— Бегите, Вики, бегите!!!Сам он не пытался бежать. Он старался лишь предупредить меня, неподвижно стоя на месте, а потом рухнул, как подкошенный. Я услышала треск автоматных очередей, его крик и увидела, как он упал. Вслед за этим раздался другой душераздирающий мужской крик. Наверное, это кричал отец Фейсала.Люди вокруг визжали и разбегались кто куда, я тоже побежала, ничего не различая перед собой. От гнева, ужаса и горя у меня перехватило дыхание. Какой же отец выдаст собственного сына? Я надеялась, что душераздирающе кричал именно тот пожилой господин. Я надеялась, что он страдает. Может быть, он ожидал, что они будут стрелять лишь в воздух? Но он ведь должен знать своего сына, доверять ему, дать ему шанс оправдаться...Я бросилась наперерез такси, с трудом оторвалась от его капота и рванула дверцу.— В американское посольство! — задыхаясь, крикнула я. — Шари Улица (арабск.).
Латин Америка.Я — патриотка, как всякий американец, но вид американского флага никогда еще не вызывал во мне такую бурю чувств, как в тот момент. Чем дальше от дома находишься, тем милее кажется это звездно-полосатое полотнище. Я проследовала к воротам с гордо поднятой головой и потребовала, чтобы меня впустили.Приятно быть знаменитостью. Как только я назвала свое имя, меня тут же повели от одного чинуши к другому, пока не доставили в кабинет, который не многим туристам удается повидать. Здесь тоже стоял национальный флаг, а над большим письменным столом красного дерева висел портрет президента. Я голосовала за него, и мне всегда казалось, что у него приятная приветливая улыбка, но такой приветливой она еще никогда не была.— Доктор Блисс? Доктор Виктория Блисс! Слава Богу! Вы представить себе не можете, какое облегчение для меня видеть вас. — Человек, который поспешил мне навстречу, не совсем отвечал моим представлениям о том, как должен выглядеть посол: слишком молод, и волосы не седые. Однако он искренне был рад меня видеть: предложил называть его Томом, долго тряс мои руки и, не переставая, рассказывал, какая гора свалилась у него с плеч теперь, когда я нашлась.— Посол сейчас в Штатах, я остался за него «на хозяйстве», так сказать, а кошмарнее похищения соотечественника для дипломата ничего быть не может.— Фу ты! Как я оплошала, мне страшно жаль, что доставила вам столько неприятностей, — притворно огорчилась я.Он вспыхнул и мысленно наверняка дал мне пинка. Я становилась похожей на Джона и начинала валять дурака, v вместо того чтобы постараться расположить к себе Тома и заставить его все выслушать. Мне, совершенно очевидно, следовало успокоиться. Если я выйду из себя и сорвусь, он примет меня за истеричку, и тогда уж мне точно не убедить его, что моя невероятная история достоверна.— Простите, — сказал он с очаровательной улыбкой, которая, вероятно, является одним из условий для поступления на дипломатическую службу. — Мы, разумеется, прежде всего беспокоились о вашей безопасности. Присядьте. Нет-нет, я настаиваю. Не стану больше задавать вам вопросов, пока вы не придете в себя.Он отправился к столу и начал нажимать на разные кнопки.— Джоанн, зайдите, пожалуйста. Джоанн — моя помощница, — пояснил он мне. — Она о вас позаботится.— Но я хочу, чтобы вы задавали мне вопросы! Произошла ошибка. Никто меня не...Джоанн, судя по всему, ожидала вызова. К тому времени уже все посольство знало о моем появлении, и все сгорали от любопытства. Джоанн была старше своего шефа: как женщина она, разумеется, медленнее продвигалась по служебной лестнице.— Вы должны меня выслушать! Джоанн мягко обняла меня за плечи:— Ну конечно же, мы вас выслушаем, дорогая. Ни о чем не тревожьтесь. Пойдемте со мной, уверена, что вы хотите освежиться.Если бы не седые волосы и не морщинки на матерински добром лице, я, может быть, и воспротивилась бы. Но меня искренне тронуло это милое лицо и неподдельное участие. К тому же я поняла, сколь ужасно выгляжу, а также вдруг обнаружила, что мне нужно в туалет. (Знаю, это совсем не «романтично», но так уж случилось.)— Хорошо, — согласилась я, — пять минут. А потом я вернусь, Том, никуда не уходите.