Затем с сожалением покачал головой: — Нет, она слишком велика и слишком хрупка. Думаю, вот это будет не хуже. — И он затолкал в карман нагрудное украшение, на котором доминирующей деталью сложного рисунка был огромный скарабей из ляпис-лазурита. Украшение принадлежало Тутанхамону.Джон взял мою обмякшую руку и повел меня наверх.— Время? — спросил он, сдвигая на место панель, служившую дверью тайника.— Э-э... без двадцати восемь.— Мы как раз успеем вернуться на исходную позицию.— Ты знаешь, что задумал Макс?— Да, у меня есть кое-какие предположения. Только не говори, что и ты не догадываешься о его намерениях. Они собираются использовать тебя, чтобы осуществить свою операцию по вывозу сокровищ из страны.Я сердито посмотрела на него. Созерцание этой великолепной коллекции — немалая часть которой, вероятно, попала к Лэрри через Джона, — заставило меня вспомнить, кем он был на самом деле, и его вид — блестящие глаза и возбужденное состояние, в котором он парил, словно воздушный змей на мартовском ветру, нисколько не умалил моих опасений. На последних курсах университет! мое знакомство с амфетамином и другими широко употребляемыми наркотиками было отнюдь не шапочным. Рано или поздно Джон свалится и, судя по тому, как быстро подействовали на него таблетки, отключится полностью и надолго. Кое-где из порезов у него еще сочилась кровь. На фоне застаревших пятен эти, алые, напоминали цветы.Увидев, что я смотрю на его рубашку, и неверно истолковав выражение моего лица, он попросил:— Дай мне этот свой эксцентричный наряд.— Зачем?— Ради Бога, Вики, соберись и перестань задавать глупые вопросы. Все равно эта галабея никого не обманет — при такой-то копне светлых волос, сияющих, как сигнальный огонь. К тому же без нее ты, может быть, сможешь бежать быстрее. Если, как я надеюсь, но не смею рассчитывать, нам удастся добраться до набережной, придется ловить такси. Даже луксорскому таксисту не захочется брать пассажира, который выглядит так, словно только что покинул поле боя.— Особенно в эти дни, — проворчала я, стаскивая с себя галабею.Она, разумеется, была ему мала, но кровавые раны прикрывала.Макс велел нам быть готовыми без десяти восемь. Если он начнет действовать, каким бы это действие ни было, мы можем рассчитывать минут на пять, может, даже меньше, сказал он. Если к этому времени он ничего не предпримет, нам оставалось полагаться только на себя, и тогда да поможет нам, как он выразился, наше британское счастье.То ли он переоценил аппетит своих сообщников, то ли мои часы отставали. Мы открыто пересекали холл, просматриваемый по крайней мере с четырех сторон, когда я услышала, что они выходят из столовой. Бешено рванув в укрытие, которое лишь условно можно было назвать надежным, я почти налетела на Джона, шедшего впереди. Когда я ныряла под лестницу, первый из них уже входил в холл.Не успела я дух перевести, как Макс начал действовать. Только потом я поняла, что он сделал, а в тот момент была слишком ошарашена, чтобы услышать что-либо, кроме разноголосого хора нечленораздельных выкриков и громких проклятий на нескольких языках. Люди бежали в разных направлениях: кто — в холл, кто — через французские двери на террасу. Мэри была в первых рядах. Я лишь мельком увидела ее лицо, когда она проносилась мимо. Но и этого мимолетного видения оказалось достаточно. Такому лицу очень пошел бы раздувшийся капюшон кобры.Лэрри бежал прямо за ней. Но вместо того, чтобы тоже последовать вверх по лестнице, он ринулся в свой кабинет. Забавно, как в критические моменты над людьми берет верх основной инстинкт. Иногда это бывает некстати. Я не знала, как Мэри собирается проникнуть в кладовку через запертую дверь, но хитрости малышки не недооценивала; увидев, что пропала ее любимая игрушка, она вернется. И Лэрри вернется, как только обнаружит «Свита». А мы все еще в доме, и входная дверь скорее всего заперта или возле нее стоит стражник, а может быть, и то, и другое. Интересно, будет ли поколеблена моя детская доверчивость в отношении Макса?Точнехонько в тот момент, когда меня посетило это неблагородное сомнение, я услышала, что дверь открывается. Наверное, на часах возле нее стоял Ханс, потому что Макс крикнул по-немецки: «Быстрее! Они побежали туда! За ними!»