Дворецкий возник возле его плеча, словно появившись из воздуха.
– Да, Ноул, в чем дело? – спросила Диана.
– Мне казалось, что следует тотчас же сообщить его милости. Конюх утверждает, что ваша лошадь пропала, сэр. Речь идет о сером жеребце.
Бэрк еле-еле поднялся на ноги. Если раньше он выглядел больным, то теперь казался просто трупом. Ноул невольно протянул руку, чтобы его подхватить.
– Этого быть не может!
– Боюсь, что это правда, сэр. Седло и уздечка тоже исчезли.
– Господи, нет! О, Боже!
Голос Бэрка пресекся. Судорожно хватаясь за перила и подтягивая себя руками, он начал взбираться по ступеням.
– Живо прикажите седлать другую лошадь! Самую быструю! – прокричал он с верхней ступеньки.
Диана и дворецкий следили за ним в потрясенном безмолвии.
– Живо, я сказал!
Ноул бросился исполнять приказ.
Бэрк неуклюже пробежал по коридору и свернул в другой. Вскоре он запыхался, и его вновь охватила тошнота. На середине лестницы, ведущей на третий этаж, ему пришлось остановиться и извергнуть, как ему показалось, несколько галлонов воды вперемешку с желчью. Шатаясь из стороны в сторону, он все-таки преодолел оставшиеся ступени, пробежал по коридору и распахнул дверь в комнату Кэт. Постель была застелена, кругом царил порядок. Бэрк добрался до гардероба и открыл дверцу. Вот оно: на полу шкафа бесформенной грудой лежало вишневое бархатное платье. По крайней мере то, что от него осталось.
– Что случилось? Где Кэтрин? В чем дело? – раздался позади него голос Дианы.
– Что пропало? – спросил он, взяв сестру под руку и подводя ее поближе к гардеробу.
Она взглянула на него в недоумении.
– Посмотри, чего не хватает! – заорал Бэрк.
Диана принялась торопливо перебирать вещи. Капот абрикосового цвета был на месте. Вот еще один халат, вот ночная рубашка.
– А где то платье, что я ей одолжила, чтобы пойти гулять? – подивилась она вслух. – Я дала его ей несколько дней назад. И ее плащ…
Бэрк в ярости захлопнул дверцу. Диана подскочила от неожиданности.
– Она сбежала!
– Сбежала? Этого не может быть! Ты думаешь, это она взяла твою лошадь? Джейми, это же невозможно! На дворе снег идет, она еще слишком больна, чтобы садиться верхом… Да и зачем ей убегать?
Он посмотрел на нее с таким выражением, какого Диана никогда не видела раньше. Она в ужасе отшатнулась. Ее голос упал до шепота:
– Что ты наделал?
Бэрк уперся кулаком в стену и прижался к нему взмокшим от холодного пота лбом:
– Я… скверно обошелся с нею.
– Ты…
Чувствуя себя страшно напуганной, Диана поняла, что не хочет больше ничего знать.
– Найди ее, – быстро сказала она. – Отправляйся сейчас же, Джейми. Найди ее, ты должен ее спасти.
Он с видимым усилием отлепился от стены и, увидев слезы в глазах сестры, сделал жалкую попытку изобразить на своем измученном лице улыбку.
– Все в порядке, Мышонок, все будет хорошо. Я найду ее.
Но сердце ему щемило тревожное предчувствие, и его никак не удавалось прогнать, хотя Бэрк с головой погрузился в хлопоты, связанные с отъездом. За час он успел умыться, одеться, перекусить и упаковать запас сменной одежды и припасов для путешествия, которому предстояло продлиться неизвестно сколько. В конюшне, уже садясь на коня – резвого черного мерина, – он вдруг увидел входящего в открытые двери Джулиана. Вслед ему летели снежинки. Заметив, что сводный брат выглядит еще ужаснее, чем он сам, Бэрк ощутил хоть и слабое, но все-таки удовлетворение. Лицо Джулиана представляло собой сплошную массу черно-лиловых кровоподтеков, одна рука висела плетью, при ходьбе он волочил ногу. Один глаз опух, зато второй горел неукротимой ненавистью:
– Ты ее никогда не найдешь. Начался буран. Она уехала, и ты никогда…
Бэрк направил лошадь прямо на него, и Джулиану пришлось поспешно отшатнуться, чтобы не попасть под копыта.
– Если ты за ней поедешь, я дам знать Денхольму, что она была здесь! Ты пойдешь под трибунал!
Бэрк остановился.
– Кэтти Леннокс. Вот как ее настоящее имя!
– Откуда ты знаешь?
– Она сама мне сказала! Мы посмеялись над тобой. Она…
– Лжец.