Джоанн была очень добра. Она даже предложила мне воспользоваться ее косметикой. Увидев физиономию, уставившуюся на меня из зеркала, я приняла предложение. Я бы тоже не стала выслушивать такое пугало.Джоанн задала мне только один вопрос:— Он не сделал вам ничего дурного, милая? Он не...Это был самый неудачный вопрос. Я вспомнила Фей-сала — как он шутит, как беспокоится о своей матери, увидела, как он падает, услышала, как кричит, стараясь предупредить меня, хотя то, быть может, был его последний, предсмертный крик. Поэтому я повернулась к Джоанн, словно фурия:— Дурного?! Он был... — Моя реакция тоже была неудачной. Я гневно швырнула ей ее помаду. — Черт возьми, что это я стою здесь и по-дурацки подмалевываю свое дурацкое лицо! Может быть, он еще жив. Может быть, он умирает, его пытают и...— Успокойтесь, милая.— И не смейте называть меня «милая»!Мне казалось, что я веду себя логично и оправданно, пока Джоанн не препроводила меня в маленькую комнатку, которая явно представляла собой медицинский изолятор. Другая седовласая женщина в кофте поверх белого халата поднялась нам навстречу.— Значит, это и есть та молодая дама? Добро пожаловать домой, дорогая. Для всех нас огромное облегчение видеть вас.Ощущение было такое, словно меня погружают в сахарный сироп. Они сомкнули ряды, зажав меня с обеих сторон, а подоспевший Том преградил дорогу к двери.— Ну как она, Фрэнсис? — поинтересовался он, потирая руки и улыбаясь. Он думал, что худшее позади, хотя у меня мог быть нервный шок.— Я еще не успела ее осмотреть. Если вы присядете, мисс Блисс.Я начала спорить. А затем, с опозданием, поняла, что я наделала. Я совершила ошибку, защищая Фейсала. Жертвы похищений порой кончают тем, что присоединяются к похитителю, а если еще похититель молод и хорош собой, а жертва похищения женщина... Я сделала последнее усилие, чтобы взять себя в руки, но теперь, с дистанции времени, понимаю, что мне это плохо удалось.— Что вы собираетесь делать? — спросила я, отступая от медсестры. — Не позволю никаких уколов, ненавижу уколы.— Мы только померяем давление и пощупаем пульс, — сказала медсестра голосом, каким разговаривают с ребенком. — Никаких противных уколов, обещаю.— Хорошо. — Я позволила ей усадить меня на стул и следила за Томом взглядом, который считала твердым и совсем не истеричным. На самом деле он, видимо, напоминал взгляд разъяренной дикой кошки. — Стойте там и слушайте меня, — сказала я ему.— Поверьте мне, доктор Блисс, есть много людей, которые ничего не желают больше, чем выслушать вас. Но, — впервые в его голосе послышались нотки благожелательного понимания, — но будь я проклят, если допущу их к вам прежде, чем буду уверен, что вы в полном порядке. Я позвонил вашему... э-э-э... другу. Он уже едет.— Моему другу? — Безумная надежда затеплилась во мне: неужели Шмидт и Джон добрались до Каира? Если они успели на десятичасовой поезд...— Да, — улыбнулся Том. — Он звонил каждый час.— Нормальное, — объявила медсестра, снимая манжету тонометра с моей руки. Она казалась разочарованной.— Я уже вам говорила. Теперь...— Откройте рот пошире.Она надавила мне на язык шпателем и заглянула в горло.Я подумала: пусть, какая разница, речь идет всего лишь о нескольких минутах. Ах, если бы я успела до того задать всего один вопрос!Я забыла, что была не единственной важной американской персоной в Каире. Забыла, что самолет летит из Луксора в Каир всего шестьдесят минут. Его проводили прямо в медицинский кабинет. А разве вы не проводили бы безутешного миллионера к невесте, которую он потерял и снова обрел?Увидев его, я вскочила, выбив из рук медсестры стакан, который она как раз поднесла к моим губам, и маленькие белые пилюли, которые она уговаривала меня принять. Бежать было некуда. В комнате имелась только одна дверь. Когда он схватил меня в свои крепкие объятия, я попыталась высвободиться.— Дорогая, все в порядке, — воскликнул он, удерживая меня стальной хваткой. — О, Вики, я так волновался! Ничего не говори, дорогая, позволь мне просто обнять тебя.