Ханс ринулся за Максом. Когда я, подталкиваемая Джоном, выскочила в холл, он был пуст, а входная дверь распахнута.Как-то даже слишком просто, мелькнуло у меня в голове. Макс направил погоню в заднюю часть дома: казалось естественным, что беглецы отправятся именно туда — там мало света, а во дворе почти нет кустов. Сейчас там даже было темнее, чем обычно, потому что Макс немного пострелял по лампам. Я думаю, это сделал Макс, едва ли кто-то другой совершил бы столь полезное для нас деяние.Один верный страж, однако, оставался на посту. Его черная форма была почти неразличима в темноте. Если бы он не направился к воротам, движимый любопытством, мы бы не заметили его вовремя. Из дула его винтовки вырвалась тусклая вспышка.Мы замерли в тени дома, понимая, что малейшее движение выдаст нас: между нами и стражником не было даже хилого кусточка.— Дай сюда нож, — почти беззвучно прошептал Джон прямо мне в ухо.Я не спросила, зачем он ему. Я боялась даже представить себе, что он собирается с ним делать. Парень стоял футах в десяти — пятнадцати от нас, и никакой возможности подползти к нему незамеченным не было. Он снял с плеча винтовку и держал наготове.Джон резко отвел руку назад, одновременно ударив меня ногой под коленки, в результате чего я растянулась на земле и пуля просвистела над моей головой. Когда я вскочила с похвальным проворством, страж неподвижно лежал ничком.— Он мертв? — задыхаясь, спросила я.Джон распрямился, винтовка уже была у него в руке:— Если только не потерял сознания от ужаса. Я не слишком хорошо бросаю нож в цель — хотел просто отвлечь его. Вики, мне страшно неловко, но, может быть, ты все же согласишься отложить этот разговор и мы побежим? Они, знаешь ли, наверняка слышали выстрелы.Бежать босиком по грубой, неровной поверхности — удовольствие не из приятных. Когда я споткнулась в первый раз, Джон отбросил винтовку и взял меня за руку. Каждый раз, когда я спотыкалась, а я делала это через каждые два или три шага, он дергал меня, заставляя двигаться вперед короткими стремительными перебежками. Я уже не прислушивалась к звукам погони, не думала о том, будет ли на улице нас ждать еще один стражник, а могла думать только о своих бедных ногах.Когда, не встретив больше препятствий, мы очутились на ярко освещенной набережной, я по-прежнему была сосредоточена только на горящих от боли ступнях.— Помедленнее, — я попыталась вырваться, — все уже позади.— Еще нет. — Он остановился и поднял руку. — Моли Бога и Святого Иуду, чтобы подъехало такси. Надеюсь, у тебя есть деньги, а то мне надоело причинять людям неприятности.Шофер, может быть, и подумал бы, прежде чем взять таких пассажиров, как мы, но Джон не дал ему такой возможности. Когда машина рванулась с места, он посмотрел в заднее стекло и что-то пробормотал себе под нос. Я поняла, что Святой Иуда, покровитель безнадежных предприятий, решил больше не делать нам подарков — кто-то видел, как мы садились в такси.Сказав шоферу, куда ехать, Джон не проронил больше ни слова, только потребовал у меня деньги тоном, свойственным грабителям банков. Я передала ему часть скомканных Шмидтовых купюр и стала холить свои израненные ноги. Мне хотелось знать, где мы, но не было сил спрашивать. Проехав Луксорский храм, машина повернула в сторону реки, проехала по окраинным улицам и наконец остановилась.— Ты сможешь пройти еще немного? — спросил Джон, помогая мне выйти.— А что же делать? — Я встала на одну ногу, так по крайней мере чувствовалась только половина боли. — Еще немного проползу, конечно.Он обхватил меня за талию и приподнимал всякий раз, когда на дороге встречалась выбоина. А тротуар, надо сказать, был сплошь разбит и завален мусором. Я слишком сосредоточенно смотрела под ноги, чтобы озираться по сторонам, поэтому не поняла, куда мы приехали, а когда Джон постучал в калитку, просто обрадовалась, что наконец-то куда-то прибыли. Долго никто не открывал, и я уже было подумала, что хозяев нет дома, но тут раздалось звяканье задвижек и крючков с той стороны. Калитка приоткрылась, потом стала закрываться снова. Джон сунул в щель ногу.— Сезам, откройся, — сказал он.