Он вытащил ногу из стремени и пнул Джулиана в грудь. Тот накренился назад и шлепнулся навзничь на усыпанный соломой пол.
– Я напишу Денхольму сегодня же! – завизжал Джулиан ему вслед, цепляясь за дверной косяк. – Ты ее никогда не найдешь! Она мертва!
Вой умалишенного вскоре затерялся в густом снегопаде и свисте ветра, но на протяжении многих миль продолжал отдаваться в ушах Бэрка.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
20
Эдинбург
Февраль 1746 года
Тихая и элегантная улица Бельмонт-Крессент располагалась в богатом квартале в южной части большого города. Местность тут была слегка холмистая, поэтому почти в любой день из окон, выходящих на запад, можно было любоваться на Эдинбургский замок. В этот день холодный пронизывающий ветер гнал по мостовой опавшую листву и трепал черные ленты траурного венка, прикрепленного к двери дома номер 6, третьего с краю на восточной стороне. Открылась дверь, и человек с медицинским саквояжем спустился по ступенькам крыльца к ожидавшей его карете. Он казался хмурым и озабоченным. Точно такое же выражение было написано на лице высокого, но сгорбленного мужчины, остановившегося в дверях. Не обращая внимания на ледяной ветер, он попрощался с доктором и проводил взглядом отъехавшую карету.
Когда карета скрылась из виду, высокий мужчина вошел обратно в дом, тяжелым шагом, словно его сапоги были подбиты свинцом, пересек облицованный изразцами холл и поднялся по лестнице, грузно опираясь на перила. На верхней площадке он остановился, молча глядя на закрытую дверь в конце коридора. Морщины на его загрубевшем лице углубились от беспокойства, он беспомощным жестом провел рукой по длинным седым волосам. Женщина средних лет тихо вышла из-за заветной двери и заторопилась, увидев его на другом конце темного коридора.
– Мистер Иннес, – заговорила женщина взволнованным, но приглушенным голосом, – что сказал доктор?
Иннес устало прислонился плечом к стене, оклеенной веселыми обоями, и безнадежно покачал головой.
– Ничего хорошего, Мэри. Он говорит, что она последует за матерью еще до прихода весны, если не возьмет себя в руки.
– Боже упаси! – воскликнула женщина. – Но я ничуть не удивляюсь. Вы только взгляните на поднос, что она отослала обратно. Почти не притронулась! И вот так уже чуть ли не три недели!
– Доктор говорит, что ее рана зажила и только горе мешает ей поправиться. Эх, кабы она так не отощала, я бы, кажется, задал ей хорошую трепку, да как погляжу на эти комариные мощи, так духу-то и не хватает. Но я, ей-Богу, решусь: видеть не могу, что она с собой вытворяет!
– Вы пойдите да поговорите с ней, мистер Иннес, может, она вас послушает. Уж я-то, можно сказать, мозоли на языке натерла, пытаясь ее образумить.
– А я, думаешь, не пытался? – возмутился Иннес. – Как об стенку горох! Но ты права, Мэри, я еще попробую. Похоже, больше мы ей ничем помочь не можем.
Задернутые шторы придавали комнате, освещенной лишь огнем камина да единственной свечой у постели, унылый вид покойницкой. Несмотря на безупречный порядок и чистоту, в воздухе стоял затхлый запах непроветренного постельного белья и давно увядших цветов. Иннес подошел к камину и с нарочитым шумом подбросил в него полено, надеясь, что неожиданно громкий звук развеет царящую в помещении похоронную тишину. Женщина на постели открыла глаза и посмотрела на него, оставаясь, однако, совершенно неподвижной. Он перешел к окну и раздвинул шторы, впустив в комнату скупой свет зимнего дня.
– Пожалуйста, не надо, – послышался с постели тихий бесцветный голос.
Иннес повиновался с тяжелым вздохом.
Подойдя к постели, он глянул на нее сверху вниз. Ему хотелось выглядеть суровым, не проявлять сочувствия, но внезапно накативший спазм сжал горло. На бледном лице, смотревшем на него с подушки, выделялись одни лишь темные круги под глазами да выпирающие скулы. Единственным ярким пятном были волосы, по-прежнему неукротимо рыжие, заплетенные в толстую косу, лежавшую на плече. Глаза, утратившие свою бирюзовую яркость, были отуманены болью. Вцепившаяся в покрывало исхудалая рука казалась восковой и неподвижной, как у трупа. Увидев все это, не расположенный к сантиментам Иннес вздрогнул и отвернулся.
Совладав с собой, он подтянул к себе стул.
