женской плоти. Она содрогнулась. Мелодия затихла. Она ловила ртом воздух.
Ее ничем не сдерживаемой страсти невозможно противостоять. И все же… Доминика будто током пронзило. На него снизошло внезапное прозрение. Если сейчас Мэриан удовлетворит свою страсть, не обнаружив себя, может случиться, что всю оставшуюся жизнь она так и проведет, замкнувшись в своем особом мире, не допуская туда никого. Желание – вот самое мощное оружие, которым он может воспользоваться для того, чтобы вызвать к жизни все возможности этой сложной восхитительной натуры. – Ну пожалуйста, произнеси мое имя. Или хотя бы одно только слово «да».
Она закрыла глаза, отвергая его настойчивую мольбу. Ногти ее вонзились ему в спину.
Он мысленно обозвал себя круглым идиотом, однако хрипло сказал:
– Я не буду продолжать, пока не услышу твой голос. Если ты мне не доверяешь, мы не можем быть вместе.
Ни слова в ответ. Лишь беспокойные, сводящие с ума движения рук.
Он оторвался от нее. С огромным усилием приподнялся на одной руке. С настоящей физической болью смотрел на нее сверху вниз. Такая желанная, такая прекрасная. Мечта его сердца. Притягательная и опасная, как сказочная фея Китса.
– Прости, любовь моя, – еле слышно прошептал он. – Мне очень жаль.
Он начал медленно подниматься. Пока еще есть силы, надо попытаться это сделать.
Глава 25
Ее глаза широко раскрылись. Она не поверила своим ушам. Нет, он не может сейчас остановиться! Она просто сгорит!
Ореол вокруг его головы полыхал пурпурным цветом жаркой страсти, однако он поднялся на ноги. Он действительно собирается ее оставить… Нет, этого она не вынесет. Она не может позволить ему уйти, она должна удержать его, пусть даже ценой утраты своего мирка, защищавшего ее столько лет.
В отчаянии она схватила его за руку.
– Нет! – С помощью пения ей удалось в течение стольких лет сохранить голос. Но губы с трудом произносили слова.
Она заговорила, запинаясь после каждого слова: – Пожалуйста… не… уходи.
В одно мгновение выражение его лица изменилось.
– О Мэриан! Любовь моя!
Он схватил ее в объятия, покрывая жгучими поцелуями. Ласки его доводили ее до безумия. Бедра ее лихорадочно двигались словно сами по себе. Она почувствовала, что больше не выдержит. Все тело сотрясали судороги.
Он крепко прижимал ее к себе. Ей казалось, что она скатывается куда-то… где никогда раньше не бывала. Он проник между ее бедер. Она открыла глаза, упиваясь его лицом, впитывая его в себя. До чего же он хорош! И какой широкоплечий, мускулистый. Тело украшают ее менди. Наконец-то, наконец она нашла свою пару.
Резкие морщинки вокруг его глаз говорили о том, как трудно ему двигаться медленно, неторопливо, не ворваться в нее резкими толчками, подобно взбесившемуся жеребцу. Она изогнула спину, облегчая ему путь, впуская его в себя. Так вот в чем разница между человеком и животными! В этой нежности, еще более мощной и оглушительной, чем страсть…
Он заполнил ее всю. Он словно растянул ее плоть. Неожиданное, даже пугающее ощущение… но и приятное тоже. Вот этой прожигающей, опаляющей близости она и жаждала больше всего. Когда два тела, растворяясь в огне страсти, будто тают, сливаются в одно. И еще – появляется непреодолимая, страстная потребное и, отдать столько же, сколько получил.
Они двигались в бешеном ритме. Мэриан с изумлением почувствовала новый прилив желания. Ренбурн задохнулся, начал мощными движениями входить в нее, не владея собой. Тела их, извиваясь, катаясь по ковру, передвинулись к скамье. Она прижалась к нему, обхватила его ногами, ощущая, как он проникает не только в глубь ее тела, но в самую душу, наполняет ее светом, изгоняет мрачные тени, которые преследовали ее всю жизнь.
Он вскрикнул, весь напрягся, затвердел. Потом сильно содрогнулся. Он пролил в нее свое семя. Ей показалось, что она на грани безумия. Сегодня она узнала, какое это непередаваемое ощущение, когда достигаешь вершины вместе с возлюбленным, в его объятиях.