Спокойствие и разумное поведение могут меня спасти, хоть и не наверняка, подумала я, но ничего не могла с собой поделать. Его прикосновение было невыносимо. Не дорогой лосьон и чистейшее белье, которыми он благоухал, а пот, кровь били мне в нос. Не гладковыбритое лицо, выражавшее высшую степень благовоспитанности, а зияющую дыру на месте, где до того было лицо Жана Луи, я видела. И падающего на землю Фейсала, и Джона, чья кожа изрезана на кровавые лоскуты нанятыми этим человеком садистами. Я вырывалась, кричала и пыталась кусаться. Кто бы упрекнул их за то, что они сочли все это тем самым эмоциональным срывом, которого ожидали? Чтобы сделать мне укол, руку пришлось держать двоим. Последнее, что я слышала, был голос Лэрри:— Моя бедная девочка! Да благословит вас всех Господь. Теперь я сам о ней позабочусь. Глава четырнадцатая Итак, все началось сначала.Так подумала я, когда, проснувшись, обнаружила, что нахожусь в большой комнате, обставленной старинной мебелью. Я чувствовала себя спокойной и расслабленной. Это единственный положительный эффект транквилизаторов. Они делают человека невозмутимым.Но где-то в глубине моего фармацевтического спокойствия оставался крохотный участок мозга, взывавший к бдительности. Думай! — словно бы кричал он. Делай что-нибудь. Не лежи, как бревно, постарайся выбраться отсюда.У Лэрри было время, чтобы отвезти меня обратно в Луксор, — уже наступила ночь, за окнами царила непроглядная тьма. Но я понимала, что нахожусь не в его лук-сорском доме: мебель хоть и была старинной, но не такой ухоженной, как у него, — позолота стерлась, а матрас, на котором я лежала, попахивал сыростью. То ли у Лэрри есть временная квартира в Каире, то ли он остановился у друга. (У него ведь столько друзей!) Не походила комната и на гостиничный номер: я не видела ни телевизора, ни прейскуранта обслуживания, ни телефона.И на двери изнутри не было ни ручки, ни цепочки. Дверь запиралась снаружи. Удивило ли меня это? Нет.Я ощущала лишь легкое раздражение из-за того, что отчаянный внутренний голос старался вывести меня из состояния успокоительного оцепенения.Окна были не заперты. Они выходили на маленький балкончик, где я постояла несколько минут, подставив лицо освежающему ночному ветерку. Только несколько огоньков мерцало сквозь кроны деревьев, верхушки которых дотягивались до балкона, но, как я с сожалением отметила, отстояли от него слишком далеко, чтобы рассматривать их как возможность для побега.Земля виднелась далеко внизу. Я не заметила ни единой опознаваемой приметы — ни башен, ни высоких отелей, ни даже пирамид. Дом скорее всего находился в отдаленном пригороде.Примыкавшая к комнате ванная когда-то, видимо, была роскошной, но теперь плитка обвалилась, а мрамор потускнел. Вода из крана потекла ржавая.Когда она немного очистилась, я сполоснула лицо и руки, потом вернулась в комнату и села. Выбор был невелик.К этому времени оцепенение прошло, и теперь я пребывала в состоянии унизительной, отвратительной паники. Предыдущие часы спокойными не назовешь: я испытала смертельный страх, порой теряла самообладание и способность трезво мыслить, но теперешнее положение оказалось гораздо хуже — словно именно в тот момент, когда я решила, что могу наконец присесть и расслабиться, из-под меня выбили стул. Справедливости ради следует сказать, что горло у меня пересохло и руки дрожали не только из-за мыслей о планах, которые Мэри лелеяла в отношении меня самой. Джон и Шмидт могли находиться где-нибудь в соседней комнате, и Мэри, вероятно, трудилась над одним из них или над обоими. А Фейсал, возможно, уже мертв.Не храбрость, а отчаяние заставило меня встать. Я обязана все выяснить. А что, если правда не так страшна, как картины, которые рисует мне воображение? Во всяком случае, хуже она быть не может.Я заколотила в дверь и спустя несколько мгновений услышала, как ключ поворачивается в замочной скважине. Дверь открылась. Страж не наводил на меня дуло пистолета, в этом не было необходимости, потому что стражем оказался Ханс, мой старый знакомый, человек с лицом, похожим на морду гигантского барана, и сложением великана. Абзац.Мышцы у Ханса есть, по-моему, даже на ушах, а росту в нем — почти семь футов.Египетское солнце потрудилось над его светлой кожей: щеки обгорели и шелушились.— Guten Abend, Fraulein Doktor, — вежливо сказал он. — Also, Sie sind aufgewacht Добрый вечер, фройляйн доктор. А мы уж заждались (нем.).
