Вот только как скоро?
И вдруг ошеломившая их новость. Петроградскую детскую колонию берет под свое покровительство Американский Красный Крест.
— Вот это да! — сказал Петкель. — А как американцы о нас узнали?
— Наверно, в газете прочли.
— Какой интерес им с нами возиться? Деньги тратить…
— Тогда ты ничего не понимаешь. Они благотворительная организация. И деньжищ у них миллионы.
— И не рубли, а доллары.
— То-то и оно!
Так переговариваясь, мальчишки подошли к дому, где всех колонистов построили, чтобы проверить по списку.
Симонов подтвердил новость. Да, американцы решили взять над колонией опеку. А всего через несколько минут дети получили тому и вещественное подтверждение. Их пригласили на веранду дома и начали выдавать одежду и обувь.
Мальчики получили по американскому костюму, почему-то полувоенного образца. А также китайскую зимнюю одежду на вате. Еще выдали обувь. Но если от крепких, на толстой подошве армейских ботинок они пришли в восторг, то китайская обувь с загнутыми носками их только позабавила.
И другие колонисты приехали из дальних деревень с обновами, щедро одетые хозяевами, у которых работали. И вот теперь им сказали оставить подаренную одежду и облачиться в ту, которую прислали американцы. Все должны выглядеть одинаково. Пришлось подчиниться и оставить овчинные полушубки прямо на веранде поповского дома.
Пора было выезжать. Гатчинскую группу торопили. Ей выделили пятнадцать саней. Так что мальчики и девочки разместились очень удобно. Теперь они готовы были ехать хоть на чем — быстрее только!..
Станица скрылась за холмом. Лошади бежали резво. Улыбка на лице каждого отражала надежду, радость скорого возвращения домой.
К концу дня открылись окраины Миасса. Все загалдели, захлопали в ладоши. Невольно вспомнилось, как почти год назад они сюда приехали, как весело шли от станции к городу. Тогда думали, что проведут на Урале три месяца, только летние каникулы. А вот уже и зима позади. Может, оно и лучше. В Петрограде по-прежнему голод. А зимние месяцы — они самые трудные.
Но что это? Обоз, оставив город справа, движется совсем в другом направлении.
— Георгий Иванович, куда же мы?
— Почему не в Миасс?
— Успокойтесь, ребята. Все будет хорошо. Американский Красный Крест решил собрать все наши группы возле озера Тургояк. Это совсем близко. Всего в пятнадцати километрах от Ильменского заповедника. А уже потом — домой.
Слова воспитателя успокоили детей и вновь вернули хорошее настроение.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
RED CROSS
ГЛАВА ПЕРВАЯ
СОВЕСТЬ
Командир Красной гвардии Воскофф — личный мой друг, человек храбрый и находчивый.
Раймонд Робинс, глава Американской миссии Красного Креста в России в 1917-1918 годах.
В книге Альберта Риса Вильямса «Путешествие в революцию» есть глава «Русские американцы». Писатель рассказывает о русских революционерах, которые эмигрировали в Соединенные Штаты Америки, а в семнадцатом году вернулись на родину. Михаил Янышев, Моисей Володарский, Якоб Петерс, Александр Краснощеков, Арнольд Найбут…
Есть в этом списке и Семен Восков. Это его глава Американской миссии Красного Креста в России назвал своим «личным другом».
Альберт Рис Вильямс пишет, что «эти и другие профессиональные революционеры прошли свои университеты в тюрьмах и ссылке, а практику получили среди рабочих разных городов мира, от Баку до Сингапура, среди нефтяников Оклахомы и сталелитейщиков Огайо. Всех их объединяло выраженное в действии чувство общественной совести».
Сказано несколько сложно, но верно. Чуть дальше мы вернемся к этим словам.
Глава эта в книге Вильямса небольшая. Всего два десятка страниц. Читал я ее давно, а вот запомнил надолго. Собственно, в память врезалось несколько предложений, две-три фразы, которыми обменялись мальчик и девочка — дети Семена Воскова.
Но прежде — о самом Воскове, с которым Вильямс был близко знаком. Ко времени их знакомства Воскову было двадцать восемь лет, десять из которых он провел в Америке.
В 1905 году Воскову исполнилось только шестнадцать, а он уже участвовал в первой русской революции.