– Мисс Кэт, – начал он почти сердито, – доктор говорит, что вы ведете себя как круглая дура. Он умывает руки и говорит, чтоб его больше не звали, пока вы не умрете. Надоело, говорит, ему смотреть на вашу постную физиономию. Мэри тоже хочет взять расчет. Что толку, говорит, работать, готовить для неблагодарной девчонки такие кушанья, что пальчики оближешь, а потом получать их назад холодными и даже не распробованными?
Ввалившиеся глаза, окруженные темными тенями, похожими на синяки, казались особенно бездонными. Сейчас эти огромные глаза отвернулись от него и слепо уставились в стену.
– Вы, похоже, решили уморить себя голодом. Если б мне кто сказал, я бы не поверил, но уж своим-то глазам приходится верить. Я вас, мисс Кэт, с детства знал, можно сказать, с самого рождения, но никогда не думал, что вы такая глупая да бессердечная. Мне стыдно за вас, и то же самое сказал бы ваш папенька, кабы увидел вас сегодня. А ваша маменька только-только успела упокоиться в могиле… Богом клянусь, она бы встала и задала вам хорошую головомойку, кабы знала, что вам не терпится рядом с нею в землю лечь. А я-то думал, вы у нас храбрая! Думал, вы, как ваш папенька, будете стойко сносить все невзгоды, что Господь нам послал. Но нет, теперь-то я вижу, что вы всего лишь… Эй, что такое? Господи Боже, мисс Кэт, не надо плакать, я не то хотел сказать, это все пустое, клянусь вам…
Не в силах смотреть, как слезы катятся по бледным и впалым щекам Кэтрин, а худенькие плечи сотрясаются от рыданий, Иннес пересел на постель и обнял ее, стараясь подавить свои собственные, невольно выступившие на глазах слезы:
– Что ж ты делаешь, девочка моя? Ты же мне сердце разрываешь. Уж лучше взяла бы нож да зарезала, чем так мучить! Ну скажи, скажи хоть словечко! Что с тобой приключилось, пока тебя не было? Откуда эта рана в груди и куда подевалось твое желание жить, скажи мне? А не хочешь мне – ну расскажи Мэри, она тебя любит как родную дочь. Она же женщина, она поймет. Но, если ты никому не расскажешь, если так и будешь все в душе носить, оно тебя изнутри подточит и съест. Можно сказать, уже доедает. Ну попробуй, поговори со мной.
Кэтрин попыталась унять опостылевшие слезы слабости, но оказалось, что это не в ее силах. Она потянулась за платком, с которым в последнее время не расставалась ни на минуту, и промокнула глаза. Вскоре ей стало немного легче. Она тихонько оттолкнула Иннеса, и он опустил ее обратно на подушку.
– Ты прав, я ужасная трусиха, – обреченно призналась Кэтрин, нетерпеливым жестом останавливая его, когда он приготовился возражать. – Я постараюсь слушаться тебя и Мэри: буду больше есть, выходить иногда на воздух. Но прошу тебя, Иннес, ни о чем меня не спрашивай! Я никогда, никогда не смогу рассказать, что со мной было. Никогда!
Слезы опять полились по ее щекам, и он принялся ласково поглаживать ее по плечу, моля Бога, чтобы от его слов ей не стало хуже:
– Ну будет, будет. Все уже, все. Вот тебе святой крест, я больше слова не скажу, раз ты не хочешь, девочка моя. А теперь отдохни, набирайся сил. Через час Мэри принесет тебе горячего бульону. Не надо плакать.
Иннес поднялся и вышел из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь. Кэтрин лежала неподвижно в той самой позе, в какой он ее оставил: у нее не осталось ни телесных, ни душевных сил, чтобы пошевелиться. Она чувствовала себя такой же слабой и разбитой, как после ранения, однако доктор сказал, что рана зажила, и никакой другой болезни у нее не нашел. Слова Иннеса пробудили в ней чувство вины, но не желание выздороветь и окрепнуть. Чтобы жить, надо видеть перед собой какую-то цель, устало подумала она. У нее же цели не было. Ей незачем было жить.
Через несколько дней в ее комнате появился неожиданный визитер.
– Я никого не хочу видеть, – сказала она Мэри в жалкой попытке проявить твердость, но экономка стояла на своем.
– Он говорит, что непременно должен с вами увидеться, мисс Кэт. Вот, он передал свою карточку.
Кэтрин долго смотрела на имя, отпечатанное на квадратике лощеного картона. Наконец она уронила руку на покрывало и подняла глаза.
– Хорошо, я приму его. Но я не хочу вставать, ему придется подняться сюда. Помоги мне сесть повыше, Мэри.