. Пойду доложу.Прошло десять бесконечных, изматывающих душу минут, прежде чем дверь открылась снова. Когда я увидела Лэрри, мышцы мои расслабились. Не то чтобы вид его был мне приятен, но я определенно предпочитала его общество обществу известной дамы. За Лэрри следовал Эд с подносом. Официант из него получился никудышный.— Испытываете недостаток в прислуге? — поинтересовалась я, когда Эд неловко поставил поднос на стол и ретировался к двери, где встал со скучающим видом, скрестив руки на груди. Похоже, именно в этом состояли все его обязанности.— Вы сильно расстроили мои планы, не скрою, — признался Лэрри, — но лишь на время. Хотите попить?Бутылка минеральной воды на подносе была непочатой и крышка казалась нетронутой. Лэрри с нескрываемым удовольствием наблюдал, как я исследую ее.— У вас все равно нет выбора, — любезно заметил он, — вы можете объявить голодовку, но без воды в здешнем климате не обойтись.Учтивый, как обычно, он не стал добавлять, что существуют и иные, менее безболезненные способы воздействия.— Ну и каковы же ваши планы? — спросила я.Лэрри откинулся на спинку стула и оглядел меня с довольной улыбкой.— Вы незаурядная женщина, Вики. Вы, верно, удивитесь, но, сообщая в посольство о том, что мы помолвлены, я вдруг счел идею не столь уж и абсурдной.— Лучше останемся друзьями, — съязвила я. Лэрри рассмеялся.— Ваше сердце принадлежит другому? И все же подумайте, Вики, это неплохой выход из создавшейся затруднительной ситуации.— Где он?Лэрри не спросил, кого я имею в виду.— А разве вы не знаете?— Мы разделились сегодня утром. — Это я могла ему сообщить, ничем не рискуя, он наверняка сам уже знал, что мы с Фейсалом ехали вместе, и мог легко догадаться, что Джон со Шмидтом составили другую пару.— Я думал, вы знаете. Конечно же, место встречи назначено в Каире? Не беспокойтесь, я не прошу вас сообщить, что это за место. Мы уже предприняли необходимые меры, чтобы проинформировать его о том, что вы гостите у меня. Он будет здесь с минуты на минуту.Значит, они его не схватили. На моем лице отразилось облегчение. Лэрри покачал головой:— Не питайте напрасных иллюзий, Вики. Под вашим балконом стоит стража, а за каждой дверью ведется наблюдение.Следовательно, они рассчитывают на обмен — во всяком случае, собираются его предложить. Джон наверняка об этом догадывается.— Как вы связались с ним?— Дорогая моя, сегодня вечером ваше милое личико не сходило с телеэкранов по всем каналам. А я сам выступил с пресс-релизом. Не сомневаюсь, он все это видел, он ведь внимательно следит за новостями. Вы пережили шок и теперь страдаете от физического и нервного истощения на вилле президента Американо-египетской торговой компании. Сам президент большую часть времени проводит в Штатах, но был счастлив предоставить свой дом в полное распоряжение вам и вашему заботливому жениху.А если я ненароком упаду с балкона или взрежу себе вены, мой заботливый жених скажет, что это самоубийство, совершенное в состоянии нервной депрессии. И я вслед за Фейсалом пополню список жертв.— Что с Фейсалом? — Я заставила себя задать этот вопрос, очень боясь услышать страшный ответ.Лэрри махнул рукой, показывая, сколь мало занимает его жизнь Фейсала:— Забудьте о нем, он свою роль отыграл. Шмидт и Тригарт — вот кто меня интересует, и вас должны интересовать именно они, потому что лично вам ничто не угрожает, если они согласятся сотрудничать с нами. Нет, не перебивайте, дайте мне закончить. Зачем мне причинять вам вред? Как только я покину страну, вы ничего не сможете доказать, без этого нагрудного украшения вам не на что будет опереться.Мое смятенное молчание он истолковал как готовность воспринять его доводы. Наклонившись вперед и пристально глядя на меня, он продолжал:— Чтобы остановить меня, вы взвалили на себя массу хлопот, подвергали себя опасностям, страдали. Это, несомненно, достойно восхищения, но глупо. К чему рисковать жизнью, чтобы предотвратить столь безобидное деяние? Древности, которые я приобрел, будут у меня в большей сохранности, чем в их естественной среде. То, что я делаю, есть акт спасения, а не осквернения.