А в промежутке между двумя революциями Восков находился за границей, где ему было нисколько не слаще, чем в России. И там он сидел в тюрьмах. И там мучили.
Например, в Константинополе его били так, что он в кровь искусал губы. Вильямс, потрясенный услышанным, спросил Воскова, как перенес он все это. Тот ответил будничным тоном:
— Понимаешь, первый удар обычно парализует нервы, и на последующие они уже не реагируют.
Восков, как и многие его товарищи, прошел такую жизненную школу, которая оставляет немного места для иллюзий. Но от него всегда веяло спокойствием. Трудно было найти собеседника более живого и общительного. Он жил по самому строгому моральному кодексу, распространяя его на жену и детей. В жены, к счастью, ему досталась хорошая женщина — простая, мужественная и работящая.
В памяти Вильямса ярко запечатлелось прощание супругов весной 1918 года. Восков уезжал из Петрограда. Был он одет в новенькую форму командира Красной Армии. Жена, ее звали Станислава, не плакала. Только напоследок теснее прижалась к мужу. А он ей тихо сказал:
— Если погибну, скажи детям, что отец им завещал продолжать борьбу.
Может быть, Семен и Станислава еще и виделись, а возможно, это были и последние слова, сказанные ими на вокзале друг другу. В двадцатом году, будучи комиссаром 7-й армии, он умер от тифа.
Эта удивительная жизнь мало исследована, но хочется верить, что когда-нибудь о Семене Воскове будет написана книга. И наверное, в ней найдет место тот короткий период, когда сразу после Октября он работал одним из комиссаров по продовольствию.
В дневнике Вильямса сохранилась следующая запись: «Занимая эту должность, Восков никогда не принес домой ни одного лишнего куска хлеба, хотя знал, что дома его встретят голодные глаза детей. Дети получат по восьмушке хлеба, испеченного из муки пополам со жмыхом. Животы их урчат от голода, но им еще хватает энергии бросать друг другу обвинения:
— Ты съел белые цветы, ты съел белые цветы! — кричит девочка.
— И вовсе я их не ел, — отвечает мальчик и, помолчав немного, добавляет: — Они, во-первых, желтые… А ты зато ела дохлых мух с подоконника, а мама не велела. Они грязные».
Вот они, те самые слова, которые я не мог забыть, хотя и прочел за эти годы сотни других книг.
Хотелось бы знать, как сложилась судьба детей Семена Воскова. Как относились они к поступку отца? Ведь были в распоряжении его вагоны с хлебом. Ведь как-никак комиссар по продовольствию. А собственных детей вынуждал есть цветы и глотать дохлых мух.
Думаю, ответили бы повзрослевшие сын и дочь комиссара, что было у отца не двое детей, а тысячи — все дети Петрограда. Что положи он сыну и дочери лишнюю пайку, то не досчитается своей восьмушки другой мальчик или девочка.
Вот почему американский писатель Альберт Рис Вильямс и написал, что Восков жил по самому строгому моральному кодексу, который распространялся и на его семью.
Поэтому, говоря не только о Воскове, но и о товарищах и единомышленниках его, Вильямс пишет и другие знакомые нам слова: «Всех их объединяло выраженное в действии чувство общественной совести».
Относиться ко всем детям города, страны, даже планеты как к собственным — так чувствовал, думал и поступал романтик и идеалист Семен Восков.
А что было бы дальше, не умри он от тифа, останься жив?
Вопрос этот задавал себе и Альберт Рис Вильямс:
«Все эти качества были необходимы в период революционного подъема масс и перехода власти в руки Советов. Но какую они сыграли роль в судьбе моих друзей в период укрепления Советской власти, после победы революции? И будут ли нужны эти качества, когда революция вступит в стадию созидания и мои друзья будут призваны организовать производство и решать массу сложных (подчас весьма прозаических) задач, связанных со строительством жизнеспособного социалистического общества?
Как справятся с этими задачами Янышев, Восков, Володарский, Найбут? Ведь их способности и революционные заслуги, безусловно, обеспечат им высокие посты в новом государстве… Сохранят ли они свой идеализм? Не испортит ли их власть? Не зазнаются ли они? Не станут ли бесчувственными бюрократами?»
Вот вопросы, на которые жизнь дала, а точнее, не раз давала ответ. Но которые и сегодня стоят на повестке дня.