Он крепко прижимал ее к себе. Понемногу страсть утихла. Пульс, дыхание вернулись в норму. И вместе со здравым смыслом явилось сознание того, что она сегодня возродилась к новой жизни, в другом мире, который предстоит осваивать.
Мир и успокоение. Удовлетворение. Любовь. Он лежал на боку, сонно поглаживая ее спину. Она спрятала лицо у него на плече. Сверкающие волосы рассыпались веером.
Какое чудо, что она все же решилась заговорить… Разрушила последний барьер… И все же, пришло ему в голову, никакие слова не в силах описать то, что сейчас произошло между ними.
Прохладный ночной воздух холодил влажные тела. Доминик достал свернутое одеяло со скамьи, накрыл их обоих. Сколько еще времени они смогут упиваться этой молчаливой близостью? От фактов не уйдешь – ящик Пандоры открыт, и теперь его уже не закроешь.
Внезапно он заметил, что она тихо плачет. Встревоженный, он откинул густые пряди с ее лица. Попытался разглядеть его выражение.
– Что случилось, Мэриан? Я сделал тебе больно? Она покачала головой и снова спрятала лицо.
– Тогда почему ты плачешь так, как будто у тебя сердце готово разорваться?
Она казалась такой хрупкой в его объятиях! Он мысленно отругал себя за то, что позволил страсти затмить рассудок.
– В чем же дело, радость моя? Скажи мне. Теперь, когда я знаю, что ты можешь говорить, я хочу слышать все. Она произнесла хриплым шепотом:
– Я… я даже не понимала, насколько я одинока. Эти слова едва не разорвали ему сердце. Вот она и стала беззащитной перед ним, как он и хотел. Но он понял, что не может этого вынести.
Он нежно смахнул слезы с ее щек.
– Ты никогда не будешь одинока. Пока я жив. Она вздохнула, по-видимому, не до конца убежденная, Доминик же осознал: он только что дал обещание, которое, возможно, не сможет выполнить. В растерянности он переменил тему: .
– Значит, ты никогда ни с кем не говорила? Даже с Камалем?
– В этом не было необходимости. – Она высвободилась из его объятий, повернулась на спину, улыбнулась. – Камаль не действует на меня так, как ты.
Он усмехнулся:
– Люди в твоем присутствии вели себя так, будто ты неодушевленный предмет. Но ты-то наверняка понимала все, что происходило вокруг.
Она пожала плечами:
– Когда прислушивалась к тому, что говорили. Вероятно, большую часть времени она просто не обращала внимания на то, что происходило вокруг нее, подумал Доминик.
– Но когда прислушивалась, вероятно, узнавала больше, чем могли себе представить окружающие. Губы ее изогнулись в легкой улыбке.
– Вероятно.
Он видел, как на нее действует то, что она наконец заговорила, после стольких лет молчания. Если бы не пение, она бы могла остаться без голоса.
– Да, я вижу, ты женщина немногословная. Она искоса кинула на него озорной взгляд:
– Зато ты можешь говорить, за двоих. Он рассмеялся:
– Пока ты молчала, мне приходилось говорить за двоих. До сегодняшнего дня. – Он приподнялся на локте, не сводя с нее внимательного взгляда. – Почему ты не хотела нормально общаться с людьми? Ты приняла это решение сама?
– Все не так… просто, – медленно проговорила она. – Пожар, резня, убийства, плен… это оказалось больше, чем я могла вынести. – Она на мгновение прикрыла глаза. Лицо ее исказила гримаса боли. – Мысленно я постоянно возвращалась в Уорфилд. Пыталась делать вид, будто дворца маха-раджи с его зенана – женской половиной – не существует. Насколько это было возможно. Прошло какое-то время, уже после того как я вернулась домой, прежде чем я снова начала замечать внешний мир… начала открываться ему. К тому времени я отвыкла говорить. И… и меня вполне устраивала такая жизнь. У меня было все, чего я хотела. Заговорить… стать как все… но тогда многое могло бы измениться.
– А ты этого не хотела.
Она не потрудилась ответить. Он рассматривал ее изящный профиль, представляя себе чувствительного, восприимчивого, ранимого ребенка, прошедшего через настоящий ад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40