Эти аргументы были мне хорошо знакомы. Грабители, воры да и иные археологи приводят их испокон веков и, к сожалению, порой встречают понимание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Латин Америка.Я — патриотка, как всякий американец, но вид американского флага никогда еще не вызывал во мне такую бурю чувств, как в тот момент. Чем дальше от дома находишься, тем милее кажется это звездно-полосатое полотнище. Я проследовала к воротам с гордо поднятой головой и потребовала, чтобы меня впустили.Приятно быть знаменитостью. Как только я назвала свое имя, меня тут же повели от одного чинуши к другому, пока не доставили в кабинет, который не многим туристам удается повидать. Здесь тоже стоял национальный флаг, а над большим письменным столом красного дерева висел портрет президента. Я голосовала за него, и мне всегда казалось, что у него приятная приветливая улыбка, но такой приветливой она еще никогда не была.— Доктор Блисс? Доктор Виктория Блисс! Слава Богу! Вы представить себе не можете, какое облегчение для меня видеть вас. — Человек, который поспешил мне навстречу, не совсем отвечал моим представлениям о том, как должен выглядеть посол: слишком молод, и волосы не седые. Однако он искренне был рад меня видеть: предложил называть его Томом, долго тряс мои руки и, не переставая, рассказывал, какая гора свалилась у него с плеч теперь, когда я нашлась.— Посол сейчас в Штатах, я остался за него «на хозяйстве», так сказать, а кошмарнее похищения соотечественника для дипломата ничего быть не может.— Фу ты! Как я оплошала, мне страшно жаль, что доставила вам столько неприятностей, — притворно огорчилась я.Он вспыхнул и мысленно наверняка дал мне пинка. Я становилась похожей на Джона и начинала валять дурака, v вместо того чтобы постараться расположить к себе Тома и заставить его все выслушать. Мне, совершенно очевидно, следовало успокоиться. Если я выйду из себя и сорвусь, он примет меня за истеричку, и тогда уж мне точно не убедить его, что моя невероятная история достоверна.— Простите, — сказал он с очаровательной улыбкой, которая, вероятно, является одним из условий для поступления на дипломатическую службу. — Мы, разумеется, прежде всего беспокоились о вашей безопасности. Присядьте. Нет-нет, я настаиваю. Не стану больше задавать вам вопросов, пока вы не придете в себя.Он отправился к столу и начал нажимать на разные кнопки.— Джоанн, зайдите, пожалуйста. Джоанн — моя помощница, — пояснил он мне. — Она о вас позаботится.— Но я хочу, чтобы вы задавали мне вопросы! Произошла ошибка. Никто меня не...Джоанн, судя по всему, ожидала вызова. К тому времени уже все посольство знало о моем появлении, и все сгорали от любопытства. Джоанн была старше своего шефа: как женщина она, разумеется, медленнее продвигалась по служебной лестнице.— Вы должны меня выслушать! Джоанн мягко обняла меня за плечи:— Ну конечно же, мы вас выслушаем, дорогая. Ни о чем не тревожьтесь. Пойдемте со мной, уверена, что вы хотите освежиться.Если бы не седые волосы и не морщинки на матерински добром лице, я, может быть, и воспротивилась бы. Но меня искренне тронуло это милое лицо и неподдельное участие. К тому же я поняла, сколь ужасно выгляжу, а также вдруг обнаружила, что мне нужно в туалет. (Знаю, это совсем не «романтично», но так уж случилось.)— Хорошо, — согласилась я, — пять минут. А потом я вернусь, Том, никуда не уходите.Джоанн была очень добра. Она даже предложила мне воспользоваться ее косметикой. Увидев физиономию, уставившуюся на меня из зеркала, я приняла предложение. Я бы тоже не стала выслушивать такое пугало.Джоанн задала мне только один вопрос:— Он не сделал вам ничего дурного, милая? Он не...