Через несколько минут приготовления были закончены. Мэри ввела в комнату господина средних лет с лысеющей головой, маленькой аккуратной бородкой и в очках с необычайно толстыми линзами. Подойдя поближе к кровати, посетитель так и застыл на месте, когда его близорукий взгляд упал на хрупкую, истаявшую фигурку, сидевшую на постели и обложенную подушками. Слова заранее приготовленного приветствия замерли у него на устах.
– Дорогое мое дитя, – сказал он с чувством и взял ее за руку.
– Я рада вас видеть, Оуэн.
– Внизу мне сказали, что вы больны, но я и представить себе не мог… Лучше я зайду в другой раз.
– Нет, все в порядке. Я хотела, чтобы вы поднялись ко мне.
– Я вас надолго не задержу, Кэтрин. Поверьте, мне очень жаль было узнать о кончине вашей матушки.
Она кивнула и что-то пробормотала в знак признательности.
– Вы застали ее в живых?
– Нет. Она скончалась за неделю до моего возвращения.
С этими словами Кэтрин отвернулась. Вот еще одно добавление к позорному списку утрат, с которыми ей придется жить до конца своих дней. Ведь если бы она не ввязалась в авантюру ради чуждого ей дела, влекомая жаждой личной мести, ее матери не пришлось бы умирать в одиночестве. И если бы она не подталкивала отца к борьбе, которая была ему не по душе, его бы не убили. Если бы она не отдала свое сердце человеку, который ее презирает… Она закрыла глаза рукой и содрогнулась.
Оуэн Кэткарт сочувственно покачал головой:
– Значит, теперь вы остались в полном одиночестве.
– Да, я совсем одна.
Еще секунду он внимательно смотрел на нее, потом отвел глаза от бледного, осунувшегося лица.
– Вы слышали, что войска принца отступают? – бесстрастно спросил он наконец, присаживаясь в кресло рядом с кроватью.
– Да, мне говорили: Но Иннес утверждает, что они выиграли сражение под Фалькирком! Почему же они отходят обратно на север? Я не понимаю.
Кэткарт поморщился:
– Уверяю вас, это загадка не только для вас одной. Сам принц против отступления, но главы кланов в большинстве своем за. Случаи дезертирства настолько участились, что они сочли за лучшее использовать зимние месяцы для того, чтобы захватить Инвернесс и форт Огастус. Есть надежда, что к весне к нам присоединятся французы, и мы соберем новое войско.
– А что думаете вы?
Он прямо взглянул ей в глаза:
– Я думаю, что это начало конца.
– Не может быть!
– Очень хотел бы ошибиться. Как бы то ни было, работа продолжается.
– Наверное, теперь, когда англичане ввели свои войска в Эдинбург, ваша работа стала еще опаснее.
– Мне приходится соблюдать осторожность, только и всего.
– Юэн мертв, – тихо добавила она после паузы.
– Вот как? – Оуэн, казалось, был ничуть не удивлен. – Как это произошло?
Несколькими скупыми фразами Кэтрин поведала ему о случившемся, прибавив, что сама была ранена, но умолчав о подробностях. Кэткарт внимательно выслушал, особо отметив про себя то обстоятельство, что она провела несколько недель в Уэддингстоуне.
– Мне искренне жаль, что я не смог сделать для вас большего, Кэтрин, – сказал он, когда она закончила свой рассказ. – Я послал Макнаба к вам на выручку, но мне самому крайне необходимо было вернуться в Эдинбург.
– Это не важно, – устало возразила Кэтрин.
Оуэн откашлялся.
– Этот майор Бэрк… – начал было он, но сразу умолк.
Кэтрин не сводила пристального взгляда с покрывала.
– Вы все это время не выходили из дома?
Она кивнула.
– Могу я поинтересоваться, какого рода отношения вас с ним связывают?
Она с тревогой подняла на него взор:
– А почему вы спрашиваете?
– Не из праздного любопытства, поверьте. Это очень важно.
– Я была влюблена в него, – сказала она тихо, не отводя взгляда. – Но с этим покончено.
– Ах вот как. Вы с ним… поссорились?
У Кэтрин вырвался короткий совсем не веселый смешок. Она смогла лишь кивнуть в ответ.
– Вы были любовниками? Простите мне все эти бесцеремонные расспросы, моя дорогая, но мне надо знать.
На то есть веская причина.
Теперь на щеках у нее стала понемногу проступать краска:
– Мы… мы были близки. Мы не были любовниками.
Кэткарт нахмурился, но решил больше не лезть ей в душу и не выпытывать подробности.
– Он здесь. В Эдинбурге.
Она выпрямилась и села в постели, умоляющим жестом протягивая к нему руку. На ее лице впервые за все время разговора появились признаки оживления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49