ГЛАВА ВТОРАЯ
НА ВЫРУЧКУ
Американский Красный Крест.
Москва. 20 сентября 1918 года.
Герберту Вил ь ямсу,
американскому вице-консулу в Самаре.
Мой дорогой сэр!
Это письмо представит Вам мистера Валерия Львовича Альбрехта, который действует от имени родителей колонии детей, присланных из Петрограда к пунктам чехословацкого фронта. Его намерение — удовлетворить естественные требования родителей, их заботу о собственных детях, которые, к несчастью, оказались отрезанными от дома из-за военных операций. Я надеюсь, Вы дадите ему такую помощь, чтобы сделать возможным удовлетворение его целей и намерений…
Очень преданный Вам Аллен Ведсвелл,
главнокомандующий Ам. Кр. Крестом в России .
Провожая своих детей весной в дальний путь, родители не сомневались, что через три месяца, еще до наступления осени, будут встречать их. А если бы сомневались, то разве отпустили бы?
Но уже через две недели события приняли другой оборот, и связь с колонией прервалась.
Вначале родители находились в ожидании, потом в тревоге и смятении, а затем и в панике. Невольная надежда, что все само собой образуется, сменилась вскоре пониманием — помощи ждать неоткуда. Только они сами могут спасти своих детей. Для этого надо собраться вместе. Собраться и объединиться. Объединиться и принять решение. Единственное и спасительное.
Восемьсот мальчиков и девочек. Значит, столько же пап и мам. Притом мало между собой знакомых, а то и попросту не знающих друг друга. Кто самый инициативный, смелый, настойчивый и решительный? Попробуй определи… Тем не менее уже на первом собрании избрали комитет.
Решили послать делегацию. Послать через два фронта, чтобы вызволить, вывезти колонистов.
Выбор пал на Ивана Разумова, Ивана Пржевоцкого и Валерия Альбрехта.
Разумов преподавал в Александровской женской гимназии биологию. На Урал отправились три его дочери: Вера, Софья и Наталья.
Пржевоцкий — профессиональный революционер-подпольщик, по профессии слесарь. В дальнее летнее путешествие он проводил Брониславу и Веру.
Ну а с Валерием Львовичем Альбрехтом, служащим Русского музея в Петрограде, и двумя его девочками — Таней и Настенькой мы отчасти знакомы. Это они посылали с дороги письма папе и маме на Инженерную улицу. Альбрехт был избран руководителем поездки.
* * *
Российская республика.
Рабоче-крестьянское правительство.
Народный комиссариат
по заведыванию дворцами, музеями республики.
Комиссариат при Русском музее .
14 сентября 1918 года .
УДОСТОВЕРЕНИЕ
Дано сие председателем домового комитета дома № 14 по Инженерной улице в Петрограде делопроизводителю этнографического отдела Русского музея Валерию Львовичу Альбрехту на предмет представления куда следует для получения разрешения на поездку в качестве делегата родительской организации Первой детской питательной колонии Петроградского областного Всероссийского Союза городов, находящейся в г. Миасс Оренбургской губернии, и Второй детской колонии, находящейся в курорте Курьи Камышловского уезда Пермской губернии, с целью обратной доставки обеих колоний в Петроград.
Вместе с тем я, нижеподписавшийся комиссар рабоче-крестьянского правительства при Русском музее, ручаюсь, что тов. Альбрехт является деятельным и ревностным советским работником и никакого отношения к белогвардейским и контрреволюционным организациям не имеет.
Комиссар при Русском музее Н. Пунин .
…Вот так писали тогда удостоверения и прочие деловые письма — длинно, витиевато, очень казенно и идеологически выдержанно.
Хлопот делегации предстояло много. Первым делом — добиться выезда из Петрограда в Москву, что являлось в ту пору делом непростым. Альбрехт обратился со своими заботами к писателю Алексею Горькому. Писатель связался с Лениным. И вопрос был решен.
В судьбе колонии приняли участие председатель Советского правительства Яков Свердлов и народный комиссар иностранных дел Георгий Чичерин.
Переход делегатов через фронт был связан с немалыми трудностями и опасностями. Вот почему решили включить в делегацию представителя Международного Красного Креста. По договоренности со Шведским Красным Крестом для поездки в Сибирь прибыл пастор Сарве. Его принял Ленин и пожелал пастору — человеку, уже обремененному годами, — успеха в благородном порыве.