Это был самый неудачный вопрос. Я вспомнила Фей-сала — как он шутит, как беспокоится о своей матери, увидела, как он падает, услышала, как кричит, стараясь предупредить меня, хотя то, быть может, был его последний, предсмертный крик. Поэтому я повернулась к Джоанн, словно фурия:— Дурного?! Он был... — Моя реакция тоже была неудачной. Я гневно швырнула ей ее помаду. — Черт возьми, что это я стою здесь и по-дурацки подмалевываю свое дурацкое лицо! Может быть, он еще жив. Может быть, он умирает, его пытают и...— Успокойтесь, милая.— И не смейте называть меня «милая»!Мне казалось, что я веду себя логично и оправданно, пока Джоанн не препроводила меня в маленькую комнатку, которая явно представляла собой медицинский изолятор. Другая седовласая женщина в кофте поверх белого халата поднялась нам навстречу.— Значит, это и есть та молодая дама? Добро пожаловать домой, дорогая. Для всех нас огромное облегчение видеть вас.Ощущение было такое, словно меня погружают в сахарный сироп. Они сомкнули ряды, зажав меня с обеих сторон, а подоспевший Том преградил дорогу к двери.— Ну как она, Фрэнсис? — поинтересовался он, потирая руки и улыбаясь. Он думал, что худшее позади, хотя у меня мог быть нервный шок.— Я еще не успела ее осмотреть. Если вы присядете, мисс Блисс.Я начала спорить. А затем, с опозданием, поняла, что я наделала. Я совершила ошибку, защищая Фейсала. Жертвы похищений порой кончают тем, что присоединяются к похитителю, а если еще похититель молод и хорош собой, а жертва похищения женщина... Я сделала последнее усилие, чтобы взять себя в руки, но теперь, с дистанции времени, понимаю, что мне это плохо удалось.— Что вы собираетесь делать? — спросила я, отступая от медсестры. — Не позволю никаких уколов, ненавижу уколы.— Мы только померяем давление и пощупаем пульс, — сказала медсестра голосом, каким разговаривают с ребенком. — Никаких противных уколов, обещаю.— Хорошо. — Я позволила ей усадить меня на стул и следила за Томом взглядом, который считала твердым и совсем не истеричным. На самом деле он, видимо, напоминал взгляд разъяренной дикой кошки. — Стойте там и слушайте меня, — сказала я ему.— Поверьте мне, доктор Блисс, есть много людей, которые ничего не желают больше, чем выслушать вас. Но, — впервые в его голосе послышались нотки благожелательного понимания, — но будь я проклят, если допущу их к вам прежде, чем буду уверен, что вы в полном порядке. Я позвонил вашему... э-э-э... другу. Он уже едет.— Моему другу? — Безумная надежда затеплилась во мне: неужели Шмидт и Джон добрались до Каира? Если они успели на десятичасовой поезд...— Да, — улыбнулся Том. — Он звонил каждый час.— Нормальное, — объявила медсестра, снимая манжету тонометра с моей руки. Она казалась разочарованной.— Я уже вам говорила. Теперь...— Откройте рот пошире.Она надавила мне на язык шпателем и заглянула в горло.Я подумала: пусть, какая разница, речь идет всего лишь о нескольких минутах. Ах, если бы я успела до того задать всего один вопрос!Я забыла, что была не единственной важной американской персоной в Каире. Забыла, что самолет летит из Луксора в Каир всего шестьдесят минут. Его проводили прямо в медицинский кабинет. А разве вы не проводили бы безутешного миллионера к невесте, которую он потерял и снова обрел?Увидев его, я вскочила, выбив из рук медсестры стакан, который она как раз поднесла к моим губам, и маленькие белые пилюли, которые она уговаривала меня принять. Бежать было некуда. В комнате имелась только одна дверь. Когда он схватил меня в свои крепкие объятия, я попыталась высвободиться.— Дорогая, все в порядке, — воскликнул он, удерживая меня стальной хваткой. — О, Вики, я так волновался! Ничего не говори, дорогая, позволь мне просто обнять тебя.Спокойствие и разумное поведение могут меня спасти, хоть и не наверняка, подумала я, но ничего не могла с собой поделать. Его прикосновение было невыносимо. Не дорогой лосьон и чистейшее белье, которыми он благоухал, а пот, кровь били мне в нос. Не гладковыбритое лицо, выражавшее высшую степень благовоспитанности, а зияющую дыру на месте, где до того было лицо Жана Луи, я видела. И падающего на землю Фейсала, и Джона, чья кожа изрезана на кровавые лоскуты нанятыми этим человеком садистами. Я вырывалась, кричала и пыталась кусаться. Кто бы упрекнул их за то, что они сочли все это тем самым эмоциональным срывом, которого ожидали? Чтобы сделать мне укол, руку пришлось держать двоим. Последнее, что я слышала, был голос Лэрри:— Моя бедная девочка! Да благословит вас всех Господь. Теперь я сам о ней позабочусь. Глава четырнадцатая Итак, все началось сначала.