Подействовала нога, а не просьба. Калитка открылась — на пороге стояла она, закрыв лицо концом платка, так что виднелись лишь маленькие черные глазки-бусинки. Но я все равно узнала ее.— Привет, бабуля, — сказала я. — Я вернулась. Вы рады меня видеть?Фейсал тоже не был рад нас видеть. Но после продолжительных и, очевидно, не слишком вежливых препирательств по-арабски он поднял руки, неохотно сказал:— Входите, — и открыл дверь в дом. Мы очутились в маленькой бабушкиной гостиной, элегантно обставленной мягкой мебелью. Здесь еще стоял телевизор, пол был покрыт ковром с рисунком из ярких роз. Бабуля протестующе заворчала. Нельзя винить ее за то, что она не желала впускать в свою чистенькую, аккуратненькую гостиную двух покрытых пылью с головы до ног бродяг. Но мои проклятые ноги сплошь расцвели кровавыми бутонами, словно розы на ковре.Я рухнула в ближайшее кресло и вытянула их. Увидев мои ноги, Фейсал изменился в лице:— Что случилось?— Много чего случилось, — ответил Джон.Бабуля выскользнула из комнаты. Когда она вернулась, головной платок был заколот как положено. Она принесла таз с водой и поставила его у моих ног. В воде плавала дохлая муха, я безжалостно выкинула мертвое тело из таза кончиком пальца ноги и опустила ступни в теплую воду. Какое это было блаженство! Я улыбнулась и благодарно кивнула старой даме. Она опустила голову и что-то залепетала по-арабски.— Она просит у вас прощения, — перевел Фейсал. — Она думает, что вы поранили ноги, убегая от нее, и говорит, что не хотела вас пугать.Я наклонилась вперед и тронула сутулое бабушкино плечо.— Шукран Спасибо (арабск.).

, — сказала я. — Фейсал, это единственное арабское слово, которое мне известно. Скажите ей, что это я должна просить у нее прощения и что я ей очень благодарна.— Она — не единственная, у кого ты должна просить прощения, — сказал Джон, которого этот трогательный обмен репликами ничуть не тронул. — Если бы ты, как было задумано, осталась здесь...— Я уже перед тобой извинилась. Ты сам виноват. Если бы не морочил людям голову и, вместо того чтобы сохранять этот несносно надменный вид, потрудился объяснить, почему ты делаешь то, что делаешь, люди бы...— Хватит! — воскликнул Фейсал. — У нас нет времени для взаимных упреков. Джонни, ты обещал вытащить меня из этой передряги...— Джонни?! — повторила я. — Какая прелесть! Почему ты никогда не позволял мне называть тебя Джонни?— Ему я тоже никогда этого не позволял. Это просто неуклюжая попытка разжалобить меня напоминанием о нашей студенческой дружбе.— Тогда я могу называть тебя «мои Голубые Глаза».Я думала, он не поймет намека, но, оказывается, опека Шмидта распространилась куда дальше, чем я предполагала. Непосредственный, беспечный взрыв хохота так преобразил его лицо, что в крепостных стенах, которые я возводила вокруг себя, появилось еще несколько трещин. Нечасто мне доводилось видеть его таким.— Я никогда не забуду удовольствий, которые нам выпало пережить вместе, — заверил он меня.— Ради Бога, о чем это вы?.. — начал Фейсал.— Тебе незачем знать. Факт в том, старина, что я не могу вытащить тебя, не вытащив себя самого, а единственный способ сделать это — перейти на сторону противника и стать в ряды стражей закона и порядка. До тех пор, пока наши бывшие сообщники не будут благополучно упрятаны в самую надежную тюрьму, никто из нас не сможет чувствовать себя свободным. — Он вздохнул: — Забавно, не правда ли? Под давлением обстоятельств, увы, мне неподвластных, стать честным человеком...— Пусть это тебя не слишком гнетет, — посоветовала я, — утешайся тем, что не моральные соображения, а чувство самосохранения вынудило тебя принять это болезненное решение. Восстановить доброе имя, правда, будет несколько труднее. Что ты теперь собираешься делать?— Хороший вопрос. — Джон потер лоб. — Фейсал, сколько жандармов состоит на службе у Бленкайрона?— Слишком много, — последовал неутешительный ответ. — У него достаточно денег, чтобы купить несколько стран средних размеров. На то, чтобы купить нескольких бедняг, пытающихся содержать семьи на жалкую зарплату, требуется куда меньше. Есть там и честные люди, но я их не знаю, к тому же они считают деятельность Бленкайрона величайшим событием для Египта со времен открытия гробницы Тутанхамона. Наше слово против слова Бленкайрона не будет ничего стоить.