Близилась зима. Родители начали сбор теплых вещей. Собрали целую гору, едва поместившуюся в товарный вагон. А в Москве еще ждали погрузки ватники, валенки, теплые платки…
Собирались деньги… Писались письма…
Я уже упомянул о Союзе земств и городов, о той помощи, которую он оказал петроградским детям весной, когда они отправлялись на Урал. Союз организовали либеральные помещики и городская буржуазия. Война всегда требует не только пушек и снарядов, но и милосердия. И вот эта патриотическая организация помогала больным и раненым солдатам, помогала беженцам, оборудовала санитарные поезда, госпитали, питательные пункты, заготовляла белье и документы.
Союз городов враждебно принял Октябрьскую революцию и в январе 1918 года декретом советской власти был упразднен. Но некоторые его комитеты продолжали действовать как по ту, так и по эту линию фронта. Похоже, что помощь Петроградской детской колонии явилась одним из последних крупных благотворительных дел этой организации.
Но помощь Союза городов была только частью того, что требовалось.
17 сентября 1918 года Пржевоцкий и Альбрехт выехали в Москву, а уже два дня спустя беседовали с Чичериным, который обещал полное содействие. Назавтра их принимал Свердлов.
Делегаты поселились в общежитии на Малой Дмитровке. Но там лишь ночевали.
День же забит делами. Утром — посещение Центроколлегии, где уточняется маршрут. Сразу оттуда — в детский отдел Комиссариата народного просвещения. После обеда — получение удостоверений. И снова кабинет Свердлова. Только он может подписать документ на выдачу ста тысяч рублей и дать разрешение на проезд в делегатском вагоне до станции Кузнецкая. Такие большие деньги требовались, чтобы вернуть детскую колонию.
В конце октября Пржевоцкий и Альбрехт, а вместе с ними и пастор Сарве отправились в Сибирь. Они торопились, зная, как дорог каждый день, как ноют детские сердца от тоски по родному дому.
Самым ценным грузом, который везла с собой делегация, были письма. Несколько сот писем. Целый мешок.
Иван Разумов остался в Москве. Ждал из Петрограда вагон с вещами. Сначала все складывалось удачно. Он доставил зимнюю одежду в Нижний Новгород. Оттуда на пароходе добрался до Уфы. Но через фронт перейти не сумел. Осталось единственное — передать теплые вещи другой детской колонии, тоже оказавшейся в бедственном положении.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ЧУЖИЕ ПИСЬМА
Иван Петрович и Валерий Львович покидали Петроград тусклым дождливым вечером. Вначале они почти оглохли от вокзального гомона. Затем попали в перронную толчею. Казалось, им не пробраться в вагон на свои места. Но рослому Пржевоцкому удалось ухватиться за поручень, одним сильным движением подняться на площадку и уже оттуда подать руку Альбрехту.
Им повезло — досталась нижняя полка. А это значило, что можно свободно расположиться и не стоять в проходе или тесниться в тамбуре.
Перед отъездом было много хлопот и суеты. Альбрехт устал, даже говорить не хотелось. Но пассажира, сидевшего напротив, тянуло к беседе. Поправив волосы и водрузив очки на кончик носа, он приступил к делу.
— Извините, господа… Судя по вашим рюкзакам, вы тоже едете менять вещи на продукты.
— Может быть, — ответил Пржевоцкий, уклоняясь от дальнейших расспросов.
— Как вы думаете, где это лучше всего сделать?
— Мы этого не знаем.
— Мне посоветовали сойти в Вятке.
— Да, там цены, кажется, подходящие.
— Вы думаете? — сказал с радостью пассажир. — Вот жена дала мне столовое серебро. Есть у меня и несколько ювелирных вещичек.
— Не будьте столь откровенны, — решил вмешаться в разговор Альбрехт. — Иначе вернетесь домой ни с чем. Но и это не самое худшее. Можно потерять не только серебро, но и саму жизнь.
— Жена меня тоже предупреждала. Вам хорошо. Вы вдвоем. Если что, можете постоять друг за друга. Как вы думаете, не объединиться ли нам?
— Мы едем далеко, до самой Сибири. Вряд ли вас это устроит.
— Да, да! Я понимаю. Ведь дальше линия фронта, а у меня нет пропуска.