Так подумала я, когда, проснувшись, обнаружила, что нахожусь в большой комнате, обставленной старинной мебелью. Я чувствовала себя спокойной и расслабленной. Это единственный положительный эффект транквилизаторов. Они делают человека невозмутимым.Но где-то в глубине моего фармацевтического спокойствия оставался крохотный участок мозга, взывавший к бдительности. Думай! — словно бы кричал он. Делай что-нибудь. Не лежи, как бревно, постарайся выбраться отсюда.У Лэрри было время, чтобы отвезти меня обратно в Луксор, — уже наступила ночь, за окнами царила непроглядная тьма. Но я понимала, что нахожусь не в его лук-сорском доме: мебель хоть и была старинной, но не такой ухоженной, как у него, — позолота стерлась, а матрас, на котором я лежала, попахивал сыростью. То ли у Лэрри есть временная квартира в Каире, то ли он остановился у друга. (У него ведь столько друзей!) Не походила комната и на гостиничный номер: я не видела ни телевизора, ни прейскуранта обслуживания, ни телефона.И на двери изнутри не было ни ручки, ни цепочки. Дверь запиралась снаружи. Удивило ли меня это? Нет.Я ощущала лишь легкое раздражение из-за того, что отчаянный внутренний голос старался вывести меня из состояния успокоительного оцепенения.Окна были не заперты. Они выходили на маленький балкончик, где я постояла несколько минут, подставив лицо освежающему ночному ветерку. Только несколько огоньков мерцало сквозь кроны деревьев, верхушки которых дотягивались до балкона, но, как я с сожалением отметила, отстояли от него слишком далеко, чтобы рассматривать их как возможность для побега.Земля виднелась далеко внизу. Я не заметила ни единой опознаваемой приметы — ни башен, ни высоких отелей, ни даже пирамид. Дом скорее всего находился в отдаленном пригороде.Примыкавшая к комнате ванная когда-то, видимо, была роскошной, но теперь плитка обвалилась, а мрамор потускнел. Вода из крана потекла ржавая.Когда она немного очистилась, я сполоснула лицо и руки, потом вернулась в комнату и села. Выбор был невелик.К этому времени оцепенение прошло, и теперь я пребывала в состоянии унизительной, отвратительной паники. Предыдущие часы спокойными не назовешь: я испытала смертельный страх, порой теряла самообладание и способность трезво мыслить, но теперешнее положение оказалось гораздо хуже — словно именно в тот момент, когда я решила, что могу наконец присесть и расслабиться, из-под меня выбили стул. Справедливости ради следует сказать, что горло у меня пересохло и руки дрожали не только из-за мыслей о планах, которые Мэри лелеяла в отношении меня самой. Джон и Шмидт могли находиться где-нибудь в соседней комнате, и Мэри, вероятно, трудилась над одним из них или над обоими. А Фейсал, возможно, уже мертв.Не храбрость, а отчаяние заставило меня встать. Я обязана все выяснить. А что, если правда не так страшна, как картины, которые рисует мне воображение? Во всяком случае, хуже она быть не может.Я заколотила в дверь и спустя несколько мгновений услышала, как ключ поворачивается в замочной скважине. Дверь открылась. Страж не наводил на меня дуло пистолета, в этом не было необходимости, потому что стражем оказался Ханс, мой старый знакомый, человек с лицом, похожим на морду гигантского барана, и сложением великана. Абзац.Мышцы у Ханса есть, по-моему, даже на ушах, а росту в нем — почти семь футов.Египетское солнце потрудилось над его светлой кожей: щеки обгорели и шелушились.— Guten Abend, Fraulein Doktor, — вежливо сказал он. — Also, Sie sind aufgewacht Добрый вечер, фройляйн доктор. А мы уж заждались (нем.).
. Пойду доложу.Прошло десять бесконечных, изматывающих душу минут, прежде чем дверь открылась снова. Когда я увидела Лэрри, мышцы мои расслабились. Не то чтобы вид его был мне приятен, но я определенно предпочитала его общество обществу известной дамы. За Лэрри следовал Эд с подносом. Официант из него получился никудышный.— Испытываете недостаток в прислуге? — поинтересовалась я, когда Эд неловко поставил поднос на стол и ретировался к двери, где встал со скучающим видом, скрестив руки на груди. Похоже, именно в этом состояли все его обязанности.— Вы сильно расстроили мои планы, не скрою, — признался Лэрри, — но лишь на время. Хотите попить?Бутылка минеральной воды на подносе была непочатой и крышка казалась нетронутой. Лэрри с нескрываемым удовольствием наблюдал, как я исследую ее.— У вас все равно нет выбора, — любезно заметил он, — вы можете объявить голодовку, но без воды в здешнем климате не обойтись.Учтивый, как обычно, он не стал добавлять, что существуют и иные, менее безболезненные способы воздействия.— Ну и каковы же ваши планы? — спросила я.Лэрри откинулся на спинку стула и оглядел меня с довольной улыбкой.— Вы незаурядная женщина, Вики. Вы, верно, удивитесь, но, сообщая в посольство о том, что мы помолвлены, я вдруг счел идею не столь уж и абсурдной.— Лучше останемся друзьями, — съязвила я. Лэрри рассмеялся.— Ваше сердце принадлежит другому? И все же подумайте, Вики, это неплохой выход из создавшейся затруднительной ситуации.— Где он?Лэрри не спросил, кого я имею в виду.— А разве вы не знаете?— Мы разделились сегодня утром. — Это я могла ему сообщить, ничем не рискуя, он наверняка сам уже знал, что мы с Фейсалом ехали вместе, и мог легко догадаться, что Джон со Шмидтом составили другую пару.— Я думал, вы знаете. Конечно же, место встречи назначено в Каире? Не беспокойтесь, я не прошу вас сообщить, что это за место. Мы уже предприняли необходимые меры, чтобы проинформировать его о том, что вы гостите у меня. Он будет здесь с минуты на минуту.Значит, они его не схватили. На моем лице отразилось облегчение. Лэрри покачал головой:— Не питайте напрасных иллюзий, Вики. Под вашим балконом стоит стража, а за каждой дверью ведется наблюдение.Следовательно, они рассчитывают на обмен — во всяком случае, собираются его предложить. Джон наверняка об этом догадывается.— Как вы связались с ним?— Дорогая моя, сегодня вечером ваше милое личико не сходило с телеэкранов по всем каналам. А я сам выступил с пресс-релизом. Не сомневаюсь, он все это видел, он ведь внимательно следит за новостями. Вы пережили шок и теперь страдаете от физического и нервного истощения на вилле президента Американо-египетской торговой компании. Сам президент большую часть времени проводит в Штатах, но был счастлив предоставить свой дом в полное распоряжение вам и вашему заботливому жениху.А если я ненароком упаду с балкона или взрежу себе вены, мой заботливый жених скажет, что это самоубийство, совершенное в состоянии нервной депрессии. И я вслед за Фейсалом пополню список жертв.— Что с Фейсалом? — Я заставила себя задать этот вопрос, очень боясь услышать страшный ответ.Лэрри махнул рукой, показывая, сколь мало занимает его жизнь Фейсала:— Забудьте о нем, он свою роль отыграл. Шмидт и Тригарт — вот кто меня интересует, и вас должны интересовать именно они, потому что лично вам ничто не угрожает, если они согласятся сотрудничать с нами. Нет, не перебивайте, дайте мне закончить. Зачем мне причинять вам вред? Как только я покину страну, вы ничего не сможете доказать, без этого нагрудного украшения вам не на что будет опереться.Мое смятенное молчание он истолковал как готовность воспринять его доводы. Наклонившись вперед и пристально глядя на меня, он продолжал:— Чтобы остановить меня, вы взвалили на себя массу хлопот, подвергали себя опасностям, страдали. Это, несомненно, достойно восхищения, но глупо. К чему рисковать жизнью, чтобы предотвратить столь безобидное деяние? Древности, которые я приобрел, будут у меня в большей сохранности, чем в их естественной среде. То, что я делаю, есть акт спасения, а не осквернения.Эти аргументы были мне хорошо знакомы. Грабители, воры да и иные археологи приводят их испокон веков и, к сожалению, порой встречают понимание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44