— У меня есть кое-что, помимо слов, — тихо сказал Джон, — но, думаю, это нужно отвезти в Каир — прямо в министерство и американо-египетскую ассоциацию археологов.— Они установят наблюдение за аэропортами и вокзалами, — трезво возразил Фейсал. — Полагаю, они уже знают, что ты на свободе?— Правильно полагаешь. Надо ехать на машине.— У меня нет машины, — сказал Фейсал, — и не надейся, что я стану красть ее для тебя. У меня и так полно неприятностей.— Сколько у нас денег? — спросил Джон.У меня оказалось больше, чем я думала. Поджав губы, но без возражений Фейсал выложил свои сбережения, накопленные тяжким трудом, — несколько сот египетских фунтов. У Джона в бумажнике нашлось всего лишь несколько фунтов. Это его избитый прием: когда нужно платить, у него не оказывается ни гроша, но на сей раз я удержалась от язвительного замечания — у Джона действительно не было возможности прихватить свой багаж, когда мы убегали.— У Шмидта будут деньги, — сказала я. — Он собирался обменять дорожные чеки.Джон начал было что-то говорить, но я пресекла все его возражения:— Без Шмидта я никуда не поеду. Мы должны заехать за ним.— Разумеется. — Джон поднял бровь. — Ты ведь не думала, что я брошу Шмидта на растерзание волкам? И прежде чем обрушивать на меня страстные и несправедливые обвинения, вспомни, пожалуйста, что это я вытащил его из проклятого бленкайроновского дома и перевел в... черт, надеюсь, он уже не в «Уинтер пэлэс»?— Нет. Он...— Держи. — Джон вручил Фейсалу пачку денег. — Ты должен нанять машину.— Но меня они тоже будут искать, — запротестовал тот.— Не так усердно, как нас. Постарайся раздобыть какую-нибудь колымагу с четырьмя колесами и остатками тормозов, если сможешь. И не трать времени попусту.Фейсал вышел, качая головой. Бабуля, да благословит Господь ее доброе сердце, желая загладить свою вину передо мной, шмыгала туда-сюда с подносами и бутылками.— Итак, — сказал Джон, протягивая руку за банкой пива, — расскажи, что случилось после того, как Максик отпустил тебя.— Ты собираешься употреблять алкоголь?— Я определенно не собираюсь употреблять местную воду. Пожалуйста, дорогая, постарайся сосредоточиться на существенном. У нас мало времени, а мне нужно знать, как все происходило. Где ты наткнулась на Шмидта? Теперь уже очевидно, что он сумел тебя перехватить.— Не сумел. Но ждал меня на выходе. — Я сделала краткий обзор событый, который он выслушал с ироничным и возмутительно бесстрастным интересом.— Добрый старина Шмидт. Мы должны позаботиться, чтобы кто-нибудь наградил его медалью, и расцеловать в обе щеки. Ему это понравится.— С меня было бы достаточно, если бы мы просто вытащили его из беды. Джон, я не верю, что он будет сидеть сложа руки. Если я не вернусь в ближайшее время, с него станет отправиться на поиски. Он попытается проникнуть в Институт, прикинувшись Джеймсом Бондом или...— Едва ли даже Шмидт предпримет что-либо столь бесполезное. Он понимает, что лучший способ помочь тебе — это привлечь внимание к Бленкайрону. Что ему известно?— Ну...Джон проворчал себе под нос что-то явно неодобрительное.— Черт возьми, — сказала я в свою защиту, — у нас не было времени на праздные разговоры. Он сказал о том, что, как он думает, известно ему, я поведала то, что известно мне, а потом... Ну...— А что, по-твоему, ты знаешь? — очень мягко и вкрадчиво спросил Джон.— Ну... Я думаю, Лэрри использует «Царицу Нила» для перевозки своей добычи. Ему нужно было избавиться от туристской группы, чтобы плыть быстро, без остановок. Причина изменения программы действительно связана с уровнем воды, он спешил пройти через шлюзы до...— Никаких изменений не было. Все так и было задумано с самого начала.— Ты знал?..— Нет, не знал. Не важно, это мелочи. Пока ты излагаешь все правильно. Как только теплоход прибудет в Каир, добыча — как удачно ты нашла слово! — будет перевезена в аэропорт. Думаю, излишне говорить, что Бленкайрон владеет одной или двумя авиакомпаниями.— И что луксорский аэропорт слишком мал для больших грузовых лайнеров.— Умница.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44