По выходу из Петрограда поезд был переполнен, как бочка с сельдью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
И вдруг ошеломившая их новость. Петроградскую детскую колонию берет под свое покровительство Американский Красный Крест.
— Вот это да! — сказал Петкель. — А как американцы о нас узнали?
— Наверно, в газете прочли.
— Какой интерес им с нами возиться? Деньги тратить…
— Тогда ты ничего не понимаешь. Они благотворительная организация. И деньжищ у них миллионы.
— И не рубли, а доллары.
— То-то и оно!
Так переговариваясь, мальчишки подошли к дому, где всех колонистов построили, чтобы проверить по списку.
Симонов подтвердил новость. Да, американцы решили взять над колонией опеку. А всего через несколько минут дети получили тому и вещественное подтверждение. Их пригласили на веранду дома и начали выдавать одежду и обувь.
Мальчики получили по американскому костюму, почему-то полувоенного образца. А также китайскую зимнюю одежду на вате. Еще выдали обувь. Но если от крепких, на толстой подошве армейских ботинок они пришли в восторг, то китайская обувь с загнутыми носками их только позабавила.
И другие колонисты приехали из дальних деревень с обновами, щедро одетые хозяевами, у которых работали. И вот теперь им сказали оставить подаренную одежду и облачиться в ту, которую прислали американцы. Все должны выглядеть одинаково. Пришлось подчиниться и оставить овчинные полушубки прямо на веранде поповского дома.
Пора было выезжать. Гатчинскую группу торопили. Ей выделили пятнадцать саней. Так что мальчики и девочки разместились очень удобно. Теперь они готовы были ехать хоть на чем — быстрее только!..
Станица скрылась за холмом. Лошади бежали резво. Улыбка на лице каждого отражала надежду, радость скорого возвращения домой.
К концу дня открылись окраины Миасса. Все загалдели, захлопали в ладоши. Невольно вспомнилось, как почти год назад они сюда приехали, как весело шли от станции к городу. Тогда думали, что проведут на Урале три месяца, только летние каникулы. А вот уже и зима позади. Может, оно и лучше. В Петрограде по-прежнему голод. А зимние месяцы — они самые трудные.
Но что это? Обоз, оставив город справа, движется совсем в другом направлении.
— Георгий Иванович, куда же мы?
— Почему не в Миасс?
— Успокойтесь, ребята. Все будет хорошо. Американский Красный Крест решил собрать все наши группы возле озера Тургояк. Это совсем близко. Всего в пятнадцати километрах от Ильменского заповедника. А уже потом — домой.
Слова воспитателя успокоили детей и вновь вернули хорошее настроение.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
RED CROSS
ГЛАВА ПЕРВАЯ
СОВЕСТЬ
Командир Красной гвардии Воскофф — личный мой друг, человек храбрый и находчивый.
Раймонд Робинс, глава Американской миссии Красного Креста в России в 1917-1918 годах.
В книге Альберта Риса Вильямса «Путешествие в революцию» есть глава «Русские американцы». Писатель рассказывает о русских революционерах, которые эмигрировали в Соединенные Штаты Америки, а в семнадцатом году вернулись на родину. Михаил Янышев, Моисей Володарский, Якоб Петерс, Александр Краснощеков, Арнольд Найбут…
Есть в этом списке и Семен Восков. Это его глава Американской миссии Красного Креста в России назвал своим «личным другом».
Альберт Рис Вильямс пишет, что «эти и другие профессиональные революционеры прошли свои университеты в тюрьмах и ссылке, а практику получили среди рабочих разных городов мира, от Баку до Сингапура, среди нефтяников Оклахомы и сталелитейщиков Огайо. Всех их объединяло выраженное в действии чувство общественной совести».
Сказано несколько сложно, но верно. Чуть дальше мы вернемся к этим словам.
Глава эта в книге Вильямса небольшая. Всего два десятка страниц. Читал я ее давно, а вот запомнил надолго. Собственно, в память врезалось несколько предложений, две-три фразы, которыми обменялись мальчик и девочка — дети Семена Воскова.
Но прежде — о самом Воскове, с которым Вильямс был близко знаком. Ко времени их знакомства Воскову было двадцать восемь лет, десять из которых он провел в Америке.
В 1905 году Воскову исполнилось только шестнадцать, а он уже участвовал в первой русской революции.
А в промежутке между двумя революциями Восков находился за границей, где ему было нисколько не слаще, чем в России. И там он сидел в тюрьмах. И там мучили.
Например, в Константинополе его били так, что он в кровь искусал губы. Вильямс, потрясенный услышанным, спросил Воскова, как перенес он все это. Тот ответил будничным тоном:
— Понимаешь, первый удар обычно парализует нервы, и на последующие они уже не реагируют.
Восков, как и многие его товарищи, прошел такую жизненную школу, которая оставляет немного места для иллюзий. Но от него всегда веяло спокойствием. Трудно было найти собеседника более живого и общительного. Он жил по самому строгому моральному кодексу, распространяя его на жену и детей. В жены, к счастью, ему досталась хорошая женщина — простая, мужественная и работящая.
В памяти Вильямса ярко запечатлелось прощание супругов весной 1918 года. Восков уезжал из Петрограда. Был он одет в новенькую форму командира Красной Армии. Жена, ее звали Станислава, не плакала. Только напоследок теснее прижалась к мужу. А он ей тихо сказал:
— Если погибну, скажи детям, что отец им завещал продолжать борьбу.
Может быть, Семен и Станислава еще и виделись, а возможно, это были и последние слова, сказанные ими на вокзале друг другу. В двадцатом году, будучи комиссаром 7-й армии, он умер от тифа.
Эта удивительная жизнь мало исследована, но хочется верить, что когда-нибудь о Семене Воскове будет написана книга. И наверное, в ней найдет место тот короткий период, когда сразу после Октября он работал одним из комиссаров по продовольствию.
В дневнике Вильямса сохранилась следующая запись: «Занимая эту должность, Восков никогда не принес домой ни одного лишнего куска хлеба, хотя знал, что дома его встретят голодные глаза детей. Дети получат по восьмушке хлеба, испеченного из муки пополам со жмыхом. Животы их урчат от голода, но им еще хватает энергии бросать друг другу обвинения:
— Ты съел белые цветы, ты съел белые цветы! — кричит девочка.
— И вовсе я их не ел, — отвечает мальчик и, помолчав немного, добавляет: — Они, во-первых, желтые… А ты зато ела дохлых мух с подоконника, а мама не велела. Они грязные».
Вот они, те самые слова, которые я не мог забыть, хотя и прочел за эти годы сотни других книг.
Хотелось бы знать, как сложилась судьба детей Семена Воскова. Как относились они к поступку отца? Ведь были в распоряжении его вагоны с хлебом. Ведь как-никак комиссар по продовольствию. А собственных детей вынуждал есть цветы и глотать дохлых мух.
Думаю, ответили бы повзрослевшие сын и дочь комиссара, что было у отца не двое детей, а тысячи — все дети Петрограда. Что положи он сыну и дочери лишнюю пайку, то не досчитается своей восьмушки другой мальчик или девочка.
Вот почему американский писатель Альберт Рис Вильямс и написал, что Восков жил по самому строгому моральному кодексу, который распространялся и на его семью.
Поэтому, говоря не только о Воскове, но и о товарищах и единомышленниках его, Вильямс пишет и другие знакомые нам слова: «Всех их объединяло выраженное в действии чувство общественной совести».
Относиться ко всем детям города, страны, даже планеты как к собственным — так чувствовал, думал и поступал романтик и идеалист Семен Восков.
А что было бы дальше, не умри он от тифа, останься жив?
Вопрос этот задавал себе и Альберт Рис Вильямс:
«Все эти качества были необходимы в период революционного подъема масс и перехода власти в руки Советов. Но какую они сыграли роль в судьбе моих друзей в период укрепления Советской власти, после победы революции? И будут ли нужны эти качества, когда революция вступит в стадию созидания и мои друзья будут призваны организовать производство и решать массу сложных (подчас весьма прозаических) задач, связанных со строительством жизнеспособного социалистического общества?
Как справятся с этими задачами Янышев, Восков, Володарский, Найбут? Ведь их способности и революционные заслуги, безусловно, обеспечат им высокие посты в новом государстве… Сохранят ли они свой идеализм? Не испортит ли их власть? Не зазнаются ли они? Не станут ли бесчувственными бюрократами?»
Вот вопросы, на которые жизнь дала, а точнее, не раз давала ответ. Но которые и сегодня стоят на повестке дня.
ГЛАВА ВТОРАЯ
НА ВЫРУЧКУ
Американский Красный Крест.
Москва. 20 сентября 1918 года.
Герберту Вил ь ямсу,
американскому вице-консулу в Самаре.
Мой дорогой сэр!
Это письмо представит Вам мистера Валерия Львовича Альбрехта, который действует от имени родителей колонии детей, присланных из Петрограда к пунктам чехословацкого фронта. Его намерение — удовлетворить естественные требования родителей, их заботу о собственных детях, которые, к несчастью, оказались отрезанными от дома из-за военных операций. Я надеюсь, Вы дадите ему такую помощь, чтобы сделать возможным удовлетворение его целей и намерений…
Очень преданный Вам Аллен Ведсвелл,
главнокомандующий Ам. Кр. Крестом в России .
Провожая своих детей весной в дальний путь, родители не сомневались, что через три месяца, еще до наступления осени, будут встречать их. А если бы сомневались, то разве отпустили бы?
Но уже через две недели события приняли другой оборот, и связь с колонией прервалась.
Вначале родители находились в ожидании, потом в тревоге и смятении, а затем и в панике. Невольная надежда, что все само собой образуется, сменилась вскоре пониманием — помощи ждать неоткуда. Только они сами могут спасти своих детей. Для этого надо собраться вместе. Собраться и объединиться. Объединиться и принять решение. Единственное и спасительное.
Восемьсот мальчиков и девочек. Значит, столько же пап и мам. Притом мало между собой знакомых, а то и попросту не знающих друг друга. Кто самый инициативный, смелый, настойчивый и решительный? Попробуй определи… Тем не менее уже на первом собрании избрали комитет.
Решили послать делегацию. Послать через два фронта, чтобы вызволить, вывезти колонистов.
Выбор пал на Ивана Разумова, Ивана Пржевоцкого и Валерия Альбрехта.
Разумов преподавал в Александровской женской гимназии биологию. На Урал отправились три его дочери: Вера, Софья и Наталья.
Пржевоцкий — профессиональный революционер-подпольщик, по профессии слесарь. В дальнее летнее путешествие он проводил Брониславу и Веру.
Ну а с Валерием Львовичем Альбрехтом, служащим Русского музея в Петрограде, и двумя его девочками — Таней и Настенькой мы отчасти знакомы. Это они посылали с дороги письма папе и маме на Инженерную улицу. Альбрехт был избран руководителем поездки.
* * *
Российская республика.
Рабоче-крестьянское правительство.
Народный комиссариат
по заведыванию дворцами, музеями республики.
Комиссариат при Русском музее .
14 сентября 1918 года .
УДОСТОВЕРЕНИЕ
Дано сие председателем домового комитета дома № 14 по Инженерной улице в Петрограде делопроизводителю этнографического отдела Русского музея Валерию Львовичу Альбрехту на предмет представления куда следует для получения разрешения на поездку в качестве делегата родительской организации Первой детской питательной колонии Петроградского областного Всероссийского Союза городов, находящейся в г. Миасс Оренбургской губернии, и Второй детской колонии, находящейся в курорте Курьи Камышловского уезда Пермской губернии, с целью обратной доставки обеих колоний в Петроград.
Вместе с тем я, нижеподписавшийся комиссар рабоче-крестьянского правительства при Русском музее, ручаюсь, что тов. Альбрехт является деятельным и ревностным советским работником и никакого отношения к белогвардейским и контрреволюционным организациям не имеет.
Комиссар при Русском музее Н. Пунин .
…Вот так писали тогда удостоверения и прочие деловые письма — длинно, витиевато, очень казенно и идеологически выдержанно.
Хлопот делегации предстояло много. Первым делом — добиться выезда из Петрограда в Москву, что являлось в ту пору делом непростым. Альбрехт обратился со своими заботами к писателю Алексею Горькому. Писатель связался с Лениным. И вопрос был решен.
В судьбе колонии приняли участие председатель Советского правительства Яков Свердлов и народный комиссар иностранных дел Георгий Чичерин.
Переход делегатов через фронт был связан с немалыми трудностями и опасностями. Вот почему решили включить в делегацию представителя Международного Красного Креста. По договоренности со Шведским Красным Крестом для поездки в Сибирь прибыл пастор Сарве. Его принял Ленин и пожелал пастору — человеку, уже обремененному годами, — успеха в благородном порыве.
Близилась зима. Родители начали сбор теплых вещей. Собрали целую гору, едва поместившуюся в товарный вагон. А в Москве еще ждали погрузки ватники, валенки, теплые платки…
Собирались деньги… Писались письма…
Я уже упомянул о Союзе земств и городов, о той помощи, которую он оказал петроградским детям весной, когда они отправлялись на Урал. Союз организовали либеральные помещики и городская буржуазия. Война всегда требует не только пушек и снарядов, но и милосердия. И вот эта патриотическая организация помогала больным и раненым солдатам, помогала беженцам, оборудовала санитарные поезда, госпитали, питательные пункты, заготовляла белье и документы.
Союз городов враждебно принял Октябрьскую революцию и в январе 1918 года декретом советской власти был упразднен. Но некоторые его комитеты продолжали действовать как по ту, так и по эту линию фронта. Похоже, что помощь Петроградской детской колонии явилась одним из последних крупных благотворительных дел этой организации.
Но помощь Союза городов была только частью того, что требовалось.
17 сентября 1918 года Пржевоцкий и Альбрехт выехали в Москву, а уже два дня спустя беседовали с Чичериным, который обещал полное содействие. Назавтра их принимал Свердлов.
Делегаты поселились в общежитии на Малой Дмитровке. Но там лишь ночевали.
День же забит делами. Утром — посещение Центроколлегии, где уточняется маршрут. Сразу оттуда — в детский отдел Комиссариата народного просвещения. После обеда — получение удостоверений. И снова кабинет Свердлова. Только он может подписать документ на выдачу ста тысяч рублей и дать разрешение на проезд в делегатском вагоне до станции Кузнецкая. Такие большие деньги требовались, чтобы вернуть детскую колонию.
В конце октября Пржевоцкий и Альбрехт, а вместе с ними и пастор Сарве отправились в Сибирь. Они торопились, зная, как дорог каждый день, как ноют детские сердца от тоски по родному дому.
Самым ценным грузом, который везла с собой делегация, были письма. Несколько сот писем. Целый мешок.
Иван Разумов остался в Москве. Ждал из Петрограда вагон с вещами. Сначала все складывалось удачно. Он доставил зимнюю одежду в Нижний Новгород. Оттуда на пароходе добрался до Уфы. Но через фронт перейти не сумел. Осталось единственное — передать теплые вещи другой детской колонии, тоже оказавшейся в бедственном положении.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ЧУЖИЕ ПИСЬМА
Иван Петрович и Валерий Львович покидали Петроград тусклым дождливым вечером. Вначале они почти оглохли от вокзального гомона. Затем попали в перронную толчею. Казалось, им не пробраться в вагон на свои места. Но рослому Пржевоцкому удалось ухватиться за поручень, одним сильным движением подняться на площадку и уже оттуда подать руку Альбрехту.
Им повезло — досталась нижняя полка. А это значило, что можно свободно расположиться и не стоять в проходе или тесниться в тамбуре.
Перед отъездом было много хлопот и суеты. Альбрехт устал, даже говорить не хотелось. Но пассажира, сидевшего напротив, тянуло к беседе. Поправив волосы и водрузив очки на кончик носа, он приступил к делу.
— Извините, господа… Судя по вашим рюкзакам, вы тоже едете менять вещи на продукты.
— Может быть, — ответил Пржевоцкий, уклоняясь от дальнейших расспросов.
— Как вы думаете, где это лучше всего сделать?
— Мы этого не знаем.
— Мне посоветовали сойти в Вятке.
— Да, там цены, кажется, подходящие.
— Вы думаете? — сказал с радостью пассажир. — Вот жена дала мне столовое серебро. Есть у меня и несколько ювелирных вещичек.
— Не будьте столь откровенны, — решил вмешаться в разговор Альбрехт. — Иначе вернетесь домой ни с чем. Но и это не самое худшее. Можно потерять не только серебро, но и саму жизнь.
— Жена меня тоже предупреждала. Вам хорошо. Вы вдвоем. Если что, можете постоять друг за друга. Как вы думаете, не объединиться ли нам?
— Мы едем далеко, до самой Сибири. Вряд ли вас это устроит.
— Да, да! Я понимаю. Ведь дальше линия фронта, а у меня нет пропуска.
По выходу из Петрограда поезд был переполнен, как